Друг мой

Я сочинил пьесу.

До этого писал стихи, рассказы, романы с детективным сюжетом. И вот – пьеса. Откуда взялась, как проклюнулась, зачем вылупилась – непонятно. Не актуально, даже не смешно. Но – проклюнулась и вылупилась. Я одарил ею всех вокруг, кто вообще читать умеет, и все стали хвалить, некоторые даже восторгаться. И советы давать: «Ты в один акт все запихнул, а там ведь много такого, что требует развернутого действия, там внутри пьесы – еще пара сюжетов, что ж ты так к себе расточительно относишься, зачем на материале экономишь!»

Когда устал слушать восторги и советы, я отправил пьесу другу. Я знал, что друг как минимум заинтересуется. Персонаж, главный герой – тот, кто ему симпатичен, важен для него. Пьеса такая… хотя и мистическая, но герой – реальный человек, писатель, мистификатор, оставивший после своей смерти много вопросов и загадок. Мы его книжку знаменитую покупали еще по 3 руб. 62 коп. Вспомнили? Кто не вспомнил – погуглите.

Я отвлекусь. Вот «сочинил» - правильное слово. Не «написал», потому что это само собой разумеется, а именно – сочинил. По Далю, сочинять – «изобретать, вымышлять, придумывать, творить умственно, производить духом, силою воображенья». И еще – по Далю же: «Выдумать, солгать, рассказать придуманную небылицу, вздорную весть». Вот я умственно, духом, силою воображенья солгал придуманную небылицу. Может, для кого-то даже вздорную весть.

В общем, отправил другу. И стал ждать ответа, его реакции. Он не соврет. Он, когда я еще по своим стихам и песням в подгузниках ходил, когда только искал свой голос, - он меня хлестал по моим кургузым рифмам немилосердно, не как в бане веником – как розгами в старину за провинность. Или – так ближе: как в армии солдатской пряжкой по голой заднице. Не случалось? Не советую пробовать. Больно. Хотя порой и полезно: трезвит, на жизнь начинаешь смотреть с таким… яростным азартом.

Своими ехидными замечаниями, убойными, точными, как удары солдатской пряжки, друг меня закалил. Я стал искать и находить сочные рифмы, яркие образы, выразительные метафоры, стал работать с размером – словом, стал работать. Стал «творить умственно, производить духом и силою воображенья». И получил признание. Хотел написать: «широкое в узких кругах» - но ведь банально, избито, да? Хотя и правда.

В общем, еще раз повторю, ибо это важно для повествования: отправил пьесу другу. И стал ждать ответа.

И ответ пришел скоро. И был он таков:

«Как сказал царь Соломон мудрый, «доколе ты, ленивец, будешь спать? когда ты встанешь от сна твоего?» И вот ты, кажется, встал. Михалыч, тот редкий случай, когда ничего сказать тебе не могу, ничего советовать не стану. Таки случилось».

Я читал сообщение в смартфоне – и отчетливо видел, как мой друг теребит поседевшую свою бородку, как морщит лоб, собирая благородные морщины над большим еврейским носом, как раздвигает губы в одобряюще-иронической улыбке. Он никогда не был краткословен, всегда – склонен к велеречивости, изящному слогу. Он сыпал в послании цитатами из притч Соломоновых, которые читал, кажется, в глубоком детстве, фразами из всех четырех Евангелий, которые едва держал в руках, из сочинений любимых писателей. Такая особенность, если хоть раз пробежал текст – запомнил на всю жизнь. Он это делал так, что всё казалось – его собственное, им придуманное, прожитое и пережитое. Да так и было. Закончил же в свойственной, опять же, ему манере – напутственно:

«До совершенства далеко, но шаг сделан, жду с нетерпением следующего».

Я вздохнул, спрятал телефон.

Стоял ноябрь, самое начало. Навалило как-то сразу много снега, он был мокрый, липучий, противный. Температура «плюс-минус ноль» делала ноябрь и вовсе неприятным. Я бродил по скверу, слушал взволнованных птичек, озабоченных снегопадом, готовящим для них холодную (хотя – как знать?) и голодную (тоже не факт) зиму. Слушал ветер, который сдувал свежий снег с веток, и снег напоминал весеннюю капель, и думал о том, что все в мире непостоянно и непредсказуемо. Главное – непознаваемо. Осень свободно оборачивается ранней весной, весна может внезапно повеять зимней стужей, невидимое, незнаемое запросто окажется зримым и осязаемым.

Моего друга нет уже почти двенадцать лет. Он погиб, безвременно, нелепо. В маленьком городе, где он жил, его поминают до сих пор – большинство добром, некоторые с иронией, а то и злобой. На всех не угодишь. Я живу в другом городе, но иногда осенью бываю на его могилке, за которой никто не ухаживает, хотя есть – кому. Я выдираю сухую траву, навожу относительный порядок, хотя раз в год порядок не наведешь, и могилка приходит в запустение. Я смотрю на его смеющееся лицо – очень хорошее фото на памятнике, живое, позитивное. И разговариваю с ним. Шлю ему послания. И получаю ответы – вот, как сейчас. Откуда? Кто знает.

Откуда я знаю, где он сейчас?

Откуда мне знать, что он и правда умер…

Да и я… Откуда мне знать – жив ли я сам?