Ангел Таша. Гл. 57. Тайны диплома рогоносцев

           САМАЯ ЗНАМЕНИТАЯ АНОНИМКА В РУССКОЙ ИСТОРИИ               

                РАССЛЕДОВАНИЯ И ФАКТЫ   

               ВЕРСИИ.  ВЕРСИИ.  ВЕРСИИ…

         Документально-художественное повествование о Наталье Николаевне и Александре Сергеевиче,
           их друзьях и недругах.
   
    Попытка субъективно-объективного  исследования.
           «Вступление» на http://proza.ru/2024/06/15/601
                ***


                «Дайте мне взглянуть правде в лицо.
                Расскажите мне, какое лицо у правды».

                Джек Лондон
                ***

                «Пушкин и его жена попали в ужасную западню, их погубили…
               Когда-нибудь я расскажу вам подробно всю эту мерзость».

      П.А. Вяземский. Письмо Мусиной-Пушкиной 16 февраля 1837 г.
                ***

       «Тайна безымянных писем, этого пролога трагической катастрофы, ещё недостаточно разъяснена.
        Есть подозрения почти неопровержимые, но нет положительных юридических улик».

        П.А. Вяземский. «Старая записная книжка».
                ***


        Мельчайший, почти невидимый снег летел и летел с утренних небес, бесшумно кружился под порывами ветра, укутывая город молочною тьмой.

     Никита Тимофеич, глянув в окно, нахмурил кустистые брови, невольно перекрестился:

     – Ох, не к добру,  не к добру этакая круговерть! Ноябрь только начался…

    Шаркая тёплыми чунями, проверил печи, разбудил истопника,  узнал, всё ли в порядке на кухне. Часы пробили девять…

     Вздрогнул от неожиданно громкого стука у входной двери.  Заснеженный почтарь-письмоносец подаёт небольшой пакет.  Старик  вертит его в руках, разглядывая.

     На плотной бумаге кривоватый адрес,  рукописные печатные буквы  сползают  вниз: «Александру Сергеичу Пушкину». Сбоку штемпель: «Городская почта. Санкт-Петербург. 4.11. 1836. Утро».

    Вновь стук.  Посыльный! Ещё один пакет, но тут хоть видно от кого: «Элиза Хитрово, урождённая княжна  Кутузова-Смоленская».

    Прислушался: встал ли Сергеич? Ввечеру поздно возвернулись.  А вот и он сам, ранняя пташка! В халат кутается, зевает, кудри растрёпаны, а глаза зорко сверкают, улыбаются приветливо:
 
   – Утро доброе, Никитушка! Чай готов ли? Что это у тебя?

     Взяв пакеты, скрылся в кабинете…

     Через несколько минут с подносом в руках, бочком протиснувшись, Никита Тимофеич ставит чай на круглый столик.

     Непривычное молчание настораживает. Хозяин кабинета неподвижно склонился над развёрнутым пакетом, что-то внимательно рассматривает...

   Деликатно кашляет вошедший. Вздрогнула курчавая голова. Голубые, прищуренные от напряжения глаза уставились с недоумением, словно не узнавая.

     – Чай! И крыжовенное варенье, как любите!

     – Ступай, Никитушка, ступай, не до чая мне!

        Вздохнул верный Никита, ушёл, тихонько прикрыв за собою дверь.  И вновь склоняется Александр над раскрытым листом.

   Печать на красном сургуче… эмблемы наподобие масонских:  пингвин, огненный язык, сплетённые буквы, «всевидящее око», циркуль-символ: «знающий истину всё может»…

   Рука судорожно сжимает ворот халата, словно оторвать хочет или вырвать вместе с сердцем:  задыхаясь от клокочущего гнева, готово выскочить оно из грудной клетки. А глаза вновь и вновь перечитывают строки на французском:

       «Кавалеры первой степени, командоры и рыцари светлейшего Ордена рогоносцев, собравшись в Великий Капитул под председательством высокопочтенного великого магистра ордена, Его превосходительства Д. Л. Нарышкина, единогласно избрали г-на Александра Пушкина коадъютором великого магистра ордена рогоносцев и историографом ордена. Непременный секретарь граф И. Борх».

      Без промаха вошла эта отравленная стрела в грудь, безжалостно поразив самое святое, что согревало и давало силы жить.
      
    Вновь и вновь пробегает глазами, осмысливает каждое слово. Магистр ордена рогоносцев… известнейшая личность!  Образцовый «кокю» величаво пронёс  этот титул через всю свою никчёмную жизнь. Кто  ныне выглядит карикатурнее семидесятидвухлетнего князя Дмитрия Львовича Нарышкина, благополучно дряхлеющего в роскошном дворце, подаренном императором?!
   
      Ах, как прекрасна была юная полячка  Мария Четвертинская! Нежное личико,  пышная грудь, тонкая талия. Но расцвела Марыся, чтобы стать коханой женой не только для  богатого екатерининского вельможи Нарышкина. Государь Всея Руси Александр Павлович, обрекши высокородную супругу на пятнадцать лет «соломенного вдовства», поселил фаворитку в роскошных покоях, рядом с собственной спальней.

      Не скрывая пылких чувств, появлялся всюду с нею, а не с Елизаветой Алексеевной. Остаётся лишь сетовать: у подножия престола (и не только российского) великосветские нравы давно уже без признаков великой (а по сути всякой)  нравственности.

      Однажды императору донесли, что любвеобильная Маня обманывает его то ли с князем Гагариным, то ли с  генерал-адъютантом Ожаровским, да и с другими тоже...
 
     Предусмотрительно  не скандаля, отпустил он ветреницу в Европу. Живёт она там и ныне припеваючи, путешествует, тратя деньги бывшего любовника без счёту и без меры. Сколько сейчас ей? – Пятьдесят семь? Немолода, но кокетлива по-прежнему….

   А муж? – спросите вы. А муж ни-ни! не возмущался, за что и  награждён  званием обер-егермейстера и напутствием: «Так как я ему наставил рога, то пусть же он теперь заведует оленями». Вельможа продолжал устраивать пышные балы, развлекаясь с другими дамами: красоток в высшем свете пруд пруди…

        Вот с кем позорно сравнили поэта Пушкина, уподобив Наталью Николаевну развратной фаворитке!

        Сумбур горячих мыслей прожигает мозг:

      «…Ах, Наташа, ненаглядная душа моя, знаю, что всё в этой бумажке ложь! Вечером ты рассказала, как у баварского посланника Лерхенфельда с трудом удалось тебе вырваться из ловчей сети Дантеса, не дослушав гнусных предложений.

       Однако же, воплощённая мышиными  чернилами,  закреплённая на бумаге, выглядит ложь мерзопакостно, отвратительно! Ведь не только мне прислан пасквиль.  Вот и Элиза прочитала… И другие, наверняка, – и не один, не два… получили, обсуждают.

      Секретарская подпись Иосифа Борха – ещё одна пощёчина.  Жена его, свеженькая синеглазая прелестница, замечена уже другим венценосцем, Николаем Павловичем, ему угодно было видеть её на балах в Аничковом дворце, и мужу, мелкому чиновнику,  дают, как и Пушкину,  звание камер-юнкера. Любезному Борху тут же повышение по службе и поощрительные наградные. 
 
   // Из воспоминаний Данзаса:  «По дороге на Чёрную речку попались едущие в карете И. М. Борх с женой. Увидя их, Пушкин сказал: «Voila deux m;nages exemplaires» («Вот две образцовые семьи») — и, заметя, что я не вдруг понял, прибавил: «Жена живёт с кучером, а муж — с форейтором».// Кучер… а ведь это тот, кто правит!  Вот и думайте, друзья.
                ***

      Наполняясь разговорами, шумом, суетой, дом на Мойке, 12 постепенно просыпался. Милый голосок Наташи кого-то окликнул за дверью. Вот и она,  в утренней разлетайке, в кружевном  чепце, застыла на пороге, интуитивно почувствовав грозовое напряжение.

      Во взгляде мужа отчуждение, боль, смятение.

    – Присядь, ангел мой. Прочитай вот это…

      Читает… ничего не поняла вначале. Какие-то кавалеры, рыцари, командоры, коадъюторы… какой-то орден… Какой орден?!!!

     Подняла глаза на мужа:
      –  Эт-то шутка?

      –  Кто знает, кто знает, дорогая… Я теперь, как видишь,  признанный рогоносец.

       В голосе горечь и боль, от которой сжалось её сердечко, слёзы хлынули по щекам… Не вытирая их, Таша прижала ладони к груди, не отрывая глаз от корявых,  жирных букв, пляшущих, извивающихся в туманном мареве. Она знала, кто такие Нарышкин и Борх, поняла грязные намёки.

        – Гадко,  мерзко!

      Закрыла ладонями лицо, рыдания сотрясали тело.  Готова была умереть от гнусного приговора, от того, что принесла столько боли любимому. Сквозь рыдания и всхлипы вырвалось:

   – Уедем! Уедем сегодня же. Хоть в Михайловское. Хоть в Полотняный Завод! Упрошу матушку – в Ярополец… Не хочу оставаться здесь!

    Александр обнял. Прижал к груди. Её страстное отчаяние было лучшим ответом и ему, и всем  мерзавцам-обвинителям!

    Еле успокоил. Вытер поцелуями слёзы. Напоил чаем.
 
    – Неможно уехать. Пока неможно. Я разберусь, милая, найду негодяев.

      В сухом, жёстком голосе решимость и твёрдость. Поцеловал в лоб, ласково повернул к двери.

     – Теперь иди. Дети уже проснулись. А я останусь, подумаю…

      Думать было о чём. Кроме главного, есть ещё одно оскорбление: «избрали Пушкина  историографом  ордена»! Что это, как не ядовитый плевок  в то, чем он особенно  гордится, мечтая продолжить славное дело Карамзина!

    Деликатный стук прерывает размышления. Франтоватый, напомаженный, с пакетом в руках молодой человек приостановился у входа.

    – Проходите, Владимир Александрович! – Взгляд прикован к его рукам. – Рассказывайте!

      Соллогуб протягивает пакет, как две капли воды похожий на те, что уже лежат на столе.

    –  Странное происшествие! Видите ли,  живу я у тетки моей, Васильчиковой.  Нынешним утром она позвала меня к себе. «Представь, говорит, какая странность! Получаю сегодня пакет на мое имя, распечатываю, а там  другое запечатанное письмо, с надписью: Александру Сергеичу Пушкину. Что мне с этим делать?»  Вручила мне письмо, вот это самое. Мне тотчас же пришло в голову, что в нём что-нибудь о нашей истории с дуэлью. А потому… принёс его адресату, то есть вам!

       Александр, молча распечатав, скользит взглядом по знакомому тексту, судорога искажает смуглое лицо, но голос спокоен:

     – Я уж знаю, что это: я такое письмо получил сегодня же от Елисаветы Михайловны Хитровой: это мерзость против жены моей. Впрочем, понимаете, что безыменным письмом я обижаться не могу. Если кто-нибудь сзади плюнет на мое платье, так вычистить платье – дело моего камердинера, а не мое. Жена моя — ангел, никакое подозрение коснуться ее не может.

     – Конечно, конечно! – восклицает обескураженно гость. Откланиваясь, прощается, понимая, что Пушкину совершенно не до него…
                ***
      
      Кто?! Кто автор этой грязной затеи?!  Самый главный вопрос: кто?!  Наглые, ухмыляющиеся физиономии возникают перед глазами: Луи Геккерн и Жорж Дантес! Французский подонок, развращённый русскими придворными кокотками и фальшивым папашей-педерастом!   Услышав «нет» из уст Наташи, он, безусловно, взбеленился. Решил ответить злобной местью!

    … Вместе с кавалергардами, такими же безнравственными, разнузданными, подзуживаемыми  папашей друга, по образцу австрийских пасквилей сочинён «диплом».
 
      Или это интрига с вполне определенными целями: не только отмстить неуступчивой красавице, но и «натравить» её мужа на царя?

       Веселая банда золотой молодежи, компания высокородных бездельников, хихикающих, хрюкающих, самодовольно сопящих свинских рож, ах! вы захотели участвовать в уморительной комедии, посмешить таких же  развратных, как вы, сплетников, развлечься сообща… Так нет же! Отнюдь не трудно заменить ваш жалкий репертуар!

      Или, думаете, вы испугали меня? Надеетесь, буду трусливо молчать, чтобы не раздуть позорный костёр комеражей?  Нет!!! Есть благородный способ защитить униженную честь! Поединок – дуэль!

         Чистый лист, перо – гневные  строки легко, летуче, «учтиво, с ясностью холодной» проявляются на девственно белой поверхности.

     Подпись. Сложен конверт. Сургуч. Печатка. Слуга отнесёт на почту…

     Задумчиво спокоен взгляд. Его ждёт семья. Пора одеваться к завтраку.
                ***
       
       Не зря Александра Сергеевича называют провидцем, пророком. Он многое мог видеть сквозь завесу времени и обстоятельств.

      Но, как и ему, нам, потомкам, относящимся к поэту как к человеку родному, близкому, хотелось бы знать автора этого «диплома», ставшего триггером в будущем смертельном финале трагедии.

      А ведь анонимка  оскорбительна и для императорской семьи тоже. Придумать такой намёк мог  лишь человек или отчаянной храбрости, или вообще безмозглый, не озабоченный  собственным дальнейшим благополучием.

      Уж очень уверен был хитромудрый автор, что не раскроют его тайны! И ведь оказался прав: за два столетия, как ни старались, так и не раскрыли, увы… Предположений и версий мно-ого!

       А правда-истина…  где она? Покажите мне её –  неопровержимо единственную!

       Вы хотите попробовать отыскать правду?  Не сомневаюсь, что ответ: «Да!» И не только вы горите этим желанием.
        Вот почему я изложу вам  самые известные версии, а вы уж  размышляйте и делайте выводы сами.

      Несколько слов в защиту версии Пушкина. В те годы была очень популярна  повесть Бальзака, известная сейчас как «Герцогиня де Ланже».  И я в юности рыдала над её страницами. О, сладость мщения! Искусная и жестокая интрига главного героя направлена против отвергнувшей его гордой женщины.

   Наверняка Дантес надеялся, что оскорбленный муж обратит свой гнев, прежде всего, против жены, унизит её,  опозорит. Как раз об этом сообщает Геккерн в письме Карлу Нессельроде, желая оправдаться:

    «Мой сын, значит, тоже мог бы быть автором этих писем?! Спрошу еще раз: с какой целью? Разве для того, чтобы добиться большего успеха у г-жи Пушкиной, для того, чтобы заставить ее броситься в его объятия, не оставив ей другого исхода, как погибнуть в глазах света отвергнутой мужем?".

       Разве это не подлинное признание?!

      Александр Карамзин пишет брату Андрею: «Старик Геккерн сказал госпоже Пушкиной, что сын умирает из-за нее, заклиная спасти его, потом стал грозить местью…»
    Через два дня появились анонимные «дипломы».
                ***

     Анна Андреевна Ахматова  внесла весомую, хотя во многом предвзятую по отношению к Наталье Николаевне лепту в расследование и, прямо называя авторов «диплома», она, возможно, права:

       «Очевидно, голландский посланник, желая разлучить Дантеса с Натальей Николаевной, был уверен, что „возмутительно ревнивый муж“, получив такое письмо, немедленно увезет жену из Петербурга, отошлет в деревню (как в 1834 г.) — куда угодно, и всё мирно кончится. Оттого-то все дипломы были посланы друзьям Пушкина, а не врагам, которые, естественно, не могли увещевать поэта».
                ***

     Третье отделение во главе с Бенкендорфом начало своё расследование в феврале 1837 года. Секретарь шефа Павел Иванович Миллер записывает, нисколько не сомневаясь:
    "Барон Геккерн написал {…} несколько анонимных писем, которые разослал двум-трем знакомым Пушкина. Бумага, формат, почерк, чернила этих писем были совершенно одинаковы".

       Эта мысль и в письме Пушкина Бенкендорфу: "…я убедился,  что анонимное письмо исходило от г-на Геккерна, о чем считаю своим долгом довести до сведения правительства и общества".

      Удивительно, но! проведённое лично шефом жандармов расследование установило: связи Геккернов с анонимным пасквилем не обнаружено. И точка! Говорят, на это были особые, политические причины.
                ***

     Братья Россеты обвинили двух приятелей: И. С. Гагарина и П. В. Долгорукова. Иван, родственник и любимец графини Нессельроде, у неё мог взять посольские бланки,  да, к тому же, сам признался, что  написано анонимное письмо на его бумаге П. В. Долгоруковым.

        А. А. Сальков, судебный эксперт и инспектор Научно-технического бюро ленинградского уголовного розыска, в августе 1927, исследовавший почерки, сделал вывод: 
 
      "Пасквильные письма об Александре Сергеевиче Пушкине в ноябре 1836 года, несомненно, написаны собственноручно князем Петром Владимировичем Долгоруковым".
 
       Однако через полвека, в  1974,  новая графологическая экспертиза опровергла  эти выводы. Да и какой мотив был у князя, совершенно непонятно! Но предполагаю: возможно, он выполнял чей-то заказ?
                ***

       Есть и серьёзно обоснованные предположения.  По мнению советского наркома иностранных дел Георгия Чичерина, пасквиль изготовил по указанию вице-канцлерши дипломат Филипп Бруннов, впоследствии посол в Лондоне.
                ***
       
         Еще один предполагаемый фабрикатор анонимки – министр народного просвещения, президент Академии наук Сергей Семёнович Уваров. Дескать, не мог он простить поэту  сатирической оды «На выздоровление Лукулла» и злой эпиграммы на его друга, князя Дондукова-Корсакова, у которого «есть чем сесть…».

        Дипломат, князь Гогенлоэ, пишет: «Об анонимных письмах существует два мнения. В обществе наибольшим доверием пользуется приписывающее их Оuv. (Ouvarow — Уваров);  а мнение правительства, основывающееся на тождественности пунктуации, на особенностях почерка и на сходстве бумаги инкриминирует их Н. (Heeckeren)… Уваров же активно распространял  с этого пасквиля копии, сделанные во множестве по его приказанию». Почерк в копиях, естественно, совершенно другой.
               
     На злобного сплетника В. Ф. Боголюбова, чиновника МИД, указывал П. Е. Рейнбот: «Сущий демон, везде поспевает, всем сумеет услужить», «уваровский шпион-переносчик», «способен на все».
                ***   
 
     Обратите внимание на Идалию Полетику. Теперь, когда стали известны письма из зарубежных архивов Геккерна,  нет никаких сомнений в её страстной любви к Дантесу. В феврале 1837-го Жорж под арестом, Идалия пишет ему: «Бедный друг мой, ваше тюремное заточение заставляет кровоточить мое сердце…».
        Завистливая злоба, искусная подлость мадам Интриги – о,  этим она была известна в свете и легко могла убедить кавалергардов создать этот мерзкий текст.
                ***

       Ещё одна версия у Леонида Аринштейна, он утверждает,  что пасквиль написан Александром Раевским: «…следы ведут к давнему „злому гению“ Пушкина, человеку крайне безнравственному, принадлежащему к типу людей, обуреваемых комплексом превосходства…».
        В 1828 году за оскорбление супруги генерал-губернатора графини Е. Воронцовой,  его выслали из Одессы. Лишь через шесть лет – возвращение.  Пушкин уже в зените славы, жена его  – первая красавица, император благоволит им. Отсюда – зависть и стремление унизить, оскорбить…
                ***

       Стремление унизить, оскорбить – эта цель жива да сих пор.  Впечатляет цинизмом Ст. Белковский в журнале «Сноб» к 220-летию поэта(2019): «У меня (среди многих) нет сомнений, что Пушкин организовал дуэль с Дантесом искусственно, на ровном месте, высосал из пальца».
                ***

       Александр Лацис назвал себя потомком Пушкина(?!!!) по одной из внебрачных линий и, болея той же болезнью,(какое совпадение!) потому и распознал её симптомы у Пушкина: по признакам микрографии (уменьшение букв в почерке), это – болезнь Паркинсона. Другие «деятели» пошли дальше, назвав «биполярное аффективное расстройство» и даже маниакально-депрессивный психоз.

       «Надлежало тщательно замаскировать предстоящее самоубийство, – утверждает Лацис. – На лексиконе нашего времени можно сказать, что в исполнители напросился Дантес. А заказчиком был сам поэт».

     Об этом целая книга (!!!) академика Н.Я.Петракова “Последняя игра Александра Пушкина”. Ему вторит Владимир Козаровецкий: «Видя, что Пушкин «неадекватно» реагирует на его «ухаживания» за Н.Н., Николай Первый принимает решение перевести стрелки дворцовых сплетен на Дантеса, карьера которого зависит от его благоволения. Дантес должен сделать вид, что он увлечён женой Пушкина. Он ухаживает за Н.Н. демонстративно шутовски, шаржированно, но свет с удовольствием эту игру подхватывает».

            Как вам такие зигзаги версификаторов, готовых нажиться на "развесистой клюкве" и дикой лжи? Как можно говорить, что Пушкин готовил самоубийство, зная о его работе над 4-м томом «Современника», где напечатана «Капитанская дочка»?! Или о его доброжелательном и умном письме писательнице Ишимовой?!       
                *** 

      А вот самое свежее - мнение нашего современника, Владимира Конюкова, добавившего ещё один нюанс в интригу: дескать, Пушкин был агентом российского МИДа и погиб, "участвуя в идеологической диверсии":
       "С появлением возможности просчитать миллионными вариантами этого события, компьютеры ещё 40 лет назад, вынесли вердикт. Эту фиговину вдвоём с женой Натальей умно сочинил сам Пушкин. Не как поэт, а как дипломат,(???) работник МИДа.
    Игра с европейской коррупцией, контрабандой-идеологией, задушить сначала столицу через аристократию превосходством западных товаров. Подчинить обывателя, западное правит и модой, и прочим. Разоблачить западников дипломатов в идеологической диверсии. Вытурить посланника Геккерна, опозорить его, а сынок Дантес, уже был перевербован. Тайны разведки времени Пушкина.
Брат поэта Лев сказал: погиб за страну.
Владимир Конюков   12.12.2025

       Комментировать не буду. Выводы за вами, а мне пора вернуться в пушкинскую эпоху.
                ***       
    
       Итак, точно известно, что дипломы в пакетах для передачи Пушкину были получены Элизой Хитрово, В.Соллогубом, М.Виельгорским, П.Вяземским, Клементием Смирновым. Все они – постоянные гости салона Карамзиных, где в последнее время непременно присутствовал и Дантес. Но вот что интересно: сведений, что Карамзины тоже получили анонимку, нет. Нет об этом упоминания и в подробнейших письмах к брату Андрею! Почему?!!!

      Интересная загадка, однако! Если бы было письмо, почему не возмутилась и промолчала даже Катерина Андреевна, всегда симпатизировавшая Пушкину?! Я уверена, что она возмутилась бы обязательно.

     Первые два адресата, не распечатав, отдали письма Пушкину. Предусмотрительный Виельгорский тотчас переслал Бенкендорфу. Клементий и Пётр Андреевич прочитали. Клементий сообщил об этом сразу же. А вот Вяземский – го-ораздо позже,  лишь после смерти друга, 14 февраля 1837 года, в письме Великому князю Михаилу Павловичу:

       «4 ноября прошлого года моя жена вошла ко мне в кабинет с запечатанной запискою, адресованной Пушкину, которую она только что получила в двойном конверте по городской почте. Она заподозрила в ту же минуту, что здесь крылось что-нибудь оскорбительное для Пушкина. Разделяя её подозрения и воспользовавшись правом дружбы, которая связывала меня с ним, я решился распечатать конверт и нашёл в нём диплом, здесь прилагаемый.
 
     …Мы с женой дали друг другу слово сохранить всё это в тайне. Вскоре узнали, что тайна эта далеко не была таковой для многих лиц, получивших подобные письма, и даже Пушкин не только сам получил такое же, но и два других подобных, переданных ему его друзьями, не знавшими их содержания и поставленными в такое же положение, как и мы…» 
 
    Неизбежный вопрос: «Почему близкий друг поэта и его жены ничего не предпринял, чтобы успокоить их, защитить от явной лжи, помочь в этой патовой ситуации или хотя бы узнать, кто автор, чтобы вывести того на чистую воду?»

    Ничего этого нет! В наличии наблюдение и многозначительное молчание. Вот почему одним из подозреваемых я назвала бы, как ни странно это прозвучит, друга поэта Петра Андреевича Вяземского, которого в славном обществе «Арзамас», где юный Пушкин был Сверчком,  называли Асмодеем. В мифологии этот образ, друзья мои, не кто иной, как завистливый  демон,  разрушитель браков. Язвительный, злопамятный, двуличный  характер виден в его  сентенциях:

      «Слово часто далеко от дела, а дело – от слова. Написать на кого-нибудь эпиграмму, сказать сгоряча или для шутки про ближнего острое слово или повредить и отомстить ему на деле – разница большая. …Рука недоброжелателя или врага заправского действует во мраке и невидимо. Ей мало щипнуть и оцарапать: она ищет глубоко уязвить и доконать жертву свою».

      Отсылая «диплом», Вяземский и его жена знали, как можно «глубоко уязвить» и даже «доконать жертву»! Но Александр Сергеевич верил другу, как верил и всему семейству Карамзиных.
                ***

       Увы, дети Екатерины Андреевны, безраздельно преданной поэту, были не такими доброжелательными, как она. Письма, найденные в 1939 году в Нижнетагильском архиве Карамзиных, показывают несомненное двуличие Софии и её брата Александра, любителей посплетничать и развлечься. Старший брат, Андрей, лечившийся за границей, и сестра Екатерина Мещерская (по мужу), жившая в провинции, совершенно другие.

    Завистливая сплетница Софи первой разносила слухи: дескать, Пушкин – это «жалкая фигура смешного, дикого ревнивца».  У него «блуждающий взор» и «угрожающий,  злобный вид».

       В письме брату Андрею упрёки не жениху Дантесу, соблазнявшему  чужую жену, но Пушкину, и тут же непристойная выдумка, впоследствии ставшая популярной сплетней, - о любовной связи поэта с Александриной Гончаровой.

     Влюблённая Софи восхищается Жоржем: «молодой, красивый, дерзкий, теперь богатый»,  «ласков, нежен, каждый день у них, вот и сейчас сидит рядом, передает приветы».

       Особенно несправедлива она к Наталье Николаевне, рассказывая брату о  желаемом, но отнюдь не о реальном:

     «Натали же, со своей стороны, ведет себя не очень прямодушно: в присутствии мужа делает вид, что не кланяется с Дантесом и даже не смотрит на него, а когда мужа нет, опять принимается за прежнее кокетство потупленными глазами, нервным замешательством в разговоре, а тот снова, стоя против нее, устремляет к ней долгие взгляды и, кажется, совсем забывает о своей невесте, которая меняется в лице и мучается ревностью».

       Так описывала она события за спиной Натали, а в глаза улыбалась и восхищалась ею... Поистине нет меры человеческой подлости и лицемерию! Такое впечатление, что Софи ничем другим не занималась, неустанно следя за Натали и Дантесом...

      Ещё один факт: автор, списывая с образца текст, адресованный  любому обманутому мужу, делает важную приписку. Поэт назван не только рогоносцем, но историографом ордена. Эта мысль могла возникнуть лишь у того, кто хотел отомстить за присвоение великой славы историографа Николая Карамзина.
                ***

       Сложной показалась мне версия, изложенная  Т.А.Щербаковой. Лейтмотив её статей в лозунге: «Смерть Пушкина ради свободы Бельгии!». Дескать, поэт стал заложником международного заговора.
    К тому же, окружённый  масонами (среди них А.И.Тургенев, П.Вяземский, М.Виельгорский и прочие), он систематически подвергался их искусной гипнотической обработке. Не сумев привлечь поэта к собственным планам, они привели его к гибели…

    Владимир Орлов в газете «День» в 1993 году пишет в статье «Ужо вам…»:
      «Масоны ради власти идут на все мыслимые и немыслимые преступления. Проясняется роль в убийстве Пушкина «братьев-масонов» и других «космополитов», подобных предателю Павлу Пущину, провокатору Михаилу Суццо, всем этим майглерам и миттергоферам».
                ***

    Ох, несть числа версиям! Но хватит о них.

     Я закончу эту главу прекрасным стихотворением Лидии Кузьминой-Сапоговой «ПУШКИНЫ»:
 
Пусть анапест ли, дактиль выбирает поэт...
Так ли было – не так ли?
Версий тьма и клевет.

Любопытство не стынет: защищают, казнят…
Что там было меж ними
Два столетья назад?

Выясняют причастность и размеры вины
Те, кто жарко пристрастны и вполне холодны.

- Явно -  злая Полетика!
- Это Жорж-ловелас!
- Отделение Третье!
- Нет – масонский приказ!
- Или Геккерн треклятый?
- Николай - за спиной...
- Да ОНА виновата!
– Ах – и ОН не святой!

Если руку на сердце: тайны плотен покров.
А «не верится-верится» - не унять языков.

Тот союз не пригрезился – вечно благословим -
Высочайшей
Поэзии
И
Бессмертной
Любви.

Вне морали и принципов
В недоступной дали
Александр Единственный
И его Натали.

Одобренье, хула ли стерв - и даже минерв?
Вечно
На пьедестале
Красота –
Как шедевр.