Голос Уссурийской тайги

(*Из цикла "Пропавшие экспедиции")

Глава 1
Сначала был оглушительный треск, едва не разорвавший барабанные перепонки. Блеснул ослепительный разряд молнии, машина, бешено вращая лопастями, стремительно понеслась вниз. Падение закончилось быстро. Гул двигателя растворился, звук рвущегося металла оборвался, и на короткое мгновение настала странная, пустая тишина. Она распирала уши сильнее шума винтов. Пассажир, выброшенный из салона жестким ударом о землю, лежал на боку, зажатый между переборкой и смятым креслом, чувствуя тяжесть ремней, запах керосина и собственной крови. Воздух дрожал от жара, обломки потрескивали, оставляя на снегу жирные маслянистые пятна. Вертолёт замер в распадке, между стволами уссурийских кедров. Он не сразу понял, что жив. Начал шевелиться, разрывая ремень, ладонь скользнула по металлу, под пальцами выступила маслянистая копоть. Голова гудела, правая часть тела не слушалась. Упёршись ногами в стенку, выдохнул, вытолкал себя наружу. Влажный лесной воздух ударил в лицо. Туман висел низко, земля испаряла накопленное за сутки тепло. Вертолёт лежал на боку, хвостовая балка была переломлена, кабина разбита. Он оглянулся, заметив движение внутри.
— Эй! — голос сорвался. — Живой там?
Ответа не было. Вернулся к пролому, согнулся, заглянул внутрь, прикрывая лицо руками от жара. В кресле командира скрючился полностью обгоревший труп, в котором было трудно узнать хоть что-то человеческое. Салон продолжал полыхать до самой хвостовой балки, готовый вот-вот взорваться огненным шаром. Нестерпимо обжигало руки, даже сквозь ботинки чувствовалось пекло от расплавляющей сознание температуры. Рядом сидящий штурман был похож на обугленный факел, такой же обгоревший до костей, как и сам командир. Зато в задней части хвостовой балки, среди ремней и обломков панели, выброшенный ударом при падении, лежал второй пилот, молодой парень, которого он сегодня утром еще не знал. Фамилию помнил смутно: вроде Серов. Пассажир наклонился. Пилот едва слышно дышал. Лицо было разбито, из-за виска тянулось тонкое тёмное пятно, нога зажималась между панелью и каркасом контейнера. Парень был без сознания. Пассажир вытащил нож, валявшийся среди мусора, перерезал ремни, перерубил жгут проводки. Металл сидел плотно, приходилось давить изо всех сил. Он ругался, дышал рывками, пока наконец не высвободил ногу раненого. Парень сглотнул, наконец подав признаки жизни. Тот подхватил его под плечи, вытянул наружу, усадил на мох.
— Серов, да? Я правильно помню? Слышишь меня?
Пилот моргнул мутными от боли глазами, взгляд не мог сфокусироваться.
— Я… жив?
 — Пока да. — Пассажир вытер кровь с виска Серова. — Держись. Тут керосином воняет, может вспыхнуть.
— Ты… одного меня вытащил? А… а командир как? Штурман?
— Мертвы. Обгорели.
— И ты… ты просто так эт-то г-говоришь?
— А что еще можно сказать в этом случае? Придумай панихиду, если такой умный. Скажи спасибо, что сам жив остался.
— Но… но они же… они же…
— Они мертвы. И точка. Я осмотрел обоих. Угли. Факелы. Понял? А если и мы сейчас не уберёмся, то тоже превратимся в золу. Машина вот-вот рванёт.
Рывком поднял парня себе на плечи. Ноги дрожали, но он старался, как можно быстрее шагнуть прочь от обломков. Прополз метров двадцать по мокрому мху, пока не упал на колени и не спустил пилота на землю. Снег сзади шипел, расплавляясь от жара.
— Посиди, я сейчас.
Вернулся на десять шагов назад. Шар пламени разгорался все больше. Занялась уже не только хвостовая балка, но и сама кабина. Два силуэта так и потонули в огне. Похоронить по-человечески их не удастся. Превозмогая пылающий жар, чудом уцелевший пассажир в спешке подобрал с земли какие-то разбросанные предметы, на ходу рассовывая их по карманам. Подойти ближе к пылающему корпусу уже не было возможности, а проверять то, что он впопыхах поднимал, не хватало времени: вот-вот могло рвануть и разнести все к чертовой матери. К тому же мешали слезящиеся от дыма глаза. Пятясь от клубов дыма, он вернулся к пилоту. Над тайгой сгущался туман. Начинал падать снег. Где-то вдали кричала птица, коротко, резко, как тревожный звонок механизма. Серов дышал тяжело.
— Где мы? — хрипел он.
 — Ушли далеко на юг. Должны быть разливы Амура… или сопки рядом. Тут глушь.
Пилот попытался подняться, но тут же вскрикнул от пронизывающей боли.
— Нога… чёрт…
 — Цела. Отёк сильный. Надо шину ставить.
Он осмотрел рану. Ушиб, очевидно, был, но, слава богу, без перелома. Плечо у самого пассажира пронизывало огнём, он чувствовал, как под комбинезоном липнет ткань. В голове шумело.
— Ты как? — спросил Серов.
 — Живее всех мёртвых. Поднимешься?
 — Попробую.
Вдвоём, шатаясь, поддерживая друг друга под локоть, оба добрались до поваленной лиственницы. Ветка торчала длинная, крепкая, подошла бы на костыль. Пассажир сломал её, наспех обточив ножом. В руках появилась хоть какая-то уверенность. Снег усилился. Иглы ветра били по листве, оставляя тёмные следы. Тайга становилась холоднее. И тут…
За спиной раздался оглушительный взрыв: ба-амм! — волна раскаленного воздуха, промчавшись среди сосен, повалила их наземь. Горячий жар, сбив с ног, обдал их своим раскаленным напором. Ещё раз громыхнуло — это взорвались топливные баки. Теперь полосы обильного снега заваливали искореженный корпус с развороченной хвостовой балкой — всё, что осталось от их винтокрылой машины. Спасти что-нибудь уже не удастся: все потонуло в огне. Минуту они смотрели, как шипел металл, как плавилась краска, потом, понурив головы, побрели подальше от места трагедии. Тайга поглотила своей массой всё, что осталось от катастрофы. Серов держался за плечо соседа, перемещал больную ногу осторожно, прикусывая губу от боли.
— Думаешь, нас будут искать?
 — Должны. Через пару часов заметят, что вы не вышли на связь.
 — И всё? Найдут место падения?
 — Возможно. Но лес здесь жрёт шум. И не факт, что нас заметят с воздуха.
Пилот молчал, иногда хватая ртом воздух слишком резко. Оба остановились у большой кедровой кучи бурелома: здесь было сухо.
— Давай проверим, что я успел подобрать. И ты свои карманы проверь. Теперь каждая мелочь нам пригодится.
— Думаешь, нас далеко занесло от трассы?
— Кто знает. Но, судя по местности, здесь еще никогда не ступала нога человека.
— Я помню, как Сергей… тот, что штурман, перед грозой удивился, что отказали приборы. Командир Бакшеев как раз в это время запраши… — пилот на миг запнулся от боли, — ох, погоди… — поморщился, растирая больную ногу. — Запрашивал диспетчерскую, каким коридором лететь.
— Да. Я смотрел в иллюминатор и видел, как вы поворачиваете. Что было потом? Почему машина упала?
— Рвануло напором турбулентных потоков. Нас понесло к земле…
— И?
— И… а вот дальше я ничего не помню. Удар, вспышка, потом темнота. Очнулся, когда ты меня вытаскивал из-под балки.
— Очевидно, вертолет попал в какую-то магнитную бурю. Отсюда и отказ всех приборов. Вот поэтому нас занесло куда-то в глушь тайги, к черту на кулички.
Беседуя и делясь ужасными последствиями катастрофы, они проверили карманы, нашли компас, часы, три ракетницы, фонарь. Всё цело. Подобрали по пути и несколько банок тушёнки, которые вывалились из аварийного набора. Кругом царила разруха. После падения вертолет пропахал лопастями винтов добрый гектар земли, искорежив деревья, кустарники, вырвав из земли клочья мха и лишайника. Черная маслянистая полоса пролегла между поваленными соснами, а в снегу, в самой точке падения сейчас дымились останки корпуса.
— Слушай, — повернулся пассажир к пилоту. — Я твоего имени даже не запомнил.
 — Андрей. Андрей Серов.
 — Фамилию-то как раз помню. Видел в ведомости, когда вылетали. Командир Бакшеев. Штурман Петренко. Ты выжил, а они сейчас уже в качестве удобрений в тайге. Глупая беспричинная смерть. Жалко.
Оба сидели, прислонившись к корням, слушали, как шипит снег под остывающим металлом. Их заваливало конкретно, но отчасти спасали густые ветви деревьев, нависших над головами.
— Ну, а тебя-то как зовут?
— Олег. Фамилия Соловьёв. Птички такие бывают. Слыхал?
— Слыхал. Спасибо, Олег, что вытащил меня из обломков. Это мой второй только рейс, ещё не успел приспособиться.
— Вот и крещение получил, — невесело усмехнулся Олег.
Посидели секунду, промокая до нитки. У Андрея не выходили из головы его напарники.
— А Бакшеев с Петренко… они точно? М-мм… я имею в виду, их нельзя было спасти? — спросил он, растирая ногу, морщась от боли.
 — Тот, что в кабине… нет. Тот, что за ним в кресле, тоже. Оба были уже обуглены до костей.
 — Ясно. Ужас какой… И жалко. Я почти не успел с ними познакомиться. Два рейса, две ночи на сон, потом этот полёт… Даже не знал, были ли у обоих семьи. Думали, познакомимся как следует после этого рейса… а оно вон как получилось…
Андрей вздохнул протяжно, с горечью. Действительно, что можно было узнать за двое суток о его напарниках, если видел их только во время двух первых полётов? Точнее, одного, так как первый был пробным. А этот, можно сказать, боевой вылет — был вторым. И тут, на тебе…
— Ты же в салоне один летел? — спросил он Олега.
— Да. По пути, на дозаправке, вы должны были забрать еще троих моих коллег. Я руководитель экспедиции. Расследовали здесь, в уссурийской тайге, залежи полезных ископаемых. Одним словом, геологи. Возвращались домой. И тут эта безумная катастрофа…
Он замолчал. Вдалеке прошёл низкий гул — то ли ветер, то ли звук обвала. Олег поднялся.
 — Надо двигаться ниже по рельефу. Там может быть ручей, а нам в первую очередь нужна вода. И место, где можно развести огонь.
Он помог Андрею встать. Шли медленно, подстраиваясь друг под друга. Андрей чувствовал, как его собственная рана открывается при каждом шаге, нога наливалась свинцом. Спустя два часа нашли место, небольшую ложбину между сопками. Снег постепенно утих. Теперь стояла тишина, плотная, вязкая. Лес не пропускал ветер, воздух был неподвижен. Олег собрал сухие ветки, развёл небольшой костёр. Огонь поднялся коротким рыжим языком. Андрей сидел, согнувшись, держал больную ногу, морщился, иногда постанывая.
— Ты женат? — спросил он, стараясь отвлечься от боли.
 — Разведён. Есть дочь.
 — Сколько ей?
 — Шесть.
 — М-м… Я вот только собирался жениться. Ну, собирался… если бы не эта командировка.
 — Вернёшься, успеешь.
Серов усмехнулся, хотя в глазах мелькнула тревога.
— Честно? Когда ты меня вытаскивал, я думал, мы там вместе сгорим. Когда вертолёт начал падать… я даже не услышал, как ты вылез.
 — Ты был без сознания.
 — Спасибо, что вытащил.
— Уже благодарил. Зачем повторяться?
Андрей промолчал. Соловьёв, как ему показалось с первого раза, был каким-то нелюдимым, малословным. А может, катастрофа так подействовала, чёрт знает…
Костёр трещал. Запах дыма наполнял ложбину. Огонь давал иллюзию безопасности. Лес вокруг стоял неподвижно, но оба чувствовали, что тайга, поглотившая их машину, живет своей собственной жизнью. Где-то что-то трещало, где-то шмыгали мелкие грызуны, вдалеке слышались уханья филина. В какой-то момент из глубины распадка донёсся тяжёлый длинный звук, напоминающий выдох зверя. Андрей напрягся.
— Это что было?
 — Здесь бывает много чего. Медведи, кабаны, волки, тигры тоже встречаются. Их так и прозвали в энциклопедиях, уссурийскими.
Пилот задумался, снимая лётный сапог с больной ноги. Надо было проверить вывих.
— Ты серьёзно? Тигры?
 — Очень. На юге Приморья их хватает. Здесь их нет, но всё возможно.
Андрей сглотнул.
Соловьёв поднялся, взял нож.
 — Расслабься. Мы тут никому не нужны. Держимся ближе к огню, тогда хищник будет обходить его стороной.
Ночь подступала быстро. Туман стелился по земле, снег совсем прекратился, зато холод стал чувствоваться острее.
— Слушай, геолог, — попытался пошутить Андрей , — а если нас не найдут?
 — Найдут.
 — А если…
 — Серов, замолчи. Живём пока живы. Слышал такую пословицу?
Пилот затих. Олег видел, что парень дрожал. И сам дрожал. Тайга давила. Она не пугала криками, не бросалась зверем, она давила своей тайной, своей тишиной. Здесь еще не ступала нога человека, и если отказали приборы в кабине, то их во время магнитных возмущений могло занести в самые дальние дебри, где цивилизацией еще и не пахло. По всем скромным подсчетам — а карты у них не сохранилось — до ближайших селений рыбаков или охотников за пушниной, никак не меньше двухсот-трехсот километров. Причем, в любом направлении. И это при самых оптимистичных раскладах: могло быть и четыреста, а то и пятьсот… Вот, собственно, куда их занесло. Летели-то они к пункту дозаправки, находящемся в двухстах километрах южнее. А занесло, можно сказать, к черту на рога…
Соловьёв лег рядом с огнём, слушая дыхание второго пилота. Андрей бормотал что-то в бреду — то ли спросонья, то ли от боли. Сам Олег не спал почти до рассвета. Несколько раз ему казалось, что рядом, за деревьями, кто-то стоит. Шагов он не слышал, но присутствие ощущал кожей. Поднимал голову, всматривался, ловя каждый подозрительный звук, хотя туман ничего не выдавал.
Утром они выглядели хуже, чем вечером. Олег проверил своё плечо: оно чуть опухло, но вывиха не было. У Андрея нога же отекла сильнее чем прежде.
— Поднимешься? — спросил геолог.
 — Попробую. Но… идти смогу только с твоей помощью.
 — Значит, пойдём вдвоём, что поделаешь. Надо будет, и понесу.
Оба собрались, погасили костёр. Утренний лес встречал их колючим морозом. Хорошо, что сохранились меховые куртки с комбинезонами внутри, которых не успел тронуть огонь.
— Куда теперь? — спросил Серов.
 — По компасу на юг. Странно, что компас работает, а ваши приборы отказали при падении. Вроде,по сути, компас тоже должен был отказать. Ладно. На юг. Там должны быть речные притоки. Вода нам нужна в первую очередь. Ту, что собрали, уже кончилась.
 — А еда?
 — Разберёмся. Пока есть две банки тушёнки. Потом силки будем ставить. Я научу. Не раз приходилось со своими ребятами ловить грызунов.
— Олег… — пилот поднял на него взгляд. — Спасибо ещё раз. Я бы там и остался в обломках.
 — Не начинай, а? Чёрт возьми, мы оба выбрались! Теперь держим друг друга.
Они двинулись дальше. Соловьёв держал Серова под локоть, тот держался за него, шагая осторожно, стараясь не тревожить опухшую ногу. Тайга с каждым шагом становилась гуще. Снег ложился на плечи сырой тяжестью, а деревья срослись ветвями так плотно, что свет пробивался только редкими пятнами. Спустя два часа вымученной ходьбы, Олег проверил компас.
 — Пойдём здесь. Чуть левее. Там склон вниз. Если повезёт, вода близко.
Хотя шли еще долго. Иногда Андрей останавливался, прижимая ладонь к виску. Голова кружилась неимоверно. Олег выдерживал паузы. Боль в собственном плече усиливалась, но он не показывал вида. К полудню услышали звук, тонкий, едва различимый.
— Вода? — спросил Андрей.
 — Похоже.
Звук становился отчётливее. Поток бурлил где-то впереди. Оба спустились по крутому склону и вышли к ручью. Вода стекала по камням, холодная, прозрачная как стекло. Андрей в изнеможении опустился на колени, зачерпнув ладонями.
 — У-ух… холодная-то какая! Живём…
Олег тоже напился, умыл лицо ледяной влагой. Плечо ломило. Расстегнул комбинезон, проверил вывих: края лопатки покраснели, но запаха не было. Как бы гангрена не началась, содрогнулся он мысленно.
— Тебе бы обработать, — предложил Серов.
 — Антисептика нет.
 — В обломках мы не всё подобрали. Может, вернёмся?
 — Куда? На десять километров назад? Возвращаться, значит терять силы. К тому же там одни обломки остались. Всё, что может представлять первую необходимость, сожрало огнем. Один металл, да искореженный корпус. Даже сиденья сгорели, не говоря уже о твоем командире и штурмане.
— Бакшеев… — протяжно с горечью вздохнул Андрей. — Петренко… Эх… так и не познакомился с ребятами.
Он замолчал, поняв по взгляду Олега: возвращаться нельзя. Далеко. И там слишком много мёртвого.
Отдохнув около часа, двинулись дальше вдоль ручья. Лес стал оживать, послышались птицы, попискивала под чьими-то тяжелыми лапами мелкая живность. Где-то виднелись следы кабана. Олег присмотрелся, вроде бы старые. Сквозь деревья проскочила тень. Серов вздрогнул, ухватившись за руку Олега.
 — Видел?
 — Видел. Не подходи близко к кустам. В этом лесу чужих не любят.
Ближе к вечеру они нашли подходящее место для ночлега в виде небольшого углубления под старым кедром. Соловьёв собрал ветки, развёл костёр. Андрей сидел рядом, перетягивая ногу ремнём, чтобы снять набухший отёк.
— Олег… — спросил он тихо, скрывая боль. — А если не выйдем?
 — Выйдем.
 — Откуда такая уверенность?
 — Потому что я тебе это обещал. И обещал своим ребятам. Они ждут, без меня не возвращаясь домой. И будут искать, вот посмотришь. В нашей группе все сплошь отважные, не раз ходившие по тайге.
Серов смотрел на него долго.
 — Идти-то тебе тяжело будет с таким плечом. А еще и меня на себе тащишь.
 — Значит, пойдём медленно. А сейчас давай-ка поспим.

Глава 2
Ночь принесла тревогу. Несколько раз Олег вскакивал от звуков. В соседних зарослях двигалось что-то крупное. Ветки скрипели под тяжестью, шаги пробегали вдоль границы света. Андрей тоже подрывался, держа нож в руке.
 — Зверь?
 — Да. Думаю, медведь. Уссурийский или, как их еще называют, гималайский. Вдвое меньше бурого, но нам от этого не легче. Были случаи нападений на человека.
 — А нас не тронет?
 — Если голодный, может и тронуть. Держи нож наготове. У меня свой есть.
Звуки постепенно стихли. Тишина вернулась. Всю ночь оба почти не сомкнули глаз. А утром, как назло, опустился колючий туман. Серов выглядел лучше, даже смог самостоятельно подняться.
— Сегодня дойдём до большого склона, — сверился с компасом Соловьёв. — Я слышал внизу шум. Возможно, там крупный поток. Если выйдем к реке, у нас появится шанс.
— Олег… спасибо. За всё.
 — Да хватит уже! Идём.
Оба вошли в тайгу, как в сырой белый колодец. Это был только первый день их пути. Держась друг за друга, шли вдоль ручья уже больше часа. Андрей держался уверенно, хотя нога всё ещё подкашивалась. На лице проступил цвет — не тот мертвенно-серый, что был утром — а немного порозовевший. Олег заметил это и вздохнул с облегчением. Если парень идёт — значит, он выкарабкивается. Ручей петлял между камней, сливался с другими тонкими потоками, углублялся куда-то в лишайник с камнями. Олег проверил компас, сверился с рельефом. Ему казалось, что где-то впереди должен быть выход к более широкому ущелью. Там река могла оказаться ближе, а вместе с ней открывался путь к людям.
— Геолог, — окликнул Андрей, пытаясь подбодрить себя шуткой. — Вот скажи честно… мы вообще где? Я просто пытаюсь вспомнить маршрут, но… — он потёрл виски. — Голова гудит.
— Вероятно, вы отклонились южнее планового коридора. Метров на тридцать-сорок по высоте нас подбросило, потом потащило. Туман был плотный. Я потерял ориентиры.
 — Бакшеев же что-то говорил по рации… перед тем, как всё закрутилось…
 — Пытался вывести машину. Но не успел. Ты тоже в тот миг держал руль.
Серов, вздохнув, замолчал. Олег слышал по его дыханию, что парень снова устал. Но виду не подавал, молодец. Ясно, что не полярник, не проходчик тайги, а всего лишь неопытный юный пилот, только что окончивший лётное училище, а держался геройски. С таким в экспедицию не зазорно было идти, вот только если бы не нога, беспокоящая парня. У самого плечо ломило от боли, а тут еще как бы у того не загноилась гангрена.
Дорогу им преградил завал из упавших деревьев. Олег забрался на стволы, проверил, можно ли пройти через верх. Мох впитывал снег, скользил под ногами. Он перелез первым, спустился вниз, протянул руку.
— Давай, по одному.
Андрей взобрался осторожно. На полпути его пальцы дрогнули, взгляд помутнел.
— Голова… уходит. — Он остановился, сглотнул.
 — Отдышись. Спокойно, пилот. Держись за корень. Я подстрахую.
Соловьёв поднялся ближе, подложил здоровое плечо. Андрей медленно спустился.
— Ничего, — подбодрил Олег. — Вот у меня в группе Гришка был… нет, точнее, не был, а сейчас дожидается на заправочном пункте. Так он как ты, такой же хваткий, но молодой, шельмец. Вечно попадал во всякие передряги, отчего остальные ребята смеялись. Так и ты. Терпи, брат, потом легче станет.
 — А если не станет?
 — Тогда всё равно понесу.
Серов усмехнулся, махнув рукой.
 — Нет уж, я сам. А то позор на всю лётную часть будет.
Когда завал остался позади, лес стал светлее. Сопки расходились, открывая широкую седловину. Туман поднимался вверх над Уссурийской тайгой, солнце едва пробивалось сквозь ветви. Умудренный опытом прежних походов, Соловьёв по привычке прислушался: тишина. Андрей притормозил, вдохнув глубже воздух.
 — Здесь чище дышится, заметил?
— Лес так устроен. Где ветер ходит, там легче. Да и от цивилизации далеко.
Он заметил в стороне лежанку кабана с примятой травой, несколько обломанных веток. След был свежий, может день-два. Проверил землю, нашёл пару отпечатков.
— Тут зверь был.
 — Какой?
 — Кабан.
 — Он опасен? Я читал где-то.
 — Бывает. Хотя, если не лезть к нему первым, обойдёт стороной.
Андрей помрачнел. Каждая информация о местной фауне тайги, где он никогда не бывал, действовала на него так, будто он получал новую порцию обязанности не умереть.
Оба сделали короткую передышку. Соловьёв открыл банку тушёнки, протянув половину товарищу.
 — Ешь. Надо силы держать.
 — Тебе больше надо, ты меня тащишь.
 — Да нормально всё. Не спорь. Гришку тоже когда-то приходилось вытаскивать. Давно, правда, было, и не здесь, а в Алтайском крае. Нас тогда швыряли в разные районы страны.
Андрей, жуя, разглядывал мокрую траву. Долго молчал, потом спросил, желая убедиться в своих догадках:
 — А ты до экспедиции кем был? Ну… кроме того, что старшим геологом группы?
 — Географию преподавал.
 — Учителем?
 — Ага.
 — Хм… — Серов улыбнулся. — Я бы не подумал. Ты больше похож на… на спасателя или что-то такое.
 — Это потому что я ещё не рассказал, как вёл шестые классы. После них любой тигр покажется пушистым.
 — Ого. Тогда у нас есть шанс выжить, да?
 — Есть. И чем меньше мне будешь надоедать своими глупыми вопросами, тем дольше проживём. Усёк, товарищ пилот?
После короткого отдыха оба, теперь уже друга, продолжили путь. Ручей углублялся, появлялись каменные борта берегов. Лес здесь был плотнее: кедры сливались в стену, между стволами проходил холод, по которым воздух стекал вниз. Андрей шагал медленнее, периодически опираясь на костыль, что сделал Олег, и сильно прихрамывал. Но старался не жаловаться.
— Слушай, геолог… — Андрей нарушил тишину. — А если вспомнить… ты перед падением что думал? В последний момент?
 — Я? — Олег задумался. — О дочери. О том, что должен увидеть её ещё раз.
 — Понимаю. А я… я думал, что не успею извиниться перед невестой. Мы перед отлётом поссорились. Из-за ерунды. Она говорила, что работа меня поглощает. Я сказал, что она всё драматизирует. Понимаешь… я ведь только закончил лётную школу, а она всё со свадьбой торопила. Обещал вернуться, тогда и поженимся.
 — Вернёшься.
 — А если нет?
 — Вот достал, неугомонный! — притворился злым начальник геологической группы, как бывало в те дни, со своими ребятами. — Угомонишься наконец? Ты сейчас идёшь по тайге со сломанной головой и почти хромой ногой. Ты жив. Значит, шанс есть. Чего еще надо?
Андрей кивнул.
— Ладно. Тогда запиши в протокол: выживший номер два обязуется дойти до людей и жениться.
 — Согласен. Под твой протокол подпишусь. А сейчас закройся в тряпочку и не надоедай старшим по возрасту.
Беседуя в шутливых перепалках, оба товарища, таким образом вышли к широкой прогалине. В центре лежал большой камень, расколотый пополам, как будто кто-то ударил по нему сверху гигантским молотом. Соловьёв подошёл ближе, потрогал поверхность: та на ощупь оказалась гладкой, замёрзшей и какой-то до неприятности скользкой. Камень мог быть ориентиром.
— Мы близко к склону, — сказал он. — Видишь, как трава ложится?
 — Вижу.
 — Там низина. Если спустимся, выйдем к реке.
Андрей посмотрел вниз. Скат был крутой, покрытый плотным ковром мха. По краям росли кусты, какие-то травы под снегом, которых он сроду не видел, поскольку сейчас был в тайге первый раз в жизни.
— Спускаться тяжело будет.
 — Медленно пойдём.
Олег первым начал спуск. Держась за корни, проверял почву ногами. Под лопаткой сильно болело. Молодой пилот следовал за ним, осторожно ставя ступни везде, где возможно, иногда скользя по камням раненой ногой. На середине пути он внезапно присел, упёрся руками в землю.
 — Геолог… голова… кружится.
 — Дыши ровнее. Не падай вперёд.
 — Тошнит…
 — Потерпи.
Олег поднялся выше, подхватил его под локоть.
 — Сядь. Дай себе отдышаться.
Андрей улёгся на бок, закрыл глаза. Дыхание вырывалось частое, рваное. Соловьёв присел рядом.
— Сотрясение, — произнёс он.
 — Сам чувствую, не дурак. Как у тебя плечо?
 — Терпимо.
 — Врёшь.
 — Вру, — признал Олег. — Но идти могу.
Парень немного посидел, потом открыл глаза.
 — Ладно, давай дальше. Я готов.
Андрей кивнул.
 — Хорошо. Держись за меня и за ветви. По чуть-чуть.
Они спустились ещё метров на сорок и вышли на узкую полку в каменной стенке. Отсюда открылся вид: внизу тянулось русло реки, широкое, серое. Вода несла потоки, пена цеплялась за камни.
— Вот она, — повеселел Олег. — Амурский приток.
 — Значит, мы… ближе к людям?
 — Не сразу. Вниз по течению должны быть стоянки лесников. Может охотники. Там будет больше шансов встретить кого-то. Не забывай, мы в таёжной глуши, где ещё не ступала нога человека. На брата по одному ножу с тремя ракетницами, ни оружия, ни патронов. Мне с таким приходилось сталкиваться, а вот тебе, юному летчику…
 — Ладно-ладно, я понял, — перебил Андрей, удивившись такой разговорчивости обычно немногословного приятеля. — Может, переправимся?
 — С твоей-то ногой? И с моим плечом? Нет. Снесёт.
 — Тогда по берегу?
 — Да. По возможности ближе к воде.
Серов перевёл дыхание, непроизвольно улыбнувшись.
 — Я думал, что не увижу ничего живого кроме обломков. А тут… река.
 — Река нам, братец, хорошая новость. Поток ведёт вниз. А вниз, значит к людям.
Они добрались до берега к вечеру. Вода шумела, билась о камни. Олег наполнил фляжку, промыл рану на плече. Сводило от боли и холода, но он молча терпел. Андрей сидел рядом, массировал ногу.
 — А если ночью зверь выйдет к воде?
 — Огонь отпугнёт.
 — А если большой зверь?
 — Что ты как ребёнок: а если, а если? Ну, точно, как мой Гришка в отряде. Если большой зверь в виде медведя, тогда нам пригодится костёр побольше. Я всё сумел объяснить, товарищ пилот?
Перебрасываясь шутливыми колкостями, Олег собрал ветки, нашёл сухую кору. Огонь разгорелся ярче, чем вчера. Запах дыма смешивался с запахом мёрзлой земли и воды. Серов вытянул ноги, откинулся к бревну.
 — Знаешь, — поделился он негромко, — я всё время думал, что если попаду в ЧП, то растеряюсь. А сейчас… не знаю… Может, я держусь только потому, что ты рядом.
 — Мы вдвоём. Значит, шансов больше.
 — Ну не скажи. Ты ведь опытный выживальщик.
 — Я просто не хочу умирать в этом лесу. И тебе не дам сгинуть. Всё просто.
Оба посмотрели на реку. Розовый закат отражался в струях воды. На другом берегу тянулся мрачный массив сопок.
— Геолог… — Андрей помолчал. — А что ты скажешь дочке, когда вернёшься?
 — Не знаю.
 — Может, скажешь, что летал над тайгой, видел реки, птиц, деревья…
 — Она спросит, испугался ли я.
 — И что ответишь?
 — Скажу честно — да. И что это нормально.
Андрей тихо рассмеялся.
 — А моя невеста спросит, почему я ей не позвонил.
 — Так ты ей так и ответь: откуда в тайге телефонная станция?
 — Ха! Ты не знаешь её. Она скажет: ну, конечно, снова виновата работа.
 — Тогда скажи, что ты выбирался из леса на одной ноге. Может, простит.
 — А если нет? Выходит, что я не ту замуж зову? Значит, она не по мне?
 — Ещё посмотрим на твою невесту. А сейчас спи, я еще покараулю. Потом сменимся.
Ночь опустилась быстро. Тайга вокруг реки была гулкой. В темноте слышались всплески — то ли рыба, то ли мелкие звери стремительно проходили к воде. Андрей дремал, хотя каждый звук заставлял его вздрагивать. Олег сидел у огня, держа нож на коленях. В какой-то момент за деревьями раздалось низкое утробное фырканье. Юный парень открыл глаза.
— Кабан?
 — Да. Большой, похоже.
Звук приближался. Ветки ломались. Что-то тяжёлое пробиралось к воде. Олег поднялся, выставил нож. Существо вышло на тропу. Показалась массивная тень, широкая спина, блеск глаз на уровне человеческой груди. Оно остановилось, прислушалось. Олег держал дыхание ровным. Огромный кабан, ростом с теленка, сделал шаг к реке, опустил голову, понюхал воздух. Огонь трещал рядом. Зверь повернул голову на звук, задержался, но не приблизился. Постоял, явно раздумывая, если, конечно, этот зверь обладал интеллектом. Потом медленно, будто решив, что люди ему не интересны, величаво ушёл в сторону, растворившись во тьме. Андрей в панике выдохнул.
 — Я думал, он на нас пойдёт.
 — Ему вода нужна. И покой. Он получил своё.
 — А если другой придёт?
 — Тогда будем шуметь. И держать огонь ярче. Ты опять свои «если»? Не до смеха сейчас.
Они подбросили ещё веток в костёр. Искры взлетели в темноту. К рассвету Соловьёв всё же отключился на час, сидя, прислонившись к стволу дерева. Когда он проснулся, небо уже светлело. Андрей спал как младенец, свернувшись клубком в меховой куртке. Лицо стало спокойнее, зато нога распухла еще больше, что даже было видно сквозь лётный сапог, готовый вот-вот разойтись по швам. Олег поднялся, размял плечо, проверил рану: гноем пока не пахло. Значит, будем держаться, подбодрил мысленно сам себя. Подойдя к воде, зачерпнул горсть. Тонкий лёд пробрал пальцы. Андрей проснулся, приподнявшись на локте.
 — Ты не спал?
 — Спал. Чуть-чуть.
 — А я, кажется, вырубился.
 — И правильно. Тебе отдых нужен. Ногу проверь. Распухла.
— Ага. Не то слово. Ща мы её промоем холодной водичкой. Как у тебя плечо?
— Терпимо. Жить буду.
Андрей сел, принявшись из фляги промачивать ногу. Кроме каких-то мёрзлых трав, растущих повсюду, никаких медикаментов у них не было — всё сожрал огонь при взрыве. А какими пользоваться травами, оба, к сожалению, не знали. Соловьёв как-то обмолвился, что в его группе таким народным целительством занимался его помощник, капитан в отставке Михаил. Вероятно, из тех, кто сейчас должен был дожидаться своего начальника в дозаправочном пункте.
 — План на сегодня? — кончив промывать ногу, поинтересовался Андрей.
 — Пойдём вниз по течению. Там русло расширяется к югу. Могут быть лодочные стоянки или зимовья охотников.
 — Откуда знаешь эти места? Ты же тут не был, а возвращался на вертолёте домой совсем из другого квадрата.
— Но карта-то у нас была всех участков тайги. Кое-что вспомнил, кое-то заметил по ориентирам. Видишь те скалы? На карте они были обозначены вдоль ответвления рукава Амура. Внутри почти белого пятна, радиусом в триста километров, не меньше. Потому я и определил, что мы с тобой, братец, в нехоженых местах.
— Ага. Это я понял. А идти долго?
 — Долго. Но мы дойдём. Если надо будет, понесу.
Андрей улыбнулся.
 — Это еще кто кого понесёт, товарищ геолог. Тогда что? Тогда собираемся?
 — Давай.
Они поднялись, приводя в порядок то, что называлось тёплой одеждой. Хорошо, что хоть не в феврале их выбросило в эту непроходимую часть Уссурийской тайги, а в начале зимы, в декабре. Перед ними лежал ещё один долгий день пути.
Шли потом долго. Олег шагал всё медленнее, Серов висел у него на спине тяжёлым грузом. Поначалу тот пытался помогать, цепляясь за здоровое плечо старшего друга, но вскоре рука ослабла, и Олег ощутил, как тело товарища стало безвольным. Он остановился, осторожно опустил Андрея на снег и присел рядом, переводя дыхание. Лес стоял неподвижно, тишина ощущалась тревожной. Не той мирной лесной тишиной, в которой слышно каждый шорох, а вязкой, давящей, словно сама чаща прислушивалась к ним.
— Ты жив? — спросил он хрипло, наклоняясь ниже.
Серов приоткрыл глаза. Губы его побледнели, дыхание стало поверхностным.
 — Жив… но… долго так не протяну, — прошептал он. — Слушай… если я начну тебя задерживать… брось меня. Пойдёшь один.
Олег тихо рассмеялся, покачал головой.
 — Да уж. Дождёшься. Я тебя тащил не для того, чтобы бросить в первой же яме. Держись. Дойдём до воды, промоем рану, отдохнём. А потом будем думать.
Юный лётчик чуть улыбнулся, хотя в улыбке мелькнула боль.
 — Упрямый ты… Прямо как мой отец. Он тоже всех тащил на себе, даже когда сам был ранен. Помню… — Он на мгновение прикрыл глаза. — Было мне лет десять. Мы поехали на охоту. Снег тогда лёг рано. Он нёс лося на себе, представляешь? Мне казалось, что он сильнее всех. Боялся только одного, потерять мать. А она болела… — Голос дрогнул. — Я всё думал, что когда-нибудь стану таким же, как он. Ну… хотя бы попытался. Вот, в лётное поступил. Хотел после этого рейса жениться. А оно, вишь, как вышло, чтоб её в душу мать ту катастро… катастрофу. — Закашлялся.
Олег слушал молча. Серов впервые заговорил о семье, а это было уже тревожным знаком. Так обычно вспоминают, когда чувствуют приближение чего-то худого, непоправимого, пробирающегося к тебе с неуклонным усердием. Так чувствуют приближение… чего? Правильно, смерти. Внешне парень казался веселым, добродушным, но собранным в тяжелую минуту, одним словом, человеком, живущим по правилам. И сейчас, как и прежде, в нём прорезались живые, тёплые воспоминания, а от этого Олегу стало особенно горько за его состояние.
— Отдохни, — погладил он рукой колено парня. — И не смей собираться умирать, понял? Мне потом кому ругаться прикажешь?
Серов усмехнулся.
 — Вот ты какой… Ладно. Постараюсь повременить.
Олег поправил ему ногу, осмотрел рану. Кровотечение почти остановилось, но кожа вокруг потемнела, а запах говорил о начале воспаления. Надо было найти проточную воду, сорвать корку, промыть. И желательно укрытие. А пока же что?
Пока же они находились в глухой части леса, где высокие ели образовывали сплошной снежный купол. Ни людей, ни цивилизации. Пусто.

Глава 3
Олег поднялся, вслушался. Вдали перекликались птицы, среди которых послышалось низкое, прерывистое ворчание. Олег напрягся. Ему не понравился ни тембр, ни направление.
— Снова? — выдохнул он.
Серов открыл глаза.
 — Что там?
— Не знаю. Но нравится мне это всё меньше. Поднимайся. Я тебе помогу.
Он подхватил Серова под руку, поднял. Тот стиснул зубы, но встал.
Двинулись дальше. Корни деревьев тянулись наружу, сплетаясь в толстые, узловатые полосы, будто живые жилы земли. Под ногами лежали сломанные ветви, снег и старая хвоя, но шаги их звучали слишком отчётливо. Лес не принимал их, это ощущалось на каждом шагу. Через час тяжёлого пути Серов стал тяжело дышать, и Олег решил остановиться у небольшого оврага. Там росли кедры, несколько низких кустов, трава была чахлой, замёрзшей.
— Сядь. Я разведу огонь, хоть немного согреемся.
— Знаешь, — тихо сказал молодой лётчик, — странно… но сейчас я почему-то вспомнил не охоту, не отца. Мать. Как она сидела у окна и вышивала. У неё была эта манера наклонять голову в сторону, когда думала над узором. И волосы падали на лицо… Чёрные… мягкие. Каждый раз, когда я возвращался домой с практики, первым делом искал глазами её силуэт. Даже когда вырос, всё равно. Я знал, что она ждёт. Знал, что если устал или накосячил где-то в тренировочных полётах, она поймёт. Не ругала никогда. Смотрела так… что становилось невыносимо стыдно, но и легче. — Он замолчал, прикрыл глаза. — Иногда мне кажется, я её подвёл тем, что связал жизнь с полётами. Она боялась неба. А я всё равно… пошёл.
Соловьёв положил ладонь ему на плечо.
 — Ты дал ей повод гордиться. Она бы не хотела видеть тебя сдающимся.
Серов тихо вздохнул.
 — Может. Но сейчас мне просто страшно, Олег. Очень.
Олег сжал плечо сильнее.
 — Мне тоже. Но страх ещё не причина сидеть на одном месте. Слушай, если выживем, то первым делом ты расскажешь мне всё про свою мать. Ты редко говоришь о ней. А мне интересно.
— Выживем… — пробормотал Серов. — Хорошо бы.
Хруст веток раздался слишком близко. Олег поднялся, схватил толстую ветвь, которую заранее оставил рядом. Сердце забилось чаще. Холод прокатился по спине. Тени между деревьями начали шевелиться.
— Не спи, лётчик. Вставай. Мы не одни.
Тот застонал, но попытался приподняться. Олег помог ему встать, поставил к стволу дерева. Сам же повернулся к лесу. Из темноты вышел зверь. Плечистый. Шерсть густая, тёмная, на груди белый треугольник в виде «галстука». Глаза блестели желтоватым светом. Не волк. Медведь. Уссурийский, или как его ещё называли, гималайский. Хоть и меньше своего собрата бурого, но достаточно опасный для людей. К тому же, если тех двое, и у обоих из оружия только ножи, да еще ранены: один в плечо, второй в ногу. А он двигался медленно, тяжело ступая, как бы намеренно давая им время осознать его присутствие. Потом приподнял голову, втянул воздух. И рыкнул, низко, гулко, до дрожи в костях. Олег почувствовал, как Серов за его спиной напрягся.
— Если я упаду… — начал он.
— Молчать! — резко бросил Олег. — Просто стой и дыши.
Медведь двинулся к ним. Олег поднял ветвь, руки задрожали от тяжести, хотя и заставил себя стоять. Зверь приближался. И когда дистанция сократилась до десятка шагов, из кустов слева выскочила ещё одна тень, меньшая, но более быстрая. Волк. Голодный. И явно настроенный воспользоваться ситуацией.
— Да что ж вам всем сегодня надо… — выдохнул Олег.
Медведь рыкнул, метнулся к конкуренту, отбрасывая волка к земле. Тот вскочил и оскалился на обоих людей сразу. А затем на миг взглянул на медведя… и бросился на Олега. Геолог едва успел выставить ветвь. Волк ударился мордой, клацнул зубами, царапая воздух. Олег почувствовал силу удара в больном плече. Дерево треснуло. Он развернулся, пытаясь удержать дистанцию, но волк снова прыгнул. Клыки скользнули по рукаву куртки, почти доставая кожу. Серов, тяжело дыша, поднял камень, единственное, что было под рукой. Нож впопыхах обронил у костра, и теперь не было времени до него дотянуться. И когда волк снова прыгнул, Серов ударил его в боку. Волк взвизгнул, но не отступил. Он шёл на них с яростью существа, пережившего долгий голод.
Медведь между тем приблизился с другой стороны. У Соловьёва не было секунд на размышления, как два противоположных врага тайги могли оказаться в одном месте, ведь ареалы их обитания не пересекались, поскольку волк всегда старался не попадаться там, где охотился медведь. Простой закон природы. Но в этом странном участке Уссурийской тайги, очевидно, всё шло наперекосяк. Олег услышал его дыхание, тяжёлое, горячее. На миг показалось, что зверь бросится на волка, но тот резко отскочил, и, воспользовавшись этим, медведь развернулся к людям.
— Оле-ег! — вне себя от ужаса заорал Серов.
Медведь ударил лапой по воздуху, задев ветку рядом с Олегом так, что щепки разлетелись в стороны. Геолог отступил, прикрывая собой измождённого лётчика. Волк снова бросился в сторону Серова, и тот закричал, упав на колено. Олег рванулся к нему, ударил волка по морде остатком ветви. Волк отпрянул, но тут же ударил лапой. Когти разорвали ткань, и Олег почувствовал жгучую боль. Медведь поднялся на задние лапы. Этот жест стал последним предупреждением.
— Не стой! — закричал Серов, — уходи! Это всё!
Соловьёв не ушёл. Схватив камень, он бросил его в морду зверю. Тот взревел так, что лес задрожал, и ринулся вперёд. Олег упал, перекатился через больное плечо, застонал, схватил Серова под руки и, напрягая все силы, потянул его к оврагу. Медведь ударил в дерево, которое стояло за их спинами, расколов его пополам. Волк снова прыгнул, но промахнулся, упав в овраг. Соловьёв скатился вниз вместе с Андреем. Земля ушла из-под ног, и оба покатились по влажному склону. Ветки хлестали по лицу, корни цепляли одежду, снег залепливал глаза. Внизу был неглубокий ручей, почти ледяной. Они врезались в него, намочив насквозь одежду. Медведь задержался на краю, рыча. Волк уже не показывался — вероятно, ушибся при падении. Медведь понюхал воздух и, как показалось Олегу, осмысленно оценив высоту, развернулся. Секунда… две… три… и ушёл в тени деревьев. Лес постепенно снова стал затихать.
Олег лежал, тяжело дыша, в ледяной воде. Серов рядом дрожал, но был жив.
— Ну… — прохрипел Серов, — ты… и псих.
Олег рассмеялся, хотя и сам едва держался.
 — Зато живы.
И пока они лежали в снегу, Олег поймал себя на том, что впервые за весь этот кошмар почувствовал что-то вроде облегчения. Даже счастья. Они выстояли. Вдвоём. Хотя впереди был ещё долгий путь. Но выстояли же, чёрт возьми! А это уже чего-то, да стоило. Значит, что? Значит, он, Олег Соловьёв, начальник геологической группы, бывший учитель географии, ещё успеет увидеть своих товарищей по команде, успеет ещё погулять на свадьбе этого юного лётчика. А для этого надо двигаться дальше. Всё просто, как дважды два. Закон выживания.
— Пойдём, — поднял он напарника. — Сюда они не достанут. Медведь, наверное, сейчас преследует волка. Одного только не могу понять, как они оба оказались в одном ареале обитания? В природе волк избегает медведя.
— Голодные оба, — предположил Андрей, приподнимаясь и хватаясь за руку товарища. Нога нестерпимо болела, распухнув уже до колена.
— Что голодные, это понятно. Но мне почему-то показалось, что оба следили за нами еще с момента катастрофы. Только с разных сторон.
Строя предположения и догадки, они выбрались из оврага далеко не сразу. Холодная вода вытянула последние силы, одежда стала тяжёлой, заледенела, пальцы едва сгибались. Олег сидел на камне, всматриваясь в линию деревьев наверху. Небо над ними посветлело, рассвело уже второй раз за сутки. Он старался думать о маршруте, но мысли возвращались к медведю. К тому, как близко было всё это к концу. Серов тяжело дышал рядом, дрожал, прислонясь к стволу берёзы.
— Дай минуту, — выдавил он слабым голосом.
— Берем столько минут, сколько надо, — ответил Олег. — Ты шевелиться можешь? Нога?
— Шевелится. Но больно. Нужно перевязать ещё раз.
Олег помог ему снять промокшую ткань, осмотрел рану. Крови почти не было, но края выглядели воспалёнными, причём с синеватым оттенком, а это уже говорило, что гангрена вот-вот может запустить свои ядовитые щупальца на всю оставшуюся ногу. Он тщательно промыл воспалённую ткань водой из ручья, вытер рукавом. Андрей, стиснув зубы, терпел, теряя последние силы.
— Кажется, ты родился медбратом, — пробормотал он. — Осторожные у тебя руки.
— Не начинай, — усмехнулся Олег. — Если бы у меня были такие руки, мы бы сейчас лежали в больнице, а не в лесу.
Серов глянул на него и на миг задержал взгляд.
 — Хотел бы я сейчас в больницу. Хоть в палатку на полюсе. Лишь бы крыша над головой была тёплой. И… люди.
Олег почувствовал странный комок в груди.
 — Люди будут. Нам нужно выбраться из глуши. Если двинемся вдоль ручья, выйдем к большому притоку. Там и найдём селение или рыбаков.
— А если не найдём?
— Ты опять своё «если»? Как ребёнок, ей богу. Тогда мы просто дойдём дальше. Куда-нибудь. Мы видели карту до вылета. Река должна вывести нас к югу.
Юный пилот закрыл глаза:
 — Когда я лежал там, на поляне… мне казалось, что всё кончено. Что я больше не увижу ничего. Ни матери… ни тебя… никого.
— Меня? — Олег удивился.
Серов слегка кивнул.
 — За эти дни ты мне стал ближе, чем все наши коллеги вместе взятые. Мы же… сидели в кабине рядом столько часов. А там — тишина, приборы, ночь… Помнишь, как я рассказал тебе про свои первые полёты? Про то, как отец ругал меня за плохую геометрию.
— Помню, — ответил Олег, улыбнувшись. — Твоя геометрия, это чушь на постном масле. Ты говорил, что из-за неё тебя чуть не отчислили.
— Да. А отец тогда сказал: «Не знаешь формул, тогда хоть знай небо. Небо честнее любого экзамена». Он… верил в меня. Даже когда я сам не верил.
Олег встал, протянув руку.
 — Давай. Поднимаемся. Если отец тебя тянул, то теперь моя очередь.
Серов ухватился за руку и поднялся, шатаясь, хотя стоял теперь твёрже, чем раньше. Они двинулись вдоль ручья. Тихо журчала вода, камешки блестели под прозрачной струёй. Воздух стал свежим, серебристым, дышалось здесь легче. Лес вокруг уже не выглядел таким угрюмым. Птицы перекликались вверху, ветви мягко покачивались под шапками снега. Олег всё же чувствовал опасность. Внутри не проходило ощущение, что за ними наблюдают. Он раз за разом оглядывался, прислушивался к шорохам. Но за ними никто не шёл. Оба остановились у большой ели, под которой замёрзли прошлогодние ягоды. Геолог наклонился, проверил их и, убедившись, что съедобны, собрал несколько штук.
— Будет что поесть, — повеселел он.
Серов присел рядом и коснулся одного куста.
 — Удивительно. Мы носились на скорости восемьсот, а теперь радуемся каждому растению. Забавно, как меняется сознание. И ценности.
— Ничего забавного, — ответил Олег. — Так и должно быть. Когда теряешь удобства, начинаешь видеть простое. Даже красивое.
Серов тихо засмеялся, но смех вышел слабым.
 — Если выживем, я поклянусь, что перестану ныть о бытовухе в полётах.
— Приму к сведению, — ответил Олег.
После короткой передышки они продолжили путь. Тропа вдоль ручья постепенно расширялась, становилась светлее. Где-то впереди слышался более громкий шум воды. Это мог быть водопад или развилка. Они дошли до большого провала. Огромная сосна лежала поперёк ручья, создавая небольшую заводь. Среди корней неслась потоком вода. Олег подошёл ближе, припал к ней губами. Холод пронзил зубы, вода оказалась чистой и свежей. Серов сел рядом, опустив ладони в бурлящие ледяные струи. Хорошо что у обоих уцелели рукавицы и они просушили их на костре вместе с куртками и обувью.
— Такая вода у нас дома была только в родниковых источниках, — вспомнил он.
— Где это, дома? — спросил Олег. — Ты же говорил, что родился на Севере.
— Да. Маленький город. Белые ночи, сосны, рыбаки, море… Мать иногда просыпалась ночью и уходила к окну. Она говорила, что море успокаивает её. Что она слышит его даже зимой, когда оно покрывалось льдом.
Андрей на мгновение замолчал, слушая какое-то внутреннее эхо.
 — Я хотел привезти её когда-нибудь в тёплые края. Показать ей солнце… пляжи. Чтобы она посмотрела, каким бывает небо, когда оно не серое. Но… — Он покачал головой. — Всё время считал, что успею. А потом полёты… работа… командировки… и вот… — Он развёл руками. — Мы сидим в глуши. И я не знаю, увижу ли её ещё.
Олег присел рядом, положил ладонь ему на плечо.
 — Увидишь. Мы выберемся. Ты сам ей всё расскажешь. И про лес. И про медведя.
Серов усмехнулся.
 — Она меня отругает за то, что я полез в глухомань.
Олег поднялся и оглядел местность. Солнце пробивалось сквозь ветви, оставляя на земле пятна света.
 — Двинемся дальше? До вечера надо найти место для ночлега.
— Давай, — кивнул Серов, опираясь на палку, которую Олег сделал по пути из прямой ветки.
Опираясь друг на друга, прошли ещё несколько километров. Постепенно лес стал реже. Олег почувствовал, как напряжение из его тела немного уходит. Андрей тоже держался увереннее, хоть и иногда спотыкался. Когда солнце стало садиться, они нашли сухую поляну у небольшого каменного выступа. Тут можно было переночевать. Олег соорудил шалаш из веток и коры сосен. Лётчик собрал хворост, пока еще мог хоть как-то двигаться. Огонь разгорелся не сразу, но вскоре тепло охватило их, и в поляну добавился уют. Серов лежал на боку, накидав под себя еловые ветки, глядя в огонь.
— Олег…
— Я здесь. Чего тебе?
— Знаешь… пока мы шли, я думал… Если бы ты меня бросил, я бы не стал тебя винить… — Он выдохнул. — Но ты не бросил. Даже когда на нас бросился зверь.
Олег посмотрел на него долго, не отводя взгляда.
 — Ты бы поступил так же. Я знаю это.
— Я надеюсь, — ответил Серов. — Хочу верить, что… не оказался бы трусом.
— Ты не трус. Ты ранен. Ты держишься. И этого достаточно. А всё остальное мы обсудим потом, когда нас спасут. Еще погуляем у тебя на свадьбе. И маму твою заберём.
Серов тихо засмеялся.
 — Кажется, я начинаю понимать, почему люди уважали тебя в школе… Какой ты был учитель?
Олег сел ближе к огню, подбрасывая ветку.
 — Строгий. Не злой. Дети знали, что я требую много, но справедливо. И любил географию. Наверное… за ту самую правду. Земля честнее людей.
— А семья? У тебя кто был? О дочке я уже слышал.
Олег замолчал. Было странно говорить об этом вслух, но ночь располагала.
 — Брат. Младший. Дурашка. Но добрый. Мы росли вместе… потом жизнь нас развела, как обычно. Он обзавёлся семьёй, я работой. А потом отец умер, и мы на похоронах стояли друг рядом с другом, но будто чужие. И я тогда подумал, что если что-то не изменю, то потеряю его навсегда. Хотел поехать к нему этим летом. А теперь вот… — Он развёл руками. — Снег. Огонь. И мы вдвоём.
— Значит… выберемся и поедешь, — сказал Серов. — Обещаешь?
Олег кивнул.
 — Обещаю.
Они долго молчали. Лес дышал вокруг. Где-то далеко ухала птица. Сосновые лапы шуршали от лёгкого ветра. Серов наконец улёгся удобнее, прикрыв глаза на минуту.
 — Если я засну, разбуди меня через час. Чтобы не замёрзнуть.
— Я прослежу, — ответил Олег, хотя сам знал хорошо, что оба не заснут быстро. Слишком много мыслей, тревог, боли. Лес не давал забыться.
Огонь потрескивал. Тени плясали по веткам. Он смотрел в темноту и чувствовал, как ночь сгущается вокруг. Хорошо, что он был не один, и это давало силы. Плохо, что оба ранены, и гангрена Андрея вот-вот даст о себе знать. А лекарств, как ни крути, у них не было.
Огонь постепенно угасал, Соловьёв подбрасывал ветки, поддерживая тепло. Он слушал дыхание Серова, редкое, неглубокое. Ночь сгущалась, тьма становилась плотнее. Вдалеке один раз протяжно завыл зверь.
Звук разорвал поляну, заставив обоих вздрогнуть.

Глава 4
Андрей открыл глаза.
 — Волки? А? Или собака?
— Здесь собак нет, — ответил Олег. — А волк не рычит зря. Он обозначает территорию.
Серов медленно поднялся на локте, огляделся, хотя в темноте ничего не было видно.
 — Думаешь, подойдут?
— Смотря, как голодны. Но у нас огонь. Это помогает.
 — Ты оптимист, Олег.
— Я просто не хочу умирать сегодня.
Серов снова улёгся, но уже не так спокойно.
 — Знаешь… когда я был мальчишкой, я боялся темноты. Не из-за чудовищ. А потому что в темноте я слышал собственные мысли. Они приходили, когда всё вокруг замолкало. Иногда казались чужими.
Олег кивнул.
 — Темнота любит разговоры. Она вытаскивает всё, что мы скрываем днём.
— А ты? — спросил Серов. — Ты тоже слышал… свои мысли?
— Конечно. Всегда слышал. Но не все мысли были добрыми. Иногда мне казалось, что если я останусь в каком-нибудь лесу один, без людей, то сам себе стану врагом. Чужим человеком. Наверное… поэтому я стал учителем. Чтобы быть рядом с детьми, пока они ещё честные. Чтобы держаться за их энергию. А потом… потом меня потянуло в экспедиции. Детей заменили мои друзья по группе. Тот же Гришка, твоего возраста, о котором я тебе говорил. Рубаха-парень. Твои-то пилоты-коллеги тоже были хорошими людьми?
— Бакшеев, Петренко? Ты имеешь в виду командира и штурмана?
— Да.
— Так я же их почти не узнал, как следует. Второй полёт этот вот был. За такое время как узнаешь коллег по кабине?
Андрей замолчал, вспоминая удар катастрофы.
— Жалко Бакшеева, жалко Петренко. Знаю только, что семьи у обоих были. А теперь лежат где-то в Уссурийской тайге, обуглившись в факелы, а мы даже похоронить их по-человечески не смогли.
— Вернёмся, похороним останки. Я запомнил кое-какие ориентиры. Когда уходили, делал зарубки ножом на деревьях. Найдём.
Серов помолчал, потом усмехнулся.
 — А я всегда хотел видеть мир сверху. Любил смотреть на землю. На эти линии рек, на холмы, на снежные поля. Они казались такими правильными. А спустя годы понял, что все наши маршруты… простая условность. Мы просто летим, пока моторы тянут. А земля внизу живёт своей жизнью.
Затем тихо добавил:
 — Я скучаю по небу, Олег. Даже сейчас.
Олег не успел ответить, как внезапно в кустах раздался хруст. Оба замерли. Хруст повторился, ближе. Затем послышалось тяжёлое дыхание. Олег схватил палку с обожжённым концом. Внутри всё напряглось. Из темноты показались два желтых огонька. Зверь двигался медленно, уверенно. Низкая тень скользила по траве.
— Опять волк.
 — Один?
 — Вряд ли.
Огни исчезли, но дыхание слышалось всё громче. Потом из-за большой коряги вышел крупный волк, с низко опущенной к земле головой. Машинально оскалил зубы, губы дрогнули. Не торопился, изучал. И следом за ним, из другой части ночи, показались ещё два зверя…
Серов сглотнул.
 — Это тот первый, что убежал от медведя… наверное подмогу привёл.
Олег держал огонь перед собой.
 — Мы тоже не подарок.
Первый волк приблизился ещё на шаг. Не бросался, не выл. Просто шёл. Уверенно. Угроза была почти физической, как давление, которое ощущаешь каждой клеточкой кожи. Соловьёв шагнул вперёд, выставляя пылающую палку. Волк остановился, но не отступил. Слегка качнул головой, будто оценивая степень опасности. А какая, к черту, опасность могла исходить от двух истощенных раненых двуногих существ, едва стоящих на ногах?
Серов поднялся, опираясь на палку.
 — Если кинутся… держись ближе ко мне.
— Ты еле держишься.
— Это не отменяет того, что я буду драться.
Второй волк обошёл костёр сбоку. Третий остался в тени. Волчья стая действовала по всем правилам природной ловушки. Эти звери были умнее, чем всегда казалось людям. Олег поднял вторую палку, поджёг её и бросил в сторону бокового волка. Тот отскочил, но тут же поднял голову. Первый хищник вдруг рванул вперёд. Геолог успел ударить горящей веткой по морде. Волк взвыл, отступая, но ненадолго. Второй бросился на Серова, который еле успел выставить свою палку. В какой-то миг всё смешалось — рёв, огонь, прыжок зверя, крики. Андрей рухнул на землю, волк навалился на него, клацнул зубами рядом с горлом. Олег не думал. Он бросился к ним и ударил зверя ножом, который всегда держал за поясом. Остриё вошло в бок. Волк взвыл, отскакивая в сторону. Третий волк прыгнул на Олега сбоку. Тяжесть зверя сбила его с ног. Мир закрутился. Бывший учитель услышал собственный хрип, почувствовал горячее дыхание в лицо. Зверь рвал одежду на плече. Олег ударил его ножом дважды. Волк завыл, отползая назад. Голод не давал ему изменить звериному рефлексу. Костёр разлетелся от их борьбы. Огонь обжёг ногти Олега, но он снова поднял палку и раскрутил её над головой. Волки остановились. Все трое. Их глаза мерцали в темноте. А молодой лётчик кричал неистово громко, громче, чем когда-либо в жизни. Кричал так, чтобы услышал весь лес. Кричал так, будто голос стал оружием. Волки отступили. Сначала один. Потом второй. Третий, вероятно, альфа-самец, ушёл последним, медленно, как будто запоминал каждый метр. Андрея голос тут же оборвался, захлебнувшись в кашле. Потом и кашель затих. Олег стоял минуты две, тяжело дыша. Он не был уверен, что победил. Он лишь выгнал их. Серов лежал рядом, хватая ртом воздух. Лицо и одежда были в крови. Осмотрев свою грудь и увидев порванную ткань с длинными ранами от когтей, с выдохом улыбнулся.
— Нормально. Живой.
Олег упал рядом, задыхаясь.
 — Вставай. Надо подкрепить огонь. Они могут вернуться.
Серов попытался подняться, но пошатнулся.
 — Кровь? — спросил он.
Олег осмотрел его.
 — Кровит. Но не артерия. Переживёшь.
Наскоро перевязал Серову грудь кусками ткани. Зажёг новый костёр. Яркое пламя поднялось высоко. Тени исчезли.
Андрей вновь лег на бок, прикрыв глаза.
 — Я думал, что сейчас всё и закончится, — сказал он тихо.
— Не сегодня, — ответил Олег.
— Ты… спас меня.
— И ты меня. Мы в расчёте.
Молодой парень хотел что-то возразить, но замолчал. Его дыхание стало ровнее. Он заснул почти сразу, как мгновенно засыпают от усталости, от боли. Олег долго сидел, глядя на огонь. Дрожало и ныло всё тело. Плечо онемело, и это был плохой признак. Значит, и у него могла начаться гангрена. Ночь не отпускала. Где-то далеко вновь раздался вой, хотя волки больше не подходили. Он смотрел в языки пламени и думал о родителях. О брате, который смеялся, когда они играли в детстве в камышах у реки. О том, как просто они жили когда-то. И как сложно стало теперь. Он думал о том, что должен выжить. Не ради себя, а хотя бы вот ради этого славного парня, ради Серова, ради тех, кому ещё нужен. Ради дочки в конце концов. Он думал, что если увидит рассвет, то это уже будет маленькой победой. И когда первые бледные полосы света появились на горизонте, он сидел, не закрывая глаз, уверенный, что ночь закончилась только на время.
Утром шли долго. И день опять долго шли. Ночью кое-как прикорнули. Тайга становилась всё гуще, всё неприветливее. Шли ещё два дня. И ещё. Геолог научил лётчика ставить силки из подручных веток. Попадалась какая-то мелкая живность, которую тотчас свежевали, разогревая потом на огне. Спички, подобранные после крушения, уже подходили к концу. Батарейки фонарика сели. Обе ракетницы они использовали, выстрелив ими вверх, когда в один из дней над тайгой пронёсся вертолёт. Таким образом, оставалась последняя, третья, которую надо было беречь. Их не заметили. Но было ясно, что ищут. Ребята Соловьёва из его геологической группы, очевидно, занялись поиском. А в диспетчерской заправочного пункта, где их вертолёт должен был пополнить запасы горючего, уже давно искали трёх пропавших лётчиков. И вот когда они почти полумёртвые от усталости, спустя столько дней лишений вышли наконец к поляне, оба замерли, поддерживая друг друга под локти. Перед ними открылась в зарослях кедра сторожка охотников, вероятно, когда-то промышлявших в этих лесах пушниной. Олег провёл ладонью по шершавой поверхности двери, словно проверяя, не исчезнет ли она, если моргнуть. Хижина казалась слишком настоящей после долгого марша сквозь хаос ветра и боли. Внутри остался запах сухих трав вперемешку со старым дымом. Оба друга осторожно внесли остатки разделанной выдры, два костыля, бесполезный фонарь, развесили заледеневшую одежду. Казалось, что стены сами обнимали теплом, которого так давно не было. Внутри стоял стол, два топчана для охотников, ящик с прогнившей давно картошкой, в углу ржавое нерабочее ружьё, там же и бочка с высохшей водой, а под топчанами лежали истлевшие от времени лыжи. На печке стоял жестяной выцветший чайник. На самих топчанах валялись скомканные шкуры, давно изъеденные и переработанные червями. По всему было видно, что в сторожке никто не бывал, по крайней мере, лет десять. Соловьёв сел на широкий деревянный настил у стены и позволил себе расслабить больное плечо. Он слушал, как Андрей шевелился за печкой, старательно раскладывая в ней тонкие щепки. Ему хотелось помочь, но ноги не удержали бы его больше пары шагов. Напряжение последних дней накрыло волной — тяжёлой, усталой, притягивающей, как обещание сна.
— Ты только не думай, что я развалился, — пробормотал он, когда Серов оглянулся. — Просто… немного выдохся.
Тот тихо усмехнулся, но смех оборвался болезненным кашлем.
— Да ты держишься лучше, чем я ожидал. Вертушка шлёпнулась, а ты уже через час по сопкам скакал, да ещё и меня таскал на спине, — ответил он, аккуратно укладывая в топку полено. — У тебя характер железный, Олег.
— Характер… Это всё семья, — он опустил взгляд. — Всё время вспоминаю, как дочка-малютка по лесу бегала. Вылезет куда-то, кричит: «Пап, смотри!» А я боюсь подойти, вдруг упадёт. А она смеётся. Пять лет было, зато уже всё понимала. Уверенная такая. Вот бы сейчас была рядом, тогда, возможно, я бы не чувствовал, что весь мир сжимается до этих стен.
Серов присел рядом, опираясь на здоровую ногу. Олег, закрывая глаза, продолжал уже в полусне.
— Всё время думаю о доме. Знаешь, жена любила жареную рыбу, но терпеть не могла её запах. Всё окно настежь открывала, пока я готовил. Дурацкие мелочи… но сейчас они как спасение. Держат за ниточку.
Серов кивнул. Пламя разгорающейся печи дрогнуло, тени по стенам поползли, становясь длиннее. В хижине стало чуть теплее, и это тепло размягчало их обоих, позволяя говорить о том, что сидело глубоко в сердце.
— А я боюсь, что мы не выберемся. Иногда боюсь, — признался Андрей. — Не постоянно. Просто… когда рана ноет, когда шаг сделать не могу. Но потом смотрю, как ты тащишь меня… и думаю: нет, шанс есть.
— Есть, — Олег произнёс это спокойно. — И пока ты жив, я буду тянуть. Мы не сдадимся. Но и ты должен держаться. Мы уже прошли слишком много.
Андрей прикрыл глаза, уронив голову на стену. Он теперь выглядел старше, чем был, зато в его лице проступала упорная, цепкая живучесть. И всё же Олег видел, что рана проедала его силы, как ржавчина железо. Он не говорил этого вслух. Они оба знали.
Ночь наступила незаметно. Хижину потряс тяжёлый хруст, в лесу лопнули огромные ветви. Олег поднялся, прислушался. Тишина была почти плотной, настороженной.
— Слышал? — спросил он.
Серов медленно сел, доставая свой нож, который уже побывал в схватке с хищниками.
— Что это?
Ответ пришёл мгновенно: низкое горловое рычание, от которого воздух вдруг стал холоднее. Олег схватил старое ружьё, ржавое, найденное в углу хижины. А толку? Патронов-то не было. Только сам ствол, бесполезный, хотя и тяжелый. Он крепче сжал приклад.
— Не выходи, — шепнул Серов.
Дверь хижины дёрнулась. Затем ещё раз, сильнее. По крыльцу прошлись тяжёлые шаги. Затем в щель между досками вломился запах, сырой, мясной, такой, от которого мурашки пробегали по спине.
Опять они. Волки. Значит, вернулись.
Олег, не думая, рывком пододвинул к двери тяжёлый ящик, упёр здоровое плечо. Доски снаружи загрохотали, под ударами что-то хрипло ворчало, когти скребли по древесине.
— Чёрт… — прошептал он. — Их много.
— Вожак, тот, кого я подрезал, наверное, привёл новых.
— Я так и думал, что просто так они нас не оставят.
— Был бы медведь, они бы сюда не сунулись. Да?
— А чем тебе медведь лучше? Какая разница, в чьём желудке тебя будут переваривать.
— Медведь хотя бы один, а этих… Этих уже, наверное, с десяток.
Скрипнув зубами от боли в ноге, Андрей подполз ближе. Взял в руку стальной прут, найденный возле печи.
— Держать буду, богом клянусь. В щель не дам этим тварям пролезть.
А потом началась атака…
Нападение длилось долгие минуты. Волки драли стены, метались вокруг хижины, поскребывали крышу, выли так, что дрожали внутренности. Олег чувствовал, как каждая секундная задержка их удерживает на краю гибели. Он хотел, чтобы это закончилось, но стая не отступала. В какой-то миг, когда давление на дверь стало особенно сильным, Олег рванулся всем телом вперёд. Удар был такой силы, что он едва устоял на ногах. За дверью что-то взвыло от ярости. Спустя ещё мгновение тишина. Затем лёгкий шорох удаляющихся лап. Стая отошла.
— Они уйдут? — спросил младший напарник, тяжело дыша.
— На время, — с горечью ответил Олег. — Вернутся, как пить дать.
— Мы им не понравились, но мы их заинтересовали, — попытался отшутиться Андрей, привалившись к стене. Сел на холодный пол, прислушиваясь к ночи. Лес за стенами снова ожил, теперь каждый звук казался предупреждением.
— Придётся нам, братец мой, ждать рассвета, — выглянул в узкое окно Соловьёв. — И молиться, чтобы эта хижина выдержала ещё одну ночь.
Серов кивнул в благодарность. За то, что они всё ещё вдвоём. За то, что живы. Пока печь потрескивала, а ночь медленно стягивала тьму вокруг, они молча сидели рядом: два человека, прижатые к жизни, друг к другу. Где-то внутри зарождалась мысль: завтра будет ещё тяжелее.
И вот оно, завтра, настало.
…Олег проснулся от того, что тихий утренний свет пробивался сквозь щели между досками. Поначалу не понял, что именно нарушило его сон, но потом услышал хриплое, прерывистое дыхание Андрея. Тот лежал неподвижно, лицо побледнело, губы посинели. Нога так распухла, что едва помещалась в сапоге, хотя он уже два раза был надрезан, стянутый поясом. Появился отвратительный запах гниения. Ночь, казалось, высосала из парня остатки всех сил.
— Эй… слышишь меня? — Олег коснулся его плеча.
Тот открыл глаза, медленно, с усилием.
— Да… Я просто… продрог, — прошептал он.
Олег подбросил в печь пару поленьев, подогрел воду, размял сушёный кусок выдры, который оставался в последнем запасе. Хоть аромат был подозрительным, но есть было надо. Протянул кружку с горячей водой.
— Выпей. Потихоньку.
Серов поднял руку, дрожащими пальцами обхватил корявую ручку. Пил медленно, маленькими глотками, и в этих движениях читалась вся оставшаяся борьба за жизнь.
— Ночью… — тихо начал он, — ты думал, что они вернутся?
— Вернутся. Но не сейчас. Им нужно время. Они проверяли нас. И будут проверять ещё дальше.
Юный пилот слегка улыбнулся.
— Ты так говоришь… как будто всю жизнь охотился на волков.
— Нет. Просто слишком внимательно слушаю природу, — ответил Олег, устраивая на столе найденный в углу нож. Лезвие было тупым, надо как можно быстрее наточить — Она, эта природа, подсказывает. Когда шуметь, когда ползти, а когда… замирать. Я своих ребят по группе так учил. А еще раньше в школе.
Говоря это, он подошёл к двери и осторожно выглянул через щель. Воздух был холодным, но чистым. Лес дышал медленно, влажно, с лёгким паром, поднимающимся от земли. Ни следов, ни теней. Но он же знал, что глубоко, в тёмных стволах, шла невидимая жизнь, следящая за каждым их движением.
— Они близко? — спросил Андрей.
— Хм… – Олегу не хотелось пугать. – Пока, вроде, нет.
Вернулся в хижину. Пламя в печи стало ярче. Присел рядом.
— Послушай, — погладил он ногу друга, голос стал мягче. — Я вчера говорил… что мы выберемся. И я не собираюсь отступать от своих слов. Нам нужно быть умнее. Ты должен беречь силы. Сегодня никуда не идём.
Серов помолчал с едва заметным кивком.
— Я могу… попытаться подняться чуть позже.
— Не надо. У тебя температура. И нога...
Андрей опустил голову на руки.
— Не надо про ногу. Сам вижу. Никакие промывки тут не помогут. Мясная ткань уже начала загнивать. Тут только резать, Олег. А резать чем? Вот этим ножом? Тогда меня не гангрена, так инфекция свалит в могилу. Дома мама всегда ругалась, когда я летал в учебных полётах с ангиной. Говорила, что печень убью таблетками. Представляешь? А сейчас я бы… наверное… всё отдал за простую таблетку.
Олег усмехнулся. Тихо, с грустью.
— У всех там дома остались свои маленькие войны. Сейчас кажется, что важные. А попадаешь сюда, и понимаешь, что каждая минута тепла, каждый глоток воды для нас настоящая победа.
— Ты скучаешь?
Олег задумался. Он видел перед собой лицо жены, лёгкую улыбку, прищур глаз, когда она смотрела на солнце. Слышал смех дочки где-то позади. И всё это было так далеко, что болело сейчас сильнее, чем рана.
— Да, — сказал он. — Но стараюсь… отодвигать это. Чтобы не сойти с ума.
Андрей хотел что-то ответить, но вдруг вздрогнул от резкого, звериного воя, прозвучавшего где-то в глубине леса. Голос был одинокий, но властный. Волк-разведчик, или старый самец, а может, сам альфа-вожак стаи.
Воющий на границе их землянки…

Эпилог
Олег встал.
— Началось, — произнёс он. — Они проверяют, здесь ли мы.
Вой повторился, теперь уже ближе. Потом второй. Затем третий. Стая перемещалась, окружая снежный участок, где стояла хижина. Андрей попытался приподняться, но Олег остановил его.
— Лежи. Я сам.
Поднял ружьё. Ствол был холодный и бесполезный как оружие, но как дубина вполне мог сгодится. Подойдя к двери, старший геолог вдохнул, задержал дыхание. Снаружи ветки затрещали. Шаги — нет, не шаги, а мягкие прыжки. Кто-то двигался вдоль стены, царапая кору.
— Уходите… — с какой-то затаённой злостью прошептал Олег. — Уходите, пока я добрый, мать вашу!
Тишина. Затем внезапный удар в дверь такой силы, что она прогнулась. Олег рванулся, упёр здоровое плечо и всем телом прижал её. Из-за щели вырвался пронзительный хрип. Волк пытался пролезть прямо под заслонку, раздирая дерево. В открытом проёме даже на миг показалась его лапа с когтями. Соловьёв ударил ружьём по щели. Раздался визг. Зверь попятился. Но с другой стороны стены раздались новые удары, два одновременно. Стая решила проверить прочность всей хижины.
— Олег! — позвал Серов, голос его сорвался. — С той стороны тоже!
Сам пилот уже не мог встать, сжимая нож в посиневшей руке. Олег метнулся к противоположной стене, пока та еще хоть как-то держалась. Доски выгибались, трещали, готовые вот-вот сломаться. Хижину построили давно, с сердцем: толстые брёвна были крепкие, рёбра углов должны были выдержать, но надолго ли? Похоже, за сторожкой охотников собралась вся волчья братия Уссурийской тайги. Хрип, голодное скуление, нетерпеливый визг молодняка, рычание и нестерпимый вой, оглашал всю округу.
— Держись! — крикнул пилот, терявший последние остатки сил. — Не дай им проломить!
Соловьёв поднял прут, ударил по полу. От глухого удара звери дёрнулись, отскочили. Шаги снаружи шарахнулись в стороны, но почти сразу вернулись. Волки были упорные, голодные. Затем раздался звук, от которого у Олега внутри похолодело: мягкое, но настойчивое, осторожное копание земли.
— Они роют вниз, — определил он по звуку, обернувшись. — Умные сволочи.
Серов побледнел. Становилось ясно: когда нападут в следующий раз, то зайдут снизу, под пол, где доски выглядели старыми и прогнившими.
— Нам нужно что-то придумать, — выдохнул Олег. — Быстро.
Он чувствовал, как дыхание леса меняется. Как ночь — живая и голодная — снова собирается в кулак вокруг их маленького, хрупкого убежища.
И закрутилось… понеслось…
Внезапно дверь проломилась под натиском. Мир остановился. Несколько тварей набросились с разных сторон. Олег отбивался прикладом, не подпуская к больному товарищу. Хищники тянулись через дверь с оскалившимися мордами, с окровавленными пастями, раздирая клыками древесину, оставляя на ней следы крови. А потом…
Потом всё вдруг закончилось. Как по команде, одним разом, одним мигом, вся стая трусливо повернула назад, друг за другом в спешке покидая убежище двух друзей. В ушах ещё стоял хрип, рваное рычание, тяжёлые удары тел, хруст ломающихся зубами веток, собственный надсадный крик, когда один из хищников повалил Олега, пытаясь добраться до горла. Тот ощущал под пальцами липкую, тёплую кровь — свою или звериную — уже не имело значения. И волк, этот монстр, этот жуткий альфа-самец, вдруг отступил. Метнулся в сторону, оставляя за собой псиный отвратительный запах. Олег не поверил. И только тут услышал далёкий, едва различимый грохот винтов. К ним подлетал вертолёт. За ним ещё один. И ещё.
Так вот, чего испугались эти жуткие твари! Гула пропеллеров!
У Олега потемнело в глазах.
 Отбились. Выжили. Но какой ценой! Он выскочил наружу, выхватил последний заряд ракетницы, выстрелил в воздух. С шипением та ушла вверх, взорвавшись густыми искрами. Гул пропеллеров сразу поменял направление в сторону хижины. Значит, слава Богу, заметили. Ура! — мысленно возликовал Соловьёв. Теперь что? Теперь срочно вытащить Андрея отсюда, пока тот ещё хоть как-то дышал.
Серов лежал у стены, тяжело кашлял, борясь за каждый вдох своих последних минут жизни. Волки успели ухватить его за ногу, и рана выглядела страшнее, чем днём раньше. Кровь почернела, кожа вокруг приобрела тускло-зеленоватый оттенок. Запах шёл резкий, гнилостный от которого Олег ощутил спазм в желудке.
— Потерпи, — бросился он к младшему другу, присев рядом и срывая последние чистые полосы ткани. — Сейчас… сейчас промою. Всё будет хорошо, слышишь? Выберемся. Слышишь гул винтов? Они заметили ракетницу. Недаром я приберёг последний заряд. А волки уже разбежались.
Андрей моргнул. Глаза его были мутные, веки дрожали.
— Мы… точно отбились? — хрип уже переходил в предсмертный стон.
Олег кивнул. Сил больше не было. Вой утих. Тени растворились, оставив рыжие пятна крови, клочья шерсти, сломанные когти, отпечатки лап.
— Живы, Андрей, живы. Это главное. Не вздумай умирать. Через полчаса нас поднимут на тросах.
Он обрабатывал рану так аккуратно, как мог, но ткань липла к мясу, и Серов стонал, кусая губы. На бинтах оставались кусочки омертвевшей плоти, хлопья рыхлого гноя. Казалось, сама нога постепенно превращалась в растрёпанный, обугленный кусок мертвечины.
— Я… уже не выберусь, — произнёс Андрей тихо, почти спокойно. — Ты же видишь.
— Не смей, — резко сказал Олег. — Понял? Не смей так говорить.
Младший пилот усмехнулся, коротко, едва заметно.
— Ты хороший геолог, Олег. Ты… сильный. Но это всё. Конец. Я уже чувствую. Нога… горит. И внутри тоже. Вчера ещё думал выдержу… Сегодня понял: всё. Я ухожу.
— Молчать! — заорал Олег, но голос дрогнул.
Молодой парень поднял руку, лёгкую, почти прозрачную, коснувшись последний раз его локтя.
— Мама… Её зовут Валентина Павловна. Передай ей, что я… что я был рядом до самого конца. Что не боялся. Что… что всегда помнил про неё.
Он прикрыл глаза на секунду, затем снова открыл, взгляд стал чуть яснее.
— И Лене… моей невесте… скажи… что я хотел вернуться. Что любил её… с первого курса. Что я… мечтал… что мы… кхры-ыыы… — вырвался надсадный кашель. Губы задрожали, дыхание стало рваным. — Что мы… что я хотел пожениться после этого рейса.
Глаза закатились.
— Скажешь?
Олег кивнул. Рукой, в которой почти не осталось сил, сжал пальцы товарища.
— Скажу. Всё скажу. Только ты держись. Держись, парень. Вертолёты… слышишь? Уже подлетают!
— Ага… Как жаль командира. Бакшеев, запомни его фамилию. Так и не похоронили. И Петренко, штурмана… Мама… Леночка… хочу к вам…
Андрей начал бредить. Потом вдруг приподнялся на локте в последнем порыве. Дрожащей рукой, почти невесомой, извлек из-за пазухи маленький медальон на цепочке. Дёрнул, срывая с груди.
— Прости. Никогда никому не показы… не показывал. Тебе первому.
Раскрыв две крохотные створки, поднёс к глазам. Едва различимая фотография, совсем крошечная, как успел заметить Олег. Память о Лене. Невесте. Той девушки, которая могла стать любимой женой на всю жизнь после этого рейса.
— Вот… передай ей, пожалуйста. Это самое дорогое, что у меня осталось после ката… после катастрофы.
Подержал медальон секунду в руках. Потом легонько коснулся губами, передавая ценный талисман старшему другу. Олег машинально взял дорогую сердцу вещь.
— Не смей! Слышишь? Не смей умирать. Я донесу тебя на руках!
Он уже почти кричал. Гул винтов становился сильнее. Стены сторожки стали дрожать. Посыпались щепки. Вихри турбулентности рвали деревья вокруг, разнося комья снега. Две машины, не имея возможности приземлиться в густом лесу, зависли над хижиной в паре десятков метров. Рев вращающихся лопастей забивал уши.
— Очнись! — орал Соловьёв, тряся своего младшего друга. — Пять минут осталось, Андрей! Ну, пожалуйста! — Олег уже чуть не плакал. — Слышишь? Я не могу тебя потерять, вот так, в самом конце. Слышишь?
Но Андрей уже уходил. Небо в его глазах померкло. Взгляд стекленел, хотя он ещё слышал.
— Не плачь… — выдохнул он. — Мы же лётчики. Нам… нам нельзя.
Сделал последний вдох — резкий, неуверенный — и выдохнул так медленно, как будто растворился в холодном воздухе тайги. Сердце отважного пилота больше не билось. Рука стала тяжёлой, чужой. Молодой лётчик, жених, рубаха-парень, почти что уже муж, перестал существовать в этом мире.
Аминь…
Старший геолог сидел рядом долго. Казалось, время остановилось вместе с дыханием товарища. Он смотрел на лицо молодого лётчика. Господи! Какая же несправедливость! Двадцать минут бы ещё… всего двадцать минут! Совсем мальчишка, двадцать три года, улыбка на губах даже в смерти. И от этого становилось невыносимо.
— Прости… — прошептал он. — Я не смог. Я сделал всё, что мог… но не смог.
Он поцеловал впалые щеки парня, чувствуя, как до боли сжимается сердце. Слёзы катились из глаз. Накрыл тело курткой. Вышел наружу. Присел. Сжал виски. Грохот винтов невыносимо давил на сознание. Взгляд стал двоиться. Боком-боком, его повело и, медленно кренясь вправо, он повалился на землю.
Люди в ярких куртках спускались вниз на тросах из раскрытого зева машины. Один крикнул:
— Нашёлся! Живой! Живой! Олег Николаевич!
Это был Гришка, молодой парень из его экспедиционной группы. Совсем как Андрей по возрасту.
– Ну, вы нас напугали! Ищем три недели! Каждый квадрат. Подняли воинские части, рыбаков, охотников.
Олег почти не слышал. Его подхватили под руки, подняли на борт. Кто-то дал воду. Кто-то поддержал голову. Кто-то спросил: «Сколько вы здесь?» — и он ответил автоматически, не поняв, что спрашивают не про тайгу, а про сторожку:
— Две недели… Мы… нас было двое…
Голос дрогнул. Спасатель кивнул, понимая без слов. А Олег уже лежал под капельницей, краем глаза видя, как поднимают завернутое в брезент тело его младшего друга. Да-да, теперь именно друга, которого он обрёл здесь, в этой глуши Уссурийской тайги. И лишь одна мысль резала сердце:
Слишком поздно. Для Андрея Серова слишком поздно.
Но он передаст всё. Каждое слово. Каждый вздох. Всё, что молодой лётчик доверил ему в своей последней минуте.
И в беспамятстве сжал медальон…

Послесловие
Так закончилась их история. История двух отважных друзей, которых уже решили считать мёртвыми. История, что произошла в 1982 году, когда Уссурийская тайга на две недели стала миром, где два человека боролись не просто за жизнь, а за право вернуться домой…