Глава 6. Полночь. Откровение

«Полночь света. Рождественская повесть»
рождественская мистическая повесть-притча

Глава 6. Полночь. Откровение

     Полночь подкралась к городу тихо, словно боялась наступать на снег. Часы ещё не пробили двенадцать, но воздух уже дрожал от ожидания. Даже ветер замер. Лишь редкие снежинки мерцали в темноте, будто проверяли, готов ли мир к тому, что произойдёт.

     Давид шагал к колокольне быстро, но без страха. Огонёк в его ладони светился ровно, уверенно, будто знал путь лучше его самого. На тропинке никого не было, но мальчик чувствовал: он не один. Воздух рядом будто дышал вместе с ним — глубоко, ровно, как сердце большого существа, доброго и сильного.

     Когда он подошёл к пригорку, увидел: дверь колокольни распахнута. Её не открывали многие годы — замок заржавел, но теперь висел разломанным, словно его тронули не руками, а светом. Внутри темноты не было — напротив, лёгкое сияние исходило из самого камня, и Давиду казалось, что стены дышат тёплым светом, как свечи в храме.

     Он вошёл. Ступени были высокими, деревянными, но каждая ступенька под его ногами словно помнила молитвы, когда-то оставленные здесь. На самом верху — там, где летом гудел ветер, а зимой селились голуби, — стоял он.

     Странник.

     Но теперь он был не таким, как прежде. Плащ его сиял мягче, чем луна, а лицо стало яснее, чем снег. Казалось, свет исходил не вокруг него — а из него. Он стоял неподвижно, но не как статуя — скорее, как тот, кто ждал именно этого момента веками.

     — Я знал, что ты придёшь, — сказал он, не оборачиваясь. — Свет всегда приводит того, кто готов.

     Давид поднял ладонь. Огонёк вспыхнул ярче, словно узнал своего хозяина.

     Странник повернулся. Его глаза были глубокими, тихими — в них было то, о чём люди читают в книгах, но редко видят: безусловная доброта и сила, не похожая на человеческую.

     — Ты принёс огонь, который тебе доверили, — сказал он. — Теперь посмотри.

     Он поднял руку — не к колоколам, не к небу, а к самой тишине. И тишина послушалась. Она раздвинулась, как ткань, и за ней открылось нечто, что Давид описал бы только одним словом — свет.

     Он был огромным. Не слепящим, не резким — живым. Он двигался, как дыхание, и казалось, что в нем скрыты голоса, песни, молитвы всего мира. В этом свете было тепло родного дома, смех близких, утешение тех, кто ушёл, надежда тех, кто остался. Свет был не вокруг — он был всюду. Он был любовью.

     Давид сделал шаг вперёд, забыв о страхе. Его ладонь сама раскрылась, и огонёк взлетел к свету, смешавшись с ним так естественно, будто всегда был его частью. В эту секунду мальчик видел всё: Марию, держащую письмо, Илью с крестиком, маленькую Анну, спящую и улыбающуюся. Он видел чужие судьбы, переплетённые так, как сплетаются нити в старинном узоре.

     — Что это? — прошептал он.

     Странник смотрел на свет так, как смотрит не человек — как смотрит тот, кто знает его природу.

     — Это то, что забыли люди, — сказал он тихо. — Это Рождественский свет. Первоначальный. Тот, что приходит в мир не огнём и громом, а тишиной. Тот, что не ждёт, когда его позовут, — он приходит, когда сердца готовы.

     — А вы… вы кто? — спросил Давид.

     И Странник улыбнулся. В этой улыбке было столько покоя, что Давид впервые понял: перед ним не человек, но и не привидение, и не дух. Его присутствие не пугало — оно было знаком.

     — Я — тот, кто приносит напоминание, — сказал он. — Я не свет. Я — тот, кто идёт перед ним, чтобы люди не ослепли.

     И в этот момент свет стал двигаться. Не к ним — в город. Он стекал вниз по склону, как медленное сияющее течение. Огонь Давида был теперь частью этого сияющего моря. Оно расходилось по улицам, входило в дома, в сердца, касаясь каждого, кто хоть раз в жизни надеялся, что чудо возможно.

     Мария почувствовала это тепло — и впервые за годы уснула без одиночества.

     Илья поднялся, будто в груди разжёгся новый, живой свет.

     Анна открыла глаза и видела сон, который был светом.

     Лесник Павел Степанович перекрестился, не понимая почему — просто так велело сердце.

     Даже улицы стали тише, а ночью никто не боялся темноты.

     Давид стоял рядом со Странником и смотрел, как свет вливается в мир.

     — А завтра? — спросил он. — Он останется?

     Странник посмотрел на него долгим, тихим взглядом.

     — Свет не исчезает, Давид. Он лишь ждёт, когда его увидят. Но видеть — должны сами сердца.

     — Значит… вы уйдёте?

     — Да. Но то, ради чего я пришёл, останется.

     Мальчик хотел спросить ещё что-то, но слова исчезли сами собой — потому что Странник становился прозрачным. Не растворялся, не исчезал — становился светом, таким же, как тот, что заливал город.

     — Запомни, Давид, — сказал он. — Свет не приходит один раз. Он приходит каждый раз, когда его ждут.

     И в следующее мгновение его не стало.

     Остался только мягкий тёплый ветер, который коснулся щеки мальчика — последний привет перед уходом.

     Давид стоял на колокольне долго, пока свет не растворился в городе полностью. А затем тихо спустился вниз, чувствуя в груди что-то новое, тёплое, вечное.

     Он знал: эта ночь изменила не только его — она изменила всех, кто хоть раз поднял глаза к свету.