Педагогическое завещание

Пролог: Учитель не умирает

Надежды Афанасьевны не стало в феврале 2024 года. Но ее главный урок был в том, что настоящий учитель не умирает, пока живы его уроки. Сегодня я листаю наш с ней учебник — историю длиною в восемь лет — не как воспоминание, а как инструкцию, которая продолжает работать. Эта история о том, как педагогическое наследие продолжает учить, воспитывать и зажигать звезды даже тогда, когда учителя уже нет рядом.

Всё началось в десятом классе в стенах обычной школы Иркутской области. Поначалу простое общение к 11 классу переросло в настоящее сотрудничество. Доверие, взаимовыручка и юмор стали фундаментом, на котором строилась наша дружба.
Одним из первых её уроков в старшей школе стал акцентологический минимум для ЕГЭ. И на тех уроках мне стало по-настоящему неловко и даже стыдно — я всегда считала себя грамотным человеком, а тут осознала, сколько ошибок допускаю в устной речи. Во мне проснулся настоящий языковой перфекционизм: я следила за постановкой ударений в словах у себя, родных и друзей. А рядом с любимым учителем я и вовсе взвешивала каждое слово. Всего через пару месяцев правильные ударения стали естественной частью меня — это был первый незаметный, но прочный кирпичик в фундаменте моего профессионального «я».

Часть 1: Ученица

Урок первый: Педагогическая уверенность

Именно на этой, еще зыбкой, почве и случился наш главный разговор. В начале четвертой четверти 10 класса мы обсуждали мою будущую профессию. И Надежда Афанасьевна, тогда ещё просто мой учитель, сказала фразу, которая изменила всё: «Если я уйду на пенсию, будешь ко мне приходить. Я буду тебе помогать готовиться к экзаменам!» В тот момент любимая учительница своей безграничной верой в меня совершила чудо: она вдохновила меня начать готовиться к экзаменам.
Спустя полтора месяца я протянула ей свою первую методическую разработку: я представила типы подчинительной связи как отношения людей.

Согласование – это два друга, которые договариваются, в каком числе, роде и падеже встать.
Управление – это начальник и подчиненный. Начальник приказывает подчиненному встать в конкретном падеже.
Для примыкания  образ я, честно говоря, уже не помню, кажется про соседей.

Она изучила мою таблицу и спросила: «Можешь мне оставить? Я хочу это одиннадцатиклассникам показать».

В тот день я получила не пятёрку. Я получила свою первую педагогическую уверенность. И это было бесценно.

Урок второй: «Всё ты понимаешь!»

В выпускном классе нам сменили литератора, но разрыва дружбы, которого я так боялась, не произошло. Напротив, это лишь укрепило ее. Надежда Афанасьевна сказала, что она всегда будет рядом, поможет мне подготовиться к ЕГЭ по русскому.
Спустя два месяца я пришла к ней в гости, мы, как это часто бывало, разговаривали о личном. Мне хотелось, чтобы она помогла мне понять одну тему. Наконец, я собралась с мыслями, чтобы признаться в главном страхе любого ученика: «Я не понимаю сложные предложения».

Я ожидала, что услышу: «Как так? Ты не понимаешь такую простую тему?» Вместо этого Надежда Афанасьевна улыбнулась и сказала: «Ну, ты что, моя! Сейчас я тебе проведу небольшую консультацию».

После объяснения и моей первой ошибки ко мне вернулся мой родной, до боли знакомый учитель, так любивший каверзные вопросы: «Сейчас я для тебя ловушку придумаю!». А когда я наконец дала верный ответ, она ободряюще улыбнулась: «Ну вот, что ты мне говоришь, что не понимаешь? Всё ты понимаешь!»

Вскоре я вышла на холодный ноябрьский воздух — приближалась настоящая сибирская зима. Но внутри у меня было тепло и ясно. Стена из сложных предложений рухнула. Оказалось, за ней был не упрек, а улыбка и простая фраза: «Всё ты понимаешь!»

Урок третий: Стратегия и доверие

Но она была не только прекрасным филологом, но и блестящим психологом. Спустя месяц состоялось еще одно занятие. Она спросила, в каком порядке нас учат выполнять экзаменационную работу. Я удивилась и ответила: «С части А». Тогда она открыла мне свою стратегию: «Если ты с части А начнешь решать, то когда дойдешь до сочинения, ты уже ничего понимать не будешь. А сочинение – это самое дорогое задание, поэтому его нужно делать первым, пока ты еще не устала. Придешь на экзамен, они все пусть с части А начинают, а ты сочинение пиши».

Это был не просто совет по тайм-менеджменту. Это был урок педагогической стратегии, где на первом месте — психологическое состояние ученика. Но на том занятии мы пошли еще дальше — к самой сути учебных трудностей. Она, проверяя мои ответы, спросила:
– Как на второй ответила?
– Никак.
– Почему?
– Не знаю, – пожала я плечами.
– Прямо так человек честно признается, что он не знает, – удивленно посмотрела Надежда Афанасьевна на меня, как на самый редкий экспонат в музее.
– Ну, а что делать? – опустила я взгляд на парту.
– Вообще как такие слова называются?
– Паронимы, – уверенно сказала я.
– Правильно, – улыбнулась любимая учительница. – Ну и что, ты не можешь ответить?
– Не могу.

В этом диалоге — вся суть ее метода. Надежда Афанасьевна не упрекнула меня за незнание. Она удивилась моей честности. И вместо того чтобы дать ответ, она помогла мне самой понять причину затруднения: я знала теорию, но не могла применить ее на практике. Это был переход от бездумного угадывания к осознанной работе с ошибкой.

Я не знала в нашей школе других учителей, которые бы так виртуозно использовали и закон притяжения, готовя нас к экзаменам. То и дело мы слышали от нее: «Вы лучшие!», «У вас все получится!», «Вы всё знаете!»

Сейчас, занимаясь дополнительно с учениками младших классов, я стараюсь создавать на своих занятиях такую же атмосферу доверия, тепла и полного принятия. Детская ошибка для меня не проблема, а очередной вызов, преодолевая который, я вновь приближаюсь к цели – стать когда-то таким же прекрасным педагогом. И радуюсь, когда дети сами просят разобрать конкретную тему или задают вопросы по материалам, изученным в классе. В такие моменты я вспоминаю, как сама ходила к любимому учителю, честно говоря о своем незнании, в полной уверенности, что она не осудит, а поможет мне.

Урок четвертый: Союзники в бою

Я уже упоминала, что в 11 классе у нас сложилось настоящее партнерство — бартер, как говорила она. И начался он с того, что я впервые смогла помочь ей не в знании, а в деле. Я помогала с техникой - составляла отчеты. И один день не забуду никогда.

Надежда Афанасьевна позвонила на перемене и сказала зайти к ней. Она впервые попросила о помощи с отчетом. После уроков мы занялись документацией. В тот день, еще не понимая, как подступиться к этой работе, я делала отчеты очень медленно. Когда все было готово, она сказала: «Ты сегодня по–настоящему героический поступок совершила». Вышли из школы мы только в начале двенадцатого ночи. Любимая учительница провожала меня до дома, взяв под руку, — как ведут близкого человека, которому нужна опора. Тогда я поняла: наши отношения вышли на новый уровень. Я была для нее не просто ученицей, которую нужно подготовить к экзамену. Я была союзником, на которого можно положиться в настоящем бою.

И когда я получила 82 балла на экзамене по русскому языку, ее слова «Не зря мы с тобой этот год дружили» прозвучали для меня особенно глубоко. Мы действительно прошли всё вместе — и сквозь океан правил русского языка, и через горы отчетов, и сдав самый главный экзамен — экзамен на человеческую верность.

На прошлой неделе я нашла в интернете вариант задания своего года (любопытно было проверить, сохранились ли знания). В 2014 году за тестовую часть я набрала 39/41, а сейчас — 38/41. Такой стабильный результат в очередной раз показал мне: она не натаскивала на тесты, а давала прочные, глубокие знания, которые остались со мной, даже когда её не стало.

Урок пятый: Фундамент будущего учителя

Но наша «дружба-бартер» вышла далеко за рамки подготовки к ЕГЭ. Для Надежды Афанасьевны я была не только ученицей, но и будущей коллегой, в которого она вкладывала основы педагогического мастерства. В перерывах между проверкой знаний и объяснением правил она проводила для меня настоящие уроки психологии и методики.

Однажды, дав задание пятиклассникам писать сочинение, любимая учительница присела за соседнюю парту.
– Вот, видишь, я разделила их по парам. Это педагогическая мастерская, – начала она свой мини-урок для меня одной.
Я кивнула, стараясь не упустить ни слова.
– Сейчас им будет легче писать, потому что у них уже есть опорные слова, – она показала на доску, где был выписан составленный вместе с классом список качеств друга.
После того как дети ушли, она погрузила меня в теорию.
– Когда ты будешь учиться в институте, у вас будут занятия по методике преподавания. Тебя спросят: какие бывают нестандартные виды уроков? А ты скажешь: «Педагогическая мастерская, мастер-класс…» У твоего методиста глаза будут вот такие! – она сложила пальцы в колечко.

Я слушала, затаив дыхание.

– Многие учителя не могут отличить педагогическую мастерскую от мастер-класса, – продолжала она. – Запомни: мастер-класс – это когда мастер показывает класс. А педагогическая мастерская – это когда дети работают в парах, группах. Она развивает воображение, творчество, умение работать в команде.
Но ее уроки не ограничивались методикой. Она учила меня видеть за учебными задачами живых детей.
– Есть четыре типа нервной системы: холерик, сангвиник, флегматик и… – начала она.
– Меланхолик, – дополнила я.
– Да! Миша – ярко выраженный холерик. Он не знает, куда деть энергию. Дети не виноваты, если у них такая нервная система. Поэтому, Юля, когда будешь учителем, не унижай и не кричи на таких, а просто вызови к доске. Пусть истратит энергию и сядет спокойно.
– А рядом с ним сидит Сережа, он кто? – проверила она.
– Флегматик.
– Да, он медленный, но если что-то поймет – это на всю жизнь!

Эти уроки становились для меня тем ценнее, что я приходила к ней уже с собственным багажом. В начале 11 класса я с гордостью делилась: «Я за это лето столько книг по педагогике прочитала: Сухомлинского «Сердце отдаю детям», Макаренко «Педагогическую поэму», Януша Корчака...» Она удивилась. В ее глазах читалось одобрение: ее ученица растет.

В декабре, за полгода до выпуска, она подарила мне книгу со словами: «Когда станешь хорошим учителем (а ты станешь!), она тебе очень пригодится». В тот момент я ещё не знала о результатах экзамена, поступлю ли я в институт, но для неё я уже была педагогом. Она не предсказывала моё будущее — она провозглашала его.

Часть 2. Педагогический альянс

2018-2019: Год молчаливого наблюдения

После института я вернулась в родную школу учителем начальных классов. Это был год двойной адаптации: я учила своих первоклассников, а они — меня. Я пыталась привнести в строгую систему что-то своё, и система отвечала мне сопротивлением.
Моей первой — и самой громкой — идеей стали письма для детей перед 1 сентября. Одна из мам, получив конверт, прибежала в школу с требованием перевести сына к «нормальному», опытному учителю. Так о моём начинании узнали все.

Реакция была полярной. Но были и те, кто поддержал: мама, сказавшая, что письмо для её сына стало чудом сродни письму от Деда Мороза; учитель физкультуры, одобрившая мою смелость. Это помогло мне с первого дня завоевать расположение многих родителей. Но в целом я оставалась наедине с самым трудным классом в параллели. Все на словах предлагали помощь, но на деле мои визиты к коллегам ни к чему не приводили.

Надежда Афанасьевна делала осторожные попытки возобновить наше общение, но я была слишком погружена в свой тонущий корабль. Мы начали по-настоящему общаться лишь к концу года. А когда от бессилия наладить дисциплину я уже почти убедилась в роковой ошибке выбора профессии, она нашла самые точные слова:
– Подготовься к уроку и пригласи меня. Я посмотрю твое занятие, а потом схожу к администрации и расскажу о его достоинствах.
Я понимала: лучшего адвоката в родной школе мне не найти. Я согласилась, но разочарование было столь глубоким, что я так и не собралась это сделать.

Уверенность в том, что я зря стала педагогом, могла бы стать окончательной, если бы не одно «но» — мои уроки с мальчиком на дому.

Именно там, в камерном пространстве, где не было ни шума, ни конфликтов, я поняла: индивидуальная работа — это моё. Я получала настоящее удовольствие от общения с ним и его мамой. Работа шла настолько гладко, насколько это вообще возможно в педагогике. Пусть мне и пришлось привыкать к его диагнозу, это была «моя» трудность, которую я приняла и преодолела.

Именно этот лучик — тихий успех за пределами шумного класса — дал мне силы не сдаться тогда и дождаться того часа, когда наш с Надеждой Афанасьевной альянс наконец пробудился.

2019-2020: Пробуждение альянса

Первый зов: Союзники у доски

Теперь наша дружба обрела новое, профессиональное измерение. Мы стали камерным педагогическим сообществом, где у каждого была своя роль.

Однажды я зашла в учительскую, там сидела Надежда Афанасьевна. Фраза, сказанная ей, прозвучала как официальное приглашение в новое качество наших отношений:
– Мне надо презентацию сделать на открытый урок, можешь помочь?
– Конечно! Я люблю делать презентации, — ответила я, польщённая доверием.

На следующий день, когда в кабинет зашла директор, я нервничала, но Надежда Афанасьевна мгновенно взяла ситуацию под контроль:
– Здравствуйте! Готовлюсь к открытому уроку... Говорю: «Юля, помоги мне презентацию сделать».
– А вы презентацию будете делать? — уточнила директор.
– Да, чтобы было красиво, по-современному, — парировала она.

В этих словах не было простой констатации. Была стратегия: она не просто просила о помощи, а публично, в присутствии руководства, обозначала меня как своего технического эксперта. Это был мой новый статус, официально озвученный ею.
Работа закипела. Она — генератор идей и хранитель смыслов, я — их визуальный воплотитель.

– Напиши: «Кто ясно мыслит, тот ясно излагает» или это… послушай: «Истинное красноречие - это умение сказать всё, что нужно, и не больше, чем нужно».
– Мне второе больше нравится.
– Первое как-то слишком просто, да?.. Ну, пиши, тогда второе.

Это был уже не урок русского языка, а совместное творчество, где мое мнение как соавтора имело вес.

Я печатала, искала портреты Ларошфуко, перемещала картинки, а она смотрела на это как на магию.

– Юля, ну как ты всё это можешь делать? Я вообще не понимаю, — говорила она, и в её голосе звучало не смущение, а гордость за меня.

Её муж, зная о наших трудах, говорил: «Ты смотри, что Юля делает и учись!»

Именно в этой атмосфере творческого союза я рискнула предложить не просто техническое, а методическое решение.
– У меня идея, на случай если останется время. Дети умеют синквейны писать?
– Нет. А для чего? – её вопрос прозвучал не как отпор, а как искренний интерес.

Я рассказала суть приёма, видя, как в её глазах загорается любопытство.
– В конце взять слово «проект», чтобы в группах составили, – предложила я.
Она помолчала, взвешивая.
– Это интересная работа, – сказала она наконец задумчиво. – Но как я буду проводить приём, которым дети никогда не пользовались?

В этой фразе не было отказа. Был профессиональный выбор. Она, как опытный капитан, оценила риск: блестящая, но незнакомая тактика против проверенного временем манёвра. Её ответственность перед учениками перевесила соблазн эксперимента.

Хотя моя идея ей нравилась больше своей современностью, она выбрала то, что было надёжнее. Этот урок профессиональной честности я запомнила навсегда.

Когда работа была закончена, она подвела итог, глядя на семь получившихся слайдов:
– Очень хорошо. Юлька, что бы без тебя я делала?
– Наверное, нашли бы кого-нибудь другого, — смутилась я.
– Они меня только используют, по-чёрному я бы сказала, — отрезала она.

В этой фразе было всё: и признание моей уникальности, и констатация нашего общего «противостояния» системе, где нас — понимающих друг друга — всего двое.
Но главным стал её финальный ход. Она не просто поблагодарила. Она инвестировала в наше будущее.
– Я, наверное, тебя приглашу на открытый урок, ты мне будешь помогать, листать... Заодно будешь учиться открытые уроки давать директорам школ.

Она уже видела не помощника по презентациям. Она видела преемника, которого нужно готовить к большим вызовам. В тот день наш альянс из технического перерос в стратегический.

Через неделю после прекрасно проведенного открытого урока мы сидели в учительской. Перед моим наставником лежала стопка тетрадей. Тогда я стала не просто наблюдателем. Я стала соучастником. Она не просто проверяла — она вела со мной непрерывный диалог, превращая рутину в мастер-класс.
– Юля, посмотри, ранее через две «н» что ли пишется?

В этом простом вопросе заключалось всё её доверие. Мастер с 37-летним стажем советовался с молодым коллегой. Мы вместе сверились с правилом — и наши догадки подтвердились. Это был не вопрос учителя к ученице, а диалог двух филологов.
Но главный урок начался, когда речь зашла о её учениках. Она с горькой иронией рассказывала, как они требуют готовых ответов, не желая думать.
– Да я вам поставлю два и догадывайтесь за что! — в её словах была не злоба, а отчаяние педагога, чей труд не хотят видеть.

И тогда я рассказала ей свою историю — про преподавателя, которая заставляла нас искать порой несуществующие ошибки. Я говорила о беспомощности, о доведении до истерик.
– Это ужасно! –  сказала она и перешла к сути. – И находили потом ошибки?
– Не всегда.

В этом «не всегда» прозвучала вся боль моего студенчества. И её реакция была не просто сочувствием. Это было профессиональное осуждение коллеги, нарушившей главную заповедь: учитель должен быть опорой, а не пыткой.

Она рассказала, как менялись методики исправления ошибок — от диктатуры к загадкам. И твёрдо заявила свою позицию:
– Я считаю, что это все ерунда! Я до сих пор исправляю и сверху пишу, как надо.

Когда красной ручкой ты исправляешь ошибку, у него откладывается. А тут он будет нервничать, искать, дергаться.

В этой фразе была вся её педагогика: прямота, милосердие и психологическая чуткость. Она не играла в педагогические квесты. Она лечила незнание ясностью.
Тогда я окончательно поняла: наш альянс — это не только про обмен знаниями. Это — общая система координат, общее понимание Добра и Зла в профессии. Мы были по одну сторону баррикады. Баррикады, отделяющей тех, кто калечит, от тех, кто — исцеляет.

И я приняла эту эстафету.

Спустя несколько лет, уже во время работы с детьми, ко мне пришел мальчик. Он делал очень много ошибок и каждый раз расстраивался, глядя на свои работы, пестрящие красными исправлениями. Тогда психолог из пединститута напомнила мне о методике зеленых чернил Амонашвили, я немного доработала ее под себя и начала применять.

Теперь в работах было минимум красного. Я подчеркивала:
Зеленым – отрезки, в которых все было верно.
Синим – слова, в которых он сам мог найти и исправить ошибки.
Красным (не больше 2-3 выделений) – ошибки, которые он вряд ли найдет.

После этого акцент сместился. Когда я открывала работу, он радовался: «Как у меня много зеленого!» Тревожность значительно снизилась, и результаты пошли в гору.
В тот момент я с абсолютной ясностью осознала: я не просто применяю методику. Я воплощаю её завет, данный мне когда-то в учительской. Та самая «красная ручка», которая должна была «откладываться», а не калечить, превратилась в целую палитру принятия.

Наш альянс вышел за стены школы. Её голос, её педагогическая совесть теперь звучали через меня, помогая исцелять уже другие детские страхи. Круг замкнулся.

2020-2021: Год взаимного доверия

Признание по вертикали

В начале учебного года наше сотрудничество вышло на такой уровень, что я стала для неё не просто помощником, а профессиональным гарантом в цифровом мире. Однажды Надежда Афанасьевна, улыбаясь, заявила:
– Ну, что, Юля, помогла? Помогите еще раз.

В этой фразе не было вопроса — было спокойное, почти родственное доверие. Мое согласие подразумевалось по умолчанию, потому что мы были по одну сторону баррикады под названием «отчётность».
– Я вчера разговаривала с завучами и расхваливала тебя, — продолжала она, и в её глазах читалась гордость мастера, видящего, как ученик превзошел его в новой области. – Говорю: «Мне Юля помогала». Она в ответ: «Я вижу».
– Ну, правильно, — улыбнулась я, — Ваши программы же с моей почты отправлены.
– Ну да, — кивнула наставник. – Говорит: «У Юли все программы правильно сделаны и Ваши, с которыми она Вам помогала, тоже. Всё по структуре. Так что Вы к ней обратитесь, она Вам все быстренько сделает».

В этих словах заключалась тихая революция. Завуч отправляла опытного учителя к молодому специалисту за помощью. Не за советом, не за подсказкой — за решением. В иерархии школы, построенной на опыте и стаже, мы с ней поменялись ролями.

После того как все было готово, она сказала:
– Юля, спасибо! Ты, если что обращайся, я тебе всегда помогу.
– Конечно. У меня уже вопрос есть: я отупела совсем или как? – смущенно достала я учебник.

И тут случилось обратное чудо. Мастер с почти 40-летним стажем и молодой специалист, только что эту администрацию поразивший, вместе склонились над учебником шестого класса, пытаясь разгадать его хитрую задачу.
– Произнесите слова правильно: алфАвит, сантИметр…, – читала она.

Мы обе впали в ступор, а потом её осенило:
– Аааа.… Здесь специально ошибки. Надо их найти и произнести правильно.

Она вернула мне учебник с улыбкой и сказала:
–  Я сначала-то тоже не поняла.

В этом «тоже» заключалось всё. Мы были не просто коллегами. Мы были союзниками в познании, равными в моменте незнания и совместного поиска.

Спустя несколько дней мы разговорились с мамой мальчика, обучающегося на дому, того самого, что не дал мне окончательно разочароваться в профессии. Она, провожая меня, сказала:
– Если бы все учителя были такие, как Надежда Афанасьевна, все дети хорошо бы учились.

Чуть позже мама Ромы призналась, что у этого мальчика два любимых учителя – я и Надежда Афанасьевна. В тот момент мы стали для ребёнка не двумя разными людьми, а единой образовательной средой, целостным миром, где царят доверие и любовь к знанию. Меня поставили на одну ступень с моим учителем. Лучшей награды для преемника не существует.

Урок для учителя

И вскоре мне предстояло убедиться, что наш общий язык — это не только про отношения, но и про конкретные методики. В октябре я решила написать сочинение по картине с учеником, который, кажется, с первого класса не написал ни одного. Я попросила совета, как подступиться к этой стене непонимания у Надежды Афанасьевны.
– Треугольник надо рисовать, знаешь? – спросила она.

Я удивленно посмотрела на нее. Такому нас в институте не учили.
– По картине надо нарисовать треугольник... Я тебя научу. Ладно, завтра сядем, — отрезала она, и в этой фразе звучала уверенность алхимика, готового открыть секрет философского камня.

Шла в школу на следующее утро с ощущением, будто мне снова семнадцать и я иду на тайное посвящение. Я сидела в учительской, нервно листая учебник, и ждала. Когда она вошла, надела очки и развернула мою тетрадь, воздух стал густым от значимости момента.
– Рисуем треугольник, — объявила она и начертила на чистом листе фигуру.

У вершины она подписала: «Вижу». У левого угла: «Слышу».

Пальцем на последнем, неподписанном углу она сделала паузу.
– А здесь догадайся, — бросила она вызов мне и случайной свидетельнице, нашей коллеге Марине.
– Чувствую?» — произнесли мы почти одновременно.
– Конечно! Молодцы! Вот учителя! – улыбнулась она.

И всё. В этих трёх словах — «Вижу», «Слышу», «Чувствую» — заключалась вся её философия. Она свела сложнейший педагогический алгоритм к простой, гениальной геометрии.
– Передо мной картина художника... — начала она диктовать формулу, оживляя треугольник. – Описание того, что видишь. Шелест листвы и тишину, которую слышишь. Свежесть воздуха, которую чувствуешь кожей.

Наша коллега Марина, наблюдая за этим, ахнула:
– Можно к Вам на репетиторство? У меня было не так интересно.

В тот день я получила не схему написания сочинения. Я получила ключ к тому, как она мыслила. Любое знание, любое умение она могла превратить в ясную, красивую, запоминающуюся форму. Её «треугольник» был не про картину. Он был про целостное восприятие мира, где внешний образ («вижу»), внутренний отклик («чувствую») и неуловимая атмосфера («слышу») сплетаются в неразделимую целостность.

Спустя годы я также учу своих ребят «рисовать треугольник». И каждый раз, когда детский взгляд загорается от внезапно найденного слова «чувствую», я вижу её — сидящей напротив в учительской, с очками на носу и с вечной улыбкой в глазах, говорящей: «Вот и всё. Вот тебе и сочинение».

Испытание дистантом

Это был один из тех дней дистанта. Я вела онлайн-занятие с шестиклассником. Вдруг дверь открылась, и в класс вошла Надежда Афанасьевна. Услышав, что у меня урок, она тихонько присела за парту напротив и развернула газету.

Мой голос начал подрагивать. Были двоякие ощущения: с одной стороны — страх «опозориться» перед любимым учителем, с другой — желание доказать, что не зря пытаюсь оставить Рому себе. Взяв себя в руки, я продолжила урок.

И вдруг первый комментарий, ради которого, наверное, она и пришла:
– Это кто там так хорошо отвечает? Рома что ли? – она опустила газету на парту и посмотрела на меня поверх очков.

Я кивнула.

– Ой, какой молодец! Скажи ему, что Надежда Афанасьевна говорит, что он молодец.
Позже, когда Рома уверенно отвечал на мои вопросы, она добавила:
– Как он хорошо отвечает, как тебя хорошо научила Юлия Сергеевна!

Тут уже я не смогла сдержать смущенной улыбки. В голове промелькнула мысль: «Самая большая радость для учителя, когда похвалят его ученика». А когда учитель хвалит свою ученицу, которая ведет урок, выйдя за рамки привычной начальной школы, — это двойной комплимент.

После урока я продолжала волноваться — ждала замечаний, советов, рекомендаций. Но их не последовало.

Единственное, что она отметила позже, когда снова невольно оказалась на моем онлайн-уроке в учительской, что я слишком долго занимаюсь с ним.
– Мы тебе мешаем. Ты всё говоришь: «Последнее слово, последнее слово», — улыбнулась она.
– Так он пока определит, какой суффикс, какой корень...
– А ему, я прислушиваюсь, так нравится с тобой работать, — мягко перебила она меня. — Он такие вопросы задает, даже нарочно тянет время. Ему нужно общение.

– Если ты с ним быстренько сделаешь и всё, а ему нужно тянуть. Я слышу в голосе, что он уже понял, знает, как ответить, а он тянет резину, чтобы еще пообщаться.

Помолчав, добавила:
– Для него это комфортно. Хорошо.

Вот так несколькими простыми фразами, она открыла мне всю суть своего метода. Ее наблюдение было направлено не на поиск методических промахов, а на главное — на ту самую, звенящую в воздухе связь между мной и учеником. Она видела установившийся контакт, комфорт ребенка и то самое человеческое общение, без которого любой урок превращается в формальность. В ее молчании после первого урока и в этой последней фразе заключалось самое ценное: «Ты все делаешь правильно. Я доверяю тебе ученика».

Идеальное соотношение и его результат

Испытанием нашего педагогического альянса, его высшей точкой, стал конкурс «Педагогическое открытие». Когда завуч предложила мне поучаствовать, я без колебаний пришла к Надежде Афанасьевне. Её реакция была мгновенной и стратегической:
– Слушай, у тебя столько интересных, необыкновенных методов... Эта форма работы, о которой никто не знает, она неожиданная. Давай-ка с тобой поработаем, посидим, подумаем.

Её фраза «Давай-ка с тобой поработаем» стала ключевой. Это был уже не вертикальный вектор «я — тебя научу», а горизонтальный — «мы — создадим».

На следующий день она, с присущей ей деловитостью, спросила:
– Ну что, Юля... Сергеевна, принесла?

В этой небольшой паузе перед отчеством было целое признание. Признание меня как коллеги.

Мы сели за компьютер. Я открыла свой интерактивный плакат — сосредоточие всего, чему я научилась в цифровом мире. Когда я показала ей встроенное видео с объяснением корней «-гар-/-гор-», она несколько секунд смотрела на экран, а затем произнесла фразу, ставшую для меня высшей формой профессионального признания:
– Такого никто не придумает!
Две недели до конкурса стали временем идеального для меня соотношения — контроля и поддержки. Она была моим штурманом: чутким, внимательным, но не дергающим за штурвал.
– Ты сама как чувствуешь? — её главный вопрос в те дни звучал как обращение к соавтору.

Итогом стало третье место. Не оглушительная победа, но твёрдое, достойное признание. Мы отправились в кафе — отметить не столько место, сколько сам факт: её вера в меня снова получила внешнее, осязаемое подтверждение.

Сидя за столиком, я смотрела на неё и понимала, что такие вечера — не навсегда. Что пройдёт время, и её место останется пустым. Я впитывала каждую секунду, каждый лучик этой теплой, уютной атмосферы, что царила в тот вечер. Этот шлейф дружбы, поддержки и безграничной веры.

И благодаря всему этому её метод — теперь уже наш метод — продолжает жить. В каждом моём уроке, в каждом «треугольнике», который я рисую для своих учеников. Она ушла, оставив мне не методичку, а простое знание: учитель бессмертен, пока в его учениках живут не только знания, но и желание становиться учителями для других.

И эти уроки длиною в жизнь выходили далеко за стены класса, касаясь самых сокровенных тем.


Педагогическая справедливость

Наш альянс крепчал и проверялся уже не только на школьных уроках и рабочих программах, но и в ситуациях, где на кону стояли семейные ценности — например, честь и труд моего младшего брата Андрея.

Его первый проект, который он готовил под руководством другой учительницы, несправедливо оценили на «тройку». Надежда Афанасьевна тогда стала его незримым соавтором. В кабинете прозвучали обидные намёки руководителя брата, будто виновата в этом я.
– Мой руководитель заявила: «Скажи спасибо своей сестре», – поделился Андрей.

Для меня это была личная обида, но для Надежды Афанасьевны — профессиональный вызов.
– Вот не коза ли? – вырвалось у меня, когда я узнала о комментарии той самой учительницы.
– А сама палец о палец не ударила, — отрезала Надежда Афанасьевна.

Её спокойный тон был страшнее любой ругани. В нём читалась не злость, а готовность к бою.

Она не ограничилась сочувствием. Наставник позвонила коллеге, которая присутствовала на защите, провела своё расследование и убедилась в необъективности оценки. А на мои горькие сетования ответила с мудростью человека, видящего дальше сиюминутной схватки:
– Ладно, что теперь? Защитил, да и ладно.

Казалось, на этом можно было поставить точку. Но Надежда Афанасьевна могла поставить точку только там, где справедливость.

Спустя год она совершила главный акт ее восстановления. Она сама подошла к администрации и попросилась стать научным руководителем Андрея.

Она взяла того же ученика. С теми же способностями. И вывела его на твёрдую, бесспорную «пять».

Надежда Афанасьевна не просто утешила нас тогда. Она доказала — брату, мне, всей школе — что его первая тройка была не приговором, а ошибкой педагога. Она исправляла не его, а последствия чужой несправедливости, вернув ему веру в свои силы и восстановив нашу семейную честь.

Это был её высший урок: настоящий учитель отвечает не только за знания в тетрадях, но и за справедливость в жизни. И он готов ждать целый год, чтобы эту справедливость восстановить.

Наше партнерство, закаленное в таких испытаниях, вступило в новую фазу — время, когда я смогла стать для нее опорой в мире, где она чувствовала себя неуверенно.


2021-2022: Год зрелого партнерства

Цифровой мост

Декабрь стал месяцем моего полного профессионального признания. В один день сошлись две реальности.

В первой — я, отработав три месяца в онлайн-школе, вышла на звонок с куратором и старшим преподавателем и услышала: «Вы — ас в некоторых темах, я уже отправляю к вам учителей на консультации». Испытательный срок в столичной школе был пройден.
Во второй — я вернулась в кабинет родной школы,  где всё ещё числилась совместителем. Надежда Афанасьевна и еще несколько учителей ждали моей помощи с курсами повышения квалификации.
– Мы без тебя не справимся, — говорили педагоги с 30-летним стажем.

И в этом не было противоречия. Была гармония. Я была новичком в одной системе и опорой — в другой.

Моим главным учеником в те дни стала сама Надежда Афанасьевна. Я, её бывшая ученица, теперь объясняла ей логику платформ, помогала проходить модули, становилась её проводником в мире, который был для неё чужим.
И самое удивительное — в этом не было ни тени снисхождения с моей стороны или унижения — с её. Только взаимное уважение и общая цель. Она, учитель от Бога, понимала: чтобы оставаться современным педагогом, нужно учиться. А я могла стать её мостом в этот новый мир.

Когда курсы были успешно сданы, она, улыбаясь, сказала:
– Поздравь нас, мы все сдали. Спасибо тебе большое!

А позже добавила:
– Вчера я тебя хвалила и директору, и завучу.

В этих словах я услышала окончательное признание. Не просто как помощницы, а как равноправного партнёра, без которого современная школа не могла обойтись. И я знала: пока она работает, эта связь не прервется. Я всегда буду для неё этим мостом.

В тот декабрь я окончательно поняла: я состоялась. Не где-то там, в абстрактном «успешном будущем», а здесь и сейчас. Моё место — на стыке двух миров, и в этом — лучшая часть наследия моего Учителя. Наследия, которое стало плотью и кровью моей собственной педагогики. Её методы теперь живут во мне.


Часть 3: Наследие

Метод: оживить правило

Методы Надежды Афанасьевны были шедеврами педагогического театра. В субботу, объясняя нам исключения с суффиксами -оньк-/-еньк-, она говорила: «Запомните: "баиньки", "заинька", "паинька" — исключения. В ваших классах больше половины сейчас "баиньки". В моём, кстати, тоже». Класс заулыбался, а правило врезалось в память навсегда.

Её связь с Сибирью была философской. «Эта земля всё помнит, — говорила она. — Кто плохо говорит про школу или Байкал, у того болячки появляются». А вспоминая поездку в Беларусь, признавалась: «Я так скучала по Слюдянке... И тут услышала родную речь с этим "однахо"».

Те же принципы — оживить знание, найти человеческий смысл — сейчас подсознательно использую на уроках я. Совсем недавно мы с одним мальчиком делали фонетический разбор и делили на слоги слово «юность».
— Ю-ность, — уверенно сказал он.
— Да, на слоги ты разделил абсолютно верно, — согласилась я. — Но, напоминаю, переносить так нельзя. Нельзя оставлять одну букву на строке... ей будет одиноко. И по этой же причине нельзя переносить на следующую строку одну-единственную букву.

Мальчик улыбнулся. В его глазах читалось не просто понимание сухого правила, а принятие его внутреннего смысла — заботы об «одинокой» букве. Это была та самая магия, которой научила меня Надежда Афанасьевна: превращать грамматику в этику, а правило — в маленькую, но важную историю.

Так завершился круг. Из «репетиторства по дружбе» выросло партнерство коллег, где мы обменивались профессиональными ролями, компенсируя слабости друг друга и умножая сильные стороны. Она дала мне путевку в профессию, а я, вернувшись, дала ей новую опору в стремительно меняющемся мире образования.

Метод: войти во Вселенную

Мы часто разговаривали в учительской на любые темы: от личных до профессиональных и философских. Однажды Надежда Афанасьевна рассказала об одном мальчике, который занимался дома. На него жаловались все учителя.

Когда мальчик учился в начальной школе, она пришла к нему проводить очередное занятие по русскому. Он играл с пистолетом и с порога заявил ей: «Я не хочу заниматься. Я хочу стрелять». «Хорошо, – сказала она, – будем стрелять!» Они несколько раз выстрелили. Потом Надежда Афанасьевна сказала: «А теперь запиши предложение: Миша стреляет из пистолета», он записал. «А теперь давай найдем грамматическую основу предложения», – продолжила она. Так мальчик незаметно для себя втянулся в занятие. Я искренне восхищалась ее подходом, думала, что никогда не смогу также. Это удивительно, будучи учителем старой советской закалки, она так виртуозно владела личностно-ориентированным подходом.

В прошлом году ко мне пришел очень сложный мальчик. Сначала он совсем отказывался заниматься. Я не могла понять, он правда этого не знает или саботирует уроки. По характеру я педагог терпеливый, и потому почти не ругала его.

В конце концов, он начал заниматься, что-то запоминать, во что-то вникать, заметно улучшилось качество чтения. Но всего этого бы, скорее всего, не произошло, если бы я не смогла также войти во Вселенную сложного ребенка как когда-то мой любимый учитель и начать учить внутри нее. А его Вселенная была странная: он подключался на занятия со скелетом и мудрецами (так он называл индийских божеств) и во время урока «советовался» с ними.

Я не стала его переубеждать. Я просто вошла в его мир и стала учить среди скелетов и богов. И знание пришло.

Так её урок обрёл плоть. Оказалось, я могу. Не потому что научилась, а потому что, наконец, поняла: нельзя учить ребёнка, оставаясь за пределами его Галактики. Настоящий урок начинается там, где кончаются твои правила и начинаются его.


Урок, который я поняла позже

Сегодня, работая с тревожными детьми, я ловлю себя на мысли: я знаю их так хорошо, потому что смотрю на них словно в зеркало собственного детства. Я была таким же ребёнком. Тревожной ученицей, которая боялась ошибиться – сначала из-за обидных слов, затем – опасаясь потерять одного-единственного человека в школе, который в меня верил.

Думаю, Надежда Афанасьевна это видела. Её «Всё ты понимаешь!» было не просто поддержкой — это был точный педагогический ход, адресованный мне лично. Её метод «входа во Вселенную» для меня, тревожной ученицы, означал одно: «Я вижу твой страх. Я рядом. И мы справимся».

Теперь я понимаю: она не просто готовила меня к экзамену. Она, как опытный наставник, на моём примере, показывала будущему коллеге, как работать с тревогой. Она давала мне в руки не только инструменты преподавателя, но и ключ к пониманию самой себя.

И когда сейчас я говорю тревожному ребёнку: «Ничего, бывает», «Давай разберёмся вместе» — это говорю не только я. Это говорит во мне мой учитель, который когда-то нашёл верную интонацию и нужные слова для своей тревожной ученицы. И это говорит во мне та самая девочка, которая навсегда запомнила, каково это — когда твой страх не высмеивают, а бережно берут тебя за руку.

Так свершилась главная передача — из рук в руки. Сейчас  я — не просто хранительница её методов. Я — живое продолжение её педагогического слуха, её чуткости, её спасения.


Формула признания

Похвала моего наставника была высшей наградой, но главным чудом оставалась её вера.

Будучи коллегой, я постоянно ловила себя на мысли, что её отношение ко мне граничит с чудом. Она на равных обсуждала со мной, учителем начальных классов, ошибки одиннадцатиклассников в сочинениях.

Как-то раз мне предложили преподавать русский и литературу в средних и старших классах другой школы. Я со смехом начала ей об этом рассказывать.
– Что ты смеешься? — остановила она. — Ты бы справилась.

В её голосе не было ни тени сомнения. Она видела во мне потенциал, которого я сама в себе не замечала.

Но самым оглушительным проявлением этой веры стал день, когда Надежда Афанасьевна предложила мне взять девятиклассника, которого сама вела с пятого класса.
– Вы что?! — испугалась я. — Это же подготовка к ОГЭ! Я не умею!
– А я тебе буду помогать, — спокойно ответила она.

В этих простых словах заключалась вся её педагогическая философия: безграничное доверие плюс абсолютная готовность поддержать.

И это была не поддержка на словах. Это была поддержка на деле. Она доверяла мне не задание — она доверяла мне часть своей учительской судьбы. И этого доверия я боялась больше всего, потому что должна была его оправдать.

Её вера прошла все испытания, даже мой уход из школы. После трёх лет работы, когда я решилась на этот шаг, она отговаривала меня — в её тревоге сквозила искренняя забота. Я понимала её страх, но шла на свой риск. И самый главный её подарок я получила спустя годы, когда Надежда Афанасьевна увидела — у меня действительно всё получилось.

Однажды она рассказала, что встречала выпускниц нашей школы, окончивших тот же вуз, что и я.
– Мне кажется, Юля устроилась лучше всех, — сказала она им.

В этих словах не было прежней тревоги. Была тихая, спокойная гордость и окончательное, безоговорочное признание моего выбора. Её благословение наступило позже, но от этого стало только ценнее.

Границы нашего общения раздвинулись, как и границы её веры. Если в мои школьные годы я могла лишь изредка бывать у неё в гостях, то став коллегами, мы стали по-настоящему взрослыми собеседниками. Мы отмечали успехи в кафе, ездили в театр, дважды по приглашению бывали на станции Кругобайкальской железной дороги и по пути любовались с одной стороны бесконечным озером, а с другой — нависавшими над пропастью древними скалами.

В этих путешествиях, вне школьных стен, но в пространстве нашего общего дела, рождалось то самое профессиональное доверие, где учитель окончательно видит в тебе равного. И где ты наконец начинаешь видеть равного в себе.

Я знаю: зачатки дружбы жили в нас всегда. Они были в тех редких, почти взрослых разговорах после уроков, куда я приходила со своими тревогами. В её взгляде, в котором читалось не только учительское наставничество, но и человеческое участие. В той неуловимой грани, где «Юля-ученица» на мгновение становилась просто «Юлей» — девочкой, которой нужна не только помощь с русским языком, но и поддержка в жизни.

Статус коллеги не создал нашу дружбу. Он дал ей легальное право на существование. Он убрал барьер «учитель-ученик», за которым все эти годы пробивалось настоящее, человеческое чувство. То, что раньше было тонким, почти невидимым ручейком, теперь получило возможность разлиться в полноводную реку совместных поездок, разговоров и молчаливого понимания.

Её педагогическое завещание — это и есть дружба, которая началась задолго до того, как мы смогли назвать её своим именем.

Учитель уходит. Коллега остается в прошлом. Но друг, чья привязанность вызревала годами, — остается навсегда. Он продолжает жить в твоём внутреннем компасе, в том, как ты смотришь на детей, как реагируешь на их провалы, как радуешься их победам.

Поэтому, когда я сейчас говорю с учеником, заглядываю в его «вселенную», я чувствую, что делаю это не одна. Со мной — мой учитель. Моя коллега. Мой друг.
И это — формула её бессмертия.

Последний урок

Но самым главным, самым выстраданным и вечным её уроком стал наш последний разговор.

Однажды мы разговаривали по телефону. Она рассказала, что ей очень понравилось моё видео для учеников в «Одноклассниках», где я использовала стихотворения из интернета, чтобы легче было запомнить сложные ударения. Я поблагодарила ее. А Надежда Афанасьевна, сделав небольшую паузу, тихо сказала: «Я больше ничему не смогу тебя научить».

Мир остановился. Мне стало до физической боли страшно от этих слов. Они звучали как прощание. Как акт величайшего признания, которое я так не хотела слышать. Я готова была на всё — лишь бы та ниточка, что связывала нас все эти годы, не оборвалась. Я почти отчаянно тут же стала искать в голове повод, вопрос, проблему — всё что угодно, чтобы снова стать её ученицей, чтобы она снова могла меня учить. Я нашла этот повод. И она, конечно же, помогла — подробно, терпеливо, как делала это всегда.

Этот разговор стал для нас последним. Меньше чем через месяц ее большое и доброе сердце перестало биться.

И только теперь, сквозь слёзы, я понимаю, что в той её фразе не было конца. В ней было — «Ты состоялась». Это была высшая, итоговая оценка. Она, как мудрый садовник, не просто вырастила дерево — она дождалась момента, когда оно начало давать собственные, новые семена. И её грусть была грустью любви, достигшей своей полной, совершенной формы. Она отпускала меня в самостоятельный полёт, и в этом отпускании был весь смысл нашей встречи.

Эпилог

Спустя годы, перебирая в памяти фрагменты нашего общего опыта, я вижу, что за отдельными историями стояла цельная педагогическая система. Её принципы, как генетический код, перешли ко мне, преломившись в моих собственных методах.
Сейчас, анализируя пережитое, я понимаю простую вещь: у каждого ребёнка должен быть свой взрослый, который не просто учит, а вдохновляет на развитие. Таким взрослым для меня стала Надежда Афанасьевна. Её вера была тем катализатором, который превращал сомнения в уверенность, а страх — в силу.

Она виртуозно входила во Вселенную ребенка, как в истории с пистолетом, чтобы превратить сопротивление в сотрудничество. Я научилась принимать правила чужой Вселенной, как на уроке со «скелетом и мудрецами». Общий принцип: не бороться с миром ученика, а говорить на его языке.

Она одушевляла знание, говоря об учениках, которые в субботу «баиньки». Я стала наделять правила эмоциональным смыслом, переживая за «одинокую букву» при переносе слова. Мы обе понимали: грамматика становится живой, только когда превращается в этику или игру.

Её вера в меня была безграничной — от заявлений о работе в старших классах до готовности быть моим тылом. Став учителем, я верю, что любую школьную трудность можно преодолеть. Мы обе знали: вера учителя — это почва, на которой прорастает уверенность ученика.

И возможно самый главный урок — её профессиональная честность. Её отказ от красивого синквейна, потому что она чувствовала: дети не готовы, научил меня главному. Любой метод, даже самый современный, меркнет перед простым принципом — чувствовать почву под ногами и тех, кто на этой почве стоит.

Несколько месяцев назад ко мне пришла мама по рекомендации. Она сказала: «Вы сделали из одноклассника моей дочери — звезду класса».

Я смотрела на эту девочку и думала: ее ведет по жизни невидимая нить. Ниточка от Надежды Афанасьевны — ко мне, и от меня — к ней. Учителя нет со мной, но ее педагогика жива. Она жива в каждом ребенке, который перестал бояться, в каждом «сложном» ученике, нашедшем свой путь, в каждой «звезде», загоревшейся на школьном небосклоне. Ее последний урок оказался главным: учитель бессмертен, пока он нужен. А он будет нужен всегда.