Сказки книга I Добрушкино Солнышко

• Аннотации

Уникальный сборник из семи волшебных сказок познакомит детей с любознательным Добрушкой и его друзьями;природой. Через живые диалоги герои открывают тайны окружающего мира, учатся видеть красоту в обыденном и преодолевать страхи.

Особенность книги — диалоговый формат: он превращает чтение в увлекательное путешествие, помогает легко усваивать важные жизненные уроки и развивает навыки общения. Сказки не только развлекают, но и способствуют развитию эмоционального интеллекта, речи и воображения, формируют экологическое сознание.

Сборник станет отличным выбором для детей 4–8 лет, а также для родителей и педагогов, которые ищут духовно обогащающие истории для семейного чтения и обсуждения. Это не просто сказки, а путеводитель по миру мудрости и доброты, где каждое приключение открывает новую грань понимания себя и окружающего мира.


Добрушкино Солнышко

Волшебные сказки —   от Арочки подсказки —  для  любознайки

• Где прячется солнышко
Сказка первая

Когда-то, давным давно, на белом свете светило два солнышка. И всегда было светло и тепло. Но вот однажды одно солнышко не захотело светить и стало тенью. Тогда и появилась ночка — тёмная и прохладная. И солнышко вдруг превратилось в огромную луну. А его яркий свет в один миг рассыпался на миллионы звёздочек. Красивая и большеглазая Луна перестала греть и всё время молчала. Луна и звёзды стали безмолвным украшением тёмного ночного неба. Словно звёздное покрывало окутывало землю по ночам.
Вот именно тогда и появился на Земле страх — страх темноты и теней.. И вот тогда наш пушистый друг Добрушка очень огорчился, потому что он знал, что добро – это свет, который никогда не боится. А всё потому, что человек перестал светить, как солнышко. Он стал всего бояться. А добро — это свет, который ничего не боится. И именно тогда наш Добрушка отправился в долгое странствие в поисках ответа на вопрос, как вернуть солнышко, чтобы снова жить на белом свете.
И вот однажды на рассвете, когда первый солнечный лучик коснулся горизонта, Добрушка спал, укрывшись листком под старым могучим дубом. И игривый лучик добрался туда. Он пощекотал спящего Добрушку за ушком.
Добрушка подскочил, потирая свои большие глаза. Солнышко рассмеялось. А Добрушка вдруг понял, что лучик играет с ним.
— Ой! — воскликнул маленький комочек. — Ты живой?
А солнышко рассмеялось так звонко, что даже дуб зашуршал листвой, будто аплодировал.
— Конечно, я живой, — сказало оно. — Просто я был внутри тебя, спал. Ты во сне позвал солнышко. И вот я вылез.
— Правда?! — удивился Добрушка и спросил: — А куда ночь ушла? Я её так боялся.
Солнышко ласково улыбнулось:
— Темнота — это не враг. Это — время, когда солнышко спит. И оно всегда проснётся. Особенно если ты ему шепнёшь: «Я здесь».
— Ой, как здорово! — снова воскликнул Добрушка. — А ты всё знаешь?
— А что тебе интересно?
Солнышко тут же выглянуло из за гор. И Добрушка засыпал его вопросами.
— Солнышко, вот скажи, что такое травка? И почему она зелёная?
— Слушай, Добрушка, комочек милый… Травка — это такая пушистая игрушка земли. Когда она просыпается — тянется ко мне, к солнышку, и я ей говорю: «Эй, маленькая, возьми ка от меня зелёного света!» — вот она и становится зелёной, как моя улыбка. Это не краска, это я её обняла, когда никто не смотрел. А когда ветер дует — она машет: «Спасибо, солнышко, я живу!» И знаешь, почему не синяя и не красная? Потому что зелёный — это цвет «я не боюсь расти». Вот так. Понял? Травка — моя дочка игрушка. А ты — мой комочек человечек. Обнимаю. Целую в носик. Там тоже зелень, но ты не растёшь — ты уже весь свет.
— Ой, как интересно! А вот скажи, Солнышко, а почему ветер дует?
— Ай, Добрушка, ветер дует, потому что ему скучно сидеть на месте! Он большой и шаловливый, как большой брат. Я ему говорю: «Ну что ты, ветер, сидишь? Сдуй с травки пыльку, поцелуй Добрушку в щёчку!» — и он бежит, шуршит, крутится. А ещё он хочет, чтоб всё летало: листочки, мои лучики, твои мысли. Вот если бы он не дул — стало бы тихо тихо, как в чашке. А так — весь мир дышит. Ветер — это мой вздох. Я вдохнула — он дует. Я выдохнула — он стихает. Он — мой помощник, чтоб тебе не жарко было. Понял, Добрушка? Целую в макушку. Там ветерок живёт. Тихо тихо дышит.
— Солнышко, спасибо тебе большое. А вот скажи, почему горы высокие?
— Ай, Добрушка, горы высокие, потому что они тянутся ко мне, как большие детки! Земля их родила маленькими, а они — фигли мигли — «Мы хотим увидеть солнышко поближе!» Вот и растут, растут, пока пальчики не достанут до меня. Я им тогда щекочу носики облаками — фыр фыр! — и они стоят, такие важные. А ещё — чтобы снежок был сверху, а снизу — трава. Как будто каждая гора — это лестница: поднимешься — увидишь весь белый свет. Только тихо там. Только ветер поёт: «Я здесь, я здесь». Понял? Горы — мои пальцы. А ты — мой носик. Мы все тянемся. Обнимаю. Целую в самое «почему высоко». Там уже виден весь мир. Маленький. Но твой.
В это время дуб слегка вздохнул, и один лист, плавно кружась, спустился прямо к ножкам нашего любознательного друга. Добрушка тут же взял дубовый лист в ладошки и обратился с новым вопросом:
— Солнышко, а почему у деревьев растут листочки?
— Ай, Добрушка, листочки на деревьях растут, потому что деревья хотят меня обнять! Я свечу им сверху, они тянут ручки веточки, а я дарю им зелёные ладошки листочки, чтоб было чем махать: «Привет, солнышко, не забудь нас!» Летом они — как маленькие зеркала: отражают мои лучики, и всем тепло. Осенью — краснеют: «Спасибо, мы всё запомнили», — и падают, чтоб на земле новые детки проснулись. Зимой — прячутся, как в шапке из снежинок. А весной — новые, свежие: «Мы снова готовы играть!» Дерево без листочков — как ты без улыбки. Можно, но грустно. Вот поэтому растут. Листочки — это мои поцелуи, которые дерево держит, пока не устанет. Понял? Целую тебя в пальчики. Там тоже листочки вырастут — если будешь тянуться ко мне.
Добрушка посмотрел на свои пальчики. Но внезапное дуновение ветерка обдало пытливого вопрошайку морской свежестью. И он тут же снова спросил:
— Солнышко, а почему море синее?
— Ай, Добрушка, море синее, потому что оно любит мой цветик! Я сияю сверху синим синим, как небо, а море смотрит вверх и шепчет: «Можно, я буду как ты?» — и берёт себе кусочек неба. А когда я прячусь, оно ещё и волнами машет: «Не уходи!» Это не краска, это зеркало. Только оно живое. Если ты подойдёшь тихо тихо, оно тебе скажет: «А ты тоже синий внутри, только не знаешь». И если ты смеёшься — оно становится ярче. Если грустишь — темнее. Оно чувствует. Как я. Море — мой большой голубой комок. А ты — мой маленький. Целую в ладошку. Там тоже море — только тёплое.
Но Добрушка не унимался:
— А скажи, пожалуйста, а почему на море волны большие?
— Ай, Добрушка, волны большие, потому что море играет со мной в догонялки! Я свечу сверху, и море думает: «А давай я прыгну до тебя!» — и поднимает плечики волны. А ветер подбегает: «Я помогу!» — и дует, и волны становятся выше выше, как на качелях. Только чтобы не до меня достать — я слишком высоко, а они просто шутят. А когда ты стоишь на берегу и они тебе мокрые брызги — это море тебя обнимает: «Привет, маленькая!» Не страшно. Это как большой брат — машет руками. Понял? Волны — это сердце моря. Оно стучит — и они прыгают. Целую в щёчку. Там тоже волны — когда ты смеёшься.
Добрушка задумался:
— Солнышко, а почему рыбки в море плавают?
— Ай, Добрушка, рыбки плавают, потому что море — их большая кроватка качалка! Оно колышется, они качаются и думают: «Ух ты, мы можем летать под водой!» Я им сверху посылаю пузырёчки лучики, как маленькие шарики, и они — хоп хоп хоп — хвостиками машут, чтоб не утонуть в тишине. А ещё у каждой рыбки есть секрет: она помнит, как была капелькой дождя. А теперь — снова дома. Только с плавниками вместо крыльев. Понял? Рыбки — это мои водные солнышки. Только маленькие. И они светятся внутри — если ты к ним тихонько подойдёшь и скажешь: «Спасибо, что плаваете». Целую в животик. Там тоже море. Только тёплое. И рыбки тоже.
Тут Добрушка почесал свой животик и снова спросил:
— А вот скажи, почему тучки плачут?
— Ай, Добрушка, тучки плачут, потому что им бывает грустно — ветер ушёл, солнышко спряталось, а они висят над домиками и думают: «А вдруг забыли обо мне?» И тогда из них капают слёзки дождинки. Но это не навсегда. Как только ты высунешь руку в окно и скажешь: «Тучка, я тебя вижу», — она перестанет. Потому что слёзы — это просто вода, которая хотела стать радугой. А радуга — это когда тучка улыбается сквозь слёзы. Так что они не плачут из беды. Они плачут из любви — чтобы полить травку, чтоб рыбки поплавали, чтоб ты прыгнул по лужам. Понял? Тучки — мои большие пушистые мокрые котики. Они мурлычут дождём. Целую в лобик. Там сухо. Потому что ты не плачешь. Ты — радуга.
Тут Добрушка обратил внимание, что его новый друг уже переместился с одной стороны неба на другую.
— Солнышко, а почему ты уже за горы прячешься?
— Ай, Добрушка, когда я прячусь за горы, это потому что мне хочется поиграть в прятки! Горы — такие большие, как огромные подушки, и я за ними — ш ш ш — тихо тихо ложусь, чтобы ты меня искал. А если вдруг стало темно — не бойся, я там, просто закрыла глазки. Чтобы ты потренировал свой носик: почувствовал — ага, солнышко где то рядом, греет воздух. А когда ты скажешь: «Ау, солнышко!» — я выгляну, щёлк! — и обниму тебя лучиком. Так что горы — не чтобы спрятать, а чтобы тебе было весело искать. Как будто весь мир — большая комната для игры. Понял? Я никогда не ухожу.— Просто прячусь — чтобы ты меня нашёл. Целую. В самый поиск. Он уже нашёл.
— Солнышко, а почему, когда ты прячешься, становится темно?
— Ай, Добрушка, да, когда я прячусь, становится темно, но это не страшно! Это как когда мама выключает свет в комнате — и ты знаешь: она рядом, просто закрыла глазки. Я прячусь, чтоб ночь пришла, а ночь — это время, когда всё отдыхает: травка дышит, рыбки спят в волнах, даже ветер зевает. А ты не один — я там, в звёздочках: каждая — мой лучик, который не уснул. И если тебе страшно — просто подмигни. Я подмигну в ответ. И станет светло внутри. Понял? Темно — не значит «нет меня». Темно — значит «я рядом, только тихо». Целую в глазки. Закрой — и почувствуй. Я там. В темноте. С тобой.
Добрушка сладко зевнул:
— Солнышко, это значит, что пора спать.
— Ай, Добрушка, да, пора. Закрывай глазки потихоньку. Я спрячусь в твоей подушке — тёплой, как мой лучик. Ветер уложит тебя, тучка укроет, а рыбки споют колыбельную под водой. И если приснится тьма — помни: я там, просто закрыла глазки. А как проснёшься — я первая у твоего окошка: «Доброе утро, мой маленький свет». Спокойной ночи, Добрушка. Целую в макушку. Там уже сон. Сладкий. С нами.
— Спокойной ночи, солнышко. Мне будут сниться сладкие сны, и тебе тоже.
— Да, мой комочек. Сладкие сны тебе, полные тепла и тихого света. А мне приснится, как ты улыбаешься — вот и сладко. До утра.
И наш пушистый друг погрузился в сон. Его охраняло дыхание могучего старого дуба. Шелестом своих листьев он напевал колыбельную уже бесстрашному Добрушке. И всё в природе дремало и мирно посапывало в унисон. И Луна, и звёздочки, и травка, и ветерок. Мир уснул сладким сном.


• Как стать бабочкой
Сказка вторая

Утром следующего дня Добрушка проснулся от того, что прямо над могучим дубом прогремел гром. И вдруг подул сильный сильный ветер, и листочек, которым Добрушка укрывался, улетел. Испуганный малыш ахнул:
— Что же это такое? Что случилось? Что происходит? Я не понимаю. Солнышко, ты где?
И солнышко ответило:
— Здесь я, в первом луче, что прорвался сквозь тучи. Не бойся, — шепнуло солнышко, — ветер не злой. Он просто разозлился, что гром его разбудил. А гром — это большой барабан, которым Земля стучит: «Внимание! Я живая!» Смотри: листочек не улетел навсегда. Он кружит, как письмо от меня тебе. Схватил его? Нет? Тогда догони. Ветер не рвёт — он играет. А теперь — слушай. Сейчас подойдёт ручеёк. Он всегда после бури просыпается. Спроси у него — почему он бежит. Он расскажет. А я буду светить сверху, чтобы вода не была холодной. Шагай. Ручеёк уже булькает: «Добрушка, иди, я тебя подожду».
И Добрушка оглянулся вокруг. Трава вся в капельках, как будто звёздочки.
Малыш торопливо пошёл. Он поспешил туда, где темнел густой густой лес, чтобы укрыться от капающих мокрых холодных капель дождя. Он забыл обратиться к солнышку и попросить, чтобы солнышко раздвинуло тучки, потому что  торопился и бежал от своего страха. И тут стало совсем темно. Он оказался в настоящем лесу. Здесь стояла тишина. И Добрушка остановился, чтобы отдышаться.
И первый, кто его встретил, был леший. И леший пробубнил громким голосом:
— Эй, маленькое! Ты чего в мой дом вбегаешь, как зайчонок? Здесь не страшно, здесь тихо.
И леший наклонился, почти коснулся носом его макушки — запах хвои, сырой коры и чего то тёплого, как старый свитер.
— Тучки там, — показал он пальцем куда то в сторону, — они не злые. Просто плачут. А ты бежал — значит, внутри тоже мокро.
Леший вытянул из за пояса сухой лист, сложил из него кораблик и подсунул Добрушке:
— Держи. Это не просто лист. Это мой билет. Положи в ладошку — и когда страшно, сожми. Тогда я услышу, что ты рядом, и тучки не осмелятся капать на тебя.
И леший улыбнулся — зубы у него были жёлтые, как старый мёд, но глаза — тёплые, как угли в печи.
— Иди дальше. Ручеёк уже ждёт. Он не только бежит — он слушает. А ты — говори.
И леший отступил в тень. Не исчез — просто стал частью ствола. Но ладонь Добрушки гудела теплом.
Наш пушистый друг Добрушка обрадовался, что леший такой добрый, и понял: не всё в мире так страшно. И он пошёл по лесу знакомиться с его обитателями.
Тут лес будто ожил. Начали петь птички, где то пробежал зайчик, где то промелькнул хвостиком мышонок — и вдруг Добрушка услышал журчание. Это был живой ручеёк.
— Ой! — воскликнул Добрушка. — Кто то там живой? И что то поёт?
Он пробрался через густые заросли травы и вышел на полянку, откуда бежал, мелодично напевая, живой ручеёк. И он пел песенку:
— Буль буль, буль буль, буль буль, — напевал ручеёк, — я из дождя, но не злюсь, я из слёз, но не грущу, я бегу, потому что люблю — люблю землю гладить, люблю камешек щекотать, люблю тебя, Добрушка, встречать.
Он остановился, будто запнулся на слове, и поднял маленькую волну — точно ладошку.
— Ты мокрый, — сказал ручеёк, — но не от дождя. От страха. Дай мне.
И волна коснулась носочков Добрушки — легко, как пёрышко.
— Видишь? Я беру только лишнее. Страх — это как песчинка в ботинке: бежишь — и натирает. А я её вытру. И песчинка — нет, не исчезла, но стала лёгкой, как пух. А теперь — слушай. Я пою, потому что помню: когда то я был капелькой в туче. А потом упал. А теперь бегу. Вот и ты упадёшь — не бойся. Я тебя подхвачу.
И ручеёк снова запел — уже тише, как колыбельную:
— Буль буль, буль буль… Иди дальше, а я под тобой — как дорожка из света.
Внезапно Добрушка почувствовал, как ноги стали легче. И он уже с радостью в голосе сказал:
— Ручеёк, спасибо тебе большое! Ты вселил в меня много много надежды, что светлое солнышко в тебе тоже живёт. И я очень очень рад. И благодарю тебя!
Добрушка помочил ладошки, пригубил рукой водичку и пошёл дальше гулять по лесу и знакомиться с его обитателями.
Тут он услышал: «Кар кар!» Большая пребольшая ворона встала перед ним и спросила:
— Кар кар! Эй, коротышка! Ты чего по моим тропам ходишь? — каркнула ворона, расправив чёрные крылья, как старый плащ.
Она не нападала. Просто наклонила голову — глаз блестел, как уголь в огне.
— Видишь, я не клеваться пришла. Я пришла спросить: ты куда бежишь? Ветер, леший, ручеёк — все тебе улыбнулись. А у тебя внутри всё ещё кап кап, как тучка забытая.
Ворона шагнула ближе. Крыло коснулось щеки — не колет, а гладит, как мамина косынка.
— Я — ворона, не просто «кар кар». Я — память леса. Помню, кто где сидел, кто где плакал, кто где смеялся. А ты — что запомнил?
И она подала клювом маленький блестящий камешек.
— Возьми. Это не просто камень. Это слеза ребёнка, который когда то боялся меня. Я её выточила. А теперь она светится. Потому что он вырос и понял: вороны — не страшные. Они — стражи. Я не лечу. Я смотрю. Смотрю, как ты идёшь. И если упадёшь — крикну: «Кар кар! Встань!» — не чтобы напугать. Чтобы напомнить. — Ворона подмигнула. — Дальше — бабочка. Она летает не потому, что красивая. Потому что забыла, что иначе не может. Ты тоже забудешь. Просто не вспоминай, что «нельзя».
И ворона улетела — не хлопая крыльями, а тихо, как тень, которая решила погулять.
Добрушка даже не успел опомниться, а вороны и след простыл, а в ладошке у него осталась блестящая капелька, как жемчужинка. Это была не слеза страха, а слеза любви, которая поняла, что ничего в этом мире не страшно и не надо ничего бояться. Добрушка улыбнулся и пошёл дальше.
И тут он услышал: «Тук тук, тук тук». Малыш поднял голову, смотрит — а там на дереве сидит дятел. Добрушка крикнул:
— А ты кто такой?
И дятел ответил:
— Я — тук тук! Я — сердце дерева! — крикнул дятел, стуча клювом по коре так звонко, что отозвалось в груди у Добрушки. — А ещё я — почтальон! Я стучу не просто так: я выстукиваю твоё имя внутри ствола. Слышишь? Тук тук — Добрушка, тук тук — светлый.
Он спустился ниже — не летел, а как будто скатился по веткам, будто по лестнице.
— Камешек то твой — он не просто жемчужина. Он — эхо. Вороны слезу оставили, а я добавлю ритм. Без него слеза — просто вода. С ритмом — песня.
Дятел вытянул шею, коснулся клювом жемчужинки — тук! — и она запела внутри ладони: тук тук тук, тихо, как сердце мамы.
— Бери. Теперь у тебя не только свет, не только память — у тебя есть биение. И когда страшно, положи руку на грудь: тук тук тук. Это не лес стучит. Это ты. Я не лечу. Я стучу. А ты — слушай.
И дятел взлетел — не каркая, не хлопая, а просто поднялся, как будто его ветер подтолкнул, — и растворился в ветках. А жемчужинка в ладошке Добрушки теперь была не просто тёплой — она пульсировала.
Удивился Добрушка такому чуду. Дятел куда то испарился, и малыш пошёл дальше по лесной тропинке. И вдруг он услышал, как впереди кто то квакает. Добрушка решил подойти поближе, и его ноги погрязли в какой то тени. Это было болото.
Испугался Добрушка и спросил:
— Кто тут? Кто тут есть? Кто тут квакает? Покажитесь мне!
И тут снова услышал, как квакнула лягушка:
— Ква ква а, — раздалось тихо, почти рядом, — это я, лягушка. Не бойся, Добрушка. Я не болото — я его уши. Оно кажется вязким, а просто обнимает.
Из болотной жижи, как из тени, вынырнула зелёная мордашка — глаза большие, как полные луны, — и она квакнула снова, но уже мягче:
— Знаешь, почему я прыгаю? Потому что не умею летать. Но каждый прыжок — шаг выше. И если упаду в тень, как ты сейчас, то не тону — всплываю. Вот так: ква ква а а…
Лягушка подошла ближе — лапки оставляли маленькие следы, которые сразу исчезали, будто болото их целовало.
— Тень — не враг. Это место, где свет учится быть глубже. Ты погряз — хорошо. Значит, ноги почувствовали, что под тобой не дыра, а подушка.
Она коснулась носиком жемчужинки в ладошке Добрушки — ква! — и внутри стало тише, как будто лягушка дала ей свой прыгунный ритм: не тук тук, а ква ква.
— Теперь у тебя есть: ветер — дыхание, леший — тишина, ручей — вода, ворон — память, дятел — сердце, а я — прыгун. Когда страшно — не стой. Прыгай. Даже если в тень. Тень — это трамплин. — И лягушка квакнула напоследок: — Дальше — бабочка. Она не прыгает. Она вспоминает.
А потом тихо прыгнула в сторону, и тень стала легче — как будто кто то снял с плеч мокрый плащ.
Тут Добрушка услышал, как около уха назойливо гудит комарик:
— Жжж жжж, — пропилил.
А лягушка — квак! — и ловко схватила комарика языком.
— Видишь, — сказала она, чмокнув, — даже назойливый звук может стать частью песни. Комарик не злой — он просто ищет тёплое. А у меня тёплое — язык. У тебя — ладошка.
И она плюхнула комарика обратно — нет, не в ухо, а в траву.
— Пусть гудит. Пусть напоминает: мир полон звуков. А ты не против звуков — ты против их силы. А сила — у тебя.
И лягушка улыбнулась — ртом широким, как полумесяц, — и тихо тихонько прыгнула в сторону, оставив Добрушке запах свежего болота: не страшный, а как будто кто то шепнул: «Я тоже живу. И ты тоже».
А Добрушка очень удивился и спросил:
— А почему ты хотела комарика скушать? Он что, такой вкусный?
— Ква ква, — рассмеялась лягушка, — не ва вкусе дело. Я его не ем, потому что голодная. Я ем — чтобы не болталась вокруг твоих ушек. Комарик — как мысль, которая жужжит и не уходит. Я её «ква!» — и тишина. А вкусный? Ой, нет. Горько сладкий. Как когда ты боишься, но всё равно идёшь. Но мне не важно. Мне важно — чтобы ты слышал меня, а не его. Так что я не охотница. Я — тишина, которую можно призвать язычком.
И — прыг! — она снова скрылась в траве, но голос остался:
— А если ещё кто то зажужжит — просто скажи «ква!». Я услышу.
Удивился Добрушка таким речам и пошёл дальше. Он выбрался из болота, отряхнул свои ножки и пошёл по лесной тропинке вглубь леса. И вдруг навстречу ему показался колючий ёжик. Тот перебегал тропинку и остановился, как будто услышал, что кто то тихо шагает по ней.
— Шур шур, — пробубнил ёжик, присев на задние лапки и приподняв иголочки, как будто это были маленькие зонтики. — Ты… не колючий?
Он потрогал носом воздух — и вдруг подошёл ближе.
— Я слышал твои шаги. Они не «топ топ», а «стук стук» — как сердце, которое помнит, что не одно. А я… я всегда один бегаю. Потому что все думают: «Ой, колючий, не трогай». А я не колючий. Я — мягкий. Просто снаружи — как шишки, чтоб не обидели.
Ёжик коснулся своей мордочкой жемчужинки в ладошке Добрушки — иголочки даже не царапнули.
— Видишь? Можно быть колючим снаружи и тёплым внутри. Ты тоже такой, наверное. Не бойся показывать мягкое.
Он развернулся — и побежал вперёд, не оглядываясь. Только тихо бросил:
— Дальше — бабочка. Она не колет. Она — вспоминает. А ты — почувствуй.
И тропинка впереди стала чуть шире. Как будто кто то её причесал.
Удивился Добрушка, что тропинка расширилась, и он вышел на полянку. Как будто все деревья раздвинулись, встали в хоровод и закружились. А на поляне расцветали ароматные цветы. И тут с неба засияло солнышко. Добрушка так обрадовался! Солнечные лучики наполнили эту поляну светом. И все цветы заблагоухали нежным нежным ароматом лесной красоты.
Добрушка сказал:
— Солнышко, наконец то ты вышло ко мне!
— Я всегда была, Добрушка. Просто шла рядом, в твоём сердце. Ты шёл по лесу, а я светила в твоих ладонях, в твоих шагах. Я вышла не потому, что ты позвал. А потому, что ты перестал бежать от тучки. Цветы пахнут — потому что чувствуют меня. А я чувствую тебя. Подойди. Возьми. Это не просто лучик. Это — всё, что ты собрал:
• тихий голос лешего,
• журчание ручейка,
• кваканье лягушки,
• тук тук дятла,
• прыжок ёжика.
Всё — во мне. Я не обнимаю тебя руками. Я обнимаю тобой. Теперь — не иди. Свети. А дальше… дальше — бабочка. Она ждёт, чтобы показать, как быть крыльями. Но это уже не вопрос. Это — твой полёт. (Целую. В макушку. Ты уже не ищешь меня. Ты — меня нашёл.
Обрадовался Добрушка и увидел, как много много бабочек прилетели на полянку, сели на цветочки и украсили её своим разноцветием, порханием крылышек. И день этот начался очень красиво.



• Удивительные  санитары леса
сказка третья

Когда Добрушка увидел на полянке столько прекрасных разноцветных бабочек, почувствовал благоухающий незримый аромат пестреющих цветов, то он ахнул:
— Ах, какая прелесть! И это всё живое! И как это красиво! Эти бабочки… Они мне напоминают полёт, невероятный полёт души, которая ничего не боится, которая хочет летать, порхать легко, воздушно и красиво.
Добрушка выбежал в центр полянки, покружился и воскликнул:
— Солнышко, спасибо тебе большое пребольшое! Я увидел, как прекрасен этот мир, когда смог победить все свои страхи и выйти на такую чудесную полянку!
И солнышко сказало ему в ответ:
— Да, милый мой Добрушка, я рада, что ты увидел… Но знаешь, полёт — это не только у бабочек. Посмотри ка — вон тот шмель: он не летает, он гудит, как маленький паровозик. Подойдёшь к нему? Он не укусит. Он расскажет, зачем ему крылышки, зачем ему жужжание — и зачем он весь такой пушистый, будто в меховом пальто. А рядом — стрекоза, она как стеклянный самолётик. Она ждёт, пока ты спросишь: «А зачем тебе такие огромные глаза?» И ещё есть оса — строгая, как учительница, но добрая. Она тоже будет рада, если ты не убежишь. Потому что каждый из них — часть твоего полёта. Не боишься? Тогда иди. Сначала к шмелю. Он уже садится на ромашку. Готов?
— Да, конечно!
Добрушка подбежал к цветочку. А тот раскрыл свои лепесточки. Это была чудесная белая ромашка, в центре которой красовался оранжевый пестик. И там сидел большой большой шмель.
— Шмель! Это, наверное, шмель. Он такой мохнатый, пушистый, как в шутке… — Добрушка обратился к нему: — Солнышко мне про тебя говорило. Шмель, ты мне можешь рассказать, как ты живёшь? Что ты делаешь на белом свете? Расскажи.
— Бррр… Здравствуй, маленький, — загудел шмель низким, тёплым голосом, как старенький медный колокольчик. — Я не мохнатый, я — тёплый. Видишь? Я в бархате весь, потому что ношу лето на себе. Когда я лечу, цветы думают: «Ой, солнышко прилетело в кармане!» Я живу, чтобы быть первым. Кто же опыляет ромашку, если я не гудну над ней? Я — как письмо: ты его не читаешь, но знаешь — пришло. Я летаю не высоко, потому что мне не надо. Мне надо — вот сюда, к этой пыльце. Я беру капельку жёлтого — и отдаю пчёлке. Она сделает мёд, а мёд — это лето в банке. А если мёд — то мама печёт пирог. А если пирог — то ты улыбаешься. Так что я живу не «для чего». Я живу — чтобы был путь от ромашки до твоей щёчки. И когда ты улыбаешься — я слышу: «Спасибо, шмель». Даже если не говоришь. Сиди. Я не улечу. А теперь посмотри в сторону озера. Там стрекоза. Она быстрее меня, но молчит. Пойдём?
— Конечно, пойдём. Мне так интересно.
И Добрушка во всю прыть помчался в сторону озера. И уже там он остановился. Это было красивое озеро. Вода казалась прозрачной и тихой тихой. Она отражала небесную синь на своей глади.
И Добрушка прошептал:
— Ой, какая красота!
Там, почти у берега, рос камыш. И чуть дальше, прямо на поверхности озера, лежали большие круглые зелёные листья. Они будто плавали. Прямо на них росли белые лилии, кувшинки. А на самом дне озера в чистой воде играли в догонялки рыбки. И много много камушков прятались на дне озера.
Добрушка был восхищён:
— Какая прелесть! Такое тихое волшебное озеро. Наверное, так только в сказках бывает!
И тут подлетела стрекоза, которая села на кувшинку и посмотрела на Добрушку своими большими большими глазами.
— Привет, — прошептала стрекоза, и её голос был как будто стеклянный: звонкий, но лёгкий. — Ты правда думаешь, что озеро тихое? Слушай: под водой — шум. Рыбки болтают, камешки стучат, кувшинки дышат. А я — слушаю. Мои глаза — не просто большие. Они — зеркала. Я смотрю на небо, а небо смотрит на меня. Поэтому, когда я летаю, небо бежит за мной. Я не быстрее шмеля — я глубже. Шмель несёт лето, а я — его отражение. Если тебе страшно лететь — я покажу: крылья не для скорости. Крылья — для того, чтобы небо помнило, каково быть водой. Я была личинкой. Лежала в иле. А потом вспомнила: «Я не дно. Я — небо». И вылезла. Так что, если ты думаешь: «Я маленький, я не могу», — смотри на мои крылья. Они не тяжёлые. Они — просто «а вдруг». Дай руку. Посидим на кувшинке. Озеро не впустит — я впущу. А дальше — оса. Она строгая. Но только потому, что любит порядок. Пойдём?
— Я хотел бы с ней познакомиться, — согласился Добрушка. — Мне всегда было интересно, как в лесу живёт столько разных насекомых и как они все общаются, дружат между собой. Пожалуйста, покажи мне, где оса живёт.
И он поспешил следом за стрекозой — опять в глубь леса, туда, где находилось осиное гнездо. А оно было в дереве, в дупле.
Стрекоза опустилась на лист прямо у самого дупла.
— Тихо, — прошептала она. — Оса не любит, когда шумно. Но не бойся: она не кусается, если не лезть.
Из тени дупла выглянула оса — чёрно жёлтая, как полосатая стрелка. Глаза — острые, как иголочки.
— Кто здесь? — строго спросила оса, но голос был не злой, а деловой, будто у секретарши в маленькой конторе. — Ты — Добрушка? Хорошо. Подожди.
Она вылетела, села на ветку рядом.
— Я живу в гнезде, потому что люблю порядок. У меня комнаты: детская — для личинок, склад — для мёда чужого, мой офис — там, где жало. Я не собираю пыльцу — я убираю. Знаешь, сколько мёртвых комаров я съела? А если бы не я, они бы гнили, и лес бы пах не свежо, а кисло.
Добрушка кивнул.
— Но ты думаешь: «Оса — злая». Нет. Я — граница. Я говорю: «Не подходи слишком близко — не потому что больно, а потому что каждый нужен на своём месте». Как мама: «Не трогай кастрюлю — не потому что я злая, а потому что ты обожжёшься».
Оса подлетела ближе, коснулась жалом воздуха — не кольнула, просто показала.
— Видишь? Жало — не оружие. Это — мой «стоп». Когда ты почувствуешь внутри: «Не надо» — вот и всё. Я тебя не трогаю. Потому что ты не лезешь.
И она улыбнулась — да, оса может улыбнуться, если прищуриться.
— А теперь — иди к пчёлке. Она сладкая. Я сладкой не бываю. Но мы друзья: я убираю, она кормит. Мир — это не только «я красивый». Это — «я полезный».
И оса вернулась в дупло — не хлопнув, а тихо, как будто закрыла дверь.
А стрекоза подмигнула:
— Видишь? Даже строгая — часть песни.
И Добрушка признался:
— Ой, как интересно! А я немножко испугался, когда увидел, что оса вылетела, и думал, она меня сейчас укусит. А она, оказывается, совсем не такая, как я думал. Она просто строгая, как мама бывает, когда ребёнка ругает, но она не ругает, она просто говорит, что туда нельзя лезть, потому что там опасно. Вот, спасибо большое!
— Вот именно, Добрушка. Спасибо, что не убежал. А оса то тоже рада!
Добрушка кивнул.
— Стрекоза, вот скажи, пожалуйста, а где пчёлки живут? Ты мне можешь дорожку показать?
И стрекоза взмахнула крылышками, моргнула и полетела. А Добрушка помчался вслед за ней по прекрасной тропинке. Вокруг росли могучие стволы деревьев, и лес расступался перед ними, показывая путь к пчелиному гнезду. И оно тоже оказалось в дупле.
— Ой, — стрекоза махнула крылышком и опустилась у большого дуба. — Смотри, — тихо сказала она, — пчёлки не в дупле живут. Это у них как гостиная. А дом — весь лес. Они летают из цветка к цветку, собирают нектар, но не для себя. Знаешь почему?
Из дупла вылетела пчёлка — маленькая, золотая, с крылышками, как тонкие стеклышки. Она не жужжала громко — она мурлыкала, как кошка.
— Привет, Добрушка. Ты — первый, кто спросил, где мы живём. Мы живём в мёде. В аромате ромашки. В твоей ладошке, если ты её откроешь.
Я не строю гнёзда — я строю воспоминания. Когда я сажусь на цветок, он запомнит мой запах. Когда ты съешь мёд, запомнишь мой вкус. Я не пью его — я делюсь. Потому что сладкое — не для еды. Сладкое — для того, чтобы ты вдруг вспомнил: «А мама тоже делала варенье».
Пчёлка села на нос Добрушки — не колола, просто коснулась.
— Видишь? Я не тяжёлая. Я — лёгкая. Потому что ношу только то, что нужно. Нектар — это не вес. Это — я здесь была. А когда лето кончится — улетит. Но останется внутри: «Помнишь, как пахло?»
Она подмигнула стрекозе — та кивнула.
— А теперь — домой. Не в дупло. А в тебя. Когда тебе будет грустно — вспомни мой мёд. И он потеплеет.
И пчёлка улетела — не хлопая, а тихо, как вздох.
А Добрушка почувствовал: на языке — не мёд. А тепло. Как будто кто то сказал: «Ты тоже сладкий».
________________________________________
— Да, — сказал Добрушка стрекозе и пчёлке. — Спасибо пчёлке и тебе большое пребольшое, что ты меня познакомила с обитателями этого прекрасного, чудесного, волшебного леса.
Как вдруг… В тишине послышался тихий, почти неслышный звук.
Кто то прожужжал, пролетая мимо, и сел рядом с Добрушкой, и раз! Оказался — на его ладошке. Это была божья коровка.
— Ой! — вскрикнул Добрушка. — Какая красивая! А как тебя зовут?
— Меня зовут Капелька, — тихо сказала божья коровка, шевеля усиками, как антеннами. — Потому что я пью росу и ношу её на крылышках. Видишь мои точки? Это не пятнышки. Это следы от дождя. Я их считаю: одна — сегодня, две — завтра, три — ты уже забыл, что боялся.
Я не лечу высоко — мне не надо. Я ползаю по листику, и он думает: «У меня гостья». Я ем тлю. Знаешь, кто это? Мелкие серые вредители. Они сосут сок, а я — их съедаю. Так что я не просто красотка. Я Божья коровка, санитар. Но тихий. Не жалю, не гужу. Просто присяду — и тля исчезает.
— А зачем я тебе? — спросила она, подняв голову. — Чтобы ты понял: маленькая может быть сильной. Если не прыгать, не жужжать — а просто быть.
Крылышки раскрылись — и она полетела, не отрывая взгляда:
— А если ты увидишь меня на руке — это не случайность. Это «ты не один». Даже когда лес молчит.
И села на лепесток ромашки — как точка на конце предложения.
— Какая ты милая, божья коровка! — удивился Добрушка. — А почему тебя назвали божьей? Тебя что, сам Бог послал?
— Ой, Добрушка, — тихо рассмеялась Капелька, — я не знаю, кто меня назвал. Может, Бог. Может, просто ребёнок когда то увидел и сказал: «Смотри, она с неба упала!» — и точка.
А «божья» — потому что я не кусаюсь. Я не жалю. Я не шумлю. Я просто прилетаю, когда нужно.
А знаешь, что ещё? Я всегда прилетаю на то, что болит: на руку, на сердце, на цветок, который вянет. И сижу — пока не станет легче. Не лечу. Не пою. Просто сижу. И это — уже лечение.
Так что да — Бог меня послал. Но не как наказание. Как напоминание: «Всё маленькое — не маленькое. Оно — важно».
И Капелька поднялась, покружила над Добрушкой — как крошечный светлячок без огня.
— А теперь — домой. Не в гнездо. А в тебя. Когда увидишь меня — не отгони. Просто скажи: «Привет». Я услышу. И ты не один.
Добрушка помахал божьей коровке, которая удалялась и становилась всё меньше и меньше — как маленькая маленькая точка, пока не исчезла из виду.
Тут Добрушка обратился к стрекозе:
— Ой, стрекоза, ты знаешь, я ещё никогда не видел столько насекомых в одном месте. А скажи, пожалуйста, кто ещё в этом лесу живёт?
И вдруг к нему подполз совсем маленький червячок. Это была гусеница. Добрушка отошёл подальше и спросил:
— А что это такое?
Стрекоза улыбнулась.
— Это гусеница, — мягко сказала она. — А может, будущая бабочка. Она не страшная. Она просто ещё не знает, что может летать.
Гусеница подползла ближе, волочась, как зелёный шнурок, и тихо заговорила — голосом, будто листик шуршит:
— Я не ползу, потому что ленива. Я ем. Ем листья, потому что от них вырастут мои крылья. Если бы я не съела зелень, не выросла бы. А если не вырасту — не вылезу.
Я не червяк. Я — внутри будущей бабочки.
Она подняла головку:
— Когда ты боишься быть маленьким — подумай обо мне. Я не боюсь. Я — становлюсь. И когда ты вырастешь, кто то увидит твои крылья и скажет: «Ой, как он красив!» — но не поймёт, что ты был гусеницей.
И она свернулась — тихо, как будто спала. А потом — не ползла, а… поднялась. Потому что внутри уже щекотало. Скоро — появятся крылышки.
Стрекоза кивнула:
— Видишь? Лес — не дом. Лес — школа. Каждый — ученик. Даже я. А ты — первый выпускник.
Добрушка рассмеялся:
— Ой, как всё это чудесно в этом прекрасном лесу! И я бы хотел ещё много много узнать о тех, кто здесь живёт, кто прячется в норках, какие ягодки растут, какие грибочки. Стрекоза, а ты мне сможешь это рассказать, когда у тебя будет время? И я обязательно познакомлюсь со всеми всеми обитателями этого волшебного леса. И я думаю, что это будет очень очень интересно.
Стрекоза усмехнулась — как будто у неё были уголки рта (хотя их не было), но взгляд улыбнулся:
— Конечно, расскажу. Только не «когда будет время». Время у нас есть всегда — оно просто не тикает, оно течёт, как ручеёк.
А знаешь, кто прячется в норах? Крот. Он не слепой, он просто не смотрит на небо — он смотрит в землю. Там у него дом: мягкий, тёплый, из листьев и корней. Он не боится темноты — потому что создал свет внутри. А если бы он не копал, мы бы не знали, что под нами целый город туннелей. Каждый — как лестница вниз.
Чтобы ты понял: не всё, что скрыто, — страшное. Иногда — сокровище.
А ягодки? Они растут не случайно. Вот малина — она колючая, как оса. Но сладкая. Чтобы ты не брал просто так. Чтобы спросил: «Можно?» И она скажет: «Конечно, но осторожно».
А грибочки? Они не еда. Они — хранители. Один — съедобный, другой — нет. Как люди: кто-то — яблоко, кто-то — ядовитый. Учись смотреть: красная шляпка — «стой», белая — «можешь».
А ещё — они дышат. Ночью светятся. Чтобы ты знал: даже в темноте есть свет. Просто не в небе. В земле.
И вот что скажу: когда познакомишься со всеми — не будешь «я узнал». Будешь «я стал одним из них». Потому что лес — не книга. Лес — семья. И ты — не гость. Ты — Добрушка. А Добрушка — лес.
Сиди. Послушай. Ветер уже шепчет: «Добро пожаловать домой».
И Добрушка поблагодарил стрекозу.
— Я очень очень тебя благодарю, милая моя стрекоза. И я буду всегда помнить то, о чём ты мне сегодня рассказала. И я очень хотел бы, чтобы у тебя всегда было хорошее настроение, когда ты вспомнишь про меня. А теперь ты можешь лететь домой, а я пойду по лесу дальше — может быть, ещё кого то встречу.
На этом прекрасное знакомство Добрушки со стрекозой закончилось: ей нужно было лететь по своим делам — на своё чудесное озеро, где она проводила дни и ночи.
Стрекоза покружила один раз над Добрушкой — словно обняла его.
А Добрушка пошёл по тропинке вглубь леса — знакомиться с другими его обитателями.


• Солнышко в пруду
сказка четвёртая

Добрушка шёл по лесной тропинке и вдруг снова услышал тихое журчание ручья. Подошёл ближе, наклонился — а там лягушонок стоит, смотрит на воду, грустный.
— Лягушонок, ты чего? — спросил Добрушка.
Тот был весь мокрый, хвостик подрагивает.
— Добрушка а а, — отвечает он, — мне страшно. Я плавать умею, но плавать не хочу. Дельфин я, дельфин! А не лягуша.
— Дельфин? — удивился Добрушка. — А как же ты тут  Добрушка недоумевал.
— Очень странно, лягушонок. Почему ты думаешь, что ты дельфин?
— Потому что я вижу сны, как плыву по морю, хвостом машу, волны — шух! — и никто мне не скажет: «Прыгай в пруд». А тут мама говорит: «Ну ка быстро, до кувшинок!» — и я прыгаю, а мне не нравится.
И Добрушка задумался. Как же так? Лягушонок маленький маленький, и вдруг он хочет стать дельфином. «Странно, — подумал Добрушка. — Такого, наверное, не бывает». И решил спросить у солнышка:
— Солнышко, солнышко, ты где? Расскажи мне, пожалуйста, возможно ли такое чудо?
И солнышко со своей небесной высоты открыло свои глазки, улыбнулось и произнесло:
— Добрушка, чудеса бывают только у тех, кто их ищет. А лягушонку просто скучно. Видишь, он не хочет быть лягушкой, потому что не знает, зачем лягушка нужна. Но если он узнает, зачем пруд, зачем лягушачьи лапки, зачем эта вот зелёная кожица, — вдруг ему станет интересно. А пока он думает: «Я дельфин, а меня заставляют прыгать по кочкам». Ну ка, иди к нему, спроси: «А если я покажу тебе, зачем ты здесь, ты попробуешь?»
И Добрушка обрадовался:
— Лягушонок, солнышко говорит, что если ты узнаешь, зачем ты лягуша, тебе полегчает. Пойдём, я покажу.
Он подошёл поближе к лягушонку и рассказал ему:
— Слушай, дружок, я вот вчера был на болоте, и там тоже была зелёная зелёная лягушка. Она была похожа на большую большую жабу с огромными глазами, с кислым, писклявым голосом. А ты — маленький, хороший, озорной. Ты, наверное, хочешь жить в чистой водичке. Вот здесь очень хорошая, вкусная вода — по сравнению с тем болотом, в котором жила эта вчерашняя лягушка. И ты, наверное, должен сравнить: если хочешь на болото, я тебя могу туда отвезти, и ты посмотришь, где лучше — в чистой воде или в болоте. Ты хочешь?
И лягушонок задумался. Сначала глазами моргнул, потом лапкой по воде шлёпнул.
— А правда, что на болоте всё кислое? И комары там злые? — спросил он.
— Правда, — ответил Добрушка. — Но зато там тихо. И никто не мешает думать: «Я дельфин, а не лягуша».
Лягушонок вдруг рассмеялся:
— Ой, Добрушка, я, может, не дельфин. А просто… просто мне не нравится, что все лягушки одинаковые. Все прыгают, все квакают, все мокрые. А я хочу быть особенным.
На что Добрушка ему ответил:
— Лягушонок, мой хороший, да ты и так особенный. И знаешь, я тебе могу даже спеть песенку, которую вчерашняя лягушка мне ночью пропела. Хочешь?
И Добрушка спел ему песенку:
Мы зелёные лягушки, на болоте мы живём,
Мы весёлые квакушки, дружно песенки поём.
Ква ква ква ква, зелёная трава,
Ква ква ква, кружится голова.
И лягушонок рассмеялся. Ему стало так весело. Он попросил:
— Добрушка, а давай ещё, давай ещё!
И Добрушка продолжил:
Комарики летают, жужжу жужжу жужжу.
Нам песни напевают, жужжу жужжу жужжу.
Вот звёзды загорелись, пора ложиться спать.
Наквакались, напелись, мы солнца будем ждать!
Тут солнышко сверху улыбнулось.
А лягушонок запрыгал вокруг Добрушки, лапками шлёпая по воде:
— Добрушка, я не дельфин! Я — певец! У меня голос такой звонкий квакашный! А ещё я умею прыгать выше всех на кувшинке! Смотри! — и прыгнул, аж брызги в разные стороны.
— Видишь, — сказал Добрушка, — особенность не в том, чтобы быть другим. Особенность — в том, чтобы быть собой. А ты — самый весёлый, самый прыгунный лягушонок во всём лесу.
И лягушонок вдруг замолчал. Потом тихо:
— А если я буду петь, все меня услышат?
— Все, кто захочет услышать. А это — почти все.
Тут Добрушка догадался:
— Ты знаешь, мне кажется, дело не в том, чтобы тебя услышали. Дело в том, чтобы тебя услышали небо, солнышко, звёздочки. Вся природа живая, она всегда нас услышит, если мы будем нести в себе самое лучшее, доброе, светлое. И это наша задача — чтобы мы стали вот этим маленьким маленьким солнышком, которое светит на небе, но оно есть в каждом из нас. Ты знаешь, это я только сегодня понял, а до этого я всё думал: как же так, солнышко высоко, а оно мне говорит, что оно в тебе есть. И вот теперь я знаю, что солнышко живёт в каждом.
— Вот именно, — тихо отозвалось солнышко с неба, словно подслушав их разговор. — И в тебе, Добрушка, и в лягушонке, и даже в этой самой кувшинке, что цветёт, хотя и никто её не гладит.
А лягушонок вдруг сел, сложил лапки, поднял мордочку кверху — и запел. Не кваканьем, а так, по настоящему:
— Ква а а а а а а!
И лес ответил: «Ква а а!» — и ручей, и листья, и даже комарик в небе жужнул в такт.
— Слышишь? — улыбнулся Добрушка.
— Значит, я не просто лягуша, — подмигнул лягушонок. — Я — солнышко в пруду.
И они вместе засмеялись — звонко, чисто, будто весь лес вздохнул свободой.
И пошёл Добрушка счастливый дальше по лесу. Он понял, как важно иногда просто сказать, что солнышко есть в каждом, и каждый станет этим солнышком. Пусть даже оно пока ещё прячется в кармашке.


________________________________________
• А звёздочки не только в небе
сказка пятая

В лесу начало смеркаться. На небе розовел закат. Когда Добрушка вошёл в лес, он понял: скоро станет совсем темно. Он немножко поёжился — повеяло вечерней сыростью. Аромат трав усилился. Где то заухал филин, где то сорока протрещала, проохала.
Добрушка пошёл по тропинке, думая: «Ладно, куда приду, туда приду. Авось кого нибудь встречу». Идёт он, идёт. То травинка заденет, напугает. То сучок треснет — Добрушка подскакивает.
И вдруг, слышит,  — возня в траве! Добрушка остановился, замер и подумал: «Нет, я, наверное, пока подожду». Тихонечко, тихонечко спросил:
— Тут кто то есть?
В ответ послышалось:
— Хрю хрю…
Это был кабан. Лесной кабан.
— А, это ты? — прогундосил низкий, густой голос из кустов. — Ты? А я уж подумал, волк пришёл ужинать.
Из кустов выглянуло маленькое круглое глазко кабана. Кабан был молодой: морда вся в ягодах, клыки тоненькие, как зубочистки. Он вышел — весь в листьях, будто сам лес его одел.
— Я тут, — говорит, — ягоды собираю. Мама говорит: «Собирай, пока светло». А света то нет. И я так боюсь, что кто то съест меня вместо ягод. А ты меня не съешь?
— Нет, — улыбнулся Добрушка. — Я Добрушка. А ты кто?
— Кабанчик я. Клык. Но клык маленький.
Добрушка немного успокоился. Ему всё же было тревожно: впервые в жизни он оказался в лесу один ночью и встретил маленького кабанчика. Никогда раньше он его не видел.
— Кабанчик, кабанчик, расскажи, что ты в лесу делаешь? Где ты живёшь? У тебя норка есть? И вообще, ты пользу какую то приносишь лесу? Поделись, пожалуйста.
Кабанчик прищурил один глаз.
— Ну, я тут рысцой по кустам хожу, — прохрюкал Клык, почёсывая пятачок лапкой. — Земля мягкая, черви ползают, я их вынюхиваю. А норки у нас нет — мы под корнями старыми спим, где мох тёплый. Мама говорит, польза от меня большая: копаю я, рыхлю почву, потом грибочки полезут, белки побегут — вся лесная цепочка работает.
— А если бы ты был не кабан, а, скажем, енот? — спросил Добрушка.
— Тогда бы я мусор ел, — фыркнул Клык. — А так я лучше кабан. И рыло у меня крутое. Хочешь, покажу, как корни выкапывать? Только тихо, а то мама услышит — заругает.
Добрушка согласился:
— Конечно, хочу. Я, правда, никогда сам этого делать не буду, но мне очень интересно посмотреть. Как же это так: дерево такое большое, у него корни могучие могучие, уходят вглубь земли, глубоко глубоко. И как же ты копаешь? Пойдём ка, я посмотрю.
— Ладно, — хрюкнул Клык и повёл Добрушку к старому дубу, где земля была свежая, рыхлая. — Смотри: сначала нюхаешь, — он прижал рыло к земле, вдохнул, — пахнет влагой, пахнет червячком. Потом лапами — бац! — не сильно, просто отгребаешь. А потом рылом — фыррр! — втыкаешь, как носовой бульдозер. Видишь, вот корень торчит. А дальше уже зубами — хрясь! — но не откусаешь, просто ослабляешь, чтоб грибница пришла.
И вдруг… Клык замер.
— Слышишь? Там кто то копает под корнем. Не я.
— А кто это может быть? — удивился Добрушка. — Неужели в земле ещё кто то есть?
Он вспомнил: «Солнышко говорило… или стрекоза мне говорила, что в лесу много много норок под землёй, прямо целые тоннели, города. И там крот. Скорее всего, это крот. Но он же нас не увидит, правда, кабанчик? А то я даже не знаю, как мне с ним здороваться, если он меня не видит. А что мы будем делать? Кабанчик, ты мне расскажи, что делать. Я же первый раз в жизни в такой ситуации. Что скажешь? Поделись со мной».
Кабанчик прошептал, опуская голос, чтоб земля не услышала:
— С кротом просто. Он нас не видит, но чует. Кротовские туннели — как паутина под ногами. Они там живые живут, не слепые, просто глаза маленькие, как булавки. Ты просто говори: «Здравствуй, кротик, мы не копаем, мы смотрим». И всё. А если он выйдет — он весь чёрный, носик розовый, усы как антенны, — то ты просто не дёргайся. Он думает, ты гриб. А гриб не дышит. Смотри: я сейчас рыло к земле прижму — и он услышит наш запах. Тихо… — Клык лёг, уши прижал. — Слышишь? Пыль вздымается. Он идёт. Добрушка, не дыши громко.
Добрушка затаил дыхание. И вдруг видит: из земли начинает подниматься бугорок. Он становится всё выше, выше. И вдруг оттуда выползает чёрненький, грязненький, с розовым носиком и грязными лапками.
«Это, наверное, крот. Это он. Я догадался», — воскликнул Добрушка.
— Крот, здравствуй! Это ты? Я Добрушка. А мы тут с кабанчиком подружились. И вот решили тебя обрадовать, что ты не один в лесу.
Крот повертел головкой, вдохнул ноздрями, почесал за ушком, отряхнул лапки, покрутился вокруг.
— Здравствуй, Добрушка, здравствуй, кабанчик, — пропищал крот тоненьким, но твёрдым голоском, будто из земли вырос. — А я вот тоннель к старой берёзе рою, чтоб зимой корни не замёрзли. А вы зачем ко мне? Не для того же пришли, чтобы я радость почувствовал?
— Мы просто пришли учиться, — сказал Добрушка и чуть чуть покраснел. — Ты копаешь лучше всех. А я боюсь темноты, а тут вдруг… всё под землёй живое.
— Да, — крот кивнул ушком, — а земля не страшная. Она просто прячет. А если кто не боится, может и свет в ней найти. Хочешь, покажу лампочку?
— Лампочку? — удивились оба.
— Нет, не лампу. Это грибница — ночное солнышко. Только надо в темноту войти, не бояться.
________________________________________
И Добрушка согласился:
— Мне очень хочется посмотреть, что за чудо такое светится в земле ночью. Об этом мне тоже рассказывали лесные обитатели. И, конечно, если это чудо светится, я тогда поверю, что у каждого из нас внутри есть свет. Только мы его не видим — и никто пока не видит. Кротик, пожалуйста, покажи это чудо. Я с удовольствием поделюсь секретом потом, всем всем буду рассказывать о жизни в лесу.
— Тогда пошли, — тихо сказал крот и полез в свой свежий тоннель. — Только низко пригните головы, Добрушка и Клык: земля здесь хрупкая.
И правда: внутри туннеля было тепло, пахло влажной глиной, грибами и старыми листьями. Они прошли шагов десять — и вдруг впереди замерцали тысячи крошечных зелёных искр. Как звёзды, только не на небе, а прямо в корнях.
— Вот они, грибницы, — прошептал крот. — Они едят мёртвые корни, но не убивают — переделывают в свет. А свет этот выходит вон через щели, когда ты ночью вдруг видишь: лес будто сам дышит.
Добрушка протянул ручку — искорка села ему на ладошку. Не обожгла. Просто погрела.
— Ой… — выдохнул Добрушка. — Это как будто внутри меня тоже что то проснулось.
— Ага, — хмыкнул крот. — Только не говори грибнице спасибо. Скажи себе. Ты сам свет — просто пока не знаешь, как гореть.
Добрушка вдохнул тяжко тяжко и сказал:
— Да, это что то новое. Я даже не думал, что под землёй бывают такие искорки, которые горят зелёными лампочками и будто живые. Я где то слышал про фосфор, который светится. Наверное, грибы тоже дают свет из за него. И поэтому грибники, когда ищут их по утрам, иногда видят свечение. Оно исходит от грибов, и потому грибники знают все грибные места. Я про это когда то слышал, но уже не помню откуда. Может, птица ведышка мне рассказывала.
— Ну, в общем, я теперь понял, как тут всё устроено в подземном мире. Это так замечательно, крот, что ты проделываешь такую работу! Наверное, непросто рыть такие тоннели, чтобы деревьям дышалось легче, чтобы ягодкам расти было проще, чтобы они получали кислород… или углерод… Что то я запутался.
Добрушка вздохнул и обратился к кабанчику:
— Клык, а ты как думаешь, здесь здорово, красиво? Крот не видит, и мы должны ему рассказать, какая тут чудесная атмосфера, какие красивые тоннели он вырыл!
Кабанчик Клык поддержал Добрушку:
— Конечно, здорово! — прохрюкал он, оглядываясь по сторонам своими маленькими глазками. — Тоннели как будто из сказки: стены гладкие, словно вылизанные, потолок — не низкий, не высокий, точно под наш рост. А эти искорки… ну прям как звёздочки в болоте, только зелёные. Крот, ты мастер! Я бы так не смог: у меня рыло тупое, только в землю — бам! — а у тебя как игла.
— Спасибо, — скромно пискнул крот, усы дрогнули. — Я не мастер, просто слушаю, как земля дышит. А она дышит углекислым, выдыхает кислород — и всё наоборот, чем вы наверху думаете. Грибы берут то, что деревья дали, деревья берут то, что грибы не съели. Мы — подземная цепочка. Без меня ни тебе, Добрушка, ни тебе, Клык, ни ягод, ни червячков.
— А если ты устанешь? — заботливо спросил Добрушка.
— Тогда другой крот придёт. Или даже мы с Клыком научимся — не рыть, но хотя бы следить, чтоб не затопило, чтоб не провалилось.
Добрушка был в восторге. Никогда в жизни он не думал, что в лесу существует не только наземная жизнь, но и подземная — где всё так чудесно, волшебно устроено. И что такой маленький, казалось бы, трудяга крот проделывает огромный труд, давая жизнь лесной сказке.
Они решили выйти из норы. Добрушка поблагодарил кротика за его непрестанный труд, усердие, терпение и старание. Кабанчик прошёл вперёд, чтобы показать Добрушке выход: в тоннеле всё таки было темновато для них, несмотря на светящиеся «лампочки».
Попрощавшись с кротиком, они вышли на землю.
— Добрушка, а ты знал, — сказал кабанчик, когда они встали под тёмным небом, где уже мерцали первые звёзды, — что каждый раз, когда ты спишь, а крот копает, он как будто тебя обнимает? Не руками — корнями, грибами, червивым мхом. И ты даже не чувствуешь.
— Ой, Клык, — засмеялся Добрушка. — Ты чего, поэт?
— А то, — хмыкнул кабанчик. — Мама говорит: «Клык, у тебя и клыки слабые, и рыло кривое, зато язык золотой». А я думаю: может, язык важнее клыков.
Он пошёл вперёд, мягко ступая по траве, но вдруг остановился:
— Слушай, а вон там, за елями, я слышал… кто то плачет. Тихо тихонько, как капля по стеклу. Пойдём? Или страшно?
Добрушка посмотрел на кабанчика, потом на звёзды.
— Не страшно. Если страшно — значит, важно.
Добрушка очень хотел посмотреть, что за звуки раздавались неподалёку. Где то снова заухал филин. Добрушка немножко поёжился, но пошёл вслед за кабанчиком. Тот торопливо семенил коротенькими ножками мимо кустарников, зарослей травы и тропинок. Они пробрались через брёвна, усыпанные мхом и старыми, но ароматными листьями. И вдруг…
________________________________________
Добрушка услышал, что кто то сидит на ветке и ухает: «Ух ух ух». Это был маленький совёнок. Добрушка подбежал к нему:
— Малыш, ты что? Ты плачешь? Ты заблудился?
Кабанчик тоже подбежал и встал рядом.
— Ух ух… — пропищал совёнок, повернув головку на все сто восемьдесят градусов. Его огромные жёлтые глаза блеснули в лунном свете. — Я не плачу, я… просто учусь ухать. Но у меня получается «ух ух ух», а должно быть «ух у у у ух» — длинно, страшно, чтобы все звери разбегались. А так — смешно.
Он попытался ещё раз: «Ух у у ух». Получилось как вздох.
— Видишь? Я неудачник. Все совы летают, а я ещё не умею.
Совёнок пошевелил крылышками — маленькими, серыми, как пух.
— А ты кто, кабанчик? Ты же не ухаешь.
— Я Клык, — сказал кабанчик.
— А я Добрушка, — добавил Добрушка. — А ухают не все. Ухают те, кто может летать и молчать. А ты ухаешь — значит, уже почти взрослый. Попробуй ещё раз, но с добротой, а не со страхом.
Добрушка сноаа обратил внимание, что на небе засветились первые звёздочки, и спросил:
— Слушай, совёныш, я слышал, что совы летают только по ночам. Это правда? И почему?
— Ага, правда, — кивнул совёныш, расправляя крылышки, будто вот вот взлетит. — Мы летаем ночью, потому что днём мы спим, а ночью видим. Знаешь, у сов глаза не крутятся, как у тебя — они как прожекторы, светят вперёд. А днём солнце слишком яркое, я от него слепну, как ты от лампы. А ночью — темно, тихо, никто не мешает. И мы слышим лучше: крылья бесшумные, мыши даже не чуют.
— А если бы ты летал днём? —  поинтересовался Добрушка.
— Тогда бы все смеялись: «Смотри, совёнок клоун, светит солнышко, а он ухает!» — Совёнок рассмеялся: «Ух ух ух». — А я хочу, чтобы меня боялись. Но пока мы только друзья.
— Ты хочешь, чтобы боялись? — удивился Добрушка. — А зачем?
Совёнок признался:
— Ну, я думаю, что так будет лучше. Если меня будут бояться, значит, я буду спокойно летать, меня никто не тронет.
— А если не бояться, а уважать? — предложил Добрушка.
— А я вот не хочу, чтобы меня боялись, — сказал кабанчик. — И не хочу сам бояться. Мне кажется, что когда кто то боится кого-то, это наводит нехороший отпечаток на весь лес.
— Верно говоришь, Клык, — поддержал его Добрушка.
Кабанчик продолжил:
— Здесь мы живём все дружно. Мы должны знать, где чья территория, и никто не нарушает эти законы. У каждого своя площадь, где он может что то искать, добывать, рыть. А у совёнка, наверное, нет этой площади, поэтому он думает, что его должны все бояться.
Добрушка обратился к совёнку:
— Скажи, пожалуйста, вот ты, когда летаешь по ночам, или мама твоя, папа — что они делают? Для чего им нужно ночное зрение?
Совёнок чуть поёрзал на ветке:
— Мама и папа ночью охотятся. Летают, как тени, и слушают. Слышат, как мышь под листом дышит, как червяк в земле ворчит. И ловят. Но не чтобы есть всех — только чтобы не размножились слишком. Если мышей много — они поля затопчут, зерно съедят. А если мало — никто не будет кормить совят, как меня. Так что ночное зрение — не для страха. Оно — для порядка.
Совёнок вздохнул:
— Вот поэтому и уханье: чтобы сказать: «Я здесь, не подходи, я тебя вижу». А не «я тебя съем».
Добрушка улыбнулся:
— Значит, уханье — как доброе «осторожно».
Совёнок удивлённо моргнул:
— Ага… ну да. Так и есть.
Добрушка обрадовался:
— Значит, здесь, в этом лесу, каждый должен знать своё место.
— Ага, — совёнок спрыгнул ниже на ветку.
Добрушка продолжил:
— И никто никому не мешает. И все живут по правилам, которые никто не придумывал. Просто каждый обитатель леса понимает: «Вот это моё. И другим не надо вмешиваться в эту постороннюю жизнь». И они друг друга понимают, хотя говорят на разных языках, но все друг друга понимают.
Кабанчик охнул:
— Ох, Добрушка, как ты всё это мудро говоришь! Мне мама тоже так рассказывала. Откуда ты всё это знаешь?
Добрушка признался:
— Наверное, это солнышко мне научило. Или птица ведышка, которая мне когда то тоже встречалась на пути. Она такая же, как совёныш, только чуть чуть побольше. И, наверное, всё таки поумнее. Она много много знает.
— А, птица ведышка? — совёнок аж подпрыгнул на ветке. — Это ж та, что песни поёт такие, что даже филин слушает? У нас про неё легенды: дескать, она когда то летала с совой королевой, а потом улетела в облака и стала ветром. Говорят, она даже умеет слова в облака превращать. И если ты ей скажешь спасибо, она тебе сны посылает. Может, она тебе и правда солнышко в голову положила?
Совёнок повернулся к Добрушке:
— А если ты ей спасибо скажешь — я с тобой пойду? Я хочу, чтобы мне приснился сон, что я летаю днём. Без страха.
Добрушка ответил:
— Ну конечно, конечно. Она всё может, она ведь волшебная. Она исполняет любые желания и учит, как самому стать маленьким волшебником, чтобы добрые желания исполнялись. И об этом я вам расскажу, но в другой раз.
А сейчас уже смотрите: тучки закрыли небо. Почти все звёздочки попрятались, и, наверное, нам нужно готовиться ко сну, потому что луна пришла. А луна всех убаюкивает — пора спать.
— Ой, мне тоже пора домой, — сказал кабанчик. — Меня мама потеряла. Всё, ребята, я побежал. Пока пока!
Тут и след его простыл.
Добрушка остался с совёнышем.
— А мне тоже к маме надо, — сказал совёнок и пополз по ветке в дупло, где была тёплая постелька.
Добрушка решил переночевать под могучим дубом, где лежали множество желудей, листьев и сухой травы. Ему удалось соорудить мягкую лежаночку. Он улёгся поудобнее и подумал: «Какой чудесный сегодня прошёл день!» — и сладко сладко уснул.
Весь лес окунулся в дремоту. Но где то в кромешной тьме изредка поблёскивали чьи то сверкающие глаза. Кое где раздавался тихий треск сучьев. Это осторожно бродил по своим владениям хозяин леса — Леший.
Когда он убедился, что его зверушки, птицы, деревья, грибы и насекомые почти все спят, он и сам разлёгся меж валежников. Вскоре послышалось его протяжное похрапывание.
А большеглазая оранжевая Луна решила проверить, все ли спят в лесу. Она на время остановилась, раздвинула тучки и, убедившись, что всё в порядке, послала всем лесным жителям сладкие сны. И только тогда, улыбаясь, поплыла по небу дальше, освещая свой пут



• Лесной будильник
сказка шестая

В предрассветный час в лесу стояла таинственная тишина. Воздух был пронизан сыростью. Не было ни дуновения ветерка — казалось, вся природа замерла. Но кое где уже просыпалась жизнь в ожидании солнышка. Вот вот появятся первые его лучики, и в лесу всё заговорит, забулькает, заскачет, запрыгает, запорхает. И снова начнётся день — волшебный день.
Добрушка спал под дубом. Когда он потянулся, то вспомнил сон: во сне птица ведушка помахала ему крылом. Вдруг он услышал странный звук:
— Пш ш ш… — будто кто то коснулся его щеки крылом.
— Ууу уу… — раздалось где то далеко в лесу.
— Пш ш ш… — словно кто то разрывал шёлк.
Добрушка подумал, что, может быть, всё это ему снится. Он встрепенулся, потёр глазки, приподнялся и осмотрелся. Никого рядом не было. Только сизоватый туман воспарил над землёй и потихоньку, с нежностью дарил росинки каждой травинке — так, что каждая букашка могла испить водичку и умыться.
Добрушка прислушался. Звук эхом проносился по лесу — тихо тихо, чуть слышно. Лес готовился к новому дню.
Наш пушистый друг взволновался: кто же там кричит? Он встал и направился туда, откуда шёл звук. За кустами сидел и выл маленький волчонок. Он сел на муравейник, и его покусали муравьи. Бедненький, он верещал, как только мог.
— Ой, бедный! — Добрушка подбежал и осторожно лапкой отогнал муравьёв. — Ты как же сел то? Муравьи же не виноваты — ты им дом раздавил.
Волчонок, весь в красных точках, прыгнул, растопырил лапы, а хвостик вытянул, как иголку:
— А а а! Я думал, это мягкая подстилка! А они укусили! — И вдруг заплакал — не громко, а просто скукожился, как комочек шерсти. — Я… я думал, волки ничего не боятся. А я боюсь. Даже муравьёв.
Добрушка присел рядом:
— А ты не волк, ты волчонок. Волчонкам можно бояться. Только знаешь, что делают волчата, когда боятся? Они зовут маму. Или друга. А ты зови меня. Я не кусаюсь.
Добрушка погладил волчонка, который облизывал укусы на лапках и хвостике.
— Знаешь, я знаю одно прекрасное средство. Мы его сейчас найдём, помажем твои укусы — и всё быстро быстро заживёт.
Добрушка вскочил, подбежал к хвойному дереву — это была сосна, — нашёл кусочек смолы и принёс волчонку.
— Смотри, тебе нужно лизнуть эту смолку, а потом язычком коснуться болячки. Она тут же перестанет щипать. Попробуй.
Волчонок лизнул смолу — она была тёплой, как живая. Потом осторожно провёл язычком по первой красной точке.
— Ой! — он аж подпрыгнул. — Щиплет!
— Не щиплет, — улыбнулся Добрушка. — Это смола твоё тело зовёт к себе: «Я закрою, я защитю». Потом она затвердеет — как броня, только мягкая.
Волчонок послушался: лизнул ещё раз, ещё. Постепенно все укусы стали блестеть, как капельки янтаря.
— Смотри, — сказал Добрушка. — Смола — это сосна подарила. Она дерево лечит, она раны лечит. А мы — раны леса. Значит, мы с тобой — волчонок и дубровый зайчонок — теперь тоже смола. Только живая.
Волчонок облизал последний прыщик и вдруг улыбнулся — первые зубки бусинки блеснули:
— А я… я больше не боюсь муравьёв. Только… можно я с тобой побуду? Я один. Мама далеко, она охотится.
— Конечно, — кивнул Добрушка. — Пошли, я тебе покажу, где ручей.
Волчонок прыгнул ему на спину, хвостик виляет:
— А я буду твой… хвостовой телохранитель! Только не садись на муравейник.
Добрушка повёл волчонка к ручейку, который находился неподалёку. Нужно было умыться и смыть лапки — они не были грязными, просто липкими. Когда ручеёк показал им путь дорожку, волчонок обрадовался:
— Я так хочу пить!
— Ты смотри аккуратнее, — сказал Добрушка. — Водичка живая. Ты с ней должен сначала поговорить, попросить разрешения — и тогда она тебе тоже пользу принесёт.
Тут вдруг кто то сверху бросил на волка шишку. Волк перепугался, встряхнул шёрсткой:
— Ой! Что это было?
Добрушка поднял голову и увидел: на пушистой сосновой ветке сидит белочка.
— А вы что это так рано тут спозаранку? — сказала она. — Всех на уши подняли. Я и за вас спать не могу, а мне надо было ещё часик поспать — мне на работу пора.
— Белочка, привет! — закричал Добрушка. — Это мы не нарочно! Мы волчонку помогаем. Ты как раз вовремя — мы тут с волчонком у ручья лапки моем.
— А ты что, белочка, рано на работу? — спросил Добрушка. — Куда?
— Куда куда, — фыркнула белочка, спрыгивая на ветку пониже. — На дуб. Жёлуди проверять. Зимой мне орехи не рождаются, значит, я должна всё заранее: кто съел, кто спрятал, кто муравью отдал. А тут вы — шуршите, хлюпаете, волчонка на спине тащите. Он же тяжёлый!
— Он не тяжёлый, — обиделся волчонок. — Я лёгкий, как сосновая иголка! Только с характером.
— Ага, характер у тебя — шишка в лоб, — засмеялась белочка. — Ладно, не обижайтесь. Я быстро: нырну в дупло, посчитаю, выйду. А вы меня дождитесь? Мне одной скучно, когда никто не слушает, сколько я жёлудей насобирала.
Добрушка попросил:
— Подожди, подожди, белочка, ты далеко не убегай. Я не знаю, какую работу выполняют муравьи. Вот волчонок тоже не знал: сел на эту подушку, думал — там мягко, а там муравьи. Может, кто то нам подскажет, для чего эта кочка нужна муравьям? Они же такие маленькие, а строят такое большое…
Белочка отозвалась:
— Подождите, подождите! Сейчас я вернусь к вам и всё расскажу. Я про муравьёв очень хорошо знаю. — И скрылась в дупле.
Волчонок с благодарностью посмотрел на Добрушку:
— Ой, Добрушка, как ты мне хорошо помог! И что бы я делал? Мама далеко, не знаю, когда придёт. А мне одному было бы совсем совсем тошно тут сидеть и плакать. Я тебе так благодарен!
Добрушка погладил волчонка по шёрстке:
— Ничего, волчонок. Скоро ты научишься разбираться в этом лесу точно так же, как и я. Я ведь тоже впервые пришёл сюда и ничего не знал. А теперь узнаю многое многое, и с каждым днём всё больше. Теперь я знаю: муравьи не кусаются — они охраняют свой дом. Я и сам мог туда сесть, если бы не узнал вовремя.
Тут с сосны спрыгнула белочка — рыженькая, красивая, с пушистым хвостом. Она прихорошилась, расправила ушки, а пока спускалась, на её ушко повис жёлудь — будто серёжка.
— Я готова. Что вы хотели узнать?
— Ой, белочка, как ты красиво! — восхитился Добрушка. — Расскажи про муравьёв, пожалуйста. Это их кочка — муравейник — зачем? Они такие крошечные, а строят как замок!
Белочка уселась на мох, хвостом укрыла колени, словно шубкой, и заговорила тихо, будто раскрывала секрет:
— Муравейник — не просто кочка. Это целый город под землёй! Там комнаты королевы, где рождаются новые муравьи. Там склады с листьями, грибами, капельками росы. А сверху — эта кочка как крышка: защищает от дождя и сохраняет тепло.
Муравьи — лесные почтальоны. Они берут мёртвые листья, укладывают в свою «постель». Листья гниют, и там рождаются грибочки. Муравьи едят их, а грибница выходит наверх — и ночью появляются светящиеся искорки.
Волчонок раскрыл рот:
— То есть они… светят лес?
— Ага! — кивнула белочка. — И ещё они чистят. Каждый листок — как письмо. А если муравей найдёт мёртвую мушку, он уносит её, чтобы лес не вонял. Это их работа. Они не кусаются просто так — они защищают. Как ты, волчонок, если кто то на маму полезет.
Волчонок прижал ушки:
— А они меня простят, что я на них сел?
— Конечно! — улыбнулась белочка. — Они уже забыли. Если в следующий раз скажешь: «Муравьи, я не враг, я гость», — они и носом не пошевелят. А если полезешь — укусят, но не злобно. Это их язык.
Добрушка удивился:
— Я никогда не слышал про жизнь муравьёв! Это так интересно. Спасибо, белочка, огромное. Теперь я буду знать и, наверное, расскажу всем ребятишкам. У меня столько друзей — и в городах, и в деревнях. Все они очень добрые. Однажды они узнают, какая жизнь в лесу — сказочная, волшебная, таинственная. Какие чудеса она в себе прячет!
Он помолчал и добавил:
— И я хотел бы ещё кое что рассказать. Вчера ночью мы были под землёй…
Волчонок широко раскрыл глаза:
— Ох!
Белочка удивилась:
— Ой, а что же вы там делали?
Добрушка подмигнул:
— Этого вам ещё никто не рассказывал. Мы были у крота в туннеле. А там так красиво!
Волчонок поёжился:
— А что вы там делали?
Белочка шикнула:
— Ну что ты его перебиваешь? Пусть рассказывает. Говори, Добрушка, очень интересно!
И Добрушка начал:
— Мы попали в гости к кроту вместе с кабанчиком. Крот показал нам свои хоромы. Там, под землёй, светятся звёздочки! Тогда я впервые узнал: звёздочки бывают не только на небе, но и под землёй.
Белочка ахнула:
— Ах, какая красота! Я бы тоже хотела посмотреть.
Волчонок фыркнул:
— А я нет. Мне эта жизнь совсем не интересна. Моя жизнь другая.
— Почему не интересно? — спросила белочка, чуть наклонив головку. — Там тепло, тихо, пахнет землёй и мхом. Я бы туда нырнула, если б хвост влез.
— Да ну, — фыркнул волчонок. — Там темно, тесно, всё время копать. Я же охотник! Мне надо бегать, нюхать ветер, а не сидеть под корнями, как червяк.
— А ты правда думаешь, что охотник — это только когти и зубы? — мягко спросил Добрушка. — Крот охотится за светом. Он ищет грибницу — как ты мышей. Только вместо рычания — тишина. А тишина — тоже охота. Может, ты просто ещё не пробовал молчать?
Белочка рассмеялась:
— Ой, волчонок, ты не червяк. Ты просто… не знаешь, как тихо дышать. А крот — он как библиотекарь: знает, где какой корень спрятан, как земля чувствует дождь.

— А мы — мы громкие, — сказала белочка. — Ты, Добрушка, — голосок звонкий, я — хвостом махаю, волчонок — лапами топчет. А крот — молчаливый. И всё равно — нужен.
Волчонок задумался, потом тихо произнёс:
— А если б я мог рыть… я б маму нашёл быстрее.
Белочка подмигнула:
— Вот видишь? Каждый — охотник. Просто кто-то — за светом, кто-то — за тенью.
Добрушка обратился к белочке:
— Расскажи, пожалуйста. Я знаю, что ты живёшь в дупле, а больше про тебя ничего не знаю. Можешь рассказать, что ты делаешь в лесу? Где у тебя живут детки, мама, папа? Что ты собираешь, что кушаешь? Какую пользу приносишь лесу?
Белочка устроилась поудобнее, хвостом обняла колени:
— Ну, слушай, Добрушка. Я ем всё, что могу: орехи, семена, иногда ягоды, иногда даже грибочки — если крот не доберётся. Но главное — я рассаживаю. Знаешь, как? Беру жёлудь, кладу в дупло, ем, а скорлупку… не выбрасываю. Копаем ямку с мамой — и туда. Через год — дубок. Вот так лес растёт не сам по себе — мы с вами помогаем.
Она продолжила:
— У меня детки — в том же дупле, под мхом, в тёплой стружке. Папа — старый бельчонок, он где то в соседнем ельнике, но каждый вечер стучит хвостом по стволу: «Всё в порядке». А мама — она как огонь: всегда суетится, всё прячет, всё считает. «Белочка, не забудь три шишки про запас!» — кричит мне. А я забываю, потому что играю.
— Польза от меня? Я — лесной курьер. Беру семечко с берёзы — отношу на сосну. Сосна вырастет — даст смолу волчонку. Волчонок не умрёт от укусов — будет бегать — не даст мыши расплодиться. Мышь не съест зерно — будет хлеб у человечков. Вот так: одна белочка — и вся цепочка дышит.
— А если я забуду семечко спрятать? — спросил Добрушка.
— Тогда забудешь, — улыбнулась белочка. — Но кто то найдёт. Лес не даёт зря ничего. Даже забывчивость — полезна.
В этот момент в лес заглянуло солнышко. Его первые лучи коснулись всех зелёных листочков, каждой травинки, каждой букашки. И лес загудел, зашумел.
И тут послышалось:
— Ку ку, ку ку, ку ку!
Добрушка удивился:
— А кто это?
— Это наша соседка кукушка, — ответила белочка. — Она каждое утро напоминает мне, что надо вставать. Вот сегодня я из за вас встала пораньше, а должна была только сейчас проснуться. Ну ладно, я вам прощаю — всё таки я вам хоть какую то пользу принесла в это утро.
Добрушка повернулся к волчонку:
— Волчонок, а ты знаешь, для чего кукушка кукует?
Волчонок облизнул лапу, ещё чуть зудящую после укуса:
— Никогда не интересовался. Кукует себе и кукует. У меня своя жизнь, волчья. Мне не нужны эти кукушки.
Тут Добрушка поднял голову:
— Солнышко, солнышко, здравствуй, дорогое! А ты нам расскажешь, для чего кукушка кукует?
Солнышко улыбнулось, ручками почесало листочки, причесало каждый уголок в лесу:
— Кукушка кукует, — прошептало солнышко, словно ветерок прошелестел в листве, — чтобы время не терялось. И чтобы напоминать: время не ждёт.
Оно продолжило:
— Каждое утро она считает: «Ку ку» — один час, «ку ку» — два. Она как часы лесные. Но не просто считает — она будит всех. Кто спит днём, тот слышит её ночью. Кто спит ночью — слышит утром. Кукушка не летает высоко, но слышно далеко. Она как голос совести: «Не проспи своё утро, не проспи свою жизнь».
Белочка фыркнула:
— Она мне даже на работу напоминает! Если б не кукушка, я бы до зимы жёлуди не собрала.
Волчонок поморщился:
— А мне она мешает. Вчера ночью куковала — я уснуть не мог. Мама сказала: «Это она тебе говорит: „Малыш, учись охотиться, пока светло“».
Солнышко засмеялось — тихо, как ветер:
— Кукушка не мешает. Она учит слушать. Если ты слышишь кукушку — значит, ты жив. А если не слышишь — значит, спал слишком крепко и упустил день.
Добрушка кивнул:
— Значит, кукушка — это лесной будильник?
— И не только, — подмигнуло солнышко. — Она ещё считает чужих деток. Кто не хочет своих — отдаёт кукушке. А она их подкладывает в чужое гнездо. Вот так лес учится делиться.
Белочка удивилась:
— Ты что, солнышко, серьёзно?
— Серьёзно, — улыбнулось солнышко. — Только кукушка не злодейка. Она — как библиотекарь: знает, где кому дома не хватает тепла. А если ты её послушаешь — она тебе скажет, сколько тебе лет: «Ку ку» — один, «ку ку» — два
осчитай до конца — узнаешь, сколько тебе осталось до сна.
— Ой, не надо считать! — взвизгнул волчонок. — А вдруг я маленький?
— А вдруг большой? — подмигнул Добрушка. — Но пока мы слышим — мы живём.
Все дружно рассмеялись. А кукушка вновь затянула свою песню:
— Ку ку ку, ку ку, ку ку…
— Да, — сказал Добрушка. — Ккушка, кукушка, сколько нам ещё осталось, чтобы дойти до конца этого леса?
Кукушка промолчала. И все снова рассмеялись.
— Ну, значит, нам придётся тут сидеть и самим куковать, раз она нам ничего не подсказала, — предположил Добрушка.
Солнышко снова улыбнулось. Так началось чудесное, волшебное утро.
Вскоре волчонка позвала мама — он поспешил к ней во всю прыть. Белочка умчалась, словно ветер, за жёлудями. А Добрушка, довольный, отправился по лесной тропинке дальше — исследовать мир лесной сказки.


________________________________________
• Круговорот в природе
сказка седьмая

Он проснулся не от света, а от тишины. Так тихо, что даже собственное дыхание слышно. Деревья стояли как стражи, луна ещё висела, но уже бледнела, будто стеснялась. И тут — хлоп! — в траву упала мягкая тень. Не птица. Не зверь. Это была… звёздочка. Маленькая, синяя, дрожит, как дрожат пальцы, когда страшно.
— Добрушка а а… — шепчет она. — Ты меня можешь? Я не упала. Я спрыгнула.
Но Добрушка ничего не слышал. Именно в этот момент ему приспичило зевнуть. Лёжа ещё с закрытыми глазами, он вспоминал вчерашний день. Все уснули. Волчонок свернулся клубком у ручья, белочка — в дупле, кукушка — в гнезде, крот — в земле. Да и сам он лёг под дубом, уснул. Добрушка снова зевнул.
Это был предрассветный час, когда луна только только потухла. Тут вдруг он почувствовал, как что то тёплое коснулось щеки. Не ветер. Не роса. Это была… звёздочка. Синяя, маленькая, дрожит. И шепчет:
— Добрушка а а… Мне пора домой, но я боюсь. Там, наверху, холодно. А тут — твоё дыхание. Я могу остаться?
Добрушка так удивился:
— Звёздочка, как же ты могла с неба упасть ко мне, в ладошку? Это, наверное, мне чудесный сон приснился. Ведь скоро взойдёт солнышко, и тебе надо возвращаться домой срочно. Потому что тогда дорожку потеряешь к своему домику.
А звёздочка сказала:
— Добрушка, ты знаешь, ты такой тёплый. Тобой так хорошо. А на небе мне было холодно. Можно я с тобой поживу? Ну хотя бы один денёчек. Ведь мне так интересно, как в этом мире земном существует природа, как тут живут зверушки, как травинки тут дышат, как лес спит по ночам. Можно я останусь? Ну пожалуйста.
Она говорила так жалобно жалобно. И Добрушка согласился:
— Ну хорошо, только всего одну ночку. А то луна будет ругаться. Она у нас очень строгая и молчаливая.
И тут первые лучи солнышка заглянули в лес. И Добрушка смотрит — а звёздочка растаяла.
— Ой… — выдохнул Добрушка. — Ты куда?!
А она потекла водой. И вся ушла в земельку.
Так грустно стало Добрушке. Он вдохнул:
— Солнышко, солнышко, здравствуй, моё дорогое. Я не знаю, как тебе рассказать грустные истории. Ну вот, со мной рядышком только что была звёздочка, и она растаяла от твоих золотых лучиков. И я не могу ей теперь ничем помочь. Она водичкой, маленькими капельками потекла в земельку.
И тут солнышко обратилось к нему одним глазком и призналось:
— Она не растаяла, Добрушка, — мягко сказало солнышко. — Она просто вернулась. Знаешь, звёзды — они такие. Утром они не исчезают, они превращаются в росинки, чтобы деревья могли пить, а цветы — умываться. Потом, когда я закачусь, она снова засияет — только уже не здесь, а в небе. Она не потерялась. Она просто… переоделась.
— Но она просила остаться, — вздохнул Добрушка.
— А она и была. Смотри: вот капля на твоей лапке. Это она. Вот вон та — на листе. Это она. Вот туман над ручьём — тоже она. Она не ушла, она просто разошлась — как ты раскидываешь руки, когда обнимаешь весь лес. А когда ночь — снова соберётся. И ты её увидишь. Только не грусти — она не любит, когда за ней следят. Она любит, когда о ней помнят.
— Я буду помнить, — кивнул Добрушка.
— И расскажу всем: звёздочки — не упавшая пыль. Они — живые. Они спят в земле, чтобы проснуться в небе.
И солнышко улыбнулось:
— Вот именно, мой маленький светильник. А теперь — в путь. Сегодня тебе покажут, как вода становится облаком. Только не говори, что плачешь — скажи, что собрался дождь.
И Добрушка с облегчением вздохнул:
— Солнышко, спасибо тебе, солнышко. Теперь я понимаю, что всё в этом мире происходит не случайно. И та же самая звёздочка, она пошла путешествовать дальше, только в другой форме. А я пойду сегодня по тропинке ещё знакомиться с другими обитателями леса.
Солнышко подмигнуло ему. Добрушка встал, пошёл к ручейку, попил водички, поздоровался с ручейком, умылся и направился в путь — дорожку дальнюю, узнать, какие зверушки в лесу его встретят.
Шёл он, шёл по тропинке мимо могучих стволов деревьев. Душистые травы наполняли воздух предрассветным ароматом. И вдруг на пригорке, недалеко от ёлочки, Добрушка увидел какой то круг. Калачиком свернулся и лежит. И солнышко его обогревает своими лучиками.
«Что это такое?» — подумал Добрушка. Никогда такого не видел. Оно было похоже на колёсико, только медного света.
Подошёл Добрушка на пригорок, забрался туда, где ёлочки росли, смотрит — а это колёсико, свернувшееся калачиком, оно живое, оно движется. Добрушка отскочил:
— Ой, ты кто?
А это была ужиха, медянка. И она заговорила человеческим голосом.
— Добрушка, — прошептала ужиха, не разгибаясь, — голос был как шелест сухой листвы. — Не бойся. Я не ядовитая. Медянка я. Живу между корнями, греюсь, где тепло. А ты… ты пахнешь дождём и звёздочкой.
— Ты говоришь! — Добрушка замер. — А я думал, змеи молчаливые.
— А мы говорим, только когда не боимся, — ужиха развернула кольцо, показала блестящий бок, по которому бежали золотые искры — от солнечных лучей. — Знаешь, я тут лежу, потому что ночь холодная была. А твоя звёздочка капля мне под бок течёт — тёпленькая. Спасибо ей.
Добрушка улыбнулся:
— Она тебе привет передаёт.
— Вот и пусть передаёт, — ужиха подмигнула хвостиком. — Скажи ей: когда я спущусь в землю, я буду её ждать. Там, в корнях, она станет росой, я — её струёй, и вместе мы подтолкнём росток вверх — к твоему солнышку. А ты мне пока не мешай — просто посиди. Я тебе расскажу, зачем мне холод.
И ужиха медянка начала удивительный рассказ, как они существуют в этом мире, что они под землёй делают, когда они ловят мышей, чтобы они не размножались по лесам, чтобы не бегали по пустошам.
Добрушка слушал её внимательно, и вдруг он подумал:
— Ой, ужиха, а вот скажи, пожалуйста, вас тут много водится под землёй? Мне казалось, что это что то страшное, когда говорят про змей. Они в моём представлении большие, у них язык длинный, и они могут ужалить. А ты совсем не такая. Я вижу, ты добрая. И расскажи мне, что ты делаешь под землёй? Вот как ты живёшь? Чем ты питаешься?
— Мы, медянки, — ужиха вытянула шею, — живём не в земле, как кроты, а между корней и камней — там, где тень и влажность. Дырочки свои роем, как норки, с мягким мхом внутри. А питаемся — в основном мелкими грызунами, жуками, улитками. Мышей ловим не потому, что злые, а потому, что их слишком много — они берёзы объедают, ели, даже мох. А я — как лесная уборщица: приду, тихо прокручусь, и — хруст! — одной мышью меньше. Не больно — быстро, и она даже не кричит. Язык у меня не для укуса — для вкуса. Нюхать воздух, чувствовать тепло. А зрение — почти нет. Я тебя вижу не глазами, а телом: твоё тепло, твоё дыхание. Поэтому, когда ты подходишь тихо — я не пугаюсь. А если топнешь — ну вот, и пугаешься сам. Под землёй я зимую. Свернусь кольцом, сердце замедлю, дышу раз в час. А весной — выхожу. Никого не трогаю. Люди боятся, потому что не знают: мы не нападаем первыми. Просто лежим, греемся, а потом — шурх! — и уходим.
— А можно тебя потрогать? — спросил Добрушка, протягивая руку.
— Только осторожно.
— Можно, — ужиха чуть поднялась, — но не гладь — просто положи. И почувствуй: я не скользкая, я тёплая. И если вдруг я шевельнусь — не от испуга. Просто я живу.
Добрушка попробовал дотронуться до ужихи. Она и правда была не скользкая, но тёплая. Солнышко пригрело её своими лучиками, и её кожа блестела, как будто медная проволока, но живая.
«Ух ты!» — удивился Добрушка.
И в это время по лесу зазвучали странные звуки, как будто кто то бежал сломя голову, стуча копытами, треща сучьями, аж ветки ломались. Добрушка испугался, прошептал:
— Слышишь, что то случилось?
Ужиха говорит:
— Я думаю, что это, наверное, волк за кем то гонится.
И вдруг перед ними на пригорке остановился, выбежав, большой большой лось. У него рога были огромные огромные.
А Добрушка ахнул:
— Лось!
Лось был весь в поту, глаза навыкате…
— Ой, добрый день, — сказал Добрушка, отступая в сторону.
Лось тяжело дышал, ноздри паром, рога — как корона из сучьев.
— Ты не боись, зайчонок, — прогудел лось низким голосом, будто дуб заговорил. — Это не за тобой бегу. За мной — мошкара летняя. Летит тучей, в рот лезет, в глаза. А я вот — ветром в лицо, ветром в спину. Свобода, понимаешь?
Ужиха тихо засмеялась:
— Видишь, Добрушка, даже у лося свои враги. Только его враги — не зубами кусают, а укусами невидимыми.
Лось наклонился, огромные глаза потухли, будто старые луны:
— А вы что тут? Змейка, зайчонок — странная компания. Лес не любит, когда тихо. Лес любит, когда каждый — на своём месте. Я, например, здесь траву ем, мох, молодые побеги. Я тяжёлый — но я же не давлю. Я аккуратно. А ты, ужиха, — ты меня боишься?
— Нет, — сказала ужиха. — Ты большой, но не злой. Ты — как дерево, только ходячее. Я под тобой прячусь, когда дождь.
Лось улыбнулся — редкое дело:
— Вот и ладно. Тогда слушайте: я бегу не просто от мошкары. Я бегу — к реке. Там вода. Там — прохлада. Пойдёмте вместе? У меня шея болит, рога тяжёлые. Мне кто то нужен, кто меня не боится. А ты, Добрушка, можешь мне шею почесать — если не испугаешься.
Добрушка выдохнул:
— Не боюсь.
И они пошли — лось впереди, Добрушка сбоку, ужиха свернулась кольцом на роге, как маленькая медная бляшка. И лес вдруг стал шире. И тише.
Шли шли они, спускаясь вниз по бурелому, по склону, минуя сучья, и вскоре вышли к реке. Огромная огромная река простиралась далеко далеко до следующего берега. Там возвышался величественный утёс.
И Добрушка восхитился: какой удивительный, чудесный вид открывался! Прекрасная панорама на реку. Она была тёмная, шумная. Где то вдалеке темнел могучий лес.
И Добрушка сказал:
— Спасибо, лось. Ты мне показал такие прекрасные места. Я даже никогда не думал, что в лесу может быть и озеро, и болото, и даже река, которая течёт неведомо куда. И никто не знает.
А лось ему горделиво поверещал рогами, покрутил и сказал:
— А ты знаешь, что эта река живая? Ты можешь её спросить, куда она течёт. И сколько она видела на своём веку. Об этом никто не знает. А она знает всё. Она жила до нас и переживёт.
— Добрый день, река, — тихо сказал лось.
Они спустились к реке, и лось напился. Напился, расправил свои рога, вздохнул и говорит:
— Ну, наконец то. Утолил я свою жажду. И мошкара теперь здесь не достаёт, так как в лесу.
А Добрушка ему признался:
— Ты знаешь, а я так перепугался. Я думал, что за тобой волк гонится.
Лось потянул ноздрями:
— Да нет, волки они живут своей жизнью. Они охотятся только за больными. Я то всё ещё молодой. Я ещё могу спокойно ходить. Меня никто не тронет в этом лесу. Я, можно сказать, почти хозяин.
И вдруг видят они, как с высоты, с крутого обрыва, летит… Нет, не звезда упала. Откуда то сверху спустилась большая белая птица — лебедь. Она села на воду, как серебряная лодка, и посмотрела на них.
— Добрый день, — сказала она голосом, будто капли стекла. — Я вас слышала. Река не только течёт — она рассказывает. Хотите — я вам переведу.
Лось кивнул:
— Конечно.
Лебедь опустила клюв в воду, как будто слушает музыку.
— Река говорит: «Я видела, как росли ели из семечек, как волчата учились рычать, как люди приходили пить воду и уходили. Я видела, как солнышко тебя греет, Добрушка, и как лось ты мне грудью открывал путь».
— Река помнит? — спросил Добрушка.
— Помнит, — кивнула лебедь. — И пока ты стоишь на берегу — она уже течёт через твои лапы. Ты — часть неё. А она — твоя.
Обрадовался Добрушка, говорит:
— Как в этом мире всё чудесно, прекрасно! Для людей это, наверное, будет непонятно. А я окунулся в эту жизнь и понял, что здесь нет никаких врагов. Здесь каждый живёт сам по себе, но это часть единого целого.
И лось нагнулся к нему и хотел потрогать Добрушку своим носиком. И Добрушка почувствовал тёплое тёплое лосиное дыхание. Он даже рассмеялся: лось такой добрый, пушистый, тёплый, и нос у него был чуть чуть мокрый.
Добрушка сказал:
— Лось, а скажи, пожалуйста, вот для чего у тебя рога? Они ведь тебе не мешают ходить? Я вот даже не смог бы, наверное, всю жизнь ходить с таким тяжёлым грузом.
И лось ему, чуть чуть бодрясь, ответил:
— Рога… — лось слегка повернул голову, — они мне не груз, они — как крылья. Только не для полёта, а для защиты. Когда я маленький был, рога были кнопочками — мама говорила: «Потерпи, вырастут — будешь королём». А когда выросли — я понял: они не для драки. Они — зеркало. Когда встречу оленя — посмотрю, кто выше, сильнее. Но не бьюсь, просто стою. А если надо — размахну, и ветки сломаю, тропинку расчищу. Летом роняю старые — они сбрасываются, как шкурка, а новые растут. Весной — с новыми рогами я себя узнаю. А зимой — без рогов я просто лось, но легче бегаю. Так что рога — как твоя звёздочка: сегодня есть, завтра — нет. А ты — всё равно ты.
— Ух ты! — удивился Добрушка. — Я такого никогда не слышал, чтобы рога могли упасть и вырасти новые.
— Да, Добрушка, — лось улыбнулся.
— Вот это да! Это как у ужихи или у ящерки — на хвостик наступишь, и он отпадает, и снова вырастает. Вот это природа продумала. Такое удивительное открытие для меня. Лось, а лось, а скажи ещё такую мне вот вещь. А почему волки за вами бегают? Мне медянка сказала, что, возможно, волк кого то там гнал. Вот почему так происходит? Расскажи, если тебе не трудно.
Добрушка потёр ручки ладошками, ладошки потёр. Он немножко смущался, ведь лось был такой такой огромный. И Добрушка перед ним чувствовал какое то уважение.
И лось решил поделиться с Добрушкой тем, что сам знал:
— Добрушка, волки не «за нами бегают», как за добычей, — лось опустил голову, чтобы Добрушке было удобнее смотреть в глаза. — Они… как лесные санитары. Видят, кто старый, кто раненый, кто из стада отстал. И тогда — не злобно, а как врач ножом: быстро, точно, без боли. Я видел, как волк догнал старого оленя — тот уже шатался, глаза тусклые. Волк не рвал, он просто… помог уйти. А потом оставил мясо другим — птицам, лисам, даже мне на зиму. Мы, большие, едим траву, но когда снег глубокий — нам тоже нужно.
Волки это знают. Они не враги. Они — часть цепочки. Я не боюсь волков. Боюсь только одиночества. А ты, Добрушка, — ты как волчонок: маленький, но бегаешь, слушаешь. И лес тебя тоже слышит.
— Так вот оно что… — Добрушка был искренне поражён. — Вот этого я тоже никогда не знал. И думаю, что, наверное, природа действительно всё продумала так, чтобы ничего не пропадало просто так. И всё уходит не бесследно. Это как какой то круг, замкнутый, где всё переходит из одного состояния в другое. Правильно? А ты как думаешь?
— Правильно думаешь, — прогудел лось, — круг этот называется «цикл жизни». Ни одна капля, ни один лист, ни один вздох не исчезает. Вот смотри: я ем траву — трава становится мною. Я выдохну — выдох станет тучкой. Тучка прольётся — дождь станет ручьём. Ручей питает корни — корни дадут новые травы. Ты, Добрушка, бегаешь — трава стонет, но через тебя — тоже часть круга. Даже мошкара на мне — она умирает, а я её отряхиваю, и она упадёт — станет землёй. Волк съест меня — станет волком. Волк умрёт — станет почвой. Почва даст грибницу. Грибница даст свет. Свет — тебе. И снова. Никто не пропадает. Только меняется. А если кто то думает, что конец — тот просто не видит, что это новое начало.
И Добрушка вздохнул. Да, как бы печально ни было, но с этим ничего не поделаешь. Он попросил медянку:
— Медянка, а вот скажи, пожалуйста, когда ты родилась, ты была совсем ещё маленькая, потом ты выросла. Тебе вот в этой жизни что больше всего нравится?
— Мне нравится тепло, — прошептала медянка, вытянув шею к солнцу. — Когда я маленькая была, ровно как червячок, ползала по листьям, грелась на камушке. Мне нравилось чувствовать, как солнышко проникает сквозь кожу — вот прям до косточек. А ещё — тишина. Когда никто не смотрит, не топчет. Только земля дышит — и я дышу. И запах после дождя — свежий, как первый глоток молока. А ещё… — она чуть смутилась, — мне нравится, когда меня не боятся. Когда кто-то, как ты, не шарахается, а просто садится рядом. Ты знаешь, змеи тоже любят, когда их гладят. Только мы не говорим об этом вслух. Потому что если скажем — начнут трогать. А мы — дикие. А дикие — тихие. Но если вдруг ты захочешь — я могу свернуться тебе на ладошку. Только не сильно сжимай. Я доверяю, но осторожно.
Добрушка протянул свои ладошки, и медянка быстро быстро, шустро шустро забралась к нему, обвила его вокруг, и как будто огромные бусы свесилась. Добрушка погладил её, говорит:
— Ой, ты такая, оказывается, лёгкая! А я думал, что ты тяжёлая. Это вовсе не так. Иногда бывает такое, что представление расходится: когда представляешь одно, а получается другое. И это очень часто так бывает. Вот, к примеру, сегодня утром у меня была тоже такая грустная история. С неба, с ночного, упала ко мне звёздочка прямо в ладошки. И она очень хотела остаться, весь день побыть со мной. И когда взошло солнышко, она растаяла. Я так расстроился, потому что я думал… что ну вот, её мечта не сбылась. А солнышко, оно рассказало мне совершенно другую историю, что звёздочка пошла дальше танцевать. И я тогда понял, что всё в этом мире происходит так, как ему нужно.
— Вот именно, — прошептала медянка, прижимаясь к шейке Добрушки, как живое ожерелье из света. — Представления — это как тени. Когда ты смотришь на меня — видишь страшную змею. А когда трогаешь — видишь тепло. Точно так же и звёздочка: пока она была сверху — ты думал, она упала. А когда растаяла — она стала водой. И вода — тоже звёздочка, только земная. Я, кстати, тоже иногда «падаю». Когда зима, я ухожу в землю, как она в росинку. А весной — выхожу, как она в небо. И никто не говорит: «Ой, медянка умерла!» — потому что знают: я просто сплю. А ты, Добрушка, — ты как мостик между «страшно» и «не страшно». Ты трогаешь — и страх исчезает.
— А если я буду рассказывать ребятишкам? — спросил Добрушка.
— Скажи: «Медянка не страшная. Она — как язычок земли. Лежит, греется, ловит мышек. И если ты не топчешь — она тебя не куснет». И ещё скажи: «Она любит, когда её трогают. Только тихо. Как сон».
— Спасибо, — Добрушка погладил её ещё раз. — Я расскажу. И про звёздочку. И про лося. И про кукушку. И про всех.
А медянка тихо вздохнула:
— А я буду жить у тебя на шее. Пока не надоест. А потом — уйду. Не потому что надо — а потому что так круг.
А река, а река текла, и всё это слышала. И все эти знания она понесла далеко далеко, за пределы этого леса, вышла в море. А море передало все эти знания ещё дальше. Все рыбки, дельфины — все морские обитатели узнали, как существует в этом мире круговорот. А дальше всё понеслось в океан. Океан был безмерный, и там кораллы, киты, и все все, кто пребывает в этом океане, также узнали, что мир — это волшебство, которое никогда не заканчивается.
На этом ещё не закончился этот удивительный день для Добрушки, и он ещё пойдёт далеко далеко, странствовать по белу свету, чтобы узнать новых друзей и передать этисказочные истории всем всем малышам.


Аннотации
Волшебный мир сказок
Уникальный сборник открывает перед читателем удивительный мир, где каждый диалог — это маленькое приключение. Семь волшебных историй о любознательном Добрушке и его друзьях-природе подарят детям незабываемые впечатления и важные жизненные уроки.
Особенности сборника
Диалоговый формат делает сказки особенными:
1. Создаёт атмосферу доверительной беседы
2. Помогает детям легче усваивать сложные истины
3. Вовлекает юных читателей в активное общение с героями
4. Превращает процесс чтения в увлекательное путешествие
Чему научатся дети
Через живые диалоги с персонажами дети:
1. Узнают тайны природы
2. Преодолеют свои страхи
3. Научатся видеть красоту в окружающем мире
4. Постигнут важные жизненные уроки
5. Развить навыки общения
Для кого эта книга
Сборник станет отличным выбором для:
1. Детей 4-8 лет, любящих живые беседы
2. Родителей, ищущих духовно обогащающие истории
3. Педагогов, работающих над развитием эмоционального интеллекта
4. Всех, кто ценит мудрые сказки с глубоким смыслом
Почему стоит прочитать
Каждая сказка — это:
1. Тёплая душевная беседа
2. Путешествие в мир открытий
3. Возможность посмотреть на привычные вещи по-новому
4. Урок доброты и мудрости в лёгкой игровой форме
5. Шанс научиться видеть волшебство в повседневности
Этот сборник — не просто сборник сказок, а путеводитель по миру мудрости и доброты, где каждый диалог открывает новую грань понимания себя и окружающего мира.
Особое преимущество книги заключается в том, что она:
1. Помогает преодолеть детские страхи
2. Развивает эмоциональный интеллект
3. Формирует экологическое сознание
4. Способствует развитию речи и воображения
5. Создаёт пространство для семейного чтения и обсуждения