Бурёнка пропала!

В деревне ночную тишину  разорвал тревожный крик бабушки Агафьи:
— Бурёнка пропала!
Соседи сбежались на вопль. Три дня всем селом искали корову — обшарили овраги, болота, даже в Чёрный лес заходили. Пастух Ермолай клялся, что видел её у кромки леса перед закатом:
— Траву щипала, будто ветром качало… А к ночи — словно сквозь землю провалилась!
К четвёртому дню старики за головы схватились:
— Волки, не иначе…
— Да костей бы хоть нашли! — всхлипывала Агафья, теребя краешек платка.
Нас, ребятишек, жуть не брала. Связались с гадалкой Анфисой — та карты раскинула на крыльце. Выпал нам туз пик, чёрный как смоль.
— Не смерть, но хуже, — прошептала старуха, крестясь. — Ищите, где земля кругами водит.
Взрослые махнули рукой, а мы с рассветом опять в лес. Голосили до хрипоты: «Бурёнка-а-а!», да эхо лишь глумилось. И вдруг — скрип телеги. Из чащи выехал мужик на вороном коне — рубаха навыпуск, глаза как два уголька, на кота лесного похож.
— Потеряшку ищете? — хрипло усмехнулся. — Сейчас покажу.
Повёл нас к старой сосне. И правда — Бурёнка! Ходит по кругу, будто на невидимом аркане, землю копытами въязвила. Вся поляна вытоптана, трава съедена,  кора на деревьях обглодана.
— Бес попутал, — хмыкнул незнакомец, накидывая верёвку на рога. — Держись, животина!
Лошадь рванула, воздух  вспоролся сизым пламенем — и корова рухнула на землю, словно невидимые путы лопнули, вылетела из круга, мы за ней — кубарем через кусты. Обернулись — а мужика уж нет, лишь коряга стоит кривая  мохом поросшая.
Домой Бурёнка мчалась, будто черти гнались. Бабка, увидев её, на крыльцо рухнула:
— Господи, шерсть-то вся в чертополохе! Это ж леший в сваты звал!
С того времени  Бурёнка молоко горькое давала, пока бабка не окропила хлев святой водой. А мы, ребята, до осени к той сосне дорожку топтали — искали следы невидимого круга, да лес будто стёр память. Только вороной конь иногда снится — скачет по краю мира, увозя в телеге тайны, что нам не по разуму.