Раздел II. 23

По Клуинду упорно расползались слухи, будто Ник-Ник впервые в своей жизни снялся в кино: не в каком-то там любительском или документальном, а в настоящем художественном фильме, в цвете, да еще в европейской классике, в постановке известного советского режиссера!

Лично меня это известие буквально ошеломило. Мне захотелось самой убедиться в правоте слухов и, по возможности, увидеть все своими глазами.

Я попросила Майкла заседлать для меня Обила, а сама села писать письмо Майнову с просьбой выбрать свободное время и приехать в Клуинд на несколько дней, чтобы преподать мне, как человеку далекому от киноискусства, урок экранного перевоплощения.

В городе я убедилась в правоте того, о чем трезвонила молва. Ник-Ника я знала с первого дня основания Клуинда, но еще ни разу он не поражал меня своим многогранным талантом до такой степени. Узнай Рэм об этом обстоятельстве, он непременно поспешил бы первым задать традиционный вопрос: «Как это случилось?» Но поскольку Егорова рядом не было, такая честь по праву принадлежала мне одной.
Майнов приехал гораздо раньше, чем мы ожидали.

- Ну, брат, ты нас всех удивил и обрадовал! Особенно обрадовал, - говорил Саша, помогая Нику сойти с лошади.

- Теперь Клуинд для тебя станет таким же значимым местом, как для всех нас, - заметил Радж Шив. - И тебя, безусловно, можно считать настоящим ролером, и даже более того!.. Ты уже стал легендой этих мест!

- Хотелось бы нам и от Гемки дождаться таких же достижений, - многозначительно подмигнул мне Лео. - Наша молодежь посходила бы с ума от такого счастья.

- Достаточно того, что я чуть не сошла с ума от счастья от этого баловня судьбы, - ответила я, взирая с восторгом на самодовольное лицо Майнова. - Но, слава Планиде, такого не случилось! И все же, мне не терпится узнать, как ты, Ник, удостоился подобной чести — без театральной подготовки стать действующим лицом картины? Я понимаю, если бы снимали  фильм о дикой природе, о твоей встрече с известными людьми в этой сфере. А то — классика, да еще европейская! Весь Советский Союз увидит тебя на большом экране! Мне как-то не по себе.

- Мне тоже! - рассмеялся Ник-Ник. - Когда я увидел себя там, я не знал что мне делать: то ли плакать, то ли смеяться…

- Ты был великолепен, - бросил Мика с самым серьезным видом. - Поверь слову старого ролера. Хочу дать совет: продолжай в том же духе, не отказывайся, если случай снова подарит тебе такую удачу.

- Вы что, серьезно думаете, что в моем возрасте можно стать киногероем? - удивился Ник-Ник. - Нет уж, я давно выбрал для себя свое призвание. И любительский кинематограф мне больше по душе. На худой конец, я пойду в статисты к нашему старому приятелю — рыжему Фреду.

- Не скромничай, Майнов, - стал подначивать его Саша. - Не зря же ты стоял у истока Клуинда. Уверен, ты бы с удовольствием снялся в большой, серьезной роли. Уж я знаю сладкий вкус плодов славы.

Мы прошли в Дом и, расположившись в кабинете Домбровича, с интересом приготовились слушать рассказ Майнова.

- Вы спрашиваете, как это случилось? Я и сам до сих пор не могу этого понять, - говорил Ник-Ник со свойственной ему неспешностью и расстановкой. - Моя внешность, возможно, поспособствовала такому повороту событий, но мне кажется, в любом случае, могли обойтись без меня. Впрочем, есть пример со «Всадником без головы», и вы все в курсе этого факта. Иван Петров — наша гордость советской оперы, ведущий передачи «Музыкальный абонемент», так великолепно сыграл Зеба Стампа, словно всю жизнь был охотником в американских прериях. Стоит ли упоминать о всех превратностях судьбы?

- Ну уж от тебя, во всяком случае, никто такого не ожидал! - воскликнул Майкл. - Ну и тихоня! Ни словом не обмолвился перед друзьями, даже похвастаться не мог.

- Ну вы же знаете, какая это крошечная роль, - продолжал Майнов увлеченно. - Однако я прочитал весь сценарий, чтобы мне было легче войти в образ. На тот момент у меня появилось свободное от путешествий время, и я согласился участвовать в этой авантюре. Ко всему прочему, было жутко интересно попробовать свои силы в этом новом для меня деле.

Ни для кого не секрет, как давно я дружу с камерой, а большинство своих репортажей я снимаю в одиночку, чаще экспромтом, так что заучить крошечный текст для меня не составило большого труда. И вот меня обрядили в старинную сорочку с довольно тугим накрахмаленным воротничком, в новенький, сшитый по моим меркам костюм, и я почувствовал себя настоящим лондонским денди, и мне захотелось тут же заговорить по-английски, но меня предупредили, чтобы я говорил только на русском. Но я мог с таким же успехом говорить и на французском, так как меня все равно дублировали.

- Это печально, ведь у тебя такой красивый голос, - мне хотелось превозносить лучшие качества Ник-Ника совершенно искренне.

- Зато другая сцена была немой, там, где я играю в «вист» и, обернувшись к камере, одобрительно качаю головой и улыбаюсь.

- Улыбка получилась обворожительной, - снова не удержалась я от похвалы.

- Для Симы, что бы я не сделал, все кажется достойным, - потеребил меня за ухо Майнов. - От такой лести я начинаю нравиться себе все больше и больше.

- Ну почему, почему я не могу искренне восхищаться своими друзьями? - возмутилась я, сраженная подобным упреком. - Почему, когда я действительно обожаю кого-то, меня пытаются уличить в лести?

- Потому, что ты идеалистка, Сима, - игриво подметил Беляев. - Ты видишь в каждом из нас какие-то сверхчеловеческие качества.

- Ничего я не вижу, я просто всех вас люблю! - я чуть было не раскапризничалась, как маленькая, но Радж Шив и Майкл, а потом и Саша, и все остальные, видимо довольные моим признанием, с благодарностью пожали мою руку.

Я убежала от общего собрания. Во мне царил какой-то внутренний беспорядок; и еще множество разных чувств смешивались и плескались через край.

Я написала в честь Майнова торжественную песню, которую парни разместили в срочном выпуске «Клуиндских вестей» и преподнесли Нику в качестве дарственной грамоты. Ник-Ник долго смеялся над идеей моих стихов, а потом еще дольше хвалил меня за юмор и сообразительность, и мы оба остались довольны друг другом. Потом, после отъезда Майнова, в команде еще долго распевали эту песню, когда хотели кому-нибудь высказать свою признательность:

Благословляю шаг неверный твой,
такое, право, стоит восхищенья!
В твои года служить киноискусству,
милый мой, -
ты заслужил всеобщего прощенья!

Тобой гордимся мы, ты наш родник
и святости и ложного неверья.
Ты стал для нас божественно велик,
ведь ты в начало мудрости проник,
и вот стоишь у этого преддверья!