Черный верблюд

   Мозоленогие – называют их... Он осторожно ставил уставшие ноги в перемешанный со снегом песок.  Лошадям легче - задние подкованные копыта каждому их шагу придавали уверенности на трудном пути.

   Зима на Алтае, время лютое, морозное, во всех проявлениях неудобное для путников. Светало и сквозь ресницы, покрытые корочкой льда, стало видно окружающую местность.
 
   Картина изменилась, караван двигался через сосновый бор и вдоль дороги высились и упирались кроной в небо высокие хвойные лесины. Иголки на ветках длинные, собранные в пучок. Ветки располагаются высоко над землей, открывая желто-коричневые стволы. Прямые, словно оглобля арбы, только значительно длиннее. Высоко в горах растут деревья другие. Видимо там значительно холоднее и они берегут свое тело от внешних напастей тем, что прикрываются ветками от земли до макушки. Здесь же крона начинается высоко над землей и большой косматой шапкой украшают сосны. Благодаря острому зрению черный верблюд отмечал, что маленькие деревья, пока не успевшие окрепнуть, укрываются тоже снизу доверху. Видно и им не сладко приходится в азиатскую зиму. Между сосен проглядывались голые стволы берез, осин, которые на зиму сбрасывают листву и засыпают, словно прячутся от морозов, маскируются, чтобы их не было видно.

   Двигаться верблюду трудно. Боль... Изнуряющая боль пронзала с каждым шагом. Два дня назад ослабли ремни упряжи и  сбились потники.* Вместе с ними ушли вперед и деревянные бруски, удерживающие груз. Они нещадно натирали тело в кровь. Караванщики недоглядели, а может уже знали, что близок конец пути, потому и недосуг заняться упряжью, торопились. Так или иначе, короткая шерсть, а с ней и подшерсток не справились с трением. Натертое место нещадно болело. Он попытался обратить на себя внимание, но из-под груза, не видно его глаз и не слышно тихого фырканья. Оставалось терпеть и сносить неудобство молча. Повод, за который тянул погонщик, не давал остановиться, натягивался и звал вперед.

   Лес окутан хрустальной невесомостью, на каждой иголочке образовался налет инея, и прозрачная стена леса красивыми всполохами отвечала на свет фар редких, двигающихся по своим делам машин. Деревья стояли на разном расстоянии от дороги, потому и неодинаково принимали вспышки этих огней. Казалось, что стеклянная шероховатость леса светилась множеством красок и оттенков и напоминала ледники родных гор. Караван передвигался в природном тоннеле, сверкающем и играющем морозным воздухом. В некоторых местах как бы втягивался в узкое ущелье, настолько деревья близко располагались к проезжей части. И кроны сосен представлялись высокими камнями, отражающими холодный свет сверкающих вверху звезд. Казалось – немного и зазвенят колокольчики буддийских храмов, восторженно возвещая окончание пути.

   Солнце проглянулось розовой полоской над макушками деревьев и, словно дождавшись извещения хоть о каком-то тепле, сосны начали сбрасывать иней с иголок.. Лес сразу заговорил, зашуршал миллиардами опадающих ледяных иголок. Повеселел. Согрелся. С ним веселее стало и животным, и людям. Вот так незначительным с виду событием природа приподнимает настроение и чувствуется приближение конца великого перехода. Может впереди еще не один десяток километров, но трудности скоро кончатся, снимут груз, который нещадно давит на плечи многие сотни километров. И тело, наконец, вздохнет, освободится от напряжения и боли, длящихся ни один день.

   Сегодня погонщики подняли их рано и как-то суетливо приступили к выстраиванию каравана, словно торопились. Они и на ночевку вчера остановились довольно поздно. Темнеет рано, а караван продолжал движение до кромешной тьмы, пока дороги не стало видно. Лишь после этого животным дозволено было опуститься на уставшие колени, сбившись в единую кучу, так теплее и человеку и животному. Благо на пути встретилась опушка леса, огораживающая караван от ветра. Торопились, даже не кормили от того и чувствовалось близкое окончание их большого пути, который начался в Монголии…

   Им, животным, недосуг, что летом этого года началась война. Большой брат монгольского народа подвергся нападению несметных вражьих полчищ. Решено собрать большой караван с подарками для воинов красноармейцев и направить его в помощь воюющим. Мужчины вышли на охоту, чтобы добыть в горах кабанов, маралов и антилоп, женщины заготавливали сушёную баранину и говядину, шили из овчин шапки и тёплые шубы, меховые варежки и сапоги. Все нацелено на оказание помощи, а доставить ее можно по единственному пути - караваном по Чуйскому тракту в Бийск, где погрузить в железнодорожные эшелоны. Трудности заключались в том, что водители-чуйцы вместе с техникой давно отправлены на передовую, как опытное племя шоферов, способных преодолеть любые преграды в дороге.

   Взялись за эту нелегкую задачу комсомольцы Западной Монголии, ее жители. Опытные караванщики готовили животных к длительному переходу, возглавил караван молодой юноша восемнадцати лет от роду Лувсан. Все это недоступно пониманию животных, их просто отбирали в караван по физическим данным. Пал выбор и на него – Черного верблюда.

   Само слово «верблюд» происходит от арабского - «красота». Этому учила его со дня появления на свет мать. Заставляла гордиться, и всеми способами давала понять, что племя их гордое и независимое. Они являются первейшими помощниками человека в условиях безводной степи и в пустыне. Ему судьба уготовила участь родиться в пустынях Монголии. И это нисколько не умоляло его появления на свет именно в этом месте. Древние рисунки на камнях, им многие тысячи лет, говорили о том, что впервые верблюд приручен и стал помощником у людей именно в этих местах, а не на Аравийском полуострове. Черному верблюду повезло, что его хозяин  любознателен и выбирал такие объекты для посещения. Восхищаться этими рисунками человеку пришлось не один раз, когда он бывал у 260-метровой скалы в Западном Алашаньском хошуне. Сколько дорог прошёл в караванах и отдельно от них.

   Вынослив. Даже среди сородичей он выделялся особенными качествами, так необходимыми в трудных условиях горных пустынь. Исколесил почти всю Внутреннюю Монголию, не раз хаживал в Тибетское нагорье. Гордился тем, что никогда не подводил своего хозяина. Выносливость его воспитывалась с самого рождения. И причиной этому служил цвет шерсти. Все красавцы самцы рода имели окрас от кремового цвета до темно-бурого. Это давно стало гордостью караванов. Верблюжата рождаются на свет с белой шерстью и их пух особо ценится при вычесывании. Так уж получилось, что на свет появился черный верблюжонок. Такого давно не припоминали в этих местах. Старики разминали в пальцах шерсть, качали головой, долго о чем-то спорили. Он догадался, что решается его судьба. Черный цвет для монгола – ночь, горе, смерть, мрак. Как оставлять на земле такого животного, может это предсказание богов и необходимо сделать жертвоприношение. Наконец вопрос решился и ему дозволено остаться жить. Его так и звали -  Зогсоол тэмээ, что дословно означало – Черный Верблюд.
 
   Все бы ничего, но с самого детства, а его рано отняли от матери, люди и сородичи, чувствуя в нем опасность, старались не поддерживать отношений. Еще верблюжонком был гоним обществом. Непривычен окрас - его пугались, особенно в ночи, когда он появлялся из тьмы к местам обитания, чтобы утолить жажду и голод.

   Нетерпимо относились к нему и сородичи, словно почувствовали неприязненное
отношение человека и стремились относиться так же, как их хозяева. В играх такие же несмышленыши, как и он, уже пытались задраться с ним, гнали в сторону пустыни и не играли, не поддерживали дружбы. Верблюжонку доставались самые жесткие колючки, на самом отдаленном расстоянии от стойбища. Он последним подходил к водопою и пил крайний, порой не очень чистую воду. Об отношении взрослых особей и вовсе не приходилось говорить. Самый старый верблюд, почти ослепший с возрастом, обладал хорошим обонянием и далеко чуял приближение черного ребенка. Страшно фыркал и делал выпады в его сторону, отгонял от верблюдиц, словно хранитель гарема. Повторяли его поведение и все взрослые животные.

   Даже прекрасные представительницы бактриана, двугорбые, они не раз становились матерями, не питали в отношении Зогсоол тэмээ никаких иллюзий. Не гоняли, но и не подпускали, старательно игнорировали его присутствие. Черный верблюд взрослел и через трудности жизни постигал тяжелые условия быта. Вынужденно оказываясь в трудных условиях, он быстрее мужал, взрослел и все черты, присущие его роду, подчеркнуто ярко выражались в нем.

   Верблюд – крупное животное, иначе трудно выжить в пустыне. Он постоянно находился в стороне от стада  и уцелел наперекор определенной ему судьбе. Очень рано он достиг веса взрослого самца. Два горба позволяли накапливать жир для долгого воздержания от пищи. Постоянное одиночество в пустыне сформировало в нем до совершенства присущие верблюду черты: огрубела, стала почти мозолистой от сухих колючек верхняя губа; в условиях песчаных ветров выросли тройные веки и густые ресницы; в совершенстве разработались узкие «захлопывающиеся» ноздри. Он не боялся ветров и спокойно переносил длительность песчаных бурь. Постоянно убегая от сородичей, научился движению в камнях и мозоли его ног стали тверже копыта, крепче камня. Мог часами лежать под палящим солнцем. Скоро рост достиг  двух метров, а выносливость удивительной и выделяла его из всех сородичей.
Исключительной чертой являлось даже то, как верблюд отдыхал. Обычно животное, что легло отдыхать, не поднимешь никакими усилиями, пока не выспится – не встанет. Черный верблюд, всегда готовый к нападению поднимался в любой момент. Казалось даже главный враг стада – волк, не столь страшен для него, как ожидание нападения от сородичей.

   Видимо, обратив внимание на эти его черты, погонщики отобрали в большой караван для трудной и длительной работы…

   Приближалось большое поселение. Чувствовалось это по дымам, от печей. Они обозначили место за лесом. Совсем повеселели караванщики, покрикивали на животных и от этих криков легче становился груз, радостнее дорога. Запах дыма дразнил ноздри теплом, к нему привычны погонщики и равнодушны животные. Заперебирали ногами, танцуя на месте, лошади.  Только Черный верблюд не позволял себе расслабиться и гордо, как гора, шел впереди каравана, осознавая, что не окончена еще работа, остался маленький участок пути, где примут животных и людей и освободят от груза - этих надоевших тюков, что мотаются на спине уже не один месяц.

   Задула поземка и по дороге затанцевали змейки снега. Изредка ветер бросал в морду пригоршни снега, но это так не похоже на жесткий песок пустыни. Он приоткрыл узкие щели ноздрей и принялся втягивать бодрящий свежий воздух большого города, однако не забывал твердо ставить ногу на подмерзший грунт. Следом за ним размеренно двигался караван и лошади караванщиков. От всего этого скопления людей и животных пахло потом, грязью, немытым телом. Но они сумели дойти, не смотря на досужие разговоры, что раздавались за спиной и порой бежали впереди каравана.

   Большая река встретилась на пути, безмерные просторы белого снега и льда, уходили вправо и влево, насколько хватало глаз. Хорошо то, что не встречались уже горы, выматывающие на подъемах и спусках, выбивали из строя животных. Чувствовалось приближение к месту разгрузки, вот уже и незнакомые звуки послышались за домами и заборами. Кто может объяснить животному, что это сопение и свистки не звуки, издаваемые страшным чудовищем пустыни  Олгой-хорхоем, зверем красного цвета, а паровозами, они ждут груз. Что этот железный конь сумеет поднять и везти столько тюков, что нужен не один караван «кораблей пустыни».

   Они не смотрели на новшества, встречаемые на пути, на строительные площадки, окружившие город, на уставших людей, что в морозное утро спешили к местам работы, чтобы ковать победу над врагом. Животные и люди каравана свою задачу подводили к концу. 

   Черному верблюду припомнились первые километры пути. Впереди долгий путь, скорость каравана не велика. И поднявшийся не к месту ветер…

   Верблюдов отбирали по всем стойбищам, оказалось, что животных организовать легче, чем людей. Собранные из разных стад самцы вели себя агрессивно по отношению к другим и часто беспричинно нападали группа на группу. Стоило скотоводам просмотреть начальный период агрессии, как это приводило к тому, что нужно тратить время на поиск особей в пустыне. Иногда это затягивалось. В конечном итоге пришли к решению держать на привязи. Но и здесь наблюдались попытки атаковать неприятеля. Особняком смотрелся Черный верблюд, он и держался обособленно, и место ему подобрали отдельно от других.

   С упряжью проблем не возникло, каждого привели с вьючным седлом. Погонщики лишь проверяли исправность и надежность ремней. В назначенный срок все поселение собралось седлать верблюдов и собирать караван. Животные уже привыкли друг к другу и словно сплоченные единой целью осознанно или нет, но прекратили ненужные препирательства.

    Провели митинг, но короткий. Задул холодный ветер с вершин и люди принялись вытягивать ленту каравана на север. Вот это уже - дело и оно требовало работы, а не баловства и скандалов. Верблюды привычно выстроились в кильватер и пошли за направляющим, подгоняемые криками погонщиков. Зогсоол тэмээ привычно шел, стараясь не раскачивать груз. Для этого даже походка специальная выработалась с годами. Она позволяла нести тюки плавно, не дергая их. И эта плавность экономила силы. Чтобы избежать ударов колючих песчинок, он прикрыл веки и оставил узенькие щелки, через которые, как через амбразуры наблюдал за тропой. Привычно закрылись и ноздри. Ничего не мешало выполнять работу. Груз закреплен с наклоном вперед, так всегда делают из-за особого устройства тела животного. Черный верблюд понимал, что в пути независимо от пройденных километров, уменьшение веса перевозимого ожидать не стоит. Что загрузили, то и должен нести на себе. Никто не представлял, с какими трудностями придется столкнуться этим отважным людям и не менее выносливым «кораблям пустыни». Медленно раскатывалось движение. Первый день самый трудный и нужно его преодолеть.

   Вот только первая сотня километров прошла в суете и неразберихе. То подтягивали подпруги, поправляли груз, отпускали повод, держащий верблюдов на расстоянии друг от друга. Потому и шли долго, больше всего времени потрачено здесь. Но вскоре все пришло в норму, и караван пошел, под песню, которую затянули погонщики верблюдов. Неведомо почему, но люди пели в бескрайних просторах гор, словно до этого у них не хватало времени высказать себя. Идут же молча животные. Эти песни успокаивали и заставляли забыться. Не думать о превратностях судьбы. Шли до темноты, чтобы удобнее управлять караваном, люди привязывали колокольчики и по звуку слышали, не сбиваются ли верблюды с пути…

   Останавливались на ночлег чаще возле горных рек, чтобы напоить животных и пополнить запасы воды. Затем люди разжигали костры, готовили ужин. Верблюд в своей жизни имеет страхи, от которых спасается бегством. Многовековая эволюция научила беречься огня и дыма и, конечно же, волка. С огнем и дымом животные смирились, вскоре перестали обращать внимание на вой волков, что изредка рисковали и подходили к большой группе на почтительное расстояние. Дело в том, что верблюду трудно с полной нагрузкой подняться, спали они с грузом на спине. Он подгибает под себя все ноги.  Приподнимается сначала на задних конечностях - принимает часть груза на круп. Затем поднимается и на передние.

   Прошел первый месяц в пути. Караван спустился с перевала и вышел на широкое открытое, как стол место. Оно простиралось во все стороны, сколько хватало глаз. Вокруг поднимались горные хребты, сплошь покрытые снегом. Они так высоки, что и летом не снимают белых шапок.  Погода  прекрасная, и голубое небо напоминало жителям Монголии их главный символ веры. Ни облачка за четыре дня пути не омрачило взгляда. Хорошо сложится, если на всем протяжении пути погода будет столь же устойчива. Но с видимым спокойствием пришли и невзгоды.

   Волки! Что за порождение этого бренного мира - наряду с полезными млекопитающими уродилась же такая тварь. Это люди говорят, что санитар природы. Только когда голодно, этот санитар нападает и на здоровых особей, да еще норовит сделать это прилюдно. Словно угрожает и дает понять, что он здесь хозяин.

   Как сумела стая подойти незаметно к каравану? Ночь была темная и с ущелья дул ветер. Низкий и пронзительный. Волки подошли с подветренной стороны, да так удачно, что собаки не сумели учуять. Подняли хищники крайнего верблюда, а тот молча убежал в сторону. Знака не подал, не поднял паники среди сородичей. Пока караванщики спохватились, волки отогнали четвероногое от стоянки. В ночи ничего не видно, да и сложно во тьме бороться. А стая хороводила вокруг стоянки, не давало людям принять меры, все норовила в сторону других особей отогнать. Не удалось. Выстрелами отогнали и смирились с потерей. Огромных усилий стоило удержать животных, чтобы они в поднявшейся панике не разбежались по степи.

   Когда рассвело, обнаружили пропажу в нескольких сотнях метров от дороги. Куски мяса из тела похватали в спешке и бросили. Не сумели из-под поклажи всем овладеть, груз сверху на тело упал и придавил бедолагу после того, как по горлу клыками резанули. Рвали вместе с землей и камнями, да травой. Караванщики определили, что стая большая и установили впредь ночное дежурство. Костры жечь начали, отгоняя хищников. Благо экскременты верблюдов настолько твердые, что служат топливом.

   Так первая порция дополнительной поклажи распределилась между животными. Досталось и Черному верблюду. С утра ударили первые заморозки. По дороге шлось хорошо, но вскоре стали попадаться на пути реки, которые мороз сковал и покрыл коркой льда. Кромка эта уже не ломалась под кораблями пустыни. Вес то держала, да стала настоящей бедой для каравана. Не приспособлен верблюд для движения по скользким участкам. Лошадь идет, а он не может. Лед, будь проклят этот лед! Ноги разъезжаются во все четыре стороны, уж такова природа бактриана, и ничего с этим поделать нельзя. Черный верблюд встал на берегу и замер, после того, как направляющий в караване вышел и опустился на брюхо. Пока сняли груз с первого упавшего, еще несколько особей успели выйти на лед и оказались в беспомощном положении. С такой незадачей монголы столкнулись впервые, но быстро нашли выход из положения. Трудно отказать в сообразительности погонщикам.

   Нарезали клочки шкур и принялись наматывать на ноги верблюдам, как обувку. Самцы  без восторга приняли такое решение о насилии над собой. Вначале не подпускали к себе, уклонялись от такой обновы. Наконец кто-то догадался подойти к Зогсоол тэмээ. С трудом подпустил к себе, косился на человека и на то, что он делает с его ногами. Но выдержал и первый на виду у всех перешел реку. Следом и остальные преодолели преграду. Погонщики жалели животных и их труд. На переправах больших рек Чуи и Катуни в районе Ини, рубили валежник, выстилая дорогу, снимали с себя шубы и бросали под ноги верблюдов. А как иначе? Потеря любого верблюда приносила с собой трудности, а впереди еще очень длинный путь. Калоши, пошитые из шкур и брезента, войлока и тряпья сохраняли, поскольку рек в Горном Алтае множество. Заструги! На реках, как они опасны для ног. Сбивали лед топорами и прокладывали тропу внимательно и усердно.

   Вскоре пошли узкие места. Верблюд -   свободолюбив и вырос на открытом месте. А тут сверху нависает скала, с другой стороны - обрыв головокружительной высоты. И вновь скользко! Да к тому же любое неловкое движение и верблюд срывался вниз. Груз распределялся на остальных. Поклажа Черного верблюда росла с каждым пройденным километром. А уж когда перед ними в небо уперся каменными верхушками перевал Чике-Таман, ощутили себя совсем неуютно. Тридцать три поворота. Животные идут в караване, а чуть выше навстречу движению идут передние. Ниже так же тянется ниточка каравана. Сорвался вниз и чуть не утянул за собой еще двух сородичей верблюд. Соскользнул вниз, ускоряясь с каждым метром падения. Молча, словно боялся за других, что не выдержат и начнут метаться.

   Снег. Будь проклят этот снег! Он сыплется с неба, не прекращаясь, то крупными пушистыми хлопьями, то идет мелкий, колючий со злым холодным ветром с белков гор. Этот ветер усиливается и превращается в метель, затем в холодную, всепоглощающую пургу. Не видно ни зги в этой природной круговерти, уже не понятно с какой стороны задул ветер, потому что он кружит и вертит, путает и сбивает с пути. Как погонщики умудряются отыскать дорогу. Ноги верблюда не могут подсказать правильного направления. Все под глубокими сугробами, а мозоли не в состоянии распознать и прочувствовать полотно, ибо вся земля замерзла и одинакова на ощупь.

   Снег нарастает белой холодной шапкой на поклаже и с шагом осыпается сугробом. Сыплется на глаза, на ноздри, под ноги. Набивается ветром в шерсть и густой подшерсток, затем тает от тепла тела, исходящего изнутри и замерзает коркой сверху. Это мешает движению, хотя подо льдом тепло сохраняется у тела и не дает мерзнуть. Уж лучше лежать в пустыни на горячем песке, закрыв глаза и мечтать о вкусной колючке и водопое с теплой ласкающей водой из источника. А здесь – подъем в гору среди безмолвных сугробов. С питьем правда проблем не возникает. Он научился хватать зубами снег, который затем тает в пасти и становится водой. Таким образом, преодолеваются большие расстояния без остановок на водопой, да и где взять живительную влагу при таких морозах? Черный верблюд привычно схватил пригоршню снега и прижал языком к небу холодный комок.

   Снова остановка. Он шел с недавних пор направляющим, с того момента, как пал взрослый опытный в караванной судьбе верблюд. На ходу припал на передние ноги, затем все четыре разъехались по льду в разные стороны. Головой приложился к полотну дороги и вдруг горлом пошла кровь, обильная и густая. Караванщики сноровисто освободили упавшего от тяжести  груза, переложили на других часть поклажи. Досталось от этого и небольшая порция ему, Зогсоол тэмээ. Поклажа потяжелела, но он продолжал терпеть.

   Черный верблюд стал первым в караване, как наиболее остро чующий опасность. Он и действительно иногда останавливался, сам не понимая почему. На него в начале кричали, потом перестали. Если встал – жди неприятности. Лавина сойдет, камень сорвется или лед под снегом. Все чувствовало его нутро, все предвидело. 
Перед мордой находилась белая стена сугроба. Уж такая доля выпала верблюдам и погонщикам – преодолевать высокий снег, сбитый в плотную массу. Почему этот снегопад застал их на перевале? Два метра сплошной массы, спрессованной в плотную тяжелую субстанцию с застругами сверху. Незавидная доля досталась человеку! Чем можно: лопатами, палками, руками пробивали тропу для четвероногих. Копали и днем, и ночью, чтобы прошел караван. Раскапывать приходилось широко, так как поклажа на верблюдах выступала в стороны от тела. При нормальном движении это особо не мешало, а вот в глубоком снегу груз упирался и ложился на снег, ноги не доставали до земли. Повиснет животное и находится на весу, пока люди снег не подрежут.

   Он научился, как преодолевать такие участки. Никто этому не учил, постижение опыта пришло само. Черный верблюд вновь ускорил шаг, оттолкнулся от земли и маленьким прыжком бросил тело и поклажу вперед. Под тяжестью груза снег осыпался и труднопроходимое место осталось позади. Они и отдыхали ночью не на площадке, а в этом холодном снежном коридоре. Порой подобраться к какому-то животному было невозможно, и оно не могло опуститься на колени, мешал груз. Так и спали стоя посреди снежной алтайской пустоши. Высоко на перевале.

   Движение в таких условиях продолжалось две недели. Ровно четырнадцать дней понадобилось им на преодоление Вечной гривы – Семинского перевала. Спускались быстрее, чем на подъем. Все ж таки движение вниз, под гору. Но иногда не удерживали мозоли ног, и верблюды скатывались, натыкаясь на впереди стоящих, устраивая столпотворения. Назад движение приходилось в гору, да и не любят верблюды двигаться назад. Так и стояли, уткнувшись друг в друга, пока передний не начинал движение. Черному верблюду доставалось больше всего. Часто он утыкался мордой в снег. Это приносило неудобство, снег жесткий и колючий, а сзади подпирали сородичи и приходилось удерживать не только груз, но и скатывающиеся тела других собратьев по стаду.

   Трудно приходилось и людям, они неустанно разгребали снег, проделывая тропу. Попеременно отдыхали сидя в вырытом коридоре, прямо на снегу. Шубы от пота и влаги покрывались коркой от мороза и вставать очень сложно. Но долг гнал вперед караван.

   Отдых внизу недолог, слишком много потеряно времени на перевале. Люди, проживающие вдоль тропы, помогали, чем могли. Впервые за многие дни с них сняли поклажу, чтобы дать отдохнуть.  Верблюдов отогревали в юртах, поили и кормили. Мальчишки ломали березовые веники и с любовью подсовывали их под нос. А те, изголодавшие за две недели, благодарно принимали угощение и потребляли все, что им приносили: ветки, сено, зерно. Караван, отдохнув всего одну ночь, шел дальше.
Совсем жестокой зимой в лютую стужу их подвели к подвесному мосту в Усть-Семе на Катуни (по-монгольски Хатан). Как не понимают окружающие, что не для таких морозов двугорбые верблюды. Не переносят они столь ужасные условия. Но караван шел, и вот новое испытание.

   Первые несколько шагов Зогсоол тэмээ  сделал свободно, не почувствовав подвоха. Но затем встал, как вкопанный. Мост качнулся вправо-влево, верблюд попятился назад и замотал головой. Несколько раз караванщики выводили Черного на деревянный помост, но все заканчивалось отступлением на исходную позицию.
Он стоял и думал – как можно двигаться, когда опора уходит из-под ног. Никакие ухищрения погонщиков не помогали. Несколько часов промучились, уже темнеть начало. И вот главный караванщик, восемнадцатилетний мальчишка подошел к ведущему, заставил опустить голову, обнял ее руками. И принялся что-то шептать на ухо. За этой картиной внимательно наблюдали монголы и местные жители. Затем вышел перед мордой верблюда, разулся и босиком по настилу в сорокаградусный мороз пошел мелкими шагами. Зогсоол тэмээ отпустил метров на десять человека и сделал первый шаг. Спустя время караван преодолел еще одно препятствие. Поскользнулся при выходе с моста, упал и повредил ногу молодой самец. Вновь на плечи лег дополнительный груз.

   Караван шел по Чуйскому тракту…

   Его первым подвели к месту разгрузки и принялись один за другим снимать со спины тюки. Становилось легко ногам, остальное все принималось с равнодушием: и восхитительные разговоры по поводу огромного количества груза, набралось на полмашины, и то, что прекратился снег, так надоевший за время перехода. Наконец, сняли последнюю поклажу, удивительное облегчение пришло вслед за этим. Погонщик взял Черного верблюда за узду и повел в сторону. Засмеялись мальчишки, а вслед за ними и грузчики. Такой походки они еще не видели. Зогсоол тэмээ и сам почувствовал вдруг странность в своих движениях. По-прежнему прилагал усилия к мышцам ног, только получалось это странновато. Не в коленях сгибал конечности, а выше возле самого тела. Шаг выглядел неуклюже и действительно смешно, словно он пытался преодолеть невидимую преграду, преграду в тысячу километров.

   Разгрузка продолжалась, а Черный верблюд стоял и равнодушно наблюдал за происходящим, нет  сил даже для того, чтобы потреблять пищу. К вечеру караван разгрузили, животных напоили и накормили. Пришло время отдыха. Он привычно опустился, подогнув под себя ноги, вытянул шею и положил на снег голову. Закрыл первое, за ним второе веко, третье. Все это прикрыл длинными ресницами. Прикрыл шторки носа и провалился в сладкую истому.

   Снилась ему мать, он явственно ощутил ее запах и вкус молока. Непроизвольно во сне причмокивал губами, верхняя, давно огрубевшая губа, расслабилась и подрагивала от пушинок вновь посыпавшего снега. Приснилось, что гонят сородичи, и он убегает от них в курумник, ловко перебирая ногами среди камней. От неудовольствия зафыркал во сне и оскалил зубы, приподняв верхнюю губу.

   Вот так и лежал большой черной и лохматой массой, смешно фыркая и чмокая попеременно. Знал и чувствовал, что завтра караван тронется в обратный путь. Но пойдет уже без груза. Чтобы вновь собрать помощь монгольского народа и нести ее в далекий провинциальный город Бийск. Доставить, чтобы жить.

   В глазах поплыли песчаные барханы, стало тепло. Где-то на востоке поднималось солнце, а следом за ним привычно шел караван.

* Потники - своеобразные подушки вьючного грузового седла.