Живая природа. Дидактический рассказ

1
- Шел бы ты отсюда! – сказал мне дрозд, усевшись на фонарь рядом со скамейкой, в моем любимом сквере. Второй дрозд – как я потом понял, его подруга, дроздиха или как там их зовут, - уселся (уселась) на ветку дерева по-соседству и укоризненно стал (стала) разглядывать меня сперва одним, потом вторым глазом.

– Шел бы ты отсюда! – повторил тот, что сидел на фонаре.

- Это почему это? – спросил я ошарашенно. Я не удивился, что птицы говорят со мной, такое случалось и раньше. Но я почему-то не удивился и тому, что их понимаю.

- У нас личный разговор, а ты нам мешаешь, - дрозд раздраженно клюнул фонарь.

- Так я все равно не понимаю вашего языка, - слабо возразил я.

- Ну, понимаешь ведь! – мне показалось, что дрозд улыбнулся. А его подруга уж точно усмехнулась, издав металлический звук.

- Ну, хорошо, - сказал я. – А что, перелететь в другое место вы не можете? Это моя любимая скамейка, я здесь по утрам всегда посиживаю. Думаю, сочиняю.

- В другом месте нас станут подслушивать другие птицы – воробьи там, трясогузки… вороны, сороки. А у нас – личный разговор, семейный. А сочинять ты можешь в любом месте.

Подруга снова подтвердила.

- Так что… шел бы ты отсюда.

Я пожал плечами – что было делать? Пошел.

В сквере, где я гуляю по утрам, дроздов много. То есть – было много. В последнее время их число заметно уменьшилось. Так же, как бывает у людей: по причине внешнего вмешательства, из соображений безопасности они решили сократить свое присутствие в этом уголке города. За счет наращивания эскалации в другие районы. Где мы только ни встречаем их теперь. А причиной передислокации стали человеческие благие намерения.

Сквер – много деревьев: ранеток, лип, вязов, растут хвойные – сосны и ели, много черемухи маака. Словом, все растет, все процветает, по утрам я наблюдаю развитие природы во всех направлениях, доступных в условиях мегаполиса. Нюхаю яблони, жду, когда расцветет рябина, радуюсь сосновым свечкам.

И, конечно, наблюдаю и слушаю птичек. Некоторых – только слушаю. Зяблик в ветках прячется, разглядеть его удается с трудом, надо тихонько к дереву подкрасться, долго искать его, поющего, среди иголок или листьев. Хотя в пору, когда на березах только оживают сережки, эту птаху можно увидеть висящей вверх ногами или боком и азартно склевывающей березовые дары природы. Тогда зяблику, конечно, не до песен. Сытое брюхо к изящному глухо. Но я хожу утрами там, где можно его и услышать, и увидеть.

Однако, отвлекся, переключился с крупного дрозда-рябинника на мелкую, хоть и голосистую, птаху. Люблю птичек.

В сквере есть еще часть территории, почти обособленная, где деревьев мало, редкие ранетки, зато много травы, которую регулярно грамотно стригут. Там и резвились дрозды – бегали по траве, выискивали что-то и делились друг с другом находками. В прошедшем времени – потому что туда пришли люди. Они решили сделать благо: посадить много деревьев, чтобы тем, редким, стало веселее. И посадили. Дроздов это озадачило. Это нарушило привычный ход их жизни, навело на неприятные размышления. Помыслив хорошенько, они решили оставить здесь форпост, а основными частями перебраться в другие районы города и на всякий случай рассеяться.

…Я ушел недалеко, завернул за ближайший куст барбариса – здесь эти кусты высокие и густые, - стал подслушивать.

- Значит, так, - помедлив и убедившись, что я скрылся, говорил дрозд дроздихе. – Значит, так. Пока вроде ничего плохого – ну, насадили деревьев, отняли у нас часть территории, но никто не пострадал, и бегать мы можем там, где бегали, и травки и жучков не убыло. Что будем решать?

Та помолчала. Потом щелкнула клювом – мне показалось, смачно сплюнула. И сказала вдруг такое, от чего я чуть не выскочил из куста – хотел убедиться, что это все-таки птица. Но не выскочил.

- Ты в нашей малине масть держишь, тебе и вопрос решать.

Собеседник в ответ раздраженно щелкнул клювом, как будто поморщился.

- Я знаю, что ты пару лет чалилась… то есть гнездилась в зоне, но, прошу тебя, оставь эту свою феню, жаргон свой.

Она издала звук, по-человечески похожий на смех. Я, кажется, скоро стану переводчиком с птичьего.

- Давай, начальник, не лепи горбатого. Не баклань. Решай.

Дрозд сплюнул – ну, я сам это слышал!

- Ладно. Значит, так. Возвращаем всю братву… тьфу ты! - всю стаю возвращаем обратно. Живем здесь. Здесь воздух нормальный и…

- И хавка от пуза! – добавила собеседница.

Дрозд снова сердито щелкнул клювом.

- Ну, как тебя от жаргона вылечить? Ладно, полетели малину… тьфу ты! – стаю собирать.

Она засмеялась, щелкая:

- Слово «малина» здесь не уместно! Ладно, научу тебя. У нас еще будет время.

Они сорвались, коротко и часто взмахивая крыльями и металлически пощелкивая – такой у них продолжался разговор.

Я обогнул куст. Меня слегка покачивало. Впечатление было то еще.

Через неделю популяция дроздов в сквере не только вернулась к прежней, а заметно выросла.

2
- Говоришь, травку подстригают грамотно? Ну-ну…

Я подпрыгнул от неожиданности. Одуванчик под ногой хихикнул восторженно и испуганно:

- Не наступи! Прыгаешь…

Я нагнулся.

- Ты со мной говоришь?

Он фыркнул, подбоченился – если бы не видел своими глазами, никогда не поверил бы: он и правда подбоченился, как в мультиках, согнув лепестки, как человек согнул бы руки. И – клянусь! – подмигнул мне.

- Ты думаешь, только птички разговаривать умеют? Ну-ну…

Я невольно протянул руку – он закрылся лепестком.

- Только рвать меня не надо, ладно? Я с тобой – по-человечески…

Круглое, желтое, морщинистое лицо его смотрело на меня из-за лепестка внимательно.

- Не стану, конечно. Просто хотел убедиться, что не сон.

- Ну, вот, - оскорбился одуванчик, - с птичками он, значит, наяву общается, а мы, флора, – сон.

Я почувствовал вину.

- Ладно, не сердись. Просто не привык я, когда со мной говорят птицы ли, растения. Вот кошка еще дома со мной заговорит человеческим языком – и можно меня на Курчатова.

Одуванчик засмеялся.

- Ну, ты даешь! По-твоему, мы человеческим языком овладели, чтобы ты нас понимать смог? Ну, ты даешь! Это просто ты нас научился понимать. Может, конечно, тебя и надо – на Курчатова, но по другой причине.

Он вдруг обернулся, крикнул громко:

- Ребята, подтягивайтесь! Не опасно. Поговорим.

И «ребята», одуванчики окрестные, как-то, правда, подтянулись. Не сходя с места. И я стоял в кругу одуванчиков. На мгновение стало даже не по себе: «Окружили!» Прогнал мысль: просто время такое… неспокойное. Военные реалии чудятся.

Я успокоился.

- Ладно. Чего от меня хотите-то?

Одуванчик опять подбоченился:

- Понимания. Ты помнишь, каким этот сквер был до прошлого года?

Я пожал плечами:

- А что, собственно, изменилось? Ну, качели вот поставили, деревьев еще понасадили. Плохо разве?

- Нет, не плохо. Но кроме деревьев и кустов, - при слове «кусты» он как-то брезгливо сморщился, - здесь было настоящее поле из одуванчиков. А сейчас видишь, сколько нас осталось? – Он обвел вокруг листом – длинным, правым. – Видишь? Отчего это, как думаешь?

Я пожал плечами, не ответил.

- Эх! – одуванчик горестно закрыл лепестками голову. – Эх!.. Да ты ведь сам звонил в ведомство, которое за этим сквером ухаживает, умолял, чтобы не скашивали одуванчики, когда косят траву. Помнишь?

Я вспомнил. Да, так и было. Я, как обычно, совершал утреннюю прогулку по скверу, увидел косцов на специальных механизмах – они подравнивали траву, заодно скашивали и одуванчики. Я спросил телефон начальства, звонил, просил, даже – правда! – умолял. Говорил о красоте, об эстетике. Все напрасно. Одуванчики тогда скосили. Но вот же они – возродились, снова желтые, радостные, и – главное! – со мной говорят. В чем проблема-то? Я так и сказал вслух.

Одуванчик вздохнул.

- Ты видишь ту – прежнюю – поляну одуванчиков? Разве видишь? Как сказал один ваш человеческий бард, «нас осталось мало – мы да наша боль». Мы теперь расти боимся. Видишь – мы растем в основном там, где нас достать трудно: рядом с асфальтовой дорожкой, в густой тени елей, под их надежным укрытием. Скажи – кому такая радость, чтобы мы прятались? Разве это создает красоту? Разве это может радовать глаз? Да и на нас посмотри – мы же все напуганы.

Он обернулся к другим одуванчикам, махнул лепестком – они спрятали головы.

- Видишь? Это теперь нормальная реакция на присутствие человека.

Мне нечего было сказать. Молчал и он. Наконец, поднял на меня свое желтое морщинистое лицо:

- Расскажи людям. Когда вы думаете, что делаете добро – вспомните не только о себе. Для нас ваше добро иногда оборачивается… ну, не злом, нет. Но большими трудностями. Вы живете, а нам приходится выживать. Да и вам от нашего выживания потом пользы мало. Мы ведь начинаем вас бояться. Прячемся от вас. Доверять вам не можем. Законы дружбы нарушаются. Расскажешь?

Я обещал.

Вот: рассказываю.
20.05.2022