Дом

- Ну, копай теперь! – рыжий был угрюм и страшен.

- Так вместе давай копать, по очереди, - второй несмело протянул лопату.

Рыжий зыркнул свирепо.

- Копай, сказал! А то и тебя рядом положу.

Скрипели разрываемые лопатой корни, вынимался грунт. Второй, худой и кривоногий, обливался потом. Рядом лежал, покорно ждал своей участи труп.

* * *
Две дороги образовали треугольный перекресток. Главная круто поворачивала налево, в сторону Красного озера. Прямо вела дорога в деревню Чужаки. Остановка автобуса так и называлась, именем деревни. Автобус ходил здесь раз в сутки. Чаще всего на остановке никого не было, да и выходить было некому, и водитель проезжал ее, тормозя только ради поворота. Сегодня автобус остановился. По ступенькам медленно спустился старик, на вид лет восьмидесяти, а то и все девяносто можно дать, но крепкий еще, хотя двигался медленно, однако держался прямо и прочно. Кивнул водителю, огляделся не спеша, зашагал в сторону деревни. В руке держал что-то вроде посоха, неструганую сухую палку. За спиной – то, что прежде называлось котомкой. Одет он был в длинный пыльник, на голове – широкая шляпа. Старик производил впечатление странное, да только производить его было не на кого. На дороге – ни души, ближе к деревне – тоже пусто, даже собаки не лаяли.

Старик прошел деревню по главной улице насквозь, не очень-то опираясь не посох. Тот служил, скорее, пугалом для собак. Но собаки признаков жизни не подавали.

Не встретив ни единой души, старик уже почти на краю деревни свернул влево, прошел по едва видневшейся в траве тропинке – и остановился перед ржавыми, запертыми на висячий замок воротами. За ними стоял большой двухэтажный деревянный дом с внушительным флигелем, с балконом. Старик потрогал замок, вздохнул.

- Ищете чего? Посмотреть дом хотите?

Старик обернулся. Худой, кривоногий мужик стоял перед ним и осторожно его осматривал.

- Турист? Сюда туристы часто приезжают. Дом Серебрянникова – примечательность. Сейчас в него заходить нельзя, аварийный, падла, а на территорию если хотите – открою. Пофотать там, просто посмотреть.

Старик кивнул:

- Откройте, будьте любезны.

Мужик поскрежетал ржавым замком, открыл ворота.

Старик медленно прошел к крыльцу, прочитал освященную печатью власти бумажку: «Дом Серебрянникова. Объект культурного наследия. Охраняется государством». Он обернулся к худому.

- А вот он охраняется – и все? Не реставрируется, не восстанавливается никак?

Мужик пожал плечами.

- Меня-то чего спрашиваешь? Я тут так… даже не сторож, падла. Попросили просто. Туристы вот приезжают, как ты, - открываю.

Он помолчал, помялся, решился вдруг.

- А ты ведь, дед, на туриста не похож. И одет странно, и вообще… Ты кто?

Старик вздохнул.

- Да вот… Серебрянников я. Последним хозяином дома мой отец был. Надеюсь, историю здешнюю вы немного знаете, знаете, что все золотые прииски в округе ему принадлежали. То есть сначала его отцу, потом старшему брату, а потом, когда все умерли, перешли к моему отцу. И дом этот его дед построил. Ну, а когда все случилось, в 17 году отец уехал… убежал. И умер уже в Европе. Меня вот еще здесь успел родить. Я мало что помню, мелкий был. Запомнилось только, как по этому двору с нянькой гулял. Качели тут еще были, качались мы… И дом – большой, красивый – запомнился. Сейчас он таким большим не кажется, так ведь – и я мал был.

Мужик смотрел на старика во все глаза, казалось – дышать перестал.

- Е-мое… живого потомка вижу…

Старик снял шляпу, картинно раскланялся. Лысины под шляпой не было, была породистая седина. Напряжения этот актерский жест, однако, не снял. Худой следил за ним с каким-то странным подозрением, верил – и не верил.

- Приехал… приехали просто – на дом посмотреть?

Старик усмехнулся.

- Вот я точно знаю, о чем вы сейчас думаете. Когда Серебрянников уехал, все потом дивились: как же, уехал, удрал почти налегке, ничего с собой не прихватив. Пара чемоданов – ну, вещи, а золото, деньги где? Допустим, золото успел продать – так деньги-то все равно в двух мягких чемоданах не утащишь! А мы с мамой и вовсе с легкой поклажей были. И, главное, улыбались всем, и местным, и тем, кто нам убежать помог. И расплачивались потом с ними обычными, ходившими на тот момент, российскими деньгами. Но ведь народ – такие вот, как вы, - что думал? Золотопромышленник, миллиардер, уезжает без накопленного?! Даже если часть золотишка продал – деньги-то куда девал? Значит, зарыл клад, чтобы потом вернуться! Вот вы сейчас и думаете: Викентий Серебрянников за кладом вернулся. Ну, так ведь?

Мужик так отчаянно замотал головой в знак отрицания, что старик не выдержал, расхохотался.

- Ладно, ладно… Нет никакого клада и не было. Есть кое-что, за чем я правда приехал. Но вам об этом не скажу и не покажу. Спасибо за то, что проводили к дому, дали, как вы выражаетесь, сфотать.

Старик окунул руку в карман, пошуршал бумажками, вынул пятисотку.

- Вот вам, за труды. Дальше я уж сам.

Худой торопливо сунул деньги в карман. Столько ему не платили за «экскурсию» еще ни разу.

- Да, еще вопрос: там ведь, на трассе, машины ходят не редко? Попутку можно поймать? Ну, хотя бы до Красного озера или в обратную сторону?

- Можно, можно, - раболепно покивал худой.

- Ну, ладно, дружок, спасибо. Мне тут еще прогуляться надо. По старым местам.

Старик подождал, пока худой запер ворота, дождался, когда он скроется за деревьями. Достал из кармана потрепанную карту, стал изучать, соотносить с местностью.

- Ага… ага… вот этот лесок. Ну что же – пойдем. Времени у нас еще довольно.

Наручные часы показывали два часа дня с минутами. Солнце стояло еще довольно высоко, и старик, иногда опираясь на посох, смело направился в лес.

* * *
- …Да падла буду, не просто так он меня прогнал! И приехал не просто на дом детства посмотреть! – худой захлебывался слюной от азарта, от уверенности в собственной правоте. – Вот он сейчас в лес пойдет – на хрена, спрашивается? И откупился от меня пятисоткой, чтобы я за ним не пошел. Да, падла, все сходится.

Тот, кому он это говорил, отчаянно рыжий, с большой бородой, но не старый – скорее, моложе худого, кряжистый, хмуро слушал.

- Ну, ладно. Скажем, клад у него в лесу. И что? Копать ему поможем?

Худой захлебнулся от негодования.

- Ты дурак совсем? Он всю деревню от остановки прошел – его никто не видел, я первый, с кем он заговорил. Да ты нашу деревню не хуже моего знаешь, днем – кладбище, никого, кто в лесу, кто работает в поселке или городе. Никто не знает, что вообще такой человек есть. Лопатой по башке – и в ту же яму, где клад! А деньги поделим. Тебе деньги не нужны? Тебе хватает 11 тыщ от государства?

- Ладно, не пыхти, - рыжий сверкнул зрачками. – Точно знаешь куда он пошел?

- Да точно, точно, там тропинка одна, это он не знает, а мы-то хоженые, лес-то, падла, наш! – худой понял, что убедил родственника.

- Ладно. Бери лопату. Я на всякий случай – топорик. Мало ли… - рыжий неопределенно повел плечами.

Они пошли.

* * *
Старик долго брел по едва заметной тропинке – то есть сначала она была заметна, отчетливо читалась в траве, потом стала теряться, но он, сверяясь со старой картой, все же нашел нужное место. Место было под громадной, кривой, ветвистой сосной – таких обычно не бывает в бору, как правило, такие сосны растут одиночками, на равнине. Эта же выросла здесь, и потому уже была примечательна.

Старик сел на сухую хвою, положил рядом посох. Отдышался. Еще раз сверился с картой – да, здесь. Он развязал котомку, достал короткий заступ. Отсчитал от сосны пять мелких шагов на восток, стал копать. Копал долго, отдыхая, периодически отпивая воду из припасенной в котомке бутылки. Наконец, заступ уперся в твердое. Старик отложил инструмент, руками достал небольшой сундучок, очистил от земли – и заплакал. Плакал долго, отирая слезы большим клетчатым платком, не решаясь открыть крышку. Наконец, открыл – и в тот же момент на него обрушился смертельный удар. Старик крякнул – и отвалился.

- Ну, давай, что там?

Худой приплясывал от нетерпения.

- Погоди. Да погоди ты! Тут…

- Ну, что? Деньги, валюта, золото, серебро? Что там?

Рыжий посмотрел на него дико, встал – и вдруг ударил в челюсть. Худой свалился, встал на колени, ухватил рукой челюсть.

- Ты что? Дурак ты! Ты мне челюсть сломал!

- Если говоришь – значит, не сломал. Сюда иди.

Худой подошел с опаской.

- Ну? Смотреть можешь? Глаз-то я тебе не выбил. А надо бы.

Вынутый из сундучка, на траве лежал старый, пожелтевший альбом с фотографиями. Фотографии едва сохранились, на многих не было видно почти ничего. Но некоторые остались довольно внятными, изображения не просто передавали силуэты людей – это были портреты, с чертами и характерами. Со старинных фото смотрели на мир строгие старики, старухи – чопорные, жеманные, накрахмаленные дети, целые семьи и отдельные персонажи. Смотрела жизнь – бывшая, но и живая, неумертвленная, та, ради которой старик из Европы приехал сюда, ради которой купил котомку и заступ, потратил силы на то, чтобы ее, эту жизнь, вернуть. Как память, как… жизнь, пусть и бывшую.

- Ты что наделал, сука? – рыжий держал в руках заступ старика. – Я тебя сейчас здесь положу, в эту же яму.

Худой усмехнулся – он не боялся, знал родственника хорошо.

- Ладно, не возбухай. Так вышло. Откуда я знал, что у него тут всего только фотки?

- У, гад! – рыжий замахнулся заступом, потом бросил его.

- Ладно, давай думать – что делать?

- И думать нечего. Копай.

Худой недоуменно уставился на родственника.

- Ты чего?

- Копай, сказал. Лопату бери и копай. Или ты хочешь его так оставить? Копай давай. Пока я тебя самого в эту ямку не положил.

Худой понял: не шутит родственник. «Ладно, сочтемся когда-нибудь. Деревня маленькая. Весна бывает. И зима. И осень. Непогодь всякая. А мы в тайгу ходим иногда. Ладно. Копаю. Но тебя в ней, в этой ямке, вижу». Он усмехнулся, взял лопату.

- Копаю.

Скрипели разрываемые лопатой корни, вынимался грунт. Худой, кривоногий обливался потом. Рядом лежал, покорно ждал своей участи труп старика.

Сквозь сосны пробивалось закатное солнце.