Антарктида

Я человек небогатый, можно даже сказать, бедный. Что-то промежуточное между нищим и средним классом. Но у меня в Москве есть баба Настя. Вернее, была. Видел её всего раз или два в далёком детстве. У бабы Насти детей не было, но имелась какая-то родня во Франции. Короче, не знаю, что там у них случилось, кто, где и как умер, и сколько денежных знаков она заплатила адвокатам, но бабуся вдруг стала очень завидной невестой. А вскоре и сама отправилась на тот свет. И вот я, инженер-схемотехник обычного почтового ящика, вдруг стал господином Андреем Борисовичем с пятизначным валютным счётом в банке. Бывшей жене показал кукиш, детям отстегнул по паре десятков косарей, а на остальное начал новую жизнь.

Купил «Харлей», за лето и половину осени объездил всю страну и доступные колёсам моря, а когда похолодало, начал кутить по кабакам и прочим злачным местам. К декабрю понял, что печени надолго не хватит, а денег оставалось до неприличия много. До неприличия. В голову начали лезть мысли о тёплых морях и ласковом солнце. Турцию, Грецию, Египет я объездил, будучи ещё хорошим, но нищим инженером, потому подкинутая каким-то случайным собутыльником идея о незаходящем Солнце и общительных пингвинах в далёкой Антарктиде показалась мне достойной глубокого изучения.

Через неделю я уже сидел на скамеечке во Внуково, имея на руках все необходимые путевые документы и рассеянно слушал последний инструктаж представителя туркомпании ICS. Добираться до незаходящего Солнца предстояло с тремя пересадками. Сначала 737-й «Боинг» турецкой авиакомпании доставил меня в Стамбул. В этом городе я уже бывал пару раз, потому все 12 часов ожидания транзита провёл в аэропорту. Уже перед регистрацией на рейс Стамбул – Сантьяго увидел своих первых попутчиков. Турагент представил меня двум практически одинаковым полным мужчинам, Олегу и Сергею из Нижнего Новгорода. Мною господа сильно не заинтересовались, и весь рейс 787-го «Боинга», не обращая на меня внимания, о чём-то шептались по соседству, поглаживая друг друга по открытым частям тела.В аэропорту Сантьяго за багажом и прохождением таможни пришлось ехать в город. Впечатления от поездки жуткие. Такого срача я ещё не видел. Но сама столица Чили произвела приятное впечатление. Видел и своих попутчиков: Олежа с Серёгой ругались в какой-то кафехе, на эмоциях размахивая руками… ну просто семейная пара. До вылета рейса Сантьяго – Пунта-Аренас оставались сутки, потому ночь пришлось провести на довольно мягком диванчике в какой-то кофейне в окружении таких же, как я, бедолаг. Гостиницы в аэропорту есть, и цены не кусаются, но всё забито под завязку.Утром в условленном месте меня, Олежу и Серого нашел представитель туркомпании. Он на ломаном русском представил еще трех попутчиков: супружескую пару из Германии и мужчину по имени Алеш из Чехии. После инструктажа и регистрации наш Аэробус А319 успешно взлетел и к 16 часам по местному времени доставил нас в Пунта-Аренас, откуда и должна была стартовать наша экскурсия в Антарктиду.

Трансфер туркомпании привез всю группу в гостиницу. Быстрое размещение, экскурсия по неожиданно уютному городу чилийской Патагонии. Вечером в ресторане гостиницы состоялось общее собрание и основной инструктаж группы. И здесь я увидел её — Амалию, последнюю участницу нашей экспедиции. Таких глаз я больше не видел никогда. С этого момента и по сей день они мучили меня каждую ночь. Девушка из Цеденика, это где-то в Восточной Германии. Бывает так: увидишь женщину, и общий набор признаков — овал лица, цвет и рисунок глаз, их выражение и лучистые морщинки в уголках, губы, светящиеся внутренним цветом волосы и их аромат, изящная шея. Намеренно скрытая не дорогой, но со вкусом подобранной одеждой, женственная фигурка. Голос. Немецкий — не самый приятно звучащий язык, но в ее исполнении я бы мог слушать его часами. Все это проникает в сознание независимо от вашего желания, и что-то там внутри, проанализировав ситуацию, приходит к выводу: «Парень, ты влюбился с первого взгляда», «Это то, чего ты ждал всю жизнь», «Все, что будет дальше, — это твои трудности». Я погрузился в своего рода гипнотический транс, а в это время наш куратор и представитель туристической компании рассказывал о том, какую теплую одежду нам нужно купить, какое иметь оборудование, продукты, напитки, воду и т.д. Я слушал, что-то записывал, но мысли постоянно отвлекались. В гостинице нам предстояло провести от двух до четырех дней в зависимости от летной обстановки в Антарктиде. Постепенно собрание переросло в банальную хмельную вечеринку, и все начали знакомиться. Стоя в сторонке, я пил какое-то красное аргентинское вино, не сводя взгляда с Амалии. Она же, к моему удивлению, уже вовсю болтала с Серегой на довольно приличном русском, изредка бросая на меня равнодушный, мимолетный взгляд. К ней попытался клеиться уже хорошо поддавший Олежек, но был культурно и эффектно отшит. Пообщавшись с чехом Алешем на ломаном немецком, который я сносно знал еще с детства, проживая в ГДР по месту службы отца, вежливо попрощался и отправился спать. На выходе из ресторана не утерпел и оглянулся, чтобы еще раз увидеть Амалию. И все во мне замерло. По телу пробежали колючие мурашки. Девушка внимательно смотрела мне вслед.

Утром сильно волновался, бродил по номеру в ожидании времени «Ч». То, что я забыл купить с собой запас спиртного на трое суток, а для меня в последнее время это просто немыслимо, вспомнил уже в микроавтобусе по дороге на частный аэродром. Но, как говорится, «поезд уже уехал». Коротко разбежавшись и оттолкнувшись от потрескавшейся бетонки, маленький и юркий King Air 100 понёс нас в сторону Антарктиды. Лететь предстояло 4 часа. Я прилип носом к иллюминатору, стараясь не смотреть в сторону Амалии. Если женщина мне нравилась, я начинал панически её бояться. Подо мной медленно ползли однообразные и безжизненные камни гор. Потом вдруг и сразу, мелькнув береговой линией, нас поглотили океаны: сверху бесконечность воздушная, снизу бескрайние просторы водные. А я болтаюсь в консервной банке между этими двумя безднами. В тесном салоне самолёта кипела жизнь. Откуда-то взялся раскладной стол, разделивший пространство на две части. На нём уже раскладывалась нехитрая, небрежно приготовленная стряпня. Тут и там торчали бутылки, баночки, бумажные пакеты с цветной и совершенно прозрачной жидкостью. Народ начал отмечать отлёт. У меня не было желания ни пить, ни есть. И не только потому, что своей непродуманностью и рассеянностью я поставил себя в неловкую ситуацию, когда мне нечего было выложить на общий стол. Просто не хотел, и всё, потому что напротив сидела она. Олег уже хорошо набрался и, обнимая супруга пожилой немки, что-то рассказывал ему, еле ворочая языком, про какое-то зерно, какие-то грузовики, учебники по географии. Немцы внимательно слушали его, кивали, смеялись, когда Олег начинал громко хохотать. Они вообще не понимали русский, но были вежливыми и очень культурными людьми. Странно, но имена этой супружеской пары я узнал только во время полицейского допроса, уже в Антарктиде. Сергей о чём-то весело беседовал на английском с чехом. Я наклонился к сидящему рядом со мной куратору и поведал ему о своей беде. Куратор тут же что-то крикнул по-испански пилоту и получил такой же короткий ответ. Растянув рот в усмешке, он указал мне подбородком на два кофра за моим креслом, жестом предложил открыть один из них и многозначительно потёр указательным пальцем о большой. Я открыл кофр и всё понял. При наличии денег о будущем на ближайшие два дня можно было не беспокоиться. Кроме того, оказывается, на базе, куда мы, собственно, и направляемся, всегда можно достать спирт. Повеселев, я наконец решился взглянуть на Амалию. И пожалел об этом. Девушка смотрела на меня и улыбалась. Её улыбка была не просто выражением дружелюбия или лёгкого веселья. В ней таилось что-то более глубокое, что-то, что заставляло моё сердце биться чаще и одновременно сжиматься от предчувствия. Я почувствовал, как краска заливает мои щёки, и отвернулся, пытаясь сосредоточиться на мелькающих за иллюминатором облаках. И что делать? Положение спас пилот. Он что-то гаркнул по-своему, и куратор поспешил перевести. Мы пролетели точку невозврата. Если с погодой в Антарктиде что-то случится, то вернуться в Пунто уже не получится, будем садиться как сможем. Все, кроме немецкой пары и Олежки, бросились к иллюминаторам смотреть на эту точку. Немцы ничего не поняли, а Олежа уже спал, припав щекой к столу.
Точку мы, конечно, не нашли, но всё равно решили отметить это событие. Вот так и прошёл остальной полёт: весело бухающий под Олежин храп народ и совершенно трезвый чудак, любующийся улыбкой сидящей напротив женщины, тоже совершенно трезвой. Если бы я мог, то с удовольствием провалился бы в океан сквозь фюзеляж самолёта. Что-то должно было произойти.

База, куда мы прилетели под вечер, оказалась военной и почему то аргентинской. Час суеты размещения в одноэтажном туристическом комплексе, где мне досталась маленькая, аскетически обставленная комната без удобств. Ужин почти сухим пайком в крошечной столовой. Экскурсия во главе с куратором к русской церкви, неизвестно как и зачем оказавшейся неподалеку от базы. После чего наш гид попрощался с нами и, захватив оба драгоценных кофра, укатил на мотоцикле по довольно хорошо укатанной асфальтом дороге куда-то в сторону заходящего солнца.Народ  пошел смотреть на пингвинов, коих было двое и размещались они в просторной клетке у туркомплекса. Я же побрел к океану. Ходил по берегу, трогал воду, смотрел, как заходит антарктическое солнце. Когда совсем стемнело, вернулся в свою каморку. Где-то весело кричал Олежа. Банкет продолжался. Но мне было не весело, да и пить не хотелось уже третий день. Навалилось какое-то давящее чувство ожидания чего-то. Я улегся на скрипучую койку и принялся размышлять о жизни. Процедуру довольно нудного самоанализа прервала серия оружейных выстрелов. Весёлый гогот с улицы достиг максимальных децибел. В номер без стука ввалился Серый и потащил меня на улицу. У бывшей клетки с пингвинами горел костёр. Как я понял, топливом костру служили доски той самой клетки. У костра под бумбокс танцевали Олежа с пожилой немкой. Супруг немки расторопно потрошил пингвина. Второго пингвина не наблюдалось. Серёга рассказал следующее: солнце ещё не зашло, как полярники с туркомплекса загрузились в минивэн и укатили, как они сказали, в город. Немецкая супружеская пара отправилась в гости на военную базу и через полтора часа явилась оттуда изрядно пьяная, с канистрой спирта, ружьём и поясом охотничьих патронов. К ним присоединились Олежа с Серым. После стакана спирта со сникерсом возбудившийся германец придумал жарить на костре шашлык. Сообща искали мясо, но нашли только несколько банок детского питания. Тогда немец и застрелил пингвина. Посидели с Серёгой, погрустили о судьбе птицы. Я поинтересовался, где Амалия? Серый пошёл её искать, а я стал помогать делать шашлык, насаживая куски пингвинятины на неизвестно откуда добытую толстую проволоку. Через десяток минут привели сонную Амалию и недовольного Алёшу. Когда чех осознал весь ужас открывшейся перед ним картины, то схватился за голову и пошёл обратно в гостиницу. А Амалии просто стало плохо. Всем срочно пришлось пить спирт. Старый немец начал учить новоприбывших, как это правильно делать. Необходимо было свернуть язык трубочкой и, задрав голову, заливать напиток тонкой струйкой прямо во внешнее отверстие трубочки так, чтобы он лился непосредственно в желудок, не обжигая слизистые оболочки. Тогда водой запивать не надо, то есть не надо портить ценный продукт. Не знаю, как у Амалии, но у меня ничего не получалось. Я просто глотал спирт, запивая его водой, портя при этом ценный продукт и обжигая им всё, до чего тот мог дотянуться. После первого же стакана я почувствовал, как ночной мир понемногу наливается красками, а тело – задорной удалью. Не веря происходящему, я встал и подсел к Амалии. Слово за слово – и мир перевернулся. Яркий, теплый костер передо мной, звездное антарктическое небо над головой – всё выключилось щелчком неведомого рубильника. Я видел только её глаза, я видел только её губы, я видел только обвод её лица и морщинку от улыбки в уголке её губ. Ароматы жареного пингвина, едкий дым горения грязных досок уничтоженной клетки более не воспринимались мною как реальность. Я чувствовал только тонкий аромат её волос. Дикие крики Олега под оглушительный гром бумбокса выключили моё сознание. Я слышал только её голос. Я не всегда понимал, что она говорит. Я просто слушал её голос, красивее которого не слышал более никогда в жизни.

Мы очнулись на берегу океана и изумлённо оглянулись вокруг. Где-то далеко звучала музыка, и кто-то стрелял из ружья. Потом мы просто стояли, прижавшись лбами настолько, насколько позволяли меховые шапки, и смотрели друг другу в глаза. Потом гуляли по берегу, кидали камешки в волны. Найдя на небе Полярную звезду, смотрели туда, где за тёмной, грозно шумящей водой пряталась наша родина. И говорили, говорили, говорили. Потом робкие поцелуи. Ощущение какого-то безмерного, давно забытого счастья! Возвращались в гостиницу уже с первыми лучами солнца. Тихо смеялись, проходя мимо затухшего костра и мирно спавшего в пингвиньих перьях Олега, подложившего под щеку дуло охотничьего ружья, приклад которого догорал у края огня. Долго и смущённо стояли у номера Амалии. Но не решились. Наверное, потому, что я дурак.

Проснулся спустя несколько часов от стука в дверь. В коридоре стоял наш куратор, сообщивший неприятную новость о том, что приехала полиция и требует немедленно всем собраться в конференц-зале. Я выглянул в окно, которое выходило как раз на стоянку. Действительно, нормальная полицейская машина, вокруг которой степенно бродит выживший пингвин. Полицейские офицеры сначала допросили нас поодиночке, потом группами и наконец собрали нас вместе. Виновника выявили сразу. Оказывается, внешне флегматичный, но с чертями в тихом омуте, немец имел имя Бартольд. Жену его звали Зельда. Главными виновниками эксцесса являлась именно эта парочка, но поскольку дальнейшее действо приняло групповой характер, то косвенно вина лежит на всей группе, за исключением маргинала чеха Алеша. Учитывая международный характер происшествия, нам было предложено компенсировать материальный ущерб в размере трёхкратной стоимости съеденного пингвина и полной стоимости оружия, чей приклад был уничтожен огнём костра. Клетку пингвинов было решено не выставлять в претензии по причине её ветхости и бухгалтерской списанности. В этом случае дело тихонечко замнут к обоюдной удовлетворённости сторон. На человека получалось по 10 тысяч баксов. Люди, способные позволить себе экскурсию в Антарктиду, по определению, граждане не бедные, и потому мы с лёгкостью на предложение согласились, хотя от него на километр пахло военными и полицейскими фуражками. Я заплатил за себя и за Амалию. Вот такой я кретин! Она всеми силами возражала,  обиделась, и мы целых два часа не разговаривали. Быстро уладив бумажные вопросы, полиция довольная укатила в город. А мы сели праздновать спиртом и остатками пингвина, в принципе, удачную сделку. Отмечали два часа. Потом фотосессия у океана, у русской церкви, с выжившим пингвином, с аргентинскими солдатами, с куратором по очереди — все со всеми. Быстрая таможня. Сергею разрешили забрать голову пингвина и лапы-ласты, но сказали, что в Сантьяго всё равно отберут, и надо попытаться продать в Пунто баксов за триста, если без клюва. Клюв можно спрятать в вещах, сканер не увидит, так уже делали много раз. Загрузились в нашего воздушного англичанина и к десяти вечера, уже в полной темноте, убыли на материк. Ночью лететь было неинтересно, потому все спали. Все, кроме нас. Мы с Амалией шепчемся, тихонько смеёмся над всякими совсем несмешными вещами, целуемся, строим планы на будущее. Мы обязательно встретимся. Обмениваемся телефонами, адресами. Амалия дальше из Пунто не летит. У неё морской круиз в Буэнос-Айрес. И только оттуда в Стамбул. Так и не поспав, весь день гуляем по городу. Турагентство уже заказало билеты на весь обратный транзит. Вечером я улетаю. Расстались у такси в аэропорт. Последний поцелуй. Она плачет. Я прилип к заднему стеклу автомобиля. Ещё вижу её лицо, а вот уже только силуэт, а вот поворот, и её уже нет. Жизнь скукожилась в напёрсток.

Помню туманно, как возвращался. Алкоголь помогал, но не сильно. Во Внуково долго ждал трансфера. Звонили «друзья», спрашивали, как я, как Антарктида, как пингвины, котики, тюлени, полярники, как прочая разная хрень. Правда ли, что Солнце не заходит? Я не мог понять, зачем им всё это. Какая разница, заходит солнце или нет. Ну не помню я. Есть там на небе какой-то крест или нет его. Ну, есть, наверно, этот крест. Я никогда не задумывался над тем, как много может значить в жизни человека обычный телефонный звонок. Неделю я просто ждал его. Следующие две недели звонил сам. Ненавидел этот машинный голос, отвечающий, что абонент недоступен. Неделю обзывал себя идиотом за то, что не остался в Пунто. И вот, в одну морозную ночь я вышел на улицу и понял, что, наверное, это всё. Впервые за четыре года закурил. Поднял лицо к небу и пустил в него облачко сигаретного дыма. Следил, как дымок поднимается вверх. И вдруг увидел звезды. Привычно нашёл ковш Большой Медведицы и Полярную звезду. Вспомнил, как стояли с Амалией на берегу темного океана и смотрели на неё. Такая тоска навалилась, что бросил сигарету и вернулся в дом. А в доме где-то громко звенел телефон