Звонок, которого ждали

«До отправленья поезда осталось пять минут...»
Таня вытянула ноги, поуютнее устроившись в кресле, и блаженно улыбнулась.
Да! Они едут в путешествие! Наконец-то.
Она мечтала об этом почти с тех самых пор, как Димка родился. Нет, справедливости ради, первый год декрета Таня вообще не задумывалась ни о каких поездках, наслаждаясь долгожданным материнством. Это уже потом, когда стали портиться отношения с мужем, скучно стало в замкнутом пространстве исключительно детских тем и разговоров, постепенно стала вырисовываться мечта об очередном, хотя бы маленьком путешествии – сменить картинку, набраться впечатлений.
Но позволить это себе она смогла лишь спустя несколько лет. Пока Дима ходил в сад, нечего было и думать о том, чтобы отправляться вместе с ним. А оставлять его, пусть даже и всего на несколько дней с бабушкой и дедом, Таня волновалась. И потому, что сын был очень привязан к ней (что и неудивительно – с двух его с половиной лет они жили вдвоем), и потому что ей казалось неправильным обременять родителей, и без того слишком много помогающих ей после развода с Валерой.
Да и с деньгами было не так чтобы уж очень свободно – первые пару лет из-за постоянных больничных зарплата оставляла желать лучшего. Благо, хотя бы алименты бывший муж платил исправно, но при этом пора было обновить хоть немного ремонт в квартире. Слава Богу, квартира у нее есть, иначе жизнь превратилась бы исключительно в монотонную реализацию базовых бытовых потребностей.
В общем, сама себе и сыну Таня пообещала, что первая большая поездка случится перед школой. В этом году Димке исполнилось шесть с половиной, и в начале августа они наконец купили билеты в Питер.
Она мысленно предвкушала прогулки с сыном по набережным, кораблики и каналы, бесконечные эскалаторы и лучшие в мире книжные. Конечно, многие любимые локации отпадают – не пойдешь же с шестилетним ребенком на полдня в музей. Но будет шанс узнать что-то новое: план детских мероприятий они продумали и составили тщательно. Кидбург, которого нет в их родном городе, парки, кафе и много фотографий впереди.
Сколько же удовольствий их ждет в ближайшую неделю!
Ребенок, повосхищавшись необычностью обстановки в поезде, оккупировал-таки верхнюю полку и, перевозбужденный новыми впечатлениями, наконец угомонился, погружаясь в дремоту под непривычные покачивание вагона и перестук колес. Таня обожала ночные поездки в поездах и часто, мучаясь от бессонницы, пыталась представить, как убаюкивает ее железная дорога.
Но сегодня спать пока не хотелось, хотя предстояли полные активной собранности дни. Открыв смартфон, она листала пункты плана в заметках – и вспоминала.

– Девушка, давайте я вам с чемоданом помогу, – прозвучало скорее как утверждение, чем вопрос.
Нет, Таня, конечно, не забыла, какое глубокое в Питере метро. Но по сравнению с Минском здесь явно не хватает пандусов! И ведь, казалось бы, вещей брала по минимуму: поездка-то всего на шесть дней. Но мама, смирившись с тем, что дочь отстояла право путешествовать одна (впервые в жизни), в качестве компенсации проконтролировала Танин гардероб почти по полной: свитерок не забудь, и ветровка в Питере всегда пригодится, ну и платье тоже – вдруг все же в театр билеты купишь, а какое платье с кроссовками, туфельки хотя бы сами легкие.
Вот целый чемодан и получился! Тащи его теперь, Таня, и мучайся.
Хотя Петербург все равно того стоит.
Она чуть повернула голову, оценивая взглядом, от кого исходит предложение о помощи.
Мужчина был лет сорока, приличный, без пафоса (правильно, пафосные мужчины в метро не ездят). Пиджак и джинсы – Таня украдкой посмотрела на ноги: туфли вместо кроссовок, неплохо, – рассердилась на себя, что думает о глупостях, снова подняла глаза, – мужчина смотрел на нее спокойно, без улыбки, выдающей излишнюю заинтересованность. Обычный вежливый дядька, это, как-никак, Северная столица, здесь все воспитанные, не то что в хамоватой и суетливой, вечно спешащей деловой Москве.
– Спасибо, – согласилась наконец девушка, и он легко, без усилий подхватил ее чемодан.
– Впервые у нас? – вежливо поинтересовался неожиданный помощник, пока спускались по эскалатору. Он шагнул на ступеньки первым, поставив чемодан перед собой, но стал, полуобернувшись к Тане. Ростом выше среднего, даже при движении мужчина казался не слишком ниже ее самой.
– Нет, что вы, – улыбнулась девушка, – я много раз в Питере бывала, родители привозили на каникулы. Но сейчас впервые самостоятельно приехала, – не удержалась она от невольного полудетского хвастовства.
– О, так вы бывалая туристка, можно не советовать классический набор достопримечательностей, – доброжелательно усмехнулся неожиданный спутник. – Впрочем, белорусы у нас ориентируются легко.
Таня изумленно раскрыла глаза:
– Как вы догадались, что я из Минска?
– Насчет Минска не знал, а белоруску распознать легко – вы чуть-чуть иначе произносите некоторые звуки.
– А, ну да, дзеканье и цеканье, – кивнула Таня. – но все равно, забавно, что вы так с ходу распознали во мне иностранку
– На какую вы станцию? – он подхватил чемодан с эскалатора.
Таня махнула головой в сторону левой платформы:
– Парнас, конечная.
– Мне в другую сторону, – он, тем не менее, подождал, пока придет Танин поезд – почти сразу же, и минуты не прошло.
Напоследок незнакомец пожелал:
– Что ж, приятного вам отдыха, наслаждайтесь Питером, погоду обещают на этой неделе без дождей.
– Спасибо, – улыбнулась Таня, – и вам хорошего дня. Еще раз спасибо за помощь.
В вагоне ей повезло: свободных мест хватало, она устроилась, придерживая чемодан одной рукой, и еще раз сверилась с картой: гостиница, как обещал сайт, где она бронировала заселение, была в десяти минутах ходьбы от метро.
Эту поездку она, с одной стороны, честно заслужила: как-никак, первый год работы, имеет право организовать отпуск по своему усмотрению. Но куда больше поездка, тем более в любимый со школьных лет город, нужна была, чтобы разобраться в себе и отчасти, наверное, вернуть уверенность или как минимум вспомнить о собственных точках опоры.
Два месяца назад Таня рассталась с Сергеем. И хотя последние полгода было уже очевидно, что идеальная схема «любовь один раз и на всю жизнь» не складывается, девушка все же не хотела расставаться. С ним, Сергеем, или с собственной мечтой о красивых отношениях?
Вначале казалось, они и правда идеально подходят друг другу – студенты соседних факультетов, познакомились, столкнувшись в столовой. Общая компания, сложившаяся легко, как почти все складывается в юности, кино, поездки на Минское море, поцелуи, даже первый секс случился у них романтично и нежно. Таня считала себя счастливой девушкой, беззаботной, влюбленной взаимно и наверняка.
И ведь так все и было.
Почему и куда рассыпались их мечты, о детях (желательно близняшках, чтобы мальчик и девочка сразу, но только ближе к тридцати), лохматой и веселой большой собаке (не могли определиться только с породой – Таня хотела чау-чау, а Сергей склонялся к лабрадору), и, конечно, карьере?
Она мечтала идти в науку (тоже в итоге не сложилось, в магистратуру отменили набор, именно в их год, и пришлось довольствоваться стандартным распределением, благо, с Таниным средним баллом место досталось относительно неплохое и хотя бы в Минске, не пришлось уезжать из дома). Сергей уже на старших курсах подрабатывал, там же остался по распределению и в целом вроде был доволен, хотя и не собирался оставаться в организации после обязательной отработки.
Ждала ли Таня предложения? Наверное, это как минимум было бы логично: они вместе уже три года, знают друг друга, заканчивают одновременно универ – почему нет? Тем более распределение тоже до последнего никто не гарантировал, а мужа и жену в разные города отправлять нельзя, брак стал бы дополнительной страховкой.
Конечно, сейчас никто не торопится к официальным отношениям, и двадцать два – точно не возраст, особенно для парня. И не то чтобы Таня так уж переживала из-за отсутствия кольца, штампа в паспорте и статуса законной супруги.
И все же... Не очень-то приятно отшучиваться в ответ на бестактные вопросы. И ладно бы возрастных родственников, привыкших к традициям (с родственниками, кстати, они тоже были взаимно знакомы, и Сережины родители вполне положительно относились к Тане). Так нет, даже собственные подружки из той самой общей компании все чаще намекали: когда уже гуляем на свадьбе?
Сергея, казалось, эти насмешки не задевали и не трогали. Тане было не очень приятно, пару раз пыталась отшутиться, что сначала хочет побыть свидетельницей у кого-то еще, но потом ситуация начала раздражать.
Заводить разговор первой не хотелось. Но Сергея все устраивало как есть.
Мама не лезла с советами, однако пару раз Таня уловила краем уха их разговоры с отцом, из чего сделала вывод, что родителям тоже не очень-то нравится отсутствие определенности.
На выпускные друг к другу Таня и Сергей ходили вместе: все давно воспринимали их как пару. Летом съездили отдохнуть на море (впервые не с родителями, а как взрослые, вдвоем), а потом началась работа. С одной стороны, ново, любопытно, но рутина достаточно быстро затянула, а точнее, даже не рутина, а отсутствие свободного времени, его почему-то каждую неделю оказывалось гораздо меньше, чем в студенчестве.
За неделю, бывало, они могли встретиться только на выходных.
Жалко? Ну да, хотелось бы все же почаще. Какой выход? Съезжаться, снимать вместе квартиру? С родителями, это они обсуждали еще в самом начале, ни Таня, ни Сергей жить не хотели.
– И сколько вы так будете жить? – спрашивала Танина мама. – Год, три, пять? Сколько денег на аренду потратите? Женились бы, так уж думали что-то о собственном жилье, мы бы помогли, Сережины родители, кредит взяли, как молодая семья, глядишь бы, и построились.
Все было верно, но говорить об этом первой Таня не хотела. Получается, это она должна делать предложение? Очень современно, конечно, но все же иногда хочется старомодности, хаха.
Они вроде и не ссорились, не упрекали друг друга в равнодушии, не избегали встреч. Просто перестали находить на это время.
А потом... Сергей все же завел разговор. Искренний, хотя от этого не менее болезненный. Может, иногда и не нужна такая честность? Таня вполне обошлась бы без его откровений о том, что на работе он встретил другую девушку. Нет, даже не девушку, женщину, чуть старше их (ничего себе, семь лет – это называется «чуть старше», вяло иронизировала про себя Таня). Она в разводе и воспитывает ребенка, но это не так уж важно.
Конечно, гораздо важнее оказалось другое: что их совместные обеды и корпоративы закончились более чем предсказуемо – в одной постели. Один ли раз, Таня не уточняла, хотя весьма сомнительно, что залететь можно с первого же раза, особенно имея опыт (уж точно не меньший, чем ее собственный), да еще и ребенка в придачу.
Так что с Таней... Он замялся, не решаясь или стесняясь все же произнести финальную фразу.
Она помогла сама:
– Ладно, Сереж, не утруждайся дальше, и так сказано все самое важное. Совет вам да любовь, как говорится.
Было больно, очень. И обидно, конечно. Банальное «до слез» не совсем подходило в данном случае, потому что плакала Таня как раз немного. Гуляла по весеннему, полуголому в ожидании молодой листвы и оттого особенно сиротливому парку, и день за днем, раз за разом задавала себе один и тот же вопрос – почему?
Почему это случилось? Что она делала не так?
– Детка, дело не в тебе, – пыталась мягко увещевать мама. – Ты все делала правильно. И не нужно сомневаться ни в своих действиях, ни в самой себе. Это его поступки и его совесть. Ты остаешься такой же, умной, красивой и порядочной.
Мамины слова не очень-то помогали, хотя Таня и отмечала про себя рационально их правоту. Но легче от этого не становилось.
С подружками встречаться и тем более обсуждать происходящее она не хотела. Наверное, кто-то искренне посочувствовал бы, но ей не нужно было их сопереживание сейчас, как не нужно было любопытство раньше.
Спасала от переживаний по-настоящему только работа. За последнюю четверть Таня не раз ловила себя на мысли, что, заходя в школу, она словно оживает, отмерзает, отстраняется от того, что засело в ней внутри – не в сердце, которое почему-то считают главным органом, ответственным за любовь, а в районе солнечного сплетения: там теперь застрял огромный, причиняющий почти физический дискомфорт камень – ни выплюнуть, ни проглотить.
Пятиклашки тормошили ее своими бесконечными «ТатьянСанна, а мне оценку в дневник не поставили, а Ковалев подножки всем ставит на переменах, а посмотрите, какие мы сырники на трудах испекли, хотите один, угощайтесь, ТатьянСанна, а когда мы на экскурсию снова поедем?..». Восьмой "А" не хотел писать сочинение по «устаревшему морально» "Онегину", и пришлось вести их в два (!) театра на две интерпретации – классическую оперную и современную драматическую, чтобы в итоге все же сравнивали и рассуждали, права ли была Татьяна.
Конечно, права!
Вот в этой школьной суете и внерабочей тоске как-то закончился ее первый учебный год. Впрочем, на работе он закончился как раз неплохо: девочка под руководством Татьяны Александровны, «молодого, но многообещающего педагога», как было сформулировано на итоговом педсовете, успешно выступила на городском конкурсе, восьмиклассники написали итоговые контрольные без двоек и пересдач, а пятый «Б», где Тане поручили классное руководство, на линейке задарил цветами и искренними сожалениями о том, что целое лето не будет с нею видеться. «Мы вам сувениры из поездок привезем, обязательно, – пообещали девочки. – Вы же тоже по нам будете скучать?!»
Да, впереди было два месяца летнего отпуска, и непонятно чем эти месяцы занять. Дача, конечно, но не станешь же все лето на даче сидеть, особенно когда дожди, как в июне, зарядят на две недели. Театры тоже уходят в отпуск. Отоспаться – да, приятно, но надолго такого «развлечения» не хватит.
Питер ей приснился, точнее, приснился Эрмитаж – зал, в котором она почему-то никогда не была, хотя, казалось бы, все самое любопытное для себя уже изучила во время почти ежегодных поездок с родителями. Впрочем, можно ли до конца узнать Эрмитаж? Да и весь этот прекрасный, удивительный, неожиданный город.
В который, кстати, с Сергеем она ни разу не ездили.
Вот и прекрасно, прогулки не будут омрачаться лишними воспоминаниями.
Таня забронировала гостиницу, купила билеты и поставила родителей перед фактом.
Мама, конечно, волновалась: «Что ты будешь делать там одна, почему было не подождать нас с папой, поехали бы вместе», – но солидарность с Таней проявил как раз отец, остановив взволнованный монолог жены:
– Все правильно ты решила, Таня. Езжай. Отвлекись от мыслей, переключись на красоту, обнови впечатления. Этот город скучать тебе не позволит, да и переживать будет некогда. Не забудь мне что-нибудь зенитовское поискать, – отец был давним, с собственных школьных лет, фанатом футбольного клуба.
«Папа был прав, – подъезжая к нужной станции, подумала про себя Таня, – в этом городе невозможно чувствовать себя несчастной. Разложу вещи, в душ – и вперед. Надо какое-нибудь кафе для завтраков поблизости сразу присмотреть», – после утреннего чая в поезде она успела проголодаться.

Пока искал место для парковки, Максим несколько раз успел пожалеть, что поехал в центр на машине.
Сейчас он не так уж часто садился за руль. До работы проще – и однозначно быстрее – было добираться на метро, особенно когда новая станция открылась в десяти минутах от их новостройки.
Питер дался им нелегко, но ни он, ни Алина не жалели о принятом решении. Да, можно было оставаться дома, наверняка карьера складывалась бы у него удачнее, сейчас бы уже, глядишь, подполковника получил. Но ему было тесно в родной Самаре, и, несмотря на остальные нынешние разногласия с женой, за то, что Алина поддержала его в желании уехать, он был благодарен.
Учеба в академии оказалась интересна, но время на нее приходилось делить параллельно со службой, подработкой и каким-никаким вниманием семье. Впрочем, за последние лет пять они стали скорее какой-то номинальной юридической единицей, и если бы не Коля и общая квартира, ипотека за которую еще не выплачена до конца, кто знает, что случилось бы с их браком – созданным в свое время по крепкой школьной первой любви.
Справедливости ради, винить только жену Максим не считал справедливым. Она тоже устала: от съемных квартир, постоянных переездов, от отсутствия уюта, от невозможности жить размеренной и спокойной женской жизнью за мужем, не боясь с самого начала, что его заберут в Чечню, а она останется молодой соломенной, а то и настоящей вдовой, с ребенком на руках.
К тому моменту, когда они наконец въехали в первую собственную квартиру – двушку в спальном питерском районе, Алина выдохлась. Ей уже было неинтересно, по наблюдениям Максима, заниматься обычной суетой с выбором мебели и посуды. Да еще неудачная беременность...
Все вместе сказалось на их отчуждении друг от друга, а его прошлогоднее решение уйти все же из армии и начать работу в компании переводов еще больше усилило их разлом. Военная специальность Максима после суворовского, командного училища связи и академии неожиданно вырулила его на необходимость вспомнить и подтянуть английский, а сейчас, оказалось, это востребовано не меньше, чем непосредственные офицерские знания и навыки.
Тем не менее, он сам и сейчас не был окончательно доволен тем, как к сорока годам складывается его профессиональная жизнь. Но в предлагаемых обстоятельствах, как говорится...
Жалел ли Максим об уходе из армии? Бывших офицеров не бывает? Как сказать, видимо. Отец вряд ли одобрил бы его выбор. Но и он принимал не все поступки – или проступки – отца.
Правильнее было оставаться с погонами?..
Его раздражали, угнетали эти постоянные внутренние споры с самим собой. В кои-то веки он выбрался в центр, уже который раз обещает Кольке купить зенитовский шарф к началу сезона, и хотя до начала сезона еще два месяца, Максим просто хочет иметь законное оправдание позднему приходу домой. В последнее время этого хотелось все чаще, но не каждый же вечер отговариваться допнагрузкой на работе.
Иногда, не так уж часто, он тем не менее испытывал потребность просто пройтись по Невскому, даже в час пик, в любую погоду, пусть под мелким моросящим дождем или ощущая ветер в спину – чтобы прочувствовать заново, ради чего он круто поменял свою жизнь, жизнь жены и ребенка десять лет назад. И вдохновиться снова этим серым, чопорным, не таким уж добрым городом, который он любил, несмотря ни на что.
Расплатившись, мужчина взглянул на часы: минут сорок прогуляется, заодно поток машин, глядишь, рассосется слегка.
Максим взялся за ручку, но дверь неожиданно открылась раньше, чем он успел ее толкнуть.
– Ой, здравствуйте, неожиданно! – воскликнула девушка.
Та самая девушка, которой он позавчера помогал поднести чемодан в метро. Не очень высокая, не очень худенькая, темно-русые волосы сегодня заколоты, а не распущены, одета иначе, но он тоже ее сразу узнал.
– Добрый вечер, – машинально ответил Максим. – Действительно, забавное совпадение.
– Я за сувенирами для папы зашла, – пояснила девчонка, хотя он ни о чем еще не спрашивал. – Он у меня фанат «Зенита» еще со школьных времен. Вы тоже?
– Нет, не я – сын, – пояснил Максим. – Вот, – покрутил он в руках пакет с фирменной надписью, – давно обещал подарок.
– А может, вы и мне что-нибудь посоветуете? Не хочется домой очередной брелок или кружку тащить, – она взглянула на него чуть снизу, и как будто бы чуть искоса, но в этом не было и тени кокетства или желания завлечь – только искренний интерес к теме вопроса.
И тем не менее, он уловил собственное импульсивное, нерациональное, примитивное, но такое очевидное желание – быть завлеченным. Впервые за многие годы сиюсекундно и честно признался в этом сам себе.

– Мама, какой пончик тебе понравился больше всего? – Димка наконец отодвинул от себя тарелку, перепачканная сахарной пудрой мордашка сияла довольной улыбкой.
– В этом городе говорят не «пончики», а «пышки», – машинально поправила Таня. – Самая вкусная оказалась с вишневым джемом.
Они заказали почти десяток разных, и делились друг с другом кусочками и комментариями, чтобы попробовать все сразу.
В эту пышечную, одну из самых давних в Питере, оставшуюся еще чуть ли не с советских времен и известную как раз коренным жителям или как минимум тем, кто с ними хорош знаком, ее впервые привел Максим, почти пятнадцать лет назад. Тогда, после их неожиданной встречи в магазине «Зенита» на Невском.
Почему он решил продолжить знакомство? Таня никогда не спрашивала напрямую. По юности, в самом начале ей, наивной, казалось, это было простое желание поделиться городом и его красотой с ней, чужестранкой.
Потом, когда они перешли из романтики прогулок в настоящую близость, она, пытаясь предугадать, а что дальше, искала объяснения в собственной открытости и неустойчивости, уязвимости в сам момент их первой встречи. Она приехала в любимый с детства город, чтобы успокоиться и прийти в себя после печального окончания первой любви – а в итоге оказалась в еще более сложных отношениях, в конце концов ставших мучительными. Наверное, для них обоих, хотя тогда ей думалось, что страдала только она: влюбиться в женатого мужчину, чуть ли не вдвое старше себя, в другом городе.
– Чем ты только думаешь, Таня? – она до сих пор не могла забыть мамин изумленный возглас, когда наконец решилась рассказать о том, куда стала так часто срываться на выходные, почему так резко выросли телефонные счета и зачем так много времени она проводит за ноутбуком в вечной переписке.
Думала ли она? Она скорее чувствовала – каждый день, который начинался и заканчивался нежными сообщениями, за сотни километров соединяющими их прочнее, чем общий быт и штамп в паспорте.
По крайней мере, так казалось ей тогда.
Он не скрывал ни своего брака, ни причин, по которым не хотел и не планировал его заканчивать.
Причина была одна, ее звали Коля, и было ему тогда лет тринадцать. Самый сложный возраст – впрочем, так ли это, Тане еще предстоит узнать.
Тогда она, в общем, верила Максиму. И в том, что дело не в жене, хотя ее тоже жалко и благодарность и уважение нельзя вычеркнуть просто потому что закончилась страсть. И в том – особенно в том, что он рассказывал о собственном детстве, изредка вспоминая, как сам переживал родительский развод – и не хочет, чтобы сын повторил его опыт.
– Если бы отец не ушел от мамы, я бы, может, и военным не стал в итоге. Суворовское выбрал, и чтобы ей легче с деньгами пришлось, и чтобы она не чувствовала себя обязанной только воспитывать меня, забыв о собственной молодости, – разоткровенничался Максим в один из вечеров в тихой псковской гостинице, где они останавливались несколько раз – на полпути между родными городами.
Таня приезжала на поезде, он забирал ее на машине, прямо с перрона, с цветами и поцелуями, и два, а если повезет с расписанием, то и три с половиной дня они проводили вместе. Нет, не только в уюте и бесстыдстве широкой двуспальной кровати отеля. Они часто ездили по окрестностям, пушкинским местам, а в самом Пскове Таня и сейчас бы легко провела экскурсию, так много в свое время они гуляли по старинным тихим улочкам в центре, любуясь массивной устойчивостью Крома, необычного на фоне остальных древних кремлей русской окраины.
В Смоленске и Новгороде они тоже успели побывать за те почти четыре года, что длился их полутайный, полувиртуальный, полуиллюзорный роман.
Хотела ли она продолжения? В конце уже почти нет. Романтика дорог должна переходить в устойчивость общего быта, а штамп в паспорте – это не только рутина повседневности, а еще и гарантия общего будущего. В котором есть не только переписки украдкой, а общие планы, ожидания и пусть даже конфликты порой, но все это – настоящее.
Да, за те четыре года она прошла – пробежала – длинный и непростой марафон. У кого-то, возможно, наращивание жизненного опыта происходило медленнее и безопаснее, как у подружек, выходивших замуж, беременевших, рожавших одна за другой как раз в то время, когда Таня любила Максима.
А может, она любила его и потом?
Время от времени она вспоминала и сейчас – ту себя, какой была рядом с ним. Но поначалу, когда Максим, сам, деликатно, но решительно поставил точку в их отношениях, ей было очень сложно. При всем понимании разумности и правильности его решения.
– Тебе нужно думать о собственном будущем, девочка моя, – он ласково, как маленькую, погладил ее по голове. Хотелось уткнуться ему же в плечо и поплакать о том, что ее обидели. Кто? Судьба, разъединившая их по рождению на полтора десятка лет? Пока она еще в школе только разбиралась с задачками по физике, ему уже нужна была семья.
Впрочем, что за бессмыслица рассуждать о том, как могли бы они встретиться, если бы не родились за тысячи километров друг от друга, если бы он не женился так рано, если бы...
– Сослагательное наклонение существует только в грамматике, – любила повторять когда-то Танина школьная учительница, – частица «бы» для счастливой жизни противопоказана.
Впрочем, телефон у него не менялся на протяжении многих лет после их расставания. Первые годы Таня позволяла себе слабость поздравить с днем рождения, Новым годом и 23 февраля.
Сам он писал – не звонил никогда – только в ее день рождения. Выражая надежду, что у нее все хорошо. Таня, как правило, благодарила коротко и в подробности не вдавалась. Сначала было слишком больно «переключать регистры» – она не понимала, какой тон выбирать для общения с человеком, бывшим настолько близким, что казалось, обо всем или почти обо всем вы думаете одинаково, любите одинаковую музыку, чай с лимоном и Питер больше, чем Москву – а ставшим посторонним.
Хотя, справедливости ради, он ведь и был чужим с самого начала. Чужим мужем, отцом не ее ребенка.
О собственном замужестве, как и о разводе, Таня не сообщала. В очередной из дней рождения, получив заветное смс, сообщила – тоже без эмоций, констатируя факт – что родила сына, назвали Димой, и теперь у нее есть самый главный мужчина на свете.
Он ответил на следующий день. «Поздравляю!!!» (Три восклицательных знака она запомнила именно потому, что такие знаки препинания не были Максиму свойственны, тем более в письменной речи). «Счастья тебе, сынишке, семье. Ты будешь замечательной мамой!»
Насчет «замечательной» Таня не была уверена спустя семь лет:  замечательные мамы, наверное, не разводятся с папами. Но жены из нее и вовсе не получилось, на то что хорошей, а в общем-то никакой. Она не умела поддерживать карьерные амбиции мужа, как было озвучено им в суде, на разделяла его жизненных ценностей и вообще – как там говорится в стандартной фразе, звучащей в сотнях заявлений от обиженных друг на друга супругов – не сошлись характерами.
Хорошо, что поняли это раньше, чем Димка начал понимать, что такое обычная семья. Разъехались Таня с Сергеем, когда сыну исполнилось полтора, развелись официально через год.
То время, в отличие от истории с Максимом, она вспоминать не любила, не хотела. Не потому что было больно самой. Тяжело и стыдно было перед сыном. Впрочем, Дима особо не задавал вопросов, то ли не придавая значения тому, что они живут лишь вдвоем с мамой – в детском саду таких неформатных семей хватало, – то ли не сильно скучая по отцу и общению с ним.
После развода первые пару лет тот исправно пытался приезжать на выходные, хотя бы раз в месяц, потом интервалы становились все длиннее, и сейчас, к школе все свелось к посещениям по праздникам.
Димка особо и не спрашивал, где папа. Таня, пытаясь понять, какое место занимает отец в его картине мира, постоянно подчеркивала, что тот любит, скучает, но много работает и поэтому не всегда успевает заехать.
Отчасти так и было, Валера любил строить карьеру, отдавался процессу увлеченно. Может быть, впрочем, сейчас уже появились и другие факторы, отдаляющие его от Димки, – этим Таня не интересовалась.
Она только очень надеялась, что сын растет в ощущении безопасности и любви. Не только благодаря ей, но и в огромной степени поддержке родителей. Бабушка и дед души не чаяли в малыше.
Так что в итоге все сложилось не так уж плохо.
А могло ли быть иначе?
Это тоже вопрос из разряда про частицу «бы».

Казалось бы, прошел уже почти месяц, но Николай так и не привык, не осознал толком нелепую мысль – отца больше нет.
Не то чтобы он, как ребенок, отказывался верить в то, что не нравится лично ему: закрыл глаза – и этого не существует.
Самое парадоксальное, они ведь не так и часто созванивались, виделись, разговаривали в последнее время. С тех пор как Николай ушел жить самостоятельно, он появлялся в родительской квартире в основном по выходным, да и то не каждую неделю.
И вот, поди ты, ему не хватало молчаливого отцовского присутствия –не столько, может, конкретного человека, сколько фигуры-образа, опоры.
Мама гораздо более гибкая в сравнении с отцом. Она всегда предпочитала избежать столкновения, а не вступать в конфликт.
Николай помнил, как мать закрывала глаза на многие его собственные подростковые выверты, отчасти справедливо предполагая, что зигзаги вроде ранних сигарет или свиданий с неподходящей девочкой закончатся, а мир в семье окажется дороже сотрясаний воздуха от громких фраз при отсутствии конкретных решительных действий.
Точно так же она делала вид, что не замечает отцовского романа.
Было ли их несколько, Николай не был уверен.
Но ту историю запомнил.
Ему тогда уже было лет четырнадцать, может, пятнадцать, когда, в общем-то, собственные любовные интересы начинают становиться точно гораздо важнее, чем личная жизнь родителей – какая может вообще быть личная жизнь в сорок лет, почти старость?
И тем не менее, странно было бы не замечать отцовские «командировки» по разу в месяц, максимум полтора, и бесконечные переписки (звонков, правда, Коля не подслушал ни разу). Наверное, отцу думалось, что это выглядело тайно, но Николаю так не казалось. Как реагировала на все это мать, он предпочитал не задумываться.
Однажды, правда, он почти набрался смелости задать прямой вопрос, мол, пап, если ты любишь кого-то другого, а не маму, почему не скажешь об этом честно нам всем.
И все же Николай не решился.
С родным своим дедом по отцу он, как оказалось в итоге, даже не был знаком. Жизнь в Питере, вдали от большинства родственников и с маминой, и с папиной стороны, не располагала к совместным праздникам, частым визитам в гости, каникулам под присмотром любящих бабушек-дедушек. Нет, конечно, летом стабильно недели три они все вместе проводили на родине у родителей. Там, кстати, папиных тайных действий становилось на порядок меньше. Но в целом это было автономное от старшего поколения существование.
Тем не менее, бабушка и дедушка мамины всегда были ближе и как-то теплее, что ли. Да и останавливались, приезжая на Волгу, Коля с родителями почти всегда у них. Только после окончания школы, и то почти случайно, нечаянно Николай узнал, что бабушка Люда, папина мать, оказывается, замужем второй раз, и дед Сергей папе не отец, а отчим.
– А где твой родной папа? – сорвалось тогда с языка у Коли, и по тому, как резко отцовское лицо стало замкнутым, даже он, восемнадцатилетний, понял тогда, что наступил на больное.
– У него другая семья, давно, мы почти не общаемся.
Сын не рискнул задавать вопросы дальше.
Интернет и соцсети могут дать ответы почти на все; по крайней мере, поиски любого человека не такая уж проблема, особенно для людей с аналитическим складом ума и мало-мальским знанием компьютера. После нескольких дней поисков Коля вычислил – не деда, нет, тот, очевидно, не пользовался активно соцсетями. Но по всей вероятности это был папин младший, сводный брат. И хотя возраст и место жительства были полукосвенными аргументами, внешнее сходство почти не оставляло сомнений, что они родственники.
Профиль был не закрытый, Коля побродил по чужой страничке, выудил несколько фоток, в том числе каких-то юбилеев, наверняка с родными, попытался идентифицировать на них потенциального деда, а потом что-то, он уж и забыл сейчас, что именно, может, приближающаяся сессия, или вопрос с военной кафедрой или стажировкой, или очередная девушка, отвлекло его внимание, и тема эта как-то утратила актуальность. Ну, не общаются они, и что тут особенного. Отец непохоже, чтобы сильно этим тяготился, а ему, Коле, больше всех надо, что ли?
Уже потом, спустя несколько лет, обдумывая среди прочих свои общежизненные наблюдения, в том числе за родительской семейной жизнью, Николай сложил два и два, и понял, что, видимо, именно это плюс мамина способность не замечать неудобных вещей остановили в свое время отца от развода.
Впрочем, к тому времени, когда он это осознал, отцовский роман, видимо, остался уже в прошлом. По крайней мере, командировки точно закончились – резко, буквально одномоментно.
Николай, пожалуй, и не вспоминал бы эту тему, не всплывала она вновь и вновь в его сознании этот последний месяц – хотя правильнее сказать, первый месяц жизни без отца, – если бы не слова, сказанные тем почти в самом конце.
О том, что у папы инфаркт, ему сообщила мама, конечно – позвонила поздно вечером, уже почти ночью.
– Нет, сейчас не надо, не приезжай, он все равно в реанимации, туда не пускают, – голос у матери был такой, словно инфаркт случился не у отца, а у нее самой.
Он, конечно, приехал сразу же, хотя действительно, до утра в реанимационную палату не пустили ни его, ни маму.
Утром врач предупредил:
– Две минуты, не больше.
Они тихонько зашли вместе.
Отец лежал, опутанный проводами и трубками, рядом мирно жужжал монитор, выписывающий синусоиду сердечного ритма, за окном почти не слышен был гул большого города.
– Максим, все будет хорошо, – прошептала, подавшись вперед, мама.
Отец погладил ее руку, ту, что с обручальным кольцом. Николай, пожалуй, никогда не видел маму без этого кольца, она вообще его не снимала. Наверное, оно уже почти приросло, вросло в ее палец.
– Пап, что тебе нужно? Врачи расскажут, мы все привезем, организуем, – Коля тоже старался говорить негромко, но все равно молодой мужской голос звучал слишком гулко в безликой, полумертвящей пустоте палаты. – Ты только держись, не пугай нас так больше, слышишь?
– Но пасаран, – их забытый девиз из детства всплыл сейчас, одновременно вдохновляюще и не очень уместно, но Николай увидел подобие улыбки на усталом, побледневшем лице отца. Это было их кодовое слово: когда во дворе дрались с мальчишками, когда слишком много плохих отметок накапливалось к концу четверти, когда в девятом классе после первого поцелуя и трех месяцев свиданий ветреная Марина решила расстаться с одноклассником Колькой ради парня из выпускного 11 Б.
Отец говорил волшебную фразу, и она работала безотказно. Если не через неделю, то через месяц – но рано или поздно всегда.
Дверь приоткрылась, в палату заглянула медсестричка:
– Посетители, вам пора.
Теперь уже мама погладила отца по щеке. Николай, уходя, легонько сжал отцовские пальцы – и почувствовал ответное движение. Отец чуть потянул его за рукав. И когда Коля наклонился, чтобы услышать папину просьбу, Максим прошептал:
– Сообщи Тане. Потом.
Он умер через два дня, еще до перевода в обычную палату.
– Тромбы, к сожалению, являются распространенным осложнением, – поясняя причину, врач постукивал карандашом по кожаному переплету дорогого ежедневника, казавшегося инородным телом среди остальных бумаг на столе. Эта деталь почему-то врезалась в сознание Николая гораздо сильнее, чем выражение лица хирурга или даже его интонации.
– Этот инфаркт был не первым. Несколько лет назад, – врач перевел глаза на монитор, подсматривая, чтобы не ошибиться, имя-отчество пациента, – Максим Сергеевич перенес микроинфаркт, видимо, без обращения в организации здравоохранения. Но последствия, конечно, оказали влияние на общее состояние сердечно-сосудистой системы. Мне очень жаль.
– Спасибо, доктор, – мама встала первой.

Прошел почти месяц, а Коля так и не решил, как быть с отцовской просьбой. Включать детектива, ковыряться в почте, контактах телефона, запароленных папках, ему казалось оскорбительным для папиной памяти. Хотел ли он вообще встречаться с этой Таней, знакомиться, поддерживать какой-то непонятно-вежливый разговор, представляясь сыном Максима Сергеевича, прежде чем сообщить ей о том, что отца больше нет? Кто она вообще такая, откуда, сколько ей лет? Почему папа хотел, чтобы Коля все же дал ей знать? И как ему все-таки ее теперь вычислить? В открытой личной информации отца он не нашел намеков ни на какую незнакомую Татьяну.
Но телефон, с маминого позволения, Николай все же забрал. Особо не углубляясь в содержание, он пару раз полистал обычную галерею снимков, закрыл вопросы по мобильной оплате услуг, помониторил в телеграме папки.
Рад в три дня ставил гаджет на подзарядку. Просто так. В конце концов, сорок дней душа еще здесь. Хотя религиозностью в их семье никто не отличался, элементарные православные идеи где-то в сознании, точнее, на подкорке были укоренены. Впрочем, о грехах отца Николай старался не думать – опять же, как говорится, не суди, да не судим будешь. Пусть об этом, если хочет, рассуждает мать. Ей, конечно, он ничего не сказал, зачем лишние волнения сейчас?
Сообщение пришло на тридцать восьмой день.
Коля об этом и догадываться на мог, но именно в таком возрасте, в тридцать восемь из прожитых пятидесяти трех, его отец встретил эту самую, запретную свою любовь.
«Привет. Я наконец в Питере. Если сможешь, хотела бы встретиться».
Вместо подписи стояла буква Т. Номер, кажется, был не местный – точно, Николай посмотрел код в поиске: Беларусь.
Он помедлил, решая, как лучше поступить, ответить смс-кой или все же перезвонить.
Нажал на значок вызова. Через три гудка в трубке раздалось:
– Привет! Спасибо, что ответил сразу же.
Голос был приятный, теплый, почти грудной, хотя и сложно понять, какому возрасту принадлежащий. Да, голоса обычно легче всего пробуждают – или запутывают – воображение.
Приветствие прозвучало так, будто женщина не в другом конце города, а сидит рядом с ним. Интонация, как показалось Николаю в первые несколько секунд, была такой, будто она сказала очередную фразу в длинном, непрекращающемся, постоянном диалоге. Так можно ответить кому-то очень близкому, на одной волне, когда вы разговаривали буквально утром перед выходом на работу и вот сейчас созвонились снова – уточнить, что купить в магазине к ужину.
Впрочем, анализировать подробно у него пока не было времени и возможности, нужно собраться и отвечать.
– Татьяна? – он уловил на том конце провода секундное замешательство – наверняка подумала, что все же получилась ошибка с номером. – Меня зовут Николай.

Ноябрь 2025 г.