Возвращайся

— Вам раф же? Комфортный или погорячее?

Со мной заговорил постоялец этой кофейни, пока мы стояли в очереди за пролетарской дозой энергии. Нам обоим не повезло оказаться здесь в час пик, но, пожалуй, больший несчастливец здесь бариста — ему нужно напоить двенадцать ртов да побыстрее, чтобы скорее перейти к следующей дюжине, после к следующей… и так пока час пик не пройдёт.

Я не ответил незнакомцу — смутился, ведь именно эту позицию я заказываю всегда. Наблюдательные люди всегда держали меня настороже: чёрт знает, что они потом делают с коллекцией наблюдений, в лучшем случае, превращают в анекдот или назидательную историю для близких. В худшем — собирают образ тебя, как по песчинкам башню, чтобы наконец с хохотом разрушить, пинком или лопаточкой.

Как-то мягко улыбнувшись, я решил переждать очередь снаружи. Достал тонкие Чапманы с виноградом, которых осталось четыре штуки, электронную зажигалку — такую, с вольфрамовой спиралью, заряжаемую от micro-USB; почему не Type C, я не знал. Мне казалось всё чаще, что техника сегодня — от жизнеобеспечительной до безделушек — стремится к унификации, и Type C уже давным-давно стандарт. Наверное, это форма протеста или неолуддизма — делать что-то, пусть и массовое, но не под шаблон и копирку.

Закурив и выдохнув первое рваное облачко дыма, я поймал на себе презрительные взгляды пары с собачкой. Щенок самоеда, сам как облачко, вилял хвостом, пока шёл, и улыбался на собачий манер. Я вспомнил, как спорил с кем-то, могут ли собаки улыбаться — говорил, что могут, просто не в привычной для человека конвенции. Мне отвечали, чтоб не молол пургу, лез в колючие кусты и убрал за собакой в полиэтиленовый пакет. Тогда шип куста оставил на моём пуховике царапину, из которой вылез пушок, а наша с этим человеком собака прыгнула на меня радостно, но промахнулась — с координацией у неё всегда были проблемы — и влетела прямо в куст. К счастью, в силу её комплекции, травмы получил только мой пуховик, и я спокойно прибрался за ней. Мы продолжили прогулку и обсуждение денег. Человеку нравились деньги, как истерическим людям нравится флирт; я денег боялся, и некоторое время этот дуализм был поддержкой нашей хрупкой гармонии.

Я выпал из воспоминаний, когда пепел попал на рукав пальто, испачкав его. Чета с собачкой-облачком уже готовилась скрыться за углом. Стряхнув горку пепла на кончике Чапмана я вновь затянулся — новая затяжка была горше, так как табака оставалось всё меньше. Наверное, люди курят вопреки здравому смыслу и пропаганде против курения как раз из этого абсурда — чем глубже ныряешь во что-то, тем отвратительнее процесс. Напоминает жизнь и любые её проекты, амбициозные и не очень.

Докурив, я посмотрелся в окошко кофейни. Из двенадцати ртов осталось четыре, включая моего настырного сталкера, как я его успел окрестить, пусть и не успел познакомиться. В сумраке, освещённом жёлтым фонарём, окно частично отражало свет, и передо мной помимо антуража кофейни стоял слегка набравший жирок молодой человек, в шофёрской кепочке и огромном чёрном шарфе, белыми буквами на котором было написано PAST PASSION. Часть ленты шарфа скрылась за шеей, и концы его висели неравномерно, поэтому постороннему виднелись только буквы PA и SSION. Признаюсь, эта небрежность была отчасти нарочной — мне нравилось создавать впечатление, красивые детали наружности из подручных средств, а в человека, который бы заметил такую маленькую деталь, я был заочно влюблён. Впрочем, если бы кто-то дал знать о себе и отметил бы мои старания, я бы напротив жутко засмущался и к этой персоне был бы мнителен и, наверное, несправедлив. Но ничего не могу поделать со своим характером — всегда на острие, всегда на взводе, но никогда этого не показываю, скрываю даже. Это наследие детства; полагаю, каждому, кто зовётся эмпатом, приходилось угадывать правила своих первых социумов — семей — методом проб и ошибок познавать, что приемлемо, а что нет, как внутри семейства, так и внутри всего человечества. Как будто всем выдали инструкцию по общению, а ты остался за бортом.

Бросив окурок на асфальт и смяв носком кроссовка, я поспешил в кофейню. Становилось промозгло. На выходе я встретил своего наблюдателя — с двумя стаканчиками без крышек, большим и маленьким, наполненными доверху. Большой напиток, без сомнения, предназначался ему — он был высоким и крепкой комплекции, которую дополнял жёлтый дождевик поверх красного пуховика; дождя сегодня не предвещалось, и это было смелым дизайнерским решением. Второй же напиток он, наверное, нёс куда-то недалеко, за угол, возможно, любимому человеку или своей жене. Мой страх перед внимательным незнакомцем отступил, и я рассмотрел в нём такого же человека, как и все мы — торопящегося, мёрзнущего, отдающего неразумные деньги за стаканчик авторского кофе. Товары потребления объединяют людей, их потребляющих; в некотором смысле, это одна из безопасных сект. Как и везде в обществах (одно из усвоенных правил), всегда имеет место внутривидовая борьба — зачастую более жестокая, чем борьба между видами —  однако главное, что объединяет людей в группы — эта страсть, эта пассия к объекту обожания. Она беспрекословна, ведь никто не лицемер, если речь о том, что действительно любишь. Всем нам нужно есть, пить и любить — хотя бы в этом человеческое соцветие имеет общую палитру.

Незнакомец, наверное, и думать про меня забыл, пока удалялся от кофейни к своей точке Б — а я всё ваял ему роли, забавы ради. Может быть, это сотрудник ФСБ, приставленный ко мне, явил себя? Или такая же мечтательная личность, что пробовала завести знакомство? Может, это счетовод и местный архивариус, для которого замечать детали — хлеб.

Я наблюдал за уходом незнакомца изнутри кофейни, пока не пришла моя очередь:

— Вам раф же? Комфортный или погорячее?

На сей раз реплику произнёс бариста. Всегда в костюме с иголочки, с сиреневым платком во внешнем кармане — он был лыс, услужлив, интеллигентен и страшен. Страшен ровно по той же причине, что и все люди, имеющие стиль: никто не знает, какой ангст им пришлось пережить в уплату за него. Я коротко кивнул, ничего не произнеся. Этот бариста здесь давно, как и я — с открытия этой точки — мы знаем друг друга больше полугода, но не знаем, как другого зовут. У него был бейджик с именем, но я решил оставить это маленькой загадкой — тем более, что раскрывать своё имя я не собирался. Чем ближе подступаешься к человеку, тем огромнее он кажется — в точности как и любой объект в перспективе. В какой-то момент он начинает заслонять собой солнце, и ты не знаешь уже, бесконечен ли его рост, было ли вообще солнце. Так случилось однажды с тем одним человеком из прошлого: мы сблизились настолько, что едва не срослись — как в модном фильме “Одно целое” — в андрогина, какое-то новое существо, сотканное из наших случайных черт, плохих или хороших. Мне довелось утратить там идентичность, и вырывать обратно её пришлось с клыками и криками. Андрогин погиб.

Пока бариста проводит свои манипуляции — добавляет в приготовленный шот эспрессо пенку сифоном, протирает аппарат от накипи — я думаю о том, что меня ждут дома. Кофе не мой, а моей девушки — она отправила меня за ним, потому как спала полдня и недавно приболела; хотела порадовать себя утренним кофе в пять вечера, а мне хотелось порадовать её. Иногда она прогоняет меня за каким-либо поручением, чтобы побыть одной — а я пользуюсь моментом, чтобы подумать и рассмотреть наш прекрасный район. Дома будет не сильно теплее, чем снаружи — необходимо утеплить балкон, а ещё всласть поругаться с работниками жилищно-коммунальных, чтобы соизволили посмотреть наши батареи. Мы живём здесь больше полугода, и наш союз совсем не похож на пережитый обоими Вьетнам. Наверное, потому, что мы не торопимся сближаться.

Приложив карточку к терминалу — она светится зелёным при оплате, зацепил по какой-то лимитированной акции — я снова кивнул баристе, накрыл стаканчик чёрной крышкой, вставил в него трубочку. На стаканчике была изображена зима — хвойный фон и белая гирлянда, сани и два белых стилизованных оленя. Лаконично и со вкусом — без кричащей отовсюду коммерции и манипулятивных техник, пусть и служащий ровно той же цели. Стаканчик и его содержимое продавались, но с достоинством — наверное, мне есть, чему у них поучиться.

Я покинул кофейню и заторопился домой — ни зимнее пальто, ни шофёрская кепочка, ни грузный чёрно-белый шарф не спасали от игл холода. Прошло немало времени, пока кофейный народец не рассеялся. Телефон завибрировал — ёмкое сообщение от профиля с контурным сердечком в нике:

“Возвращайся……”

Лаконично и со вкусом. Деньги не имеют ничего общего с любовью — и всё общее с комфортом.