Глава 4. Человек, утративший веру

«Полночь света. Рождественская повесть»
рождественская мистическая повесть-притча

Глава 4. Человек, утративший веру

     Он сидел на последней скамье старого храма, укрывшись в тени, словно хотел стать невидимым. И это у него получалось: прихожане проходили мимо, не замечая его вовсе. Только свечи иногда дрожали ближе к нему, будто угадывали нечто внутри — тяжёлое, глухое, непроговорённое.

     Его звали Илья. Когда-то он был человеком молитвы: читал Псалтырь, помогал в храме, знал наизусть тропари и каноны. Он верил искренне, глубоко, почти с детской чистотой. Но два года назад, когда болезнь внезапно унесла его жену и нерождённого сына, вера накрылась чёрным покрывалом. Он перестал молиться — не из гордости, а потому что не мог выносить тишину в ответ.

     С тех пор Илья не разговаривал с Богом. Он приходил в храм редко, и каждый раз — только чтобы убедиться: пустота внутри не уменьшилась.

     В этот вечер он вошёл сюда почти машинально: ноги сами привели, без причины, без желания искать утешения. Он ушел в тень, как в убежище, и опустил голову. Молитвы вокруг звучали ровно, тихо, а ему хотелось уйти. Но он не мог — что-то держало его.

     И вдруг он ощутил, что рядом кто-то стоит.

     Не услышал шагов. Не заметил движения. Просто воздух изменился, словно в него вошло присутствие — спокойное, ровное, но настолько сильное, что Илья замер.

     Он поднял глаза.

     Рядом стоял человек в светлом плаще. Тот самый, кого дети уже видели утром, кого лесник увидел издали, кого Мария не смогла забыть.

     Странник.

     Его лицо освещалось свечами так, будто свет исходил не от пламени, а изнутри самого человека. Он посмотрел на Илью — и этот взгляд был не обвиняющим, не выспрашивающим. Скорее — узнающим.

     — Ты пришёл туда, где ждут, — сказал он тихо.

     Илья дернулся.

     — Меня здесь давно никто не ждёт, — ответил он грубо, чтобы скрыть боль.

     — Это неверно, — произнёс Странник. — Здесь ждут всех. Особенно тех, кто думает, что их не ждут.

     Илья отвернулся. Горло сжало, как бывает, когда слишком долго сдерживаешь крик.

     — Ты пришёл не ко мне, — сказал он. — Тебе нужен кто-то другой. Я… пуст. Мне нечего дать.

     Странник слегка наклонил голову — так, будто слушал не слова, а что-то глубже.

     — Ты потерял то, что любил больше всего, — сказал он. — И решил, что утрата отменяет любовь.

     Илья резко поднялся со скамьи.

     — Хватит! — голос дрогнул. Он хотел говорить громко, но получилось больно. — Ты ничего не знаешь! Ни обо мне, ни о ней! Ты не видел, как она угасала, как я молил и умолял… и как в ответ была только… тишина.

     Слово «тишина» сорвалось так, будто он проглотил осколок стекла.

     Странник смотрел спокойно, без испуга, без тени осуждения.

     — Тишина — не отказ, — сказал он. — Иногда она — величайший ответ.

     — Ответ? — Илья усмехнулся с отчаянием. — Ты называешь это ответом?

     — Да. Потому что в тишине слышно лишь сердце. Она не мешает ему говорить.

     Илья опустился обратно на скамью. Голова опустилась на руки. Он впервые за два года не пытался спрятать дрожь.

     — Если Бог был рядом… почему Он молчал? Почему не спас? Почему…

     Голос сломался.

     Странник сел рядом. Не близко — так, чтобы не нарушать раны.

     — Потому что Она уже была спасена, — сказал он тихо. — Ты просил о её жизни здесь. Но она была приведена туда, где боль не живёт вовсе. Твои молитвы услышали — и дали ей не временное дыхание, а вечное.

     Илья медленно поднял голову. Глаза его были красными, но в них впервые за долгое время вспыхнуло что-то живое.

     — Ты… говоришь так, будто видел её.

     Странник улыбнулся — очень мягко, едва заметно.

     — Мне ведомы те, кто идёт в свет, — сказал он. — И твоя жена шла не одна. Она шла с ребёнком, которого ты так ждал.

     В храме стало тихо. Настолько, что казалось — даже свечи перестали потрескивать.

     — Ты лжёшь… — прошептал Илья, но в голосе было не обвинение, а страх — страх поверить.

     Странник протянул руку и едва коснулся его плеча. Тепло от этого прикосновения расползлось по груди, как свет, который проходит сквозь стекло.

     — Я не лгу. Илья, твоя молитва не спасла их тела, но она открыла им дорогу домой. Это — самое великое, что ты мог сделать. Ты говорил с небом — и небо ответило. Только ты его ответа боялся услышать.

     Илья закрыл лицо ладонями. Он не плакал — он выдыхал годы боли. Так выдыхают воздух, который слишком долго не решались вдохнуть. Так возвращаются к жизни.

     Когда он поднял голову, Странника рядом уже не было. На месте, где тот сидел, лежал маленький снежный крестик — хрупкий, но сияющий более ярко, чем снег в окне.

     Илья взял его в ладонь. Крестик не таял.

     Он впервые за долгие годы перекрестился — осторожно, словно заново учился.

     И впервые за всё время почувствовал, что тишина вокруг него изменилась. Она больше не была пустой.

     Она стала… живой.

     Он понял: Странник придёт ещё. И придёт не за тем, чтобы вернуть старое — а за тем, чтобы открыть новое.