Глава из романа Код верности

День второй Нападение.

Проснулись поздно, утренняя прохлада уже ушла. Соломенный тюфяк в углу был пуст и даже не измят.
Плеснули водой в лицо и вышли на поиски толстяка, который вчера ещё казался безобидной говорящей бочкой.
Антония нашли в конюшне, за стогом сена: оттуда торчали две пары ног и доносился здоровый, обстоятельный храп.
Никита подошёл ближе и пнул ногу, что покрупнее.
— Эй, герой, подъём.
За сеном заворочались, и над стогом показалась лохматая голова Антония. В волосы намертво вцепилась солома.
Никита дёрнул его за ногу — Антоний вывалился наружу, щурясь от света.
— Ты что, совсем страх потерял? — Никита оглядел его с головы до ног.
Антоний что-то невнятно пробормотал и нырнул обратно за сено. Через минуту появился уже в тунике, выдёргивая из волос пучки соломы.
Вслед за ним выползла девка, прижимая к груди смятую одежду.
— Ну конечно, — фыркнул Никита. — Легко идти было, раз силы нашёл на эту… — он махнул рукой.
— Сам ты… — начала девка, но, встретив взгляд Никиты, осеклась и, не оглядываясь, выскользнула за ворота.
– Тит! Переложи в его мешок часть своих вещей, чтобы жизнь медом не казалась.
– Я мигом – Титус умчался, не скрывая довольной улыбки.
Антоний тяжело вздохнул, почесал затылок и буркнул:
— Утро совсем недоброе.
Никита посмотрел на него уже без злости.
— По пьяни язык не распустил?
— Чего? — Антоний не сразу понял.
— Ничего лишнего не выболтал, — спокойно уточнил Никита. — Думаю, нас уже ищут. – и помолчав добавил – И вообще, потерпи до Барцены. Надеюсь там есть  приличный лупанарий.
И они не торопясь скрылись в дверях таверны.
Девка медленно выдохнула и поправила одежду. Только когда шаги стихли, она отлепилась от стены и исчезла за углом.
Не успела троица скрыться за поворотом, как девчонка юркнула в таверну. Она быстро окинула зал взглядом, метнулась к дальнему углу и, склонившись, зашептала что-то на ухо сидевшему там мужчине.
Тот поднял на неё единственный глаз; вторая глазница была пуста. Отмахнулся коротким, резким жестом. Девчонка исчезла так же быстро, как и появилась.
— Эй, Гай! — хрипло крикнул он мужчине у стойки. — Есть работёнка.
Тот обернулся. Улыбка потянула шрам на щеке, перекосив лицо.

Дорога петляла между холмов без перемен, шаг за шагом, поворот за поворотом, и от этого тянуло в сон.
К концу дня Антоний уже тяжело пыхтел под изрядно потяжелевшим мешком. Титус, похоже, не поскупился, перекладывая ему часть своего груза.
Даже сам Титус больше не порывался уйти вперёд, шёл смирно позади Никиты, молча глядя себе под ноги.

Стемнело быстро, и теперь уже Никита еле передвигал отяжелевшие ноги. На пути так и не попалось ничего, хоть отдалённо похожего на придорожную таверну или даже сарай.
— Сойдём с дороги, — махнул он в сторону редких деревьев слева. — Дорогу не потеряем, зато и нас не видно.
Они с облегчением сбросили вещи на землю.
— Костёр бы, — устало протянул Никита, понимая, что у него нет ни спичек, ни зажигалки.
— И как ты его собираешься разжечь? — с ехидцей спросил Титус.
Антоний молча отодвинул обоих, расчистил небольшую площадку, сложил кучкой мелкие веточки, присыпал сухой хвоей. Достал из мешка огниво и трут.
Через минуту в темноте дрогнул огонёк.
— Эх вы, путешественники, — только и сказал он, убирая огниво.

Они сидели у костра. Над головой — тёмное небо, лишь пара тусклых звёзд вдалеке. Свет костра дрожал на лицах. Титус снял с шеи кожаный мешочек, достал медальон на тонкой серебряной цепочке. Вглядывался, напрягая память. Но ничего не вспоминалось.
— Кто это? — спросил Антоний, заглядывая через плечо.
Титус вздрогнул, сжал медальон в кулаке, но потом протянул Антонию. Тот осторожно принял в ладони маленький портрет. Из-под стекла смотрела женщина с лицом, которое уже никогда не улыбнётся.
— Мама, — Титус протянул руку, чтобы забрать. — Умерла при родах. А я выжил.
— Совсем не похож, — заметил Антоний, возвращая медальон.
— И на отца тоже.
Титус спрятал медальон и повесил мешочек обратно на шею.
— Говорят, в прадеда. Такой же белобрысый… и наглый, — Титус усмехнулся. — В его честь и назвали.
Он долго смотрел в огонь, подбрасывая новые ветки. Пламя мгновенно проглатывало хворост, разгораясь сильнее, пока Никита не схватил его за руку.
— Хватит. Слишком ярко. Привлечём внимание.
Титус резко отдёрнул руку, будто обжёгся.
Никита не сказал ни слова.
— Тит, тебе терять нечего, а выиграть можешь, — тихо произнёс он.
Антоний наклонился, похлопал Титуса по плечу.
— Если по дороге не сдохнешь, — добавил почти нежно.
— Спасибо, — улыбка вернулась на лицо Титуса. — Утешил.
Никита молча сел рядом, ворошил потухающие угли толстой веткой, подбросил пару сухих сучьев.
— Пойду отолью, — поднялся Антоний и скрылся в тени за кругом света.
Никита проводил его взглядом, пока тот не исчез. Вдалеке вскрикнула ночная птица. Потом, громкий треск сухой ветки совсем рядом. Никита вздрогнул, медленно поднялся и, озираясь, сделал пару шагов в сторону ближайшего дерева. Слева появилась тень. Справа  тоже.

Пока шрамолицый возился с Никитой, одноглазый повалил Титуса на землю. Затылок ударился о полено у костра — мир мигнул и погас. Очнулся, чужая рука тянулась к кожаному мешочку на шее.
Титус рванулся, попытался отбить руку. В ответ тихий, почти ласковый смех.
— Тихо, щенок, — прошипело над ухом, и пальцы сжали горло так, что в глазах потемнело.
Титус обмяк, уронил руки. В этот миг одноглазый отвлекся: второй прижал Никиту к стволу и приставил нож к горлу.
— Эй! Чернявого живым! — рявкнул одноглазый.
Этого хватило. Титус судорожно втянул воздух, выхватил из костра тлеющую головешку и, не чувствуя, как плавится кожа, всадил её прямо в единственный зрячий глаз. Бандит взвыл, отпустил горло и схватился за лицо.
Второй на миг обернулся, и Никита успел: вывернулся, выбил нож. Но радость длилась мгновение. Тяжёлое тело ударило сзади, сбило с ног и прижало к земле.
Антоний, до того застывший столбом, вдруг очнулся. Шагнул вперёд и, хрипло выдохнув:
— Сука…
Подхватил тяжелый булыжник и со всего маху опустил на затылок нападавшему. Хруст. Тело дернулось раз, другой, и обмякло.
Никита, задыхаясь, выбрался из-под туши, подбежал к Титусу.
— Жив?
— Вроде, — прохрипел тот, хватая ртом воздух.
Антоний стоял над телом, не в силах отвести взгляд.
— Надо валить, — Никита лихорадочно сгребал вещи. — Этот скоро очнется.
— Нет, — тихо сказал Антоний.
— Что «нет»?
— Не очнется.
Он присел на корточки рядом с трупом. Смотрел в мёртвые глаза, покачивался из стороны в сторону, повторяя одно и то же:
— Я не хотел… не хотел.
— Всё равно уходим. Сейчас! — Никита рванул Титуса за локоть. — Собирайся. Слепой дорогу не найдёт, зато орет, за милю слышно.
И правда: ослеплённый бандит выл пронзительно, нечеловечески, будто его уже резали на бойне.
— Антоний, шевелись!
Но Антоний всё так же сидел, повторяя:
— Не хотел… не хотел…
— Антоний!
Тот поднял голову, не понимая, что от него нужно. Никита рывком поднял его на ноги, сунул в руки сумку.
— Собирайся! Живо! Потом рыдать будешь!
Они побросали в мешки то, что успели нащупать в темноте, и бросились прочь.

Сколько прошло, никто толком не понял. Они бежали, падали, вставали, снова бежали. Ветки рвали лицо и руки, цеплялись за одежду, будто не хотели отпускать.
Наконец остановились, хватая воздух ртом. Никита прислонился к дереву, Антоний опустился на колени. Титус схватился за шею – пусто. Голос сорвался на визг:
— Мешочек. Мама… — и кинулся назад, спотыкаясь о корни.
— Антоний! — рявкнул Никита. — Держи его!
Антоний побежал. Догнал, сшиб на землю, прижал всем телом.
— Пусти! — орал Титус, вырываясь, царапаясь, хватая за волосы.
Никита перетряхивал сумку. Вывалил всё на землю.
«Где ты?»
Наконец нашарил тугой мешочек на сорванном ремешке.
— На, — протянул Титусу. — И заткнись.
Тот вырвал его из рук, прижал к груди, обмяк под тяжёлой тушей.
— Слезь, — коротко бросил Никита Антонию.
Тот перекатился на бок. Они лежали рядом, тяжело дыша, один навзничь, другой уткнувшись лицом в землю.
Костёр разводить не стали. Глаза привыкли к ночи. Титус попытался подняться, оперся на руку и чуть не заорал от боли.
Никита взял за запястье.
— Терпи.
Рука покраснела и покрылась лопающимися волдырями.
— Хреново, — сказал Никита вслух. — Водяры бы… на крайняк вина.
— Есть, — Антоний снял с пояса и протянул флягу.
Никита встряхнул, открыл, вдохнул кислый запах дешёвого вина.
— Сойдёт.
Привалили Титуса к дереву. Никита протянул крепкую ветку.
— Зажми зубами.
Титус взял, сжал зубами, Никита кивнул Антонию.
— Прижми к дереву. Посильнее, а то вырвется.
Сам, удерживая запястье, вылил первую струйку. Титус дёрнулся, заорал в ветку, глухое, звериное мычание. Плеснул ещё. Титус завыл тоньше, глаза выкатились, слёзы и слюна потекли по подбородку.
После третьего раза обмяк, только дрожал и всхлипывал сквозь ветку, как ребёнок. Никита отпустил руку, заткнул флягу.
— Выплюнь.
Ветка упала в траву, вся в слюне и крови от прокушенной губы.
— Найди тряпку, перевязать.
Антоний смотрел, ничего не соображая.
— Что уставился? Найди хоть что-то.
Антоний полез в сумку. Титус здоровой рукой вытирал с лица слёзы, сопли.
— Вот, — протянул тунику.
— Оторви.
Кое-как обмотав руку чистой тканью, Никита протянул Титусу флягу.
— Пей.
Тот мотнул головой.
— Пей, сказал! — Никита насильно влил. — Спи. Утром в дорогу.
Сбросил вещи рядом, сел под соседним деревом, прислонившись к стволу. Отхлебнул из фляги.
– Кислятина – сморщился, протянул Антонию — Хлебни, и иди спать. Я покараулю.
«Пипец, как курить охота».
Сигареты остались в рюкзаке. Вместе со всем остальным, что давно отобрали при задержании. Он сидел, вглядываясь в темноту. Каждый звук заставлял дергаться. Дыхание Титуса стало ровным, уснул. Антоний же храпел так, будто ничего и не произошло. Никита смотрел на него.
«Отрубился. А я бы смог так, если бы размозжил кому-то башку?»
Криво усмехнулся в темноту.
«А ведь эта говорящая бочка мне жизнь спасла».