Алые паруса. Заметки экскурсовода

Над Невой стояло оранжевое солнце. Нагревался гранит, над розовыми щербинками его скользило жгучее марево. Стучали в швартовочные кольца серые волны. Мосты поднимали вверх тяжёлые пролёты. Но Благовещенский ещё соединял два горячих берега, давая робкую надежду перебраться с Васильевского хоть куда-нибудь. Блестел на небесном полотне трезубец Посейдона. Над ступенями, ведущими вниз, плыла улыбка Аменхотепа Третьего.
Город репетировал. Приближался праздник выпускников. За Троицким трепетали на ветру алые паруса Александра Грина, вселяя веру в романтиков и горя красным семафором тем, кто стоял в многокилометровых пробках.
Я работала. Должна была у Румянцевского сада посадить туристов на маленькие теплоходики , с названием" Каракатицы" и отправить их в путь по рекам и каналам. Каракатицы обычно юрко и находчиво преодолевали водные дороги, не сбивались с курса и имели жизнелюбивую способность проходить под низкими местами. Конец маршрута был в другой части центра: у Никольских рядов. От парадных площадей к торговым. Движение с постижением.
Меня на борт не брали. Задумано было так: водитель высаживает туристов у причала, я оформляю билеты, машу всем рукой, а он где-то ждёт. Потом мы вместе ( только я и он) пытаемся попасть через все преграды и насмешки сфинксов на другой берег.
Город гудел. Бронзовый Трезини покачивал головой. Слышен был скрип бирюзовых рейсовых автобусов. Они плавились от отсутствия движения и жары. Скребли когтями в своей башне грифоны во дворе аптеки Пеля. Зеваки жадно глотали воздух. Термометр показывал плюс тридцать три. Раскольников тёр виски в своей каморке.
Я шла от причала и звонила водителю. Он не отвечал. Какие-то белые тени скользили по стенам Академии Художеств.
Подо мной плавился асфальт. Последние капли питьевой воды я вылила себе на голову. Румянцевский обелиск клонился вправо, к Меншиковскому дворцу, словно показывая вектор поисков. Мелкую расстекловку окон покрывали неясные блики. Нурофен закончился.
В этот момент перезвонил водитель: звук шёл из параллельной реальности.
- Слушай, а я уже почти на месте. У Николы. На другом берегу. Не стал тебя ждать. Ты, это, сама, как хочешь добирайся. Лучше на метро, конечно. Или пешком. Всего километра три. Дойдёшь, наверное. А то эти приплывут, а тебя того. Нету. А я - то уже тут.
- То есть, Вы за мной не приедете?
- Говорю же, нет. Застрянем в пробках. Иди, может, за два часа успеешь.
Кадетская линия перед моими глазами совершила неожиданный кульбит, это я сдержала мат, который пытался вырваться в пространство самого большого городского острова. Концентрация красоты не была осквернена.
А я злилась сильно. Когда мои дети были маленькими, я, чтобы на них не кричать, сгибала тефлоновые сковородки. Правда, разогнуть обратно потом не удавалось. Тратились на сковородочные наборы.
В течении часа я думала, что человеку, который сегодня управляет автобусом, пора на исповедь, ибо это его последние минуты на земном шаре.
Мысленно я обратилась почему-то к Меншикову: придумай что-нибудь, твоя находчивость всем известна.
И вдруг что-то стало меняться на набережной: автомобили пришли в движение. Пробка стала рассеиваться в тягучем мистическом воздухе. Я увидела общественный транспорт, идущий в нужном мне направлении.
Поехала и через минут пятнадцать оказалась около Никольского собора. Я там крестилась. Всё не случайно. Сердце успокаивалось.. Голуби у канала, как всегда, тихо ворковали. Бомжи что-то пели на скамейке.
Я перестала клониться вправо и влево. И с каждым шагом к благополучному дворику Никольских рядов внутри меня всё приходило в равновесие. И окончательно пришло к радости после огромной чашки горячего кофе, в котором отразилась ажурная колокольня, созданная Саввой Чевакинским.

Юлия Хаперская