Первая исповедь

Конечно, формально это была далеко не первая исповедь. Я и раньше заходил в церковь между запоями, подходил к батюшке, рассказывал, как пил, дрался, дебоширил - чуть ли не с гордостью за некоторые из этих поступков. Никаким покаянием там и не пахло. Настоящая первая исповедь была в 2009 году, пока я был в реабилитации.

Заведующий, хоть сам и атеист, но охотно отпускал нас в церковь по выходным - разумеется, тех, кто находится там больше трёх месяцев. Я находился уже год. Иногда заходил в церковь, пару раз даже отстоял всю службу. А тут Серега, парень из другой палаты, вдруг три дня постился, а потом исповедался и причастился. Пришёл с горящими чистыми глазами. Это меня так впечатлило, что я решил повторить его опыт:

- А как ты постился? В столовой еда совсем не постная.
- Хлеб ржаной из столовой брал и больше ничего. Хлеб, вода, сладкий чай, ещё вон немного яблок было. За три дня с голоду никак не умрёшь.
- И то верно.

Я взялся за дело. Заранее отпросился у заведующего в церковь на нужный день. В столовой брал только ржаной хлеб. И тут пацаны из других палат, узнав о моём намерении, начали приносить у кого что было из постной еды: каши быстрого приготовления, фрукты, орехи. Мне было намного легче в этом плане, чем Сереге. Читал полностью утренние и вечерние молитвы, каноны. И, наконец, перед решающим днём вычитал правило ко Причастию. Важно не есть и не пить после полуночи. Опасаясь, что будет мучить жажда, я в 23.55 выпил столько воды, сколько в меня влезло.

Но главное, конечно, не это. Я выписывал на бумажки свои грехи для исповеди - мелким, убористым почерком исписались два двойных тетрадных листа со всех сторон. Вспоминалось ещё что-то, и дописывал сбоку, на свободных местах. Ничего особенного там не было, стандартный набор дворового алкаша: драки, дебоши, мелкие кражи, обманы, заём без отдачи и прочая грязь. Но её накопилось немало, я старался вспомнить всё что можно. Также дописал на листке, что из-за алкоголя половину своей жизни не помню, и подобного наверняка в разы больше.

И вот в воскресенье я стою в храме, с двумя двойными листками в руке.

Великий пост. Народу - немерено. Люди теснят друг друга. Исповедуют сразу несколько священников. Исповедь проходит в экспресс-режиме: батюшка рвёт бумажку с грехами, если она была, и читает разрешительную молитву. Следующий.

Я выстаиваю длиннющую очередь. По сути, три четверти службы стоишь в очереди на исповедь, и оставшуюся четверть - в очереди на Причастие. В Великий пост оно всегда так.

Подхожу к батюшке, протягиваю листы. Жду, что сейчас порвёт, прочитает молитву и пойду уже занимать очередь к Причастию - причащать хоть ещё не начали, но очередь там уже формируется. И вдруг он, до того со всеми молчавший, вдруг говорит:

- Ого, как много. Надо почитать.

Он читает мою писанину. Долго. Очень долго. Невыносимо долго. Кажется, что прошли часы. Очередь заинтересованно выглядывает из-за спин друг друга: из-за чего задержка? Мне стыдно. И тут он вдруг начинает меня громко отчитывать:

- Разве так можно? Что же ты творишь-то? Нам же сказано: «Вы - соль земли!» Вот это - соль земли? Ты чего?! - он потрясает моими листами.

Очередь крайне заинтересована. Я стою, втянув голову в плечи, готовый провалиться сквозь землю. Мне уже не кажется, что в моих листах - «ничего такого». Я самый конченый в этом храме. Мне конец. В висках стучит: «не простит… не отпустит грехи… не порвёт бумажки… не прочитает разрешительную молитву…»

Звук рвущейся бумаги заставляет меня дернуться от неожиданности. Батюшка вкладывает порванные на четыре части листы мне в руку, накрывает мою голову и читает разрешительную молитву. Я отхожу в глубочайшем шоке. Стою в очереди на Причастие. К счастью, причащает другой священник:

- Готовились, постились, на исповеди были?

Я киваю и выдавливаю хриплое «да». Сам момент причащения почти не помню.

Иду из храма, до сих пор в шоке. Ну он меня и встряхнул! А Бог точно простил мне?

Срезаю путь через полузаброшенный гаражный массив. В безлюдном месте останавливаюсь. Достаю порванные на четыре части листы, кладу на островок земли, свободный от снега, и поджигаю.

Листы загорелись быстро - ярким, даже каким-то яростным пламенем. Я смотрел, как горит вся моя прошлая алкогольная жизнь, прерванная год назад заездом в реабилитацию. Я не верил в лучшее и думал, что прерванная временно. А теперь эта жизнь - сгорала на моих глазах.

Я смотрел, пока не догорело всё. А потом тщательно растёр пепел подошвой по мокрой земле. Чтобы не осталось даже пепла. Поднял голову.  И вдруг как бы по новому увидел мир.

Та же ранняя весна, тающий снег, пасмурное небо. Те же гаражи. Но мир словно стал чётче. Или моё зрение лучше. Я стал схватывать больше деталей. И именно поэтому увидел ЕЁ.

Бутылка пива стояла около одинокой скамейки. Целая, стеклянная. Кто-то бухал и забыл. Один из моих любимых сортов в той, только что сгоревшей жизни.

Я подошёл - медленно, со страхом. Да, целая, неоткрытая. Забыли, видимо, по пьянке. Разумеется, у меня был уже год трезвости и прямого искушения «открыть и выпить» быть уже не могло. Но это было больше, чем бутылка пива. Это был мой личный ад, спрятанный в стеклянную оболочку.

«Нет», — сказал я вслух. Голос прозвучал хрипло, но твёрдо.

Я подцепил бутылку носком ботинка и отправил в полёт. Не пнул как футбольный мяч, а отшвырнул ногой, как гадюку.

Она влетела в стену металлического гаража почти на уровне земли и раскололась на части с тихим утробным звуком. Пиво, пенясь, впитывалось в снег. Я посмотрел по сторонам - вокруг не было никого. Подошёл и помочился на это пиво, на эти осколки.

В эту ночь я впервые за много лет спал без кошмаров. Потом уж узнал, что каждая ночь после Причастия проходит без кошмаров. А проснувшись, понял три вещи:

Ощущение «мир стал более чётким и понятным» осталось со мной.

Я не просто сжёг с этими листами свою прошлую жизнь или мост в неё - я освободил этим место для какой-то новой, другой жизни. До вчерашнего дня я ждал только смерти. А оказывается, теперь надо готовиться не к смерти, а к жизни. Какой она будет - пока неизвестно.

Я разбил не просто бутылку пива - я разбил для себя саму возможность употребить. Навсегда.