Шерлок Маус. Дело об украденном времени

Третий рассказ о мыше-сыщике для сборника "Новогодний абсурд"
В соавторстве с Сашей Веселовым  http://proza.ru/avtor/adikvatnyjj



Читатели просят меня рассказать историю о Хруме Ушастом. Не люблю её вспоминать. Долгое время после встречи с этим изощрённым в пакостях существом мой хвостик нервно вздрагивал. Но время, как известно, лечит. Воспоминание о рыжебородом гноме теперь кажутся мне не более чем пылью на портрете Коперника (давно не протирал, висит высоко, дотянуться сложно).

Но я люблю своих читателей. А потому, откушав двойную порцию яичницы с помидорами и ощутив приятную сытость, приступаю к рассказу.

С чего же начать?

Начну-ка с самого начала. Тот день был самым заурядным и одновременно праздничным. Праздник у меня каждый день. Не жалую скучную жизнь. Я уже успел отметить Новый год, продегустировать новое гвинейское шампанское, которое прислал мне мой брат-моряк, и подумывал, не выйти ли на улицу, подышать воздухом и послушать дворовые сплетни, как вдруг…

…вдруг в мою норку вкатился комок грязного снега. Не просто комок, а идеально слепленный, размером с мой гордый мышиный череп. И вмёрзшей ледышкой в его сердцевину был воткнут крошечный кинжал — булавка с чёрной головкой.

Я замер. Это был не случайный шлепок грязи под ноги прохожего. Это был вызов. Наглый. Самоуверенный.

Подойдя ближе, я разглядел, что к рукоятке булавки привязана записка. Бумага не простая, а обёрточная, из-под дорогого уэльского сыра Gorau Glas. Мой чувствительный нос зачесался от аромата зелёной плесени. Та ещё гадость, но некоторые гурманы без ума от неё. Но кто я такой, чтобы осуждать чужие вкусы?

Надпись выведена уверенным почерком, пахнущим… нет, не клеем. Дубовой корой и холодной сталью.

«Шерлок Маус. Твои услуги больше не требуются. Дело о Потерянном Времени закрыто. Не мешай шестерёнкам ходить. Х.У.»

– ХУ… – произнёс я вслух имя наглеца. Недавно видел подобную аббревиатуру на заборе, только там было три буквы. И что же это за ХУ с горы на мою голову?

Я хорохорился. Юморил. Успокаивал сам себя, хотя сразу же понял, кто скрывается за неприличными инициалами.

Хрум Ушастый. Он знал, что я взялся за дело о Потерянном Времени? Но как? Я никому не говорил! Разве что… вчера нашептал свои догадки дождевому червю Викентию, считая его абсолютно безопасным собеседником. Значит, у Хрума есть уши даже под землёй.

Дело было пустяковое, казалось бы. Старый часовщик, сурок Альберт, жаловался, что каждую ночь из его мастерской на антресолях пропадает ровно один час. Не стрелки сдвигаются, а время буквально исчезает. Просыпается он — и чувствует, что кусочек жизни украден.

Я уже было разгадал схему. Пропажа совпадала с графиком ночных полётов летучей мыши-библиотекаря, по имени Тит Очкарик, который, как я выяснил, коллекционировал тишину. А самая качественная тишина — внутри потерянного времени. Я собирался предъявить Очкарику ультиматум.

Но теперь в игру вступил Хрум. И это меняло всё. Хрум – это не заурядный преступник. Это мозг преступного мира. Настоящий профессор Мориарти. Рано или поздно я должен был столкнуться с ним.

Я вышел на улицу, насторожившись. Воздух был чист и свеж, но в нём висела чужая, твёрдая уверенность. Возле сугроба я нашёл первую улику. Крошечную идеально отполированную шестерёнку. Рядом — вторую. Они вели к водосточной трубе.

«Слишком просто, — подумал я. — Он меня зовёт.»

Под трубой лежала третья шестерёнка и… окровавленный хвостик моего информатора, червяка Викентия. Больше эстетического урона, чем физического (черви регенерируют), но посыл был ясен: «Я знаю твои ходы. Следующий — мой.»

Моя дедукция, обычно чёткая и ясная, начала давать сбой. Шестерёнки пахли мёдом. Зачем гному мёд? Чтобы приманить… пчёл? Нет, пчёлы зимой спят. Чтобы склеить… что?

Я поднял голову. И всё понял.

На фоне бледного зимнего неба, на самом краю крыши, стоял он. Невысокий, приземистый, с рыжей бородой, заправленной за широкий кожаный пояс. Его уши, огромные и мохнатые, как у Чебурашки (да простит меня добрый герой Эдуарда Успенского), казалось, шевелились, улавливая каждый звук в городе. В одной руке гном держал сложный механизм из шестерёнок и проволоки, а другой… другой рукой он пожимал лапку летучей мыши-библиотекарю. Тот виновато тряс седой головой и посверкивал стекляшками очков.

Вот оно что. Он не уничтожал мою версию. Он её покупал. Он вступал в сговор с преступником, чтобы контролировать и его, и меня.

– Маус! – прогремел голос Хрума, густой, как смола. – Оставь часы в покое! Некоторые тайны должны оставаться тайнами!

– Не бывает тайн, которые стоит прятать, Ушастый! – крикнул я в ответ, чувствуя, как дрожь бежит по хвосту. – Особенно украденное время!

– Глупец! – усмехнулся он. – Я не ворую время. Я его… инвестирую!

Он щёлкнул пальцами. Механизм в его руке издал короткий птичий посвист, и с крыши соседнего дома сорвалась и полетела на меня целая стая ворон. Но не живых. А механических, с блестящими стальными клювами.

Это был не просто преступник. Это был инженер хаоса. И он играл со мной в кошки-мышки, будучи при этом гномом.

Я юркнул под крыльцо, слыша, как стальные клювы цокают по асфальту. Вороны были слишком крупные, чтобы достать меня. Сердце стучало, как сумасшедший метроном. Я был в ловушке. Его ловушке.

Хорошо запомнил его глаза. Холодные и острые, как иголки из нержавеющей стали, и умные, как… ну, как у меня. Мы с ним одной крови, в каком-то извращённом смысле. Мы оба видим шестерёнки мира. Только он хочет их остановить, а я – чтобы они вращались правильно.

– Уйди с моей дороги, Шерлок! – расхохотался Хрум. – Иначе умрёшь! От тебя даже хвостика не останется!

В тот день я проиграл. Пришлось отступить. Спасти червяка Викентия, уговорить сурка Альберта смириться с потерей и оставить Хрума в покое. На время.

Но даже в тот момент, прячась и чувствуя себя пигмеем против исполинского врага, я кое-что понял. Он пахнет мёдом и дубом. Мёд — для склеивания шестерёнок. А дуб… дубовые балки. Он обитает где-то рядом со старой мельницей на окраине! Его штаб-квартира там!

– Не нами заведено, – пробормотал я. – Но иногда шестерёнки нужно смазывать не логикой, а хитростью. В следующий раз, Хрум. В следующий раз я буду готов.

Дома я опрокинул в рот остатки гвинейского шампанского и погрозил пальцем пустоте. И моя тень на стене на мгновение показалась мне не мышиной, а гномьей. С большими-пребольшими ушами.

Зажмурившись, я потряс головой, прогоняя наваждение. Тень на стене приняла приличествующий облик – мыша, замершего в напряжённом раздумье. Вновь встречаться с механическими воронами я не торопился, поэтому на время мне предстояло стать невидимкой, а точнее сказать, довериться тому, кто был невидимкой. Ветер – вот самый подходящий агент в этой ситуации. Но кого выбрать из многочисленного семейства атмосферных явлений? Вихрь, ураган и торнадо – эти кандидаты отпали сразу, слишком упрямы и приметны, а торнадо ко всему живёт сейчас в Америке. Бриз и пассат уж слишком прямолинейны в своем простодушии. Буря, никого не хочу обидеть, но это столь экзальтированная особа, что любое доверенное ей предприятие перевернёт с ног на голову. Нет, мне нужны ребята попроще и понадёжней – продувные ветра. Вот кто мне нужен.

Братья-близнецы, они возникают из ниоткуда и уходят в никуда. Одетого в три шубы проймут до костей. Отыщут щель в любой крепкой стене. Они неутомимы, потому что живут беспечно. Играют и веселятся. Правда, конечно, они непредсказуемы. Найти их непросто. Однако, я знаю способ. Достаточно мне оставить дверь распахнутой и приоткрыть форточку окна на противоположной от входа стене, ко мне мгновенно прибегает Сквозняк, их младший брат.

По прохладному дуновению ветерка я узнал его и попросил:

– Не в службу, а в дружбу, малый, смотайся за братьями, мне нужна их помощь.

Сквозняк исчез, не здороваясь и не прощаясь. Но уже в следующую минуту форточка на окне звонко всхлипнула, распахнутая настежь, и ударилась о раму. Занавески зашевелились, задвигались, то надуваясь как корабельные паруса, то закручиваясь в бальном танце, то внезапно опадая. В моей норе зазвякала посуда на полках, со стола слетели страницы недописанных мемуаров, но наконец, малость угомонившись, Продувные ветра запанибратски приветствовали меня. Я почувствовал их решительные объятья, немного поёжился от щекотки и изложил им ту часть нашей истории, с которой вы познакомились выше. Потом я рассказал братьям о миссии, которая им предстояла – найти украденное время.

И они нашли его на склоне оврага у тёмной речки. В песчаной осыпи имелась глубокая нора, вход в пещеру, посреди которой стояла машина, я про себя окрестил её – конвектор времени. Машина была большой и непростой в устройстве, много шестерёнок, приводящих в движение разные блоки, непонятные коромысла и множество других механических деталей. Машина с двух сторон имела раструбы. В один из них Хрум ссыпал часы, минуты и доли секунд, хрупкие как стеклышки. Их поставляли ему типы вроде Очкарика. Машина колдовала над временем, помещённым в её раскрытую пасть, и покорно выдавала обратно упакованным в тюбики. Тюбики появлялись из второго раструба. И, что чрезвычайно важно, они пахли мёдом. Дальше всё просто. Оставалось их инвестировать, как выразился Хрум, или, проще говоря, небескорыстно раздать лентяям и лодырям. Время, смешанное с мёдом, можно было тянуть и размазывать. Из одного часа, украденного у трудяги Альберта, получалось десять тюбиков времени для бездельников. При всей нерасторопной относительности время не терпит небрежного обращения с собой. Это безобразие предстояло прекратить немедленно. И прекращу его я.

– Спасибо, ребята, – тепло и сердечно поблагодарил я братьев. Продувные ветра поочередно толкнули меня в левый и правый бок и без промедления удалились.

Теперь я знал почти всё. Мне уже известны участники и исполнители преступления, и теперь мне было ведомо главное – я знал, где находится лежбище Ушастого негодяя. Нерешённой оставалась проблема – как добраться туда, не привлекая внимания механических ворон со стальными клювами.

Я откинулся в кресле, сложив лапки домиком. Задача была сложной, но не безнадёжной. Всё, что нужно — найти правильный угол атаки. В прямом и переносном смысле.

– Вороны, – размышлял я вслух, обращаясь к портрету Коперника. – Стальные. Значит, их привлекает не запах, как живых, а движение. Что ещё? Блеск! Металлический блеск на солнце! Они реагируют на вспышки света, как быки на красную тряпку!

Эврика! Но как это использовать? Нацепить на себя побольше железа и блестяшек? Самоубийственная идея. Нужно было создать отвлекающий манёвр. И тут мой взгляд упал на пустую бутылку от гвинейского шампанского. Солнце, игравшее на её горлышке, отбросило на стену зайчика.

– Три тысячи дохлых акул! – воскликнул я. – Он самый!

Я вспомнил о своём старом приятеле – Зайчике-Солнечном. Это был не обычный ушастый, а настоящий художник-импрессионист, который использовал осколки стекла, полированный металл и капельки росы, чтобы создавать на стенах и тротуарах свои сиюминутные шедевры. Он был легкомыслен, непостоянен и обожал всё, что блестит.

Найти его было делом техники. Я вышел на самый солнечный участок двора, где на старую черепицу был нацелен лист жести от консервной банки. Зайчик сидел там, с восторгом наблюдая, как его нехитрая установка рисует на стене сарая радужное пятно.

– Зайчик, – сказал я, подходя. – У меня для тебя есть работа. Масштабный проект. Нужно устроить световое шоу на окраине города, у старой мельницы. Использовать всё: стёкла, фольгу, лужицы – всё, что даёт блики.

– О-о-о! – обрадовался Зайчик. – А можно я сделаю гигантского сверкающего павлина?

– Можно даже сверкающего диплодока, друг мой. Главное – чтобы блестело. Как можно сильнее и как можно дольше.

План был прост и гениален. Пока Зайчик будет создавать свой ослепительный перформанс, стальные вороны Хрума переключатся на эту мишень. Их механические мозги не устоят перед таким количеством бликов.

Вечером, когда солнце начало клониться к горизонту, я уже был на позиции. Спрятавшись в корнях старого дуба у мельницы, я наблюдал, как Зайчик приступает к работе. Он был великолепен. Лучи солнца, отражённые от его «инструментов», плясали на стенах мельницы, на земле, на самых верхушках деревьев, создавая ослепительный, постоянно движущийся калейдоскоп.

И тут же с оглушительным карканьем со своих насестов сорвалась стая стальных ворон. Они кинулись к бликам, пытаясь клевать их стальными клювами, безуспешно атакуя солнечных зайчиков. Пока они занимались этой бессмысленной охотой, путь к пещере был свободен.

Я проскользнул внутрь. Пещера была точно такой, как описывали Продувные ветра: в центре стоял тот самый конвектор времени, тихо поскрипывая и позванивая шестерёнками. Рядом, за столом из старого пня, сидел сам Хрум Ушастый. Он с довольным видом раскладывал только что изготовленные тюбики со временем по ящикам, похожим на посылочные.

– Маус! – рыкнул он, увидев меня. Его огромные уши развернулись в мою сторону, как локаторы. – Я же предупреждал!

– И я тебя предупреждал, Ушастый! – откликнулся я, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Время не игрушка! Особенно чужое!

Он с размаху швырнул в меня тяжёлый тюбик. Я увернулся, и тюбик, ударившись о стену, помялся, колпачок слетел с него, а на пол вылилась густая, медово-золотистая субстанция, и в воздухе вдруг возник целый час из жизни сурка Альберта – он мирно посапывал на своей кровати, и пахло овсяным печеньем. Милое, но жалкое зрелище.

– Ты не понимаешь грандиозности моего плана, мышь! – кричал Хрум, хватая со стола монтировку. – Я делаю их счастливыми! Лентяи, бездельники... они получают то, чего хотят – больше времени на ничегонеделание!

– Ты делаешь их ворами, Хрум! Соучастниками! – парировал я, отскакивая за станок. – Ты крадёшь у одного и продаёшь другому! И при этом ещё и накручиваешь цены, как рыночный торговец!

Он замахнулся монтировкой. Удар пришёлся по конвектору. Раздался оглушительный скрежет, шестерёнки посыпались на пол, и все тюбики, загруженные в аппарат, разом лопнули.

И тут произошло нечто невообразимое.

В пещере повисла абсолютная, оглушающая тишина. А потом её заполнил хаос. Освобождённое, ни к чему не привязанное время хлынуло наружу. В воздухе замелькали обрывки вчерашних разговоров, обломки завтрашних снов, смех, который ещё не прозвучал, и вздохи, которые уже забылись. Мы с Хрумом стояли в эпицентре временного шторма, пока вокруг нас проносились призраки секунд, минут и часов.

– Что ты наделал?! – в ужасе прошептал Хрум, и в его глазах я впервые увидел не злобу, а страх.

Вдруг одна из шестерёнок, выскочив из механизма, со звоном покатилась по каменному полу и застряла в трещине между плитами. И всё разом прекратилось. Река времени, найдя новую точку опоры, с облегчением вернулась в свои берега.

Мы стояли и молча смотрели друг на друга посреди разрушенного лабиринта и украденных моментов.

– Убирайся, – тихо сказал Хрум. Его могущество испарилось вместе с дымом от сломанной машины, говорил он медленно и сипло. – Просто убирайся.

– Будь спокоен, я не задержусь, солнце садится, и рандеву с твоими милыми птахами не входит в мои планы, – возразил я с достоинством, – а ты запомни, игры со временем – это не твоё. Мелкие пакости – вот твой конёк!

– Не будь дураком, мышь! Время для того и придумали, чтобы его тратить. И тратят его больше те, у кого его больше. Я простой менеджер, доставляю товар потребителям, а как и откуда он берётся – их не интересует. В следующий раз я построю конвектор помощнее и стану разливать время по трёхлитровым банкам. Ты, Арнольд и другие плюшевые чайники станете бегать и суетливо трястись на отпущенном вам пространстве, рискуя попасть в полное безвременье, а я счастливо буду купаться в бесконечной нирване отобранных у вас минут, дней, столетий. Мне будут принадлежать века, а вам мгновения…

Угроза в словах Ушастого Хрума была слишком серьёзной, чтобы оставлять её безнаказанной. Решение пришло сразу. Ударом ботинка я выбил шестерёнку, застрявшую между плитами, и когда вокруг снова забурлил компот украденного времени, мне оставалось лишь познакомить ушастого противника с искусством самурайской борьбы. Я столкнул Хрума в самый водоворот мельчайших миллисекунд и потом лишь молча наблюдал, как он тонет в зыбкой субстанции, на глазах превращавшейся в блестящее зеркало.

Через четверть часа об это зеркало разбились механические стражи Хрума. Ещё через час я был дома. А через два часа, напившись чая с лимоном, я уже готовил новую главу мемуаров. Признаюсь честно, мне всегда неприятно вспоминать последние угрозы ушастого гнома, я стал строже следить за временем, по вечерам заводя часы, ревниво проверяю, не отстают ли они. Пока всё в порядке – время на часах не стоит. На часах стою я. Ведь я теперь часовой времени!