Цитатель-13

Пересматривал свои тексты из этой рубрики и обратил внимание, что про Кортасара ничего нет.
А ведь роман «Игра в классики» для меня стал пограничным рубежом между «такой литературой» и «не такой литературой». Это термины для внутреннего пользования.
Прочитав эту книгу в первый раз, я, разумеется, ничего не понял.
Не знаешь, за какой конец нити повествования ухватиться, чтобы не потерять эту самую нить. И вообще есть ли она. Размышления о чем-то, диалоги о чем-то.
И этот сложный способ чтения, который предложил Автор.
Это было в десятом классе.
Но что-то «цепляло». Если честно, то и сейчас не совсем понимаю.
Надо просто читать.
«Игру в классики» можно читать с любого места. Это просто праздник чтения.
Смущает меня, что я не знаю испанского языка, и, может, это мастерство перевода такое.
Завораживает внешность писателя. Что-то инопланетное в нем есть.
Пока не появился Интернет, фамилию писателя произносил с ударением на последний слог. Правильно – на второй, он же предпоследний.
На курсе третьем знакомый предложил сходить на распродажу частной библиотеки. Не пожалели оба. Он купил том Ницше, я – книгу Кортасара «Выигрыши». Позже, правда, ее взял у меня почитать преподаватель зарубежной литературы и не вернул.
Дома нет ни одного портрета писателя или поэта. Но фотографию Кортасара скачал из Интернета, распечатал и заламинировал.   
Сегодня тринадцатое декабря. Тринадцатый Цитатель. Наверное, не случайно. 

       Хулио Кортасар (Жюль Флоренсио Кортасар, 26.08.1914 – 12.02.1984)

       «Игра в классики» (1963)

Нечаянная встреча – самое чаянное в жизни и что заранее договариваются о встречах лишь те, кто может писать друг другу письма только на линованной бумаге, а зубную пасту из тюбика выжимает аккуратно, с самого дна.
Искать – эмблема тех, кто по ночам без цели выходит из дому, и оправдание для всех истребителей компасов.
…она снова со мною после того, как только что целое мгновение была так одинока и так влюблена, уверовав в вечность своего тела.
…счастливы те, кто выбирает, кто позволяет, чтобы их выбирали, прекрасные герои, прекрасные святые, на деле же они благополучно убежали от действительности.
Все на свете как-нибудь называется, надо только подобрать название.
Предрассудки – столпы, на которых держится общество.
Ты смотришь на меня, смотришь на меня из близи, все ближе и ближе, мы играем в циклопа, смотрим друг на друга, сближая лица, и глаза растут, растут и все сближаются, ввинчиваются друг в друга: циклопы смотрят глаз в глаз, дыхание срывается, и наши рты встречаются, тычутся, прикусывая друг друга губами, чуть упираясь языком в зубы и щекоча друг друга тяжелым, прерывистым дыханием, пахнущим древним, знакомым запахом и тишиной. Мои руки ищут твои волосы, погружаются в их глубины и ласкают их, и мы целуемся так, словно рты наши полны цветов, источающих неясный, глухой аромат, или живых, трепещущих рыб.  И если случается укусить, то боль сладка, и если случается задохнуться в поцелуе, вдруг глотнув в одно время и отняв воздух друг у друга, то эта смерть – мгновение прекрасна. И слюна у нас одна на двоих, и один на двоих этот привкус зрелого плода, и я чувствую, как ты дрожишь во мне, подобно луне, дрожащей в ночных водах.
…любовь, которая могла обходиться без своего объекта, которая питалась ничем, возможно, владела иными силами, объединяла и сплавляла в порыв, который, глядишь, и разрушил бы когда-нибудь это нутряное довольство тела.
…может быть, любовь означала наивысшее обогащение и была дарителем бытия; и лишь, упустив ее, можно было уйти от ее бумерангова эффекта, дать ей кануть в забвенье, а самому выстоять, снова в одиночку, на этой новой ступени открытой всем ветрам шероховатой действительности. Убить объект любви, древнее искушение мужчины, было платой за то, чтобы не задерживаться на остановке, а значит, мольба, обращенная Фаустом к уходящему мгновению, не имела никакого смысла, если только само мгновение не застрянет, как застревает и застаивается на столе пустой стакан.
…человек есть не что иное, как то, чем он хочет быть, чем намеревается быть, барахтаясь в словах, в поступках, в забрызганной кровью радости и в прочем тому подобном.
…подлинно любящий любит, не ожидая ничего, кроме любви, и слепо принимает то, что день становится более голубым, ночь более сладостной, а трамвай менее неудобным.
Любовь моя, я люблю тебя, не ради себя, не ради тебя, не ради нас обоих, я люблю тебя не потому, что моя кровь кипит во мне и зовет любить тебя, я люблю и хочу тебя, потому что ты не моя, потому что ты – по ту сторону, на другом берегу и оттуда зовешь меня перепрыгнуть к тебе, а я перепрыгнуть не могу, ибо, сколько бы я ни овладевал тобою, ты – не во мне, я тебя не настигаю, не постигаю тебя дальше твоего тела, твоей улыбки и, бывает, мучаюсь оттого, что ты меня любишь…
Разве можно выбирать в любви, разве любовь – это не молния, которая поражает тебя вдруг, пригвождает к земле посреди двора… Беатриче не выбирают, Джульетту не выбирают. Не выбирают же ливень, который обрушивается на головы выходящих из концертного зала и вмиг промачивает их до нитки.
Почему же так далеки от богов? Возможно, потому, что спрашиваем.
Ну и что? Человек – животное спрашивающее. В тот день, когда мы по-настоящему научимся задавать вопросы, начнется диалог.
Быть одиноким в конечном счете означает быть одиноким в некой плоскости, где и другие одиночества могли бы общаться с нами, если это вообще возможно.
…жизнь – как комментарий к чему-то другому, до чего мы не добираемся: оно совсем рядом, только сделать прыжок, но мы не прыгаем.
…счастье – для одного, а беда, наоборот, вроде бы для всех.
Есть такая штука, она называется – время, Рокамадур, и это время, как какое-нибудь насекомое, все бежит и бежит. Мага
Каждый из нас – театральная пьеса, которую смотришь со второго акта. Осип Грегоровиус
Какое тщеславие полагать, будто мы понимаем, что делает время: оно хоронит своих мертвых и стережет ключи. И только в снах, только в поэзии и в игре случается такое: зажжешь свечу, пройдешь с ней по коридору – и вдруг заглянешь в то, чем мы были раньше, до того какстали тем, чем, неизвестно еще, стали ли.
Я никогда не смогу отделаться от чувства, будто вот тут, перед самым моим лицом, вплетаясь в мои пальцы, творится ослепительный взрыв к свету, словно прорыв от меня в иное или это иное врывается в меня, нечто кристально чистое, что могло бы сгуститься и стать светом, без границ во времени и пространстве. Словно пред тобою дверь из опала и бриллианта, за которую только ступи – и станешь тем, что ты на самом деле есть, однако быть этим не хочешь, не умеешь и не можешь.
Ибо я – всего лишь это тело, уже подгнивающее в той или иной точке будущего времени, эти кости, что являют собой анахронизм, и я чувствую, что тело мое требует, взывая к сознанию, требует операции, покуда еще непостижимой, в результате которой оно бы перестало быть гниющей плотью.
Этот мир не существует, его надо создавать, как птицу – феникс.
Самое лучшее в моих предках то, что они уже умерли, скромно, но с достоинством я ожидаю момента, когда унаследую это их качество.
…homosapiens ищет дверь не затем, чтобы войти в тысячелетнее царство (хотя в этом ничего плохого не было бы, честное слово, ничего плохого), но лишь для того, чтобы запереть дверь за собой.
Можно убить все, только не тоску по царству, она – в цвете наших глаз, в каждой нашей любви, во всем, что способно породить бурю в нашей душе, что нас расковывает и нас обманывает. Может быть, и есть тысячелетнее царство, но если бы когда-нибудь мы оказались в нем, если бы стали им, то оно бы перестало так называться.
Существование предшествует сущности. Морелли
Обрати внимание: если я брошусь вниз, то упаду прямо на небо.
…пять тысяч лет человеческого существования, сбившееся в теле ростом в метр семьдесят, смотрят на ничтожного паяца, пожелавшего выпрыгнуть из своей клеточки.
Чудеса никогда не представлялись мне абсурдными: абсурдно то, что им предшествует, и то, что за ними следует.
Я ни от чего не отказываюсь, просто поступаю так, чтобы все сущее отказалось от меня.
Пошли сядем возле фонтанчика, струйка такая чистая, может, глядя на нее, поймем, что к чему. …хочу превращать ее в слова, даже с тобой.
Мир, в котором ты двигалась точно шахматный конь, который бы вздумал ходить как ладья, пошедшая вдруг слоном.
Он принадлежит к тем, кому достаточно ступить на мост, чтобы он тотчас провалился, к тем, кто с плачем и криком вспоминает, как своими глазами видел, но не купил лотерейного билета, на который пять минут назад выпал выигрыш в пять миллионов.
…удовольствие эгоистично, и узколобое наслаждение сладостным стоном толкало нас друг к другу и связывало нас своими просоленными руками.
…наша любовь была диалектической любовью, какая связывает магнит и железные опилки, нападение и защиту, мяч и стенку.
…постель, пахнувшая трудами двух тел и волосами…
Сегодня у нас главный вход – дыра унитаза.
…ничто не держится, если не подпереть его хоть чуть-чуть временем, и время придумано только для того, чтобы не сойти с ума окончательно.
Зачем нужен писатель, если не затем, чтобы разрушить литературу?
Объяснение суть принаряженное заблуждение.
Поэты, пророки – жуткая публика, плохо спят, по ночам встают подышат у окна и всякое такое. …есть некое постоянное взаимослияние, волнообразное движение материи. Всю ночь я – неподвижное тело, а в это время на другом конце города рулон бумаги превращается в утреннюю газету, и в восемь сорок я выйду из дому, а в восемь двадцать газета должна поступить в киоск на углу, в восемь сорок пять мои руки и газета соединятся и начнут двигаться вместе, в метре над землею по дороге к трамваю.
Только живя нелепо и абсурдно, можно когда-нибудь разорвать этот бесконечный абсурд.
Чисто эстетическое обязательство дополнить недостающие штрихи. Орасио Оливейра
Было такое чувство, будто он бежит от самого себя, блудный (сукин) сын, и кидается в объятья легкого примирения, а оттуда – еще более легкий поворот к миру, к вполне возможной жизни во времени, в котором он живет…
Чувство, будто с телом что-то неладно: его или не хватает, или слишком много (в зависимости от ситуации).
Во сне нам дано безвозмездно упражнять наши способности к безумию. И мы заподозрили, что всякое безумие есть закрепившийся в яви сон.
Человек склонен придумывать душу всякий раз, едва начинает ощущать свое тело как паразита, как червя, присосавшегося к его «я».  Достаточно ощутить, что живешь (и не просто ощутить жизнь как допущение, как ну-и-хорошо-что-так), и самая близкая и любимая часть тела, к примеру, правая рука, становится вдруг предметом, отвратительным в силу двойственности ее положения: с одной стороны, это я, я другой – нечто к тебе прицепившееся.
По-настоящему заканчивается только то, что заново начинается каждое утро.
Можно было закрыть лицо руками, оставив только маленькую щелочку для сигареты…
Сколько очарования и сколько разочарования, когда меняешь одни губы на другие, когда с закрытыми глазами ищешь шею, на которой только что засыпала твоя рука, и он плотнее, а сухожилие чуть напряглось от усилия, должно быть, она хочет приподняться, чтобы поцеловать или легонько укусить. Каждый миг тело испытывает сладостное неузнавание, надо подвинуться чуть больше обычного или опустить голову, чтобы найти рот, который прежде был совсем рядом, гладишь бедро не такое крутое, ждешь ответной ласки – и не встречаешь, настаиваешь рассеянно, пока не поймешь, что все теперь надо придумывать сызнова, что тут законы еще не сложились, что надо изобретать новый код и шифры, и они будут другими и означать будут совершенно иное. Вес, запах,  интонация смеха или просьбы,  ритмы и порывы – все то же самое, и все – совсем другое, все рождается заново, хотя все это – бессмертно, любовь играет в выдумку,  бежит от себя самой и возвращается на новом витке пугающей спирали, и груди поют по-другому, и губы иначе затягивают в поцелуй или целуют как бы издалека, и мгновения, которые прежде заполнялись яростью и тревогой, теперь полны беззаботной игры и веселья, или,  наоборот, в минуты, когда раньше, бывало, смаривал сон, – ныне сладкое бормотанье и ласковые  глупости; теперь ты постоянно напряжен и чувствуешь в себе что-то невысказанное, что желает распрямиться, что-то вроде ненасытной ярости. И только последний трепет наслаждения – тот же самый, а все, что есть в мире до и после него, – разлетелось вдребезги, и надо все назвать по-новому, все пальцы, один за другим, и губы, и каждую тень в отдельности.
Стоит ли рисковать настоящим во имя будущего – этого непременного шантажирующего аргумента всякого действия…
…с каждым разом все более сама по себе, и груди уже не удивляют, и линия живота в точности та, какой ее знает столько раз ласкавшая рука, ничего необычно-странного ни до, ни после, и рот находится без промедления и изучен, а язык меньше и тоньше, слюна скупее, зубы не острые, и губы как губы, раскрываются, чтобы он мог коснуться десен, войти и пройтись по каждой теплой складочке, где пахнет чуточку коньяком и куревом.
…на клетках классиков воспроизвести образ того, к чему они только что пришли: последнюю клеточку, центр мандалы, головокружительное древо Иггдрасиль, откуда можно выйти на открытый берег, на безграничный простор в мир, таящийся под ресницей, в мир, который взгляд, устремленный внутрь, узнает и почитает.
«Я снюсь себе унитазом». Это просто, если ты вдумаешься, может и ты поймешь. Ты возвращаешься к яви с обрывками привидевшегося во сне рая, они повисают на тебе, как волосы утопленника: страшное омерзение, тоска, ощущение ненадежности, фальши и главное – бесполезности. И ты проваливаешься внутрь себя и, пока чистишь зубы, чувствуешь себя и впрямь унитазом, тебя поглощает белая пенящаяся жидкость, ты соскальзываешь в эту дыру, которая вместе с тобой всасывает нечистоты, слизь, гной, струпья, слюну, и ты даешь унести себя в надежде когда-нибудь вернуться в другое и другим, каким ты был до того, как проснулся, и это другое все еще здесь, все еще в тебе, в тебе самом, но уже начинает уходить…
Кому удалось вернуться к самому себе из абсолютного одиночества, когда ты не можешь рассчитывать даже на общение с самим собой, и приходится засовывать себя в кино, или в публичный дом, или в гости к друзьям, или в какую-нибудь всепоглощающую профессию, а то и в брак, чтобы по крайней мере быть одиноким среди других.
…мы сами придумываем наш пожар, и он загорается сперва внутри, а потом охватывает на целиком, быть может, в этом и заключается наш выбор, а мы заворачиваем его в слова, как заворачиваем хлеб в салфетку, а внутри остается благоухание и дышащая мякоть, «да» без всяких «нет» или, наоборот, – «нет» без всяких «да», день без манов, без Ормузда, или Ахримана, раз и навсегда, вот и все, хватит.
…женское тело может быть Мари Бренвилье, а глаза, которые затуманиваются, созерцая красоту заката, – то же оптическое устройство, что с удовлетворением наблюдает за судорогами повешенного.
…море языков, лижущих задницу мира. Мед и молоко под языком твоим.
…честь, которая обесчещивает каждую фразу, все равно что бордель из непорочных дев.
…до чего же пьяна эта женщина, душа и та у нее коньяком пропахла.
Трудно отказаться от веры, что цветок может быть красив просто так, ни для чего; горько признать, что возможен танец в полной темноте.
Грустно слушать этого циника Орасио, который хочет любви-пропуска, любви-проводника, любви, которая стала бы ему ключом и револьвером и наделила бы тысячей аргусовых глаз, одарила его вездесущностью и безмолвием, в котором рождается музыка, дала бы корень, от которого можно плести ткань слов.
Наверное, Эдем, каким мы его хотим вообразить, есть мифопоэтическая проекция хороших мгновений, которые проживаются зародышем еще бессознательно.
…всякая ясная мысль есть не что иное, как ошибка или полуправда.
Я принужден терпеть, что солнце встает каждый день. Это чудовищно. Бесчеловечно.
…человек – это животное, которое привыкает даже к тому, что не в состоянии привыкнуть.
Святым всегда делаешься за счет другого…
…лучше грешить неучастием, чем соучастием.
Наступает тишина, которую можно сравнить, по выражению Жене, лишь с тишиной, в какую погружаются хорошо воспитанные люди, вдруг учуяв носом, что кто-то салоне беззвучно испустил газы.
Теперь он понимал, что в моменты наивысшего прилива желания он никогда не умел нырнуть под гребень волны и вынырнуть как ни в чем не бывало, пройдя сквозь невиданное бушевание крови.
…поняв необычный язык учителя, ученик поймет себя самого, а не смысл, заключенный в высказывании.
Между «да» и «нет» – сколько «может быть»?
«Принимает булыжник мостовой и бету в созвездии Кентавра, поскольку первым нельзя тронуться, а до второго – дотронутся».
…Нас сжигает вымышленный огонь…
…подпускает к себе приближающееся ничто малыми дозами, чтобы не было горько.
Отсюда берешь мысль, с той полки достаешь чувство и связываешь их пи помощи слов, этих черных сук. И в общем выходит: я тебя по-своему люблю.
Как правильно: кусают под столом или кусаются под столом? Какая разница, все равно кусают.
Ты, дающая мне бесконечность, прости меня, я не умею ее взять. Ты протягиваешь мне яблоко, а я оставил вставную челюсть в спальне на тумбочке.
Жизнь – сводня смерти.
Реализовавшиеся люди – это те, которым удалось выскочить из времени и интегрироваться в сообщество…
Мироздание жидкое, текучее, вызревающее в ночи, плазмы поднимаются и опускаются, непроницаемо-закрытая, медленная машина нехотя движется, и вдруг – скрип, стремительный бег почти под самой кожей, пробежит и забулькает где-то у препятствия или фильтра:  чрево Полы, черное небо с крупными, редкими звездами, с летучими кометами и вращением бесчисленных вопящих планет,  море со своим шепчущим планктоном, шелестящими медузами, Пола – микрокосмос, Пола – итог вселенской ночи в своей маленькой ночи,  забродившей и вызревающей, где кефир и белое вино мешаются с мясом и зеленым салатом, химический центр,  бесконечно богатый,  таинственный, далекий и такой тебе близкий.
…в ожидании дела заняться ничегоделанием, всюду действие, как ни крути. Но за каждым действием стоял протест, ибо всякое действие означает выйти из, чтобы прийти в, или продвинуть что-то, чтобы оно было уже не там, а тут, или войти в этот дом в противовес тому, чтобы не войти или войти в другой, – иными словами, всякий поступок предполагал, что чего-то еще не было, что-то еще не было сделано и что это можно было сделать, и именно – безмолвный протест против постоянного и очевидного недостатка чего-то, нехватки или отсутствия наличия.
…ей приходилось целовать его долгими поцелуями и разжигать к новым ласкам, и, уже новая, ублаготворенная, она словно вырастала в его глазах, и завладевала им полностью, превращаясь в обезумевшее животное, и, упершись взглядом в пустоту, заломив руки за спину, внушала мистический страх, и, точно катящаяся с горы статуя, цеплялась ногтями за ускользающее время, и задыхалась, всхлипывала, стонала без конца, без конца.
– Что такое увеществление? – Довольно неприятное ощущение: не успеешь осознать какую-то вещь, как начинаешь терзаться ею. Мага – Осип Грегоровиус
…на полу, на потолке, под кроватью и даже в тазу плавали и сверкали звезды и осколки вечности…
…но посреди этого беспорядка, где прошлое не способно было отыскать даже пуговицы от рубашки, а настоящее брилось осколком стекла, поскольку бритва была погребена в одном из цветочных горшков, посреди времени, готового закрутиться, подобно флюгеру под любым ветром, человек дышал полной грудью и чувствовал, что живет до безумия остро, созерцая беспорядок, его окружавший, и задавая себе вопрос, что из всего этого имеет смысл. Сам по себе беспорядок имеет смысл, если человеку хочется уйти от себя самого; через безумие, наверное, можно обрести рассудок, если только это не тот рассудок, который все равно погибнет от безумия.
Худший из запахов – смрад человеческого тела.
К чему тогда знать или думать, будто знаешь, что всякий путь – ложен, если не идти по нему с единственной целью – быть в пути.
Она знала, что она снова с ним, что она не утонула, что он удерживает ее на поверхности, а внизу, в глубинах вод, – жалость, чудотворная жалость. Оба они почувствовали это одновременно и скользнули друг к другу как бы затем, чтобы упасть в себя самих, на их общей земле, где и слова, и ласки, и губы закручивались в один круг, – ох эти успокаивающие метафоры, – в старую грусть, довольную тем, что все –прежнее, и ты по-прежнему держишься на плаву, как бы не штормило и кто бы тебя ни звал и как бы не падал.
…прикосновение заражало, оно шло откуда-то, из глубины или из высоты, откуда-то, что не было этой ночью и этой комнатой,  заражавшее прикосновение, посредством которого Талита овладевала им, как невнятный лепет, неясно возвещающий что-то,  как предощущение встречи с тем, что может оказаться предвестьем, но голос, который  нес ему эту весть, дрожал и ломался, и весть сообщалась ему на непонятном языке, и все-таки она была единственно необходимой сейчас и требовала, чтобы ее услышали и приняли,  и билась о рыхлую, губчатую стену из дыма и из пробки, голая, неуловимо непонятная, выскальзывала из рук и выливалась водою вместе со слезами.
…мои поцелуи были подобны глазам, которые начинали видеть сквозь нее и дальше, и что я как бы выходил, перелитый в иную форму, в мир, где, стоя на черной корме, точно безумствующий лоцман, отрубал и отбрасывал воды времени.
Раньше человек входил в ночь, она впускала его в себя, он вел с ней постоянный диалог. А ночные страхи – какое пиршество для воображения…
Ты все время что-то ищешь, но такое ощущение, будто то, что ты ищешь, у тебя в кармане.
Без истории нет человека. Осип Грегоровиус
О, любовь моя, я тоскую по тебе, тобой болит моя кожа, тобой саднит мне горло, я вздыхаю – и как будто пустота заполняет мне грудь, потому что там уже нет тебя.
С некоторых пор я бросил шашни со словами. Я ими пользуюсь, как вы и как все, с той разницей, что, прежде чем одеться в какое-нибудь словечко, я его хорошенько вычищаю щеткой.
– А вы, я полагаю, пишете. – Нет. Как писать, для этого надо быть уверенным по крайней мере, что ты жил. Морелли – Орасио Оливейра
У него нет семьи, он писатель. Парень
…у меня достаточно ума, чтобы начать его благополучно разрушать.
…она не способна была верить в названия, ей надо было упереться пальцем в предмет, и только тогда она признавала его существование.  Рональд
Надежда принадлежит жизни, это сама жизнь, которая защищается.
Мы не умеем задавать вопросы, которые бы все смели до основания.
…невежда и дурак – совершенно разные вещи, это всякий знает, кроме дурака, к счастью для него.
…ты, Орасио, наш Гораций-Куриаций, способен отыскать метафизику даже в банке консервированных помидоров. Этьен

        «Выигрыши» (1960)

…у многих явлений есть ручки…
…коллектив – это больше, а порой и меньше, чем обычная сумма слагаемых.
Быть глазами всех – вот, что убивает время.
Разнообразие – подлинное исчадие ада.
Человек может смотреть на звезды и в то же время видеть кончики своих ресниц.
…человеческая история – это печальное следствие того, что каждый индивид смотрит в одиночку.
…серый цвет – это цвет списка, назидательное единообразие, где насилие белого и уничтожение черного сливаются в жемчужно-сером…
…из такой нищеты рождается песня, и когда марионетки съедят последнюю щепотку своего пепла, возможно, родится человек. Персио
– Ты смотрел на звезду в телескоп, да, Персио? – О нет… На некоторые вещи необходимо смотреть невооруженным взглядом. Клаудиа – Персио
…прелесть любого безумия как раз в том, что оно плохо кончается.
Переход от счастья к привычке – одно из лучших орудий смерти. Рауль
…лишь то будущее способно обогатить настоящее, которое рождается из честного настоящего. Если настоящее имеет для нас неповторимый вкус, то лишь потому, что будущее служит для него некой приправой… Клаудиа
…всякий раз, как я слышу слово «судьба», у меня возникает желание вытащить зубную пасту и почистить зубы. Паула
– Родина – это прекрасное понятие, Раулито. Его не существует, но оно прекрасно. – Нет, существует, но оно далеко не прекрасно. – Оно не существует, но мы создаем его. Паула – Лопес – Рауль
…меня интересует лишь высшая форма сплетен, а именно история.
Человек вечно должен думать о лице, которое прячут, но в действительности берет в расчет лишь маску, данную маску, а не какую-либо иную.
…образцовая женщина ничего не представляет собой как женщина.
…у меня слишком высокое понятие об ответственности. Настолько высокое, что я бегу от нее. Медрано Габриэль
…усталость – это эвфемизм поражения, и сон – это маска пустоты, прикрывающая каждую пору жизни.
…когда в любовном объятии мы чувствуем позыв антилюбви, и не потому, что космический палиндром обязательно будет отрицанием (почему должна быть отрицанием антивселенная?), а, напротив, истиной, которую указывает третья рука, истиной, которая ожидает рождение человека, чтобы обрести радость.
Дружба зарождалась на прочной основе различий и разногласий…
Жизнь действует слишком медленно скрытно, чтобы обнаружить сразу всю свою глубину…
Мужчины любят совершать открытия в прошлом…

       «62. Модель для сборки» (1968)

…зеркало пространственное и зеркало временное встретились в точке нестерпимой мгновенной реальности, чтобы затем оставить меня наедине с моим жалким хитроумием, со всеми этими «до», и «позади», и «перед», и «после».
Оружие – вещь нежная… Поланко
…всегда можно быть либо тенью, либо эхом… Марраст
…я почувствовал, что наши лица и наши уста стали вроде песочных часов, по которым снова потекла тонкая струйка безмолвного, праздного времени.
Одна кукла играет другой куклой…
…король Бурунди, чье имя не выговоришь, зато оно снабжено безупречным римским «III»…
…мы в гораздо большей степени являемся суммой чужих поступков, чем своих собственных.
…столько раз произнесенные слова подобны дохлым мухам.
…из этой головокружительной пустоты на него, Хуана, прыгали метафоры, как пауки, как прыгали всегда эвфемизмы или слойки из неуловимых смыслов…
…простое это движение всякого хронического читателя – взглянуть на любую печатную страницу, попавшую в поле его зрения…
Любопытно, что человек в некоторых вещах – это всего лишь его правая рука…
Что всех нас спасает, так это потаенная жизнь, имеющая мало общего с повседневной и астрономической, подспудный мощный поток, не дающий нам разбрасываться в попытках конформизма или заурядного бунта…
…что я тут делаю, почему не освобождаю пространство, которое занимает мое тело…
В самолете беглеца всегда найдется еще одно место, позади или рядом, всегда можно быть либо тенью, либо эхом…
…я почувствовал, что наши лица и уста стали вроде песочных часов, по которым снова потекла тонкая струйка безмолвного, праздного времени.
…мы же всегда уныло соглашались, что перевоплощений нет, а если они и есть, то перевоплотившийся не сознает этого, и потому дело теряет всякий интерес.
…Элен мне сказала, что на мои руки тягостно смотреть, что они слишком нервны, они чем-то напоминают послание, у которого уже нет адресата…
…мы гораздо больше основываемся на общем множественном минимуме, чем на общем разделяющем максимуме…
Кое-как, но мы сумели ликвидировать дыры в наших отношениях последних месяцев: сомнение – вот одна дыра, надежда – дыра еще больше, неприязнь – дыра-дырища…
…я думаю, что «навсегда» означает «до послезавтра». Элен
Нам обоим было чуточку стыдно, и мы смотрели друг на друга, беззащитные, как всякий цивилизованный человек, когда он не может закурить сигарету и укрыться за привычными жестами, за завесой дыма.
…важна только одна девственность, та, которая существует до первого настоящего взгляда… Остин
…лживый холодный поцелуй зеркала…
Глаза – это у многих из нас единственные оставшиеся руки… Хуан
…здесь и сейчас – это единственное истинное. Хуан

      «Экзамен» (1950)

Время подобно ребенку,
ведомому за руку:
смотрит назад…
в кинотеатре: полчаса стоят в очереди перед сеансом, а потом у них нет времени досидеть до конца. Андрес
…в той или иной форме человек постоянно повторяет основные преступления. Андрес
Когда ты просыпаешься,
будильник истекает кровью. Андерс
Спать – значит всего-навсего затеряться, и, стараясь уснуть, ты стараешься убежать от всего. Андрес
…Стелла, трамвайный философ: маршрут задан раз и навсегда.
…поэзия – вовсе не достоинство человека, а фатальное свойство, которым он страдает. Репортер
Творчество рождается из нравственности, а не из ума. Хуан
Человек садится за пишущую машинку и уже счастлив. Репортер
Всякое творчество, даже самое чистое, имеет нравственную основу. А нравственной основы не бывает без человеческого достоинства. Хуан
Быть безмятежно уверенным может только животное. Хуан
…ночь существует для того, чтобы думать.
Сила сквернословия, должно быть, находится в обратно пропорциональной зависимости от силы народа. Хуан
Мошки – камерная музыка фауны. Хуан
Завтра никогда не бывает в порядке. Репортер
Завтра – вот оно, эта мучнистая липкость, что наваливается на нас, и есть завтра. Андрес
Статистика, имейте в виду, – это демократия в ее научной ипостаси, определение сути в расчете на душу населения. Хуан
Останавливаться на сиюминутном и полагать, что оно самодостаточно, свойственно моллюскам и дамам… Репортер
…цитаты спасают нас от того, чтобы выразить плохо то, что кому-то уже удавалось выразить хорошо… Клара
По сути дела, писать – то же, что смеяться или заниматься любовью, даешь волю чувствам и все. Андрес
У поэта только один девиз: в моих страданиях моя радость. Андрес
Я подозреваю, что поэт – это такой человек, для которого в конечном счете боль не является реальностью. Андрес
Счастье возможно только потому, что человек способен забывать. Андрес
Каждый день я решаю – ничего не решать. Андрес
…жизнь – это огромное «между тем». Андрес
Поэзия сама отыскивает свою истинную родину. Хуан
…все сведения о рае всегда изготовляются на земле. Клара
Самая мерзкая форма скуки та, что застает тебя в пижаме. Хуан
Случай – это издержки наших слабостей, промахи в наших жизненных планах. Хуан
Что знает мой язык о том, как живется моей ноге. Клара
…всякое воспоминание в определенном смысле – обвинение. Репортер
…телефон – это такая вещь, в которой на секунду что-то твое и что-то от другого человека соединяются, не становясь единством…
Не проси от прозы того, что дает только поэзия. Андрес
Нам бы следовало обучиться искусству губки: вся пропитана водой, но сама по себе, собирает воду, но существует от нее совершенно отдельно… Андрес
…красота, которую мы любим, находится на оборотной стороне побед. Андрес
… что бы чувствовала прекрасная музыка, обладай она сознанием? Андрес
Мораль всех питейных заведений. Кто-то теряет, а кто-то находит, и наоборот. Андрес
Небо – это брюхо мертвого прошлого. Хуан

     «Менады»

…каждый юбилей – это ворота, распахнутые для человеческой глупости…
    
     «Жизнь хронопов и фамов» (1962)

…в моих часах меньше жизни, меньше дома, меньше постели…
Чтобы сохранить свои воспоминания, фамы обычно бальзамируют их…
Со своих постов фамы ощутимо помогают хронопам, которым на это наплевать.
Маленький хроноп искал ключ от двери на тумбочке, тумбочку – в спальне, спальню – в доме, дом – на улице. Тут-то хроноп и зашел в тупик: какая улица, если нет ключа от двери на улицу!
Черепахи – большие поклонницы скорости…

       «Преследователь»

Послезавтра – это после завтра, а завтра – это после сегодня.
…время – это мешок, который чем попало набивается. Джонни Картер
Наркотики и нищета не попутчики. Бруно В.

       «О восприятии фантастического»

Порядок вещей не имеет границ и никогда не стремится к завершению, потому что не может иметь ни начала ни конца система произвольно возникающих координат.
Фантастическое не бывает законченным, ибо то, что нам удается узнать из него, всегда есть часть чего-то – потому она и видится нам фантастической.

       «Из блокнота, найденного в кармане»

…лишь дети прямо и открыто глядят вам в глаза, пока их тоже не научат смотреть, не видя, с этаким гражданственным игнорированием любого соседа…
…мы пошли бы, обнявшись к ее дому, поднялись бы по лестнице и избавились бы от одежд и ожиданий.

«Лето»

…ответ смерти и небытию – закрепить на месте каждую вещь, каждый отрезок времени, измыслить обряды и способы преодоления хаоса, полного прорех и пятен.

        «Инструкции для Джона Хауэлла»

…театр и есть пакт с абсурдом, действенное и роскошно обставленное проведение абсурда в жизнь.
У приключения или случайности – назовите это, как вам нравится, – всегда есть свои границы. Высокий

        «Другое небо»

…столько лет назад я сбросил с плеч детство, словно старый плащ.

«Все огни – огонь» (1966)

…граница перейдена, начинается смешное, маленький, с удобствами ад.

«Апокалипсис Солентинаме»

Потом – отель «Европа» и душ, так славно венчающий любое из путешествий неспешным диалога мыла и тишины.

«Лодка, или еще одно путешествие в Венецию»

Любить – это больше, чем помнить или собираться помнить. Адриано
Время внушает мне страх, время – это смерть, одна из ее ужасных масок. Валентина

«Сатарса»

Новость, даже плохая, помогает не падать духом.

«Сонет»

Любовь – ракушка, остаются в ней
воспоминанья: образы и звуки…

«Витражи Буржа»

Половодье света уничтожает тяжесть земного времени…
Человек выходит из церкви:
его настигают голод, налоги,
стрелы страдания,
отчаянье без предела

Одна из фраз писателя, выражающая его творческое кредо:
«Роман всегда побеждает по очкам, рассказ же должен выиграть нокаутом».