Воспоминания о Белгороде 01

Воспоминания о краеведе Юрии Шмелёве
Максима Баранова, искусствоведа, архитектора, скульптора

Это интервью родилось волею стечения обстоятельств, его «величества случая»: мы встретились, шёл дождь, и поехали в его мастерскую, разговорились об истории нашей белгородской, о краеведе Юрии (Георгии) Шмелёве, он любил, когда его звали «Юрой» как в детстве в семье.

Максим Баранов хорошо знал Юрия Шмелёва, был, можно сказать, его «консультантом» по историческим вопросам, бывало, Шмелёв звонил ему ночью, срочно уточнить мучающий его вопрос — вот таким беспокойным, увлекающимся был этот человек, наш белгородский «пассионарий»... 1 ноября был день его рождения, 101 годовщина, прошло уже 22 года как он ушёл от нас.

- Как завязалось ваше знакомство с Юрием Шмелёвым? Он — ветеран войны, человек заслуженный, много повидавший на своём веку, а вы — молодой ещё человек искусства, науки, чувствовалась дистанция?

- Это знакомство происходило, если уместно так сказать, в два этапа: сначала случился беглый диалог в процессе создания диорамы «Огненная дуга», где он периодически появлялся вместе с председателем горисполкома Е.Н.Савотченко по оргвопросам. Мне же доводилось бывать там по разным поводам – от проклеивания и грунтования холста живописного полотна до подготовки к экспонированию предметного плана перед картиной. Это был минутный разговор о какой-то детали интерьера и всё.

А через несколько лет произошло полноценное общение с ним в мастерской скульптора А.А.Шишкова. Тот позвонил мне и сказал, что через полчаса к нему придёт Ю.Н.Шмелёв и, если есть время, мол, подходи – он хотел с тобой познакомиться поближе. Что побудило его к такому стремлению, мне неведомо, возможно, его заинтересовали мои публикации в областных газетах. А может быть, упоминание о моей скромной персоне произошло в связи с работой в краеведческом и художественном музеях – не знаю, но я поменял первоначальный курс и отправился на эту встречу.

В сознании прокручивался вероятный сценарий предстоящего разговора, ведь чего скрывать, я слегка уже был заряженным (точнее – заражённым) тем беспочвенным нигилизмом, который витал в среде местных мыслителей в духе «да что там можно открыть на эту тему?», «какое ещё тысячелетие? Да не может быть!» и т.п. К тому же за плечами у меня уже накапливалось своеобразное портфолио с какими-то достижениями в области археологии, исторических реконструкций, исследований архитектурных объектов и т.д. И что, казалось, такого нового мне может поведать самодеятельный историк?

Результат первых десяти минут общения заставили меня кардинальным образом изменить отношение к собеседнику. Он наизусть цитировал большие фрагменты некоторых архивных источников, свободно осваивал старославянские тексты, мгновенно переводил даты от Сотворения мира в исчисление от Рождества Христова. И я больше слушал, чем говорил, причём, слушал с удовольствием.

Дружеские отношения завязались практически сразу и в этом не было ничего удивительного: большинство моих добрых знакомых и друзей на тот момент были значительно старше меня – вдвое, а то и втрое. Общение с ровесниками для меня было менее интересным, нежели с людьми, исследовавшими этот мир со всех сторон. Он ко мне на «ты», я к нему на «вы», так и общались лет пятнадцать. Однажды прихожу домой, а мама говорит с кем-то по телефону. Не привлекая к себе внимания, занимаюсь своими делами, а она, по прошествии минут десяти разговора, протягивает мне трубку в сопровождении короткого комментария: «Шмелёв».

Оказывается, они как коренные белгородцы уже «нащупали» общие связи, круг знакомых и занялись обсуждением событий давно минувших дней. Было, о чём поговорить. Она очень быстро распознала его психотип и потому спокойно реагировала на ночные звонки Юрия Николаевича. «Тебя. Шмелёв»: и я, полусонный, пытаюсь шутить, играть в доктора:
- На что жалуетесь? Раздева…, то есть, рассказывайте.
- Слушай, кручусь, никак не могу заснуть…- он говорил низким, бархатным баритоном.
- Это я понял. А жалобы-то какие?
- Вот смотри, как это может быть? - цитирует,- «при исследовании подполья в разрушенном храме на глубине в поларшина была обнаружена аспидная доска с надписью об освящении храма». Как тебе? Храм – и аспидная! Аспид – это ж рогатый с хвостом? Днём созванивался со священником, он говорит, в источнике явная опечатка – должна быть, скорее всего, апсидная доска – производное от «алтаря». А меня терзают сомнения! Тебе такое попадалось когда-нибудь?
- Нечасто, но бывало: дело в том, что до середины 19 века не было такой дисциплины как цветоведение. Даже системного анализа предметов искусства не было. Синонимов только нынешнего красного цвета можно навскидку насчитать около семи. Вот почти полной характеристикой чёрного цвета был тот самый аспидный. Но еще аспидом именовали минерал, слои которого находили между графитом и углём при разработках. Из него иногда делали даже учебные доски – прочная вещь!
- Слушай, как ты меня успокоил! Значит, к сатанинскому отродью это не имеет никакого отношения? Просто, чёрный – значит аспидный! Или наоборот. Всё, извини! Спокойной ночи.
- И Вам спокойной, безаспидной…
Трубка возвращается на корпус телефона, а мама вполголоса, сквозь потревоженный сон резюмирует:
- Как хорошо, будто на лекции побывала… Спокойной ночи…

Короче говоря, у нас никакой дистанции в общении не было. Абсолютно доверительные отношения. Ко времени начала дружбы со Шмелёвым круг моих знакомых ветеранов войны был уже очень широк, в разговорах с ними, порой, вырисовывались такие темы, какие не мог предоставить ни один учебник истории, а благодаря Юрию Николаевичу этот арсенал заметно пополнился, тем более, что рассказчиком он был знатным: он умело вплетал афоризмы и аллегории в любое повествование и даже трагические моменты в его сюжетах часто переплетались с комичными, юморными – мало какой сценарист способен на это.

- Какой был Юрий Николаевич в быту, в застольях, как вёл себя с коллегами, говорят, его маленькая квартира на ул. Богдана Хмельницкого (Ново-Московской) была особенной?

- В основном, простой, степенный, рассудительный он был. Но, будучи сангвиником, почти в чистом виде, с характерными для этого темперамента проявлениями, мог вставить какой-нибудь мощный акцент в виде громогласного изумления, пословицы (иногда с перчинкой) или мастерски исполненного анекдота. Входя в образ, заметно жестикулировал, что добавляло красочности в повествование.

Из общих застолий могу припомнить только два-три официальных обеда, где он никогда не доминировал, но если ему предоставляли слово, то равнодушных слушателей не было. Ко времени нашей дружбы он вообще не употреблял спиртного, шутливо поясняя это тем, что свою цистерну он давно уж опустошил и допущенный лимит выбрал.

Еще припоминаю такой случай: как-то раз он позвонил мне и пригласил поговорить у него дома. Мы с моей юной супругой, возвращаясь с работы и изрядно припозднившись, добрались-таки до его жилища и, ступив за порог, ощутили дивный, бесподобный аромат жареных котлет! Жена его, Екатерина Егоровна, создавала свои шедевры на кухне, даже не подозревая о том, какой шквал ощущений провоцировал этот запах в молодых желудках, не получивших из-за рабочей суеты должного наполнения в соответствующее, обеденное время и теперь готовых исполнить откровенную серенаду даже далёкому от изысканности, любому кулинарному творению!

Для полноты картины: за окном «святые» девяностые, точнее 1993 год, галопирующая инфляция, гайдаровско-чубайсовские реформы, цены в магазинах не способны внушить оптимизма и настроить психику на позитивный лад. Приходилось браться за любую работу, не всегда получая вознаграждение за свой труд. В общем, Юрий Николаевич мгновенно «отсканировал» сонм проблем, запечатлённых на наших лицах и отрезюмировал:
- Ну, какой из тебя сейчас собеседник? Идите мыть руки, – и супруге – Катюша, накрывай стол для молодого семейства!
Как колодец с родниковой водой путнику в знойной пустыне, как уютнейшее ложе измождённому дорогой скитальцу был этот стол в маленькой кухне! Котлеты со сковороды неспешно перекочевали в тарелки, где их уже поджидало взбитое до нежнейшего состояния картофельное пюре – это непередаваемо словами и нестираемо из памяти! Жизнь заиграла новыми красками – вот теперь и поговорим!

Квартира. Его однокомнатная и очень компактная квартира представляла собой образец идеально организованного пространства. Кубатура короткой прихожей была объединена с комнатой, в которой располагались стол, диван-кровать, телевизор, небольшой шкаф и сервант. Но! И здесь начинается самое интересное: одним мановением руки, посредством выдвижения скрытой ширмы на всю трёхметровую высоту, прихожая отделяется от комнаты и следующие метаморфозы происходят уже в ней. Часть глухой стены с мягкой обивкой из вертикального положения приводится в горизонтальное и становится полноценным спальным местом. Над ним вырисовывается компактная книжная полка, выдвижной письменный столик, а над ним небольшой софит, обеспечивающий локальную подсветку. Здесь же, рядом, на расстоянии вытянутой руки – телефон.

- Это мой рабочий кабинет,- объяснял Юрий Николаевич, - бывает, вдохновение приходит вместе с бессонницей и, чтобы Катюше не мешать, я здесь читаю, пишу. Иногда до утра.
- А кто же автор идеи? И кто воплощал в материале эти замыслы? – спрашиваю,- к тому же в эпоху повального дефицита!
- Есть приятель, мы дружим с ним ещё со времён строительства гостиницы «Центральная». Я ему всё объяснил, показал, нарисовал, а он померил и уехал делать детали. Потом за пару рейсов всё привёз и установил здесь. А к любому дефициту нужно найти свой подход. Вот я и находил!

- Имя Юрия Шмелёва связывается, в первую очередь, с празднованием 1000-летия Белгорода 5 августа 1995 года, как главным его инициатором. Как пришёл Шмелёв к этому своему «открытию», за которое сначала он был вознесён на лаврах, а потом низвергнут в «авантюристы»?

- Как пришёл к этому открытию, он описал, по-моему, в своей книге «Когда Москва Бел Город строила и Валуйку с Осколом». На эту тему чуть позднее мы можем пообщаться более подробно, не на бегу, так сказать. Юрий Николаевич действительно приложил огромные усилия для подготовки нашего местного миллениума, но этот юбилей был отмечен с опозданием на два года.

Если ориентироваться на дату от Сотворения Мира, приведенную в Ипатском списке, который в редакции академика Д.С.Лихачёва преобразовался в Ипатьевскую летопись, то тысячелетие приходится на 1992-93 гг. Но в это время наша городская администрация насчитывала в своих рядах несколько оголтелых демократов постперестроечной волны. Они стремились своим голым профилем передавить всех ежей в окрУге и на такие «мелочи», как вероятные круглые даты, продвигаемые каким-то краеведом, им было глубоко наплевать.

Примерно в это же время нашу область возглавил новый руководитель, посчитавший, что негоже игнорировать столь серьёзные события. Тогда-то и было принято решение об одновременном праздновании тысячелетия, дня освобождения города в год полувекового юбилея великой Победы.

Шмелёв праздновал свою победу. А рой хулителей, состоявший сплошь из «светочей» исторической мысли, продолжал зудеть и шипеть, генерируя обильные потоки словесной грязи, среди которой «авантюрист» даже не воспринималось ругательством. Когда Юрию Николаевичу рассказывали об очередном «критике», предъявившем какие-то немыслимые «доказательства», он реагировал в свойственной ему манере:

- Ну, куда он лезет? Здесь у нас в раскладе три туза, а он со своим валетом тычется!
Ярких личностей очень не любят тусклые личности, иногда боятся, чаще завидуют – так происходит испокон веков. Шмелёв, правда, посылал иногда докучливого «оппонента» на встречу с языческим богом плодородия.

(продолжение следует)

Фото: Максим Баранов /из личного архива/

Виктор Каменев
11.11.2025