Очки

Итай Гершон делил материнскую утробу со своим монозиготным близнецом, но в мир явился один – безжалостный синдром фето-фетальной трансфузии, перекачивающий жизнь из одного хрупкого тела в другое, оборвал связь двух родственных душ. Итай, повзрослев, не раз ловил себя на терзающей мысли: а не стал ли он невольным виновником этой трагедии?
Он принадлежал к избранной касте детей, рождённых под счастливой звездой. Его отец, один из самых востребованных адвокатов Израиля, был тем, чьё расположение искала власть имущие. И как следствие – престижная школа и университет с именитым факультетом, многообещающая работа… Жизнь, на первый взгляд, безоблачная и успешная, но…
Итай Гершон лелеял мечту о дружной семье, о заливистом детском смехе, эхом разносящемся по его просторному дому на берегу моря. Он грезил о тихих вечерах у бассейна с любимой женщиной-женой: они держат бокалы, наполненные красным вином, в котором играют лучи уходящего солнца, слышится их звон… и прежде, чем предаться любовным ласкам, идут поцеловать, мирно спящих, мальчика и девочку…
Итай Гершон никогда не испытывал недостатка во внимании прекрасной половины человечества, ни в юности, ни в преддверии старости. Он помнил тех, с кем готов был разделить свою жизнь – их было немного, всего две… Первой была Талия…
Итай, после окончания срочной службы в армии, праздновал со своими друзьями День святого Патрика в старейшем пабе Ирландии "The Brazen Head" на 20 Bridge Street. Льющееся рекой пиво "Guinness" разжигало весёлый людской гомон, который сливался с зажигательной живой ирландской музыкой. На какое-то мгновение музыка смолкла, и посетители паба недовольно заворчали… Видно, чтобы ублажить ворчунов, зазвучала мелодия "Young Queen". И в тот же миг в паб вошла Она… Итай был одним из тех, кто устремил на неё восхищённый взгляд: стройная, огненно-рыжие волосы собраны в высокий пучок, тонкие черты лица, смотрящая на мир голубыми глазами… Она с подругами расположилась недалеко от Итая, и он слышал, как в английскую речь вплетались слова на иврите… С каким трудом отводил Итай взгляд от неё, когда "рыжая" поворачивала голову в его сторону…
"Что я теряю?" – подумал Итай и, вдохновлённый на подвиг пивом, подошёл к ней…
"Она живёт в Тель-Авиве! – стучало в его висках. – Она согласилась со мной встретиться… Там, в нашем Тель-Авиве! Её зовут Талия Голд! Она прекрасна! Я влюблён!".
Итай Гершон был человеком влюбчивым. Он даже считал себя способным на любовь с первого взгляда… Только не мог определить – это достоинство или недостаток…
"Скорее всего, недостаток, - думал Итай, - потому что присутствует боязнь - даже в первые мгновения её возникновения, где-то там, в подсознании, - что эти сильные, приятные эмоции могут привести к разочарованию".
Но с Талией Голд было всё по-настоящему… И когда, спустя месяц их головокружительных встреч…
В тот августовский вечер в Тель-Авиве вместо погоды было тридцать три градуса жары, полный штиль, а влажность была такая, что вся тель-авивская живность готова была утопиться в тазике с холодной водой. Только перемещение из кондиционированного помещения в машину и из машины в другое кондиционированное помещение, спасало от вымирания и от, растекающегося по одежде, пота. Итай встречался с Талией в лучшем ирландском пабе Тель-Авива "Molly Bloom's Irish Pub", где он сделает ей предложение и, скорчивши просящую гримасу, которую репетировал всё утро, протянет её колечко с бриллиантом…
Итай прождал Талию до закрытия паба… Он то и дело безответно ей звонил… Она не пришла. Талия Голд таинственно исчезла…
Со временем расследование исчезновения Талии было приостановлено, сдано в архив, стало "холодным делом", "висяком", "глухарём"…
Итай Гершон прошёл все стадии горевания, согласно модели Элизабет Кюблер-Росс: чувство неверия в произошедшее, испытывая шок и оцепенение, сменило чувство несправедливости в жизни, а однажды он проснулся с мистическим чувством существования способа вернуть утраченное, сменившееся депрессией, безнадёжностью… и только спустя год пришло смирение с действительностью.
Когда в жизни Итая Гершона появилась Анат Левит, казалось, все радужные краски бытия воскресли и вновь вернулась мечта-видение со звоном бокалов, наполненных красным искрящемся вином, поцелуем, спящих в кроватках, мальчика и девочки…
У бассейна столик с горящими свечами, вино, два бокала, еда, приготовленная Итаем, маленький футляр, покрытый красным бархатом, в котором замерло, в ожидании пальчика, бриллиантовое колечко… Итай ждёт Анат… Стрелка нехотя переваливает за семь часов и его накрывает чувство дежавю – Анат не прийдёт…
Вновь никаких шансов объяснить её исчезновение, что превращает "дело" в "холодное", в "висяк", в "глухарь"…
С тех пор все встречи с женщинами у Итая были кратковременные, удовлетворяющие только природный зов…
Итай Гершон всю жизнь следил за своим внешним видом, уделяя повышенное внимание физической форме, порой ловя себя на мысли: "Для кого? Для чего? Я так устал от тишины в моём большом доме…". Но что-то внутри него твердило: "Ты должен!".  И сейчас в возрасте семидесяти двух лет, пожиная плоды этих стараний, он гордился отсутствием живота и наличием, всё ещё наполненных силой, бицепсов и трицепсов, грудных мышц, выделяющихся из-под футболки. Разочарованием для Итая Гершона стала проверка роста, во время которой обнаружилось, что он составляет сто шестьдесят восемь сантиметром – на два сантиметра ниже прежнего, - а в один из дней, взглянув на себя в зеркало, вдруг обнаружил, что его нос и уши поменяли форму, словно до того дня этих изменений не было и они произошли вдруг. Он даже обратился к врачу, подозревая, что заразился какой-то слоновой болезнью. Врач с ухмылкой рассказал о потере кожи с возрастом эластичности, о причастности к этому вездесущей гравитации… и в течении недели Итай Гершон примирился со своим предстарческим, как он считал, видом, убедив себя впредь не обращать внимания на его ухудшение, как он примирился с периодическими болями суставов и кошмарами, часто врывающихся в его сон… - благо, что память избавлялась от них по утрам, оставляя только послевкусие, которое заливалось крепким кофе и утренними ежедневными долгими прогулками по берегу моря, вне зависимости от каприза природы.
Перевалив за семидесятилетний рубеж, Итай Гершон всё же решился привести в дом женщину без обязательств, без обещаний…, да она и не требовала их. Её звали Фридой Грилюс…
Итай Гершон долго сомневался в огласке своего желания Фриде Грилюс, боясь отметины "злого рока" на себе, но однажды он проснулся с чувством, будто кто-то написал на его прошении: "Не возражаю".
Итай предложил Фриде спать в отдельных комнатах, посещая друг друга по мере необходимости, с чем она согласилась. 
Итай нашёл во Фриде родственную душу, с которой обсуждал прочитанные книги, просмотревшие фильмы… Не минули их и ссоры, зачинщиком которых, как правило, был он, которые быстро заканчивались, потому что вторая сторона вовсе не хотела ссориться… Итай как-то спросил её, почему она не выскажет ему своё неудовольствие, возмутится его проступками – ведь он далеко не ангел, - на что она, улыбнувшись, сказала: "Это потому, что я люблю тебя".
Как-то, гуляя ранним утром по берегу моря, Итай всё же вспомнил слова Фриды – ни то упрёк, ни то просто информация о его проявлении чувств к ней… Это было спустя год их совместной жизни… Она тогда сказала, что ей нравится его ласковое к ней отношение в постели, но порой… он бывает таким агрессивным… А потом Фрида, смутившись своих слов, замахала руками и, улыбаясь, покидая спальню, зашептала:
- Забудь!.. Забудь!.. Забудь!..
- Эй, так лучше быть ласковым или агрессивным? – крикнул Итай ей вслед, хотя не замечал за собой агрессивности…
- Ласковым… Ласковым…
Выходя из дома без Фриды, Итай ловил себя на мысли, что боится, однажды возвратясь, не застать её, потерять, как потерял Талию и Анат…
В тот день, Итай Гершон проснулся позже обычного при том, что рассчитывал проснуться гораздо раньше – синоптики обещали, начиная с этого дня, аномальную жару, вызванную, образовавшимся над регионом, "тепловым куполом", усугубляющуюся на побережье высокой влажностью.
- Может сегодня не пойдёшь? – спросила его Фрида.
- Неужели ты думаешь, что какой-то тепловой купол способен отменить мою утреннюю ритуальную прогулку, - проговорил, улыбаясь, Итай и рефлекторно протянул руку к солнечным очкам, которые неизменно он клал на одно и то же место – столик в прихожей. Рука ощутила пустоту.
Итай Гершон дорожил своими солнцезащитными очками Rey Ban не потому, что они дорогие – они лучше других очков, по его ощущению, служили ширмой, отгораживающей его от людей, дающие ему ощущение уединения.
- Ты не видела моих очков? – спросил он.
- Точно помню, что, когда вчера вернулся с прогулки, положил их на место, - сказала Фрида, оглядывая пространство пола в районе столика.
- И я помню…
- Возьми другие.
- Нет! - категорично сказал Итай, натянул козырёк бейсболки на глаза и вышел из дома, бросив: - Я не долго.
Море было гладким, как гладильная доска, нехотя лизало песок – оно тоже предвкушало изнуряющую жару. Распластавшееся в изнеможении, море усугубило чувство отсутствия его любимых очков и, как результат, Итай, отказавшись от прогулки, уверенно зашагал в сторону прибрежного кафе.
Разместившись в тени огромного зонта, Итай заказал кофе и большой стакан Schweppes Club Soda.
Поставив на стол чашечку кофе эспрессо и запотевший стакан с напитком, извергающий газовые пузырьки, официант, одаривая Итая искрящей улыбкой, достал из кармана чёрный кожаный футляр для очков, на котором красовалась круглая печать золотого цвета с надписью в центре "Rey Ban" и, протягивая его, проговорил:
- Вы вчера вечером забыли на столике.
Итай Гершон как-то нерешительно взял футляр, повертел в руках, отщёлкнул кнопку, достал очки…
— Это бесспорно мои очки – вот и отметина… - он недоумённо посмотрел на официанта. – Но вчера меня здесь не было…
- Вы ошибаетесь… Я вас запомнил… Вы пришли за час до закрытия… Я обнаружил футляр после вашего ухода.
- Когда я ушёл?
- Около двенадцати.
"Если скажу официанту, что ложусь спать в десять часов… Но очки точно мои!"
Потупив взгляд, Итай Гершон хмыкнул, на губах скользнула кривая ухмылка…
- Чёртовая старость… Так скоро забудешь и собственное имя, - проговорил он.
Официант отреагировал на слова пожатием плеч, словно извинялся за его "чёртовую старость", и ушёл.
Итай Гершон надел очки - трещинка в середине правого стекла лишила его прежнего ощущения отгороженности от окружающего.
"Они доставали очки из футляра и уронили их…", - подумал он и чуть было не решил выразить официанту своё возмущение, как вдруг из трещинки полилось свечение.

Итай Гершон вспомнил, как в детстве, находясь в кинотеатре, оглядываясь, с восторгом смотрел на прямоугольное отверстие в стене, из которого вырывалось голубое свечение, нёсшееся в сторону белоснежного экрана, превращая его в фантастическое зрелище под название "фильм"…

Перед глазами Итая возник… он сам или кто-то абсолютно похожий, смотревший на него плутонианским прищуром, пробуждающим чувство вины и неуверенности в собственной адекватности.
"Привет, Итай, — это был не голос… Это было звучание мысли. – Меня зовут Йосеф. Я многим отличаюсь от тебя, включая и то, что этим именем назвал себя сам…, а знаешь почему? Да потому, что ты просто не дал мне телесно родиться - находясь в материнской утробе, ты высосал мою кровь, лишив меня этого шанса. Но Боженька смилостивился надо мной - твоим монозиготным близнецом, - вселив мой мозг в твой… Сколько времени я ждал этого разговора… - хмыкнул. – Всю твою жизнь… Сначала я научился изолировать моё сознание от твоего, сохранив способность без вмешательства следить за твоим, а, со временем, отключать твоё, овладевая ТВОИМ телом… Правда, только ночью… Как тебе такое?.. – не меняя гримасу лица, тот, кто назвался Йосефом, выдерживая паузу перед каждым звуком, произнёс: - Ха… Ха… Ха…".

Итай почувствовал, как кто-то трясёт его за плечо, приговаривая:
- С вами всё хорошо?
"Ответь же ему, - зазвучал в голове Йосеф, - он же не отстанет".
Итай посмотрел на стоящего рядом официанта, улыбнулся краешками губ и произнёс с хрипотцой:
- Всё нормально. Просто задумался.
- Простите, но мне показалось...
- Всё нормально, - вновь проговорил Итай и сделал отмашку официанту, мол, может идти.

На время разговора с официантом изображение Йосефа исчезло, но тут же возникло, как только тот удалился.
"Ты помнишь Талию Голд?.. Анат Левит?.. – тело Итая напряглось. - Всё заснято, всё задокументировано… Смотри."
Часы на прикроватной тумбочке высвечивают 23:00. Он встаёт с кровати, как-то неуверенно прохаживается по комнате, освещённой лунным светом…

Итай понимает, что это не он – это Йосеф.

Мозг Йосефа словно приноравливается к телу, проверяет его функциональную способность… Вскоре его движения становятся уверенными, он одевается, подходит к зеркалу, занимающего половину стены спальни, в углах которого замерли бронзовые головы горных баранов с толстыми, скрученными в спираль, рогами. Каждую голову он поочерёдно вдавливает и поворачивает на сто восемьдесят градусов… Зеркало смещается в сторону, открывая каменные лестничные ступени, ведущей вниз.

Итай вспомнил, как дедушка, отвечая на вопрос о зеркале, сказал, что его он задавал и своему деду…
- Дом перестраивался, ремонтировался… - говорил ему дед. - Казалось, что не было ни одной стены, которой не коснулось бы изменение…, кроме этой – зеркальной… Венецианское зеркало из муранского стекла… Посмотри на этих бронзовых горных баранов, покрытых патиной старины, стоящих на охране тайны зазеркалья…

"Так вот в чём тайна зазеркалья – подземный ход", - проговорил Итай.
Йосеф медленно спускается по ступенькам. Лестница крутая и с каждым шагом вниз Итай ощущает холодок, приближающегося ада… На последней ступеньке Йосеф остановился.
"Подземный ход связывает дом с семейным склепом, являющимся достопримечательностью, как ты знаешь, нашего местного кладбища, а ещё является спасительной соломинкой в случае пожара… Как тебе нравится сочетание соломинки и пожара?.. – Йосеф хихикнул. – Но я расширил его предназначение – он стал местом моей мести тебе. Надеюсь, что то, что предстоит тебе увидеть, всколыхнёт твои воспоминания". 
Йосеф вдавил кнопку выключателя. Пучки света вырвались с потолка и упёрлись в разноцветные мраморные диски, прилепленные к обеим сторонам прохода.
"Экскурсия в твоё любовное прошлое начинается! – торжественно провозгласил Йосеф. – Но начнём его вовсе не с Талии Голд…"
Первым был розовый мраморный диск, на котором было выгравировано и залито золотом имя "Сара Вайс".
"Тебе что-нибудь говорит это имя, Итай?".

Конечно же, Итай Гершон помнил Сару Вайс. Она была младшей сестрой Ори – одного из игроков баскетбольной команды тихона (тихон - старшая школа в Израиле). Итай считался в команде неплохим разыгрывающим защитником (Point Guard), которого ещё называют "маленьким", так как эта позиция требует высокой скорости и хорошего владения мячом, что компенсирует недостаток роста - он был самым низкорослым в команде и самым быстрым.
Во время игры, как только мяч оказывался у Итая из возгласов, поддерживающих команду, выделялся крик Сары: "Итай, вперёд!.. Итай!.. Итай!..". А когда он забрасывал мяч в кольцо…
- Ты пленил мою сестру, Итай, - говорил ему Ори.
Но Итай считал её малявкой – она была младше его на два года.
Как-то в один из свободных от армии дней, бывшие игроки школьной баскетбольной команды собрались в пабе. Сара пришла вместе с братом…
В тот вечер он потерял девственность…
Он помнил возникшее тогда к Саре кратковременное чувство привязанности… Больше такого чувства Итай не испытывал, вступая в интимные отношения, скорее, приходило чувство безразличия, опустошённости, желание уйти… Пока не встретил Талию Голд.

"Что значит этот мраморный диск с именем Сары?" - спросил Итай.
"Здесь покоится тело Сары Вайс, - пафосно изрёк Йосеф и добавил, переходя на равнодушный тон: - Или часть тела…".
Сказав это, он решительно продолжил путь, минуя разноцветье мраморных дисков, сказав с укоризной: "Вряд ли имена, выгравированные на них, сохранились в твоей памяти – твои мимолётные интрижки".
"Адель Левин, Эстер Вагель, Хана Дарер, Заава Ельпер, Двора Заклис", - дрожь пробежала по телу от мысли Итая, что эти девушки, лица и имена которых он забыл, были лишены жизни за то, что были близки с ним.
Йосеф остановился у голубого мраморного диска с выгравированным на нём именем: "Талия Голд".
"Да покоится с миром - твоя первая во истину настоящая любовь – Талия Голд, - со смешинкой в голосе проговорил Йосеф и добавил: - Requiescat in Pace".
В следующее мгновение перед Итаем Гершоном вновь высветился циферблат часов 23:00.
Итай видит себя, поднимающимся с постели, делающего неуверенные шаги по комнате, и понимает, что это уже не он – это Йосеф. Йосеф улыбается в камеру, подмигивает, после чего направляет её на зеркало, с углов которого тупыми, бронзовыми взглядами смотрят горные бараны. Поочерёдно вдавив и повернув каждую баранью голову на сто восемьдесят градусов, раздаётся щелчок, и зеркальная дверь отползает в сторону, открывая вход в подземелье. 
Йосеф медленно спускается вниз, молча идёт по проходу мимо, уже виденных Итаем, мраморных дисков, останавливается на короткое время, наведя камеру на вырытое отверстие в стене, рядом с которым на полу стоит мраморный диск золотого цвета с выгравированным именем "Талия Голд"… Пройдя по подземному ходу, Йосеф поднимается по ступенькам в черноту семейного склепа… Щелчок и, вырвавшийся из фонарика, тонкий луч обежал свод склепа и упёрся в, разбрасывающий блики, полиэтилен, застилающий пол и надгробья.
"Гигиена прежде всего", - прошептал Йосеф и, ступив на полиэтиленовую плёнку, направился к выходу - шорох с потрескиванием эхом отразился от склеповых стен…
Густая ночная пелена, подсвечиваемая тусклым лунным светом, словно саван укрыла, пропахшую смертью, кладбищенскую землю, проникла холодком в дыхание и мурашками разбежалась по телу.
Итай понимает, что цель Йосефа – убийство Талии. Сердце стучит в висках, беззвучный, надрывный крик души рвётся в прошлое будто в его силах предупредить Талию, изменить ход времени…

И вновь встревоженный голос официанта врывается в сознание Итая.
- Нет, с вами не всё в порядке…
Йосеф ставит просмотр на паузу, давая возможность Итаю ответить.
- Пошёл прочь! – в сердцах выкрикивает Итай.
 
Очки вновь оживают встревоженным лицом Талии, то и дело озирающуюся по сторонам.
- Зачем ты привёл меня в полночь на кладбище, Итай? – говорит шёпотом Талия, словно боится нарушить кладбищенский покой.
- Я хочу, моя любовь, чтобы наш праздник начался уже сейчас.
- С кладбища?
Йосеф подводит Талию к двери склепа.
- Подожди, любимая. Я должен кое-что доделать, чтобы ты в полной мере ощутила сюрприз, - говорит Йосеф и исчезает за дверью.
Изображение гаснет, но через мгновение Йосеф и Талия у закрытой двери склепа.
- Всё готово. Ты можешь войти.
Талия заходит вовнутрь…
Дверь, щёлкнув, закрылась и пламя свечей, установленных по периметру, колыхнулось, разбросав блики на стенах, на полиэтиленовой плёнке, устилающей пол и надгробья.
Итай не видит лицо Талии, только её затылок с золотым отблеском волос, на который обрушивается обух топора… Тело Талии падает на полиэтилен и Итай закрывает глаза…
Звуки мясника за работой смешиваются с прерывистым дыханием Йосефа, которое через какое-то время на мгновение застывает и переходит в протяжный стон…
"Открой глаза, Итай, - сказал Йосеф. – Всё, что ты увидел и услышал – это месть за лишение тобой меня жизни. Ты можешь говорить, что не в ответе за происходящее в утробе матери… Закончим! Я считаю, что мы квиты. Давай сойдёмся на том, кто старое помянет… С изобретением мной очков всё меняется: мы можем общаться с тобой в любое время, мы можем дожить свой век, ощущая себя братьями… Более того… - Итай видел немного смущённое лицо Йосефа. – Мы привязаны друг к другу любовными узами к одной и той же женщине – Фриде. Так сучилось…
"Так это ты?.. Фриде не нравится твоя агрессивность в постели!".
Итай сорвал очки с глаз, бросил на стол сотенную купюру, чем удивил официанта, и быстрым шагом направился в сторону дома, зажав их в руке до белизны кончиков пальцев.
На счастье, Фриды дома не оказалось. "Я у соседей. Если понадоблюсь – звони" – гласила записка, оставленная ею на столике в прихожей. Рядом с ней Итай положил свою, написанную неровным почерком…
Итай Гершон вышел из дома, держа в руке очки. Его карман оттопыривал пистолет Glock 17…
Предупреждение о тепловом куполе, усугублённое полднем, когда ультрафиолетовое излучение достигает своего пика, опустошило пляж.
Итай Гершон сидел на краю моря, вглядываясь какое-то время в размытый, дрожащий, искажённый из-за эффекта миража горизонт, потом встал и, что есть силы, бросил очки в море.
"Очки!.. Они должны были объединить нас… Мы же братья!.. Ты что задумал?.. Не делай этого!.. Ты не можешь!.." – звучал в голове испуганный голос Йосефа.
- Обычно, когда человек просыпается, - тихим голосом проговорил Итай Гершон, - его мысли устремлены в будущее… для моего возраста в близкое будущее. И сегодня проснулся с такими мыслями, не зная, что его нет!
Итай Гершон достал из кармана пистолет, прислонил плотно к виску и нажал на курок.