Сельдь атлантическая

"Перчатки потерял. Руки мёрзнут… Я ведь грузчиком устроился, ящики таскаю", - аккуратно, расставляя слова, как будто они хрустальные, нежно глядя в тёмные глаза покойной супруги, прошептал Алексей.
Призрак жены, присевший на краешек кровати, ничуть не испугал тревожно спящего мужчину.
Напротив, облик любимой женщины, в просторной ночной рубашке с мелкими ежами, грибами и ёлками, равномерно разбросанными по белому полотну, со смятыми, как от долгого сна, длинными волосами, был таким родным и близким, что у Алексея сжатые веки обильно увлажнились. По ложбинке, между правой щекой и носом, лениво потянула за собою мокрую дорожку слабая слеза.
Но Алексей, не понимал, что плачет.
"Я на подарок Юрке деньги коплю, - пояснил он жене, - как думаешь, до Нового года успею?".
Супруга ничего не ответила.
Она протянула к Алексею руки, сложенные, как в детской игре "колечко".
Алёша правила, конечно, вспомнил. Шустро выдвинул вперёд плотно сомкнутые ладошки.
Покойница соприкоснулась с его крепкой «лодочкой» и, тотчас в руках Алексея затрепыхалось что – то мокрое, бойкое, скользкое.
Он ахнул, и разомкнул сосредоточенно сжатые пальцы.
***
Во сне было темно. Объект подношенья супруги яростно копошился. Но Алексей сумел догадаться.
То была рыба.
- Золотая? – голосом, приглушённым от нового потрясения, уточнил он.
- Нет. Атлантическая – улыбнулась Алексеева жена.
Обладатель рыбины повнимательней всмотрелся в подарок.
- Селёдка! – радостный от правильно найденного ответа, вскрикнул он.
- Сельдь атлантическая, - подтвердило виденье и растаяло.
***
Нудно запел, заулюлюкал будильник.
Вдовец открыл глаза.
Предутреннее сновидение, такое явное, разбередило душу Алексея.
Ранний подъём, в первый понедельник декабря, не дразнил его азартом плодотворных дел, не окрылял надеждами, не радовал. Днём мужчина трудился инженером, где зарплату то и дело задерживали. А по вечерам он подрабатывал грузчиком.
Алексей, приподнявшись в кровати, облокотился на подоконник. Там, за окном его пятиэтажки, в зимней густой темноте уже в упор таращился в него прямоугольными жёлтыми глазами детский сад.
Пришла пора будить сына.
И только Алексей об этом подумал, как трёхлетний Юрка сам завозился в своей кроватке, замаячил головой и, скатившись по ребру матраса, приземлился на ноги.
Эта картина подействовала на Алексея отрезвляюще. «Не время нюни распускать», - напомнил он себе и тотчас внутренне собрался, оживился.
«Так, Юрец - огурец, сегодня 1 декабря 1992 года, – потряс перед носом сына настенным календарём, с пластмассовым бегунком, уже оптимистично настроенный Алексей, – скоро будет 31 декабря. Это не простой день, а волшебный. К тебе придёт Дед Мороз и принесёт подарок".
Алексей подвигал бегунок туда – обратно.
Мальчишка, отряхнувшись от дремоты, состряпал осмысленное лицо.
- Хочешь подарок? – подзадорил себя на трудовые свершения отец-одиночка.
- Качу, - вожделенно промычал огурец.
***
За год до описанных выше событий
(1 декабря 1991 года)
На рыночной площади, рядом с автовокзалом, деревенская тётушка, закутанная в платок, с немодной коричневой сумкой, из которой торчит пакет семечек сорта «пузанок», отбивается только что купленной мухобойкой от настырной цыганки, предлагающей погадать.
Евгения Тулупова, переминаясь с ноги на ногу, стоит за прилавком синтетической палатки жабьего цвета и жадно высматривает в толпе покупателей мороженой рыбы.
На спине у Жени - «лошадиная попона» из двух, почти уже сросшихся между собой, пуховых шалей, на мерзлявых голяшках - «седые» гамаши из светлой овечьей кудрявенькой шерсти, на руках – перчатки, с обрезанными напаличниками, как у Лисы Алисы, на ногах – подшитые валенки.
Но Женя мёрзнет, а сегодня только первый день зимы.
«Тепло ль те девица? Тепло ль те красная? - дует Жене в лицо, наподобие сказочного деда из семейного фильма «Морозко» её подельница – соседка, острая на язык, «плюшевая» хохотушка по прозвищу Подушка, продающая постельное бельё. Из её рта белой струйкой бурлит, ароматизированный дешёвым спиртом, замерзающий воздух, - на, хлебни, согреешься».
- Мне не поможет, - отбрыкивается Женя, и чтобы соседка больше не подкатывала с алкогольными дарами, смело добавляет, - тебе, кстати тоже!
Подушка, бросает на жестокую Женю осуждающий взгляд, но «молчит в тряпочку», отползая с выпивкой в свою обитель.
***
- Чё это у тебя рыба –то зелёная? Вон, мхом проросла, а людям втюхиваешь втридорого! – старичок, в задрипаной слизкой шапке –формовке из шкуры длинноволосой чёрной нутрии, брызжет в Женю слюной, тычет пальцем – крючком в плоскую тушку речного налима.
- Да какая ж она зелёная? – пугается Женя, - нет в ней мха, внимательно посмотрите.
Но дед орёт не унимается. Про ваучеры вспомнил…воровкой Женю обозвал.
Подушка старика остопорила бы, но она обиделась на Женю и молчит, как скованный ледяною глазурью, равнодушный хек.
- А почему Вы, девушка, хамите пожилому человеку? - вступается за деда с нутрией на голове, благообразная женщина с потрёпанной лисой на шее, - да разве ж это рыба? Да это же зелёная тухлятина!
Не успела Женя ничего ответить, а народ уже прибился к палатке, запроклянал её, залаял.
- Рыба не зелёная! – не пережив – таки публичной порки, «разинула варежку» Подушка. – Это палатка бурым отсвечивает! Очки протрите! Не нравится товар? Валите! А то разгоню вас всех… мухобойкой!
И женщина, заприхлопывала в ладоши, заулюлюкала, на прибившихся к прилавку людей, как на шкодивших щенят.
Те, отбрехивались, однако, расходились.
А Женя, выдрав из коробки картонный подсыревший бок, крупным шрифтом вывела слова: «уважаемые покупатели, рыба не зелёная, это палатка отсвечивает», и резко, как осиновый кол в могилу ведьмы, воткнула его в ящик с заподозренным в гнилости, ни в чём не повинном, вкусным (если запечь его в пироге) пресноводным усатым налимом.
***
И налим – таки пригодился.
Однажды, вернувшись в свою квартиру, раздеваясь в прихожей, Женя услышала басовитый звук, похожий на гудение шмеля, доносящийся из кухни.
«Неужели, мужчина?», - интуитивно приняла позу хищницы, молодая женщина. Предположение это было смелым, ведь мужчин в своём доме Женя, отродясь не видала. Она, не контролируя движения, всмотрелась в зеркало, распушила массажкой «хвост» и, наконец, шагнула вперёд, открыла дверь.
Сидя за нарядно накрытым столом, на Евгению испуганно смотрели два человека.
Один – с рождения Жене знакомый, а второй – нет.
По Евгении забегали глазки её мамы. Нина Семёновна, облачённая во что-то белое, с жабо, с начёсом из волос а-ля Эдита Пьеха полыхала щеками, как алая роза.
А некий гражданин, сидящий рядом, напротив удивлял блеклым, схожим с поганкой, размытым лицом. Впрочем, пиджачный коричневый костюм и галстук в мелкую ёлочку, придавали мужчине солидность. Поэтому Евгения мысленно назвала его груздём.
***
Пара так отмороженно таращилась на Женю, что та поняла, что ей первой нужно начать разговор.
- Добрый вечер, - благообразным тоном поприветствовала она собравшихся. И поведя глазами на «скатерть самобранку, которая тем вечером широко предлагала шпроты, зернистый сервелат, копчёное сало, какие-то алые ягоды и запечённый на противне, тот самый, обвинённый покупателями в тухлости, купленный Женей, налим, - что праздновать будем?
- Женя, познакомься, - опомнилась – таки Нина Семёновна, - это Борис Егорыч, мой жених.
Груздь бойко подскочил, зацепив собой край скатерти. Зазвенели приборы, бряцнул о стол, уроненный фужер. Гость залился краской, его уши вмиг, припухли и забагровели. Однако, он, продравшись сквозь звуки взбудораженной посуды, очутившись перед Женей, клюнул её в ручку и отправился в обратный путь.
- Что ж ты стоишь? – недоумённо смотрела на дочь Нина Семёновна, - давай, присаживайся.
И Женя села.
***
- Борис Егорыча ценят состоятельные люди, - обводя руками съестное изобилие, дополненное, видимо, Груздём, кокетливо, похожая в этом состоянии на изрядно пожившую девочку, хвасталась Нина Семёновна, - он уважаемый человек.
- Вы, наверное, лесным хозяйством заведуете? – наобум, сбухты – барахты, брякнула Женя. Видимо ёлки на галстуке, ассоциации с грибами, и клюква в сахаре свели её с ума.
- Можно сказать, хозяйством. Но не лесным, а частным, - крякнул, первый раз открывший рот, смущённый Егорыч, - я кранами, раковинами да унитазами заведую… не пью…чужого не возьму… «золотые руки имею», за то и числюсь на хорошем счету. С утра до вечера, кручусь по городу, клиентов обслуживаю.
Его невеста одобрительно, и даже с гордостью кивнула.
- Вы на последний автобус –то не опоздаете? – обратила внимание жениха на время предусмотрительная Женя, – такси-то дорого обойдётся.
- У Бориса Егорыча Жигули, - встрепенулась Нина Семёновна, - он загородом живёт. Ему без машины – никак.
- Да, никак, - подтвердил Егорыч, - у Ниночки ведь ноги не казённые, она привыкла в туфельках по библиотеке каблучками стучать. Да и вообще… женщина она интеллигентная. Не нужно ей по электричкам шляться.
- Так Вы маму на свою жилплощадь забрать хотите? – удивлённо вскинулась Женя.
- Хочу, - уверенно заверил её жених. – Зимой Ниночка будет во дворе снеговиков лепить, а летом, на полянке – цветы нюхать.
От такой, ярко очерченной перспективы, Ниночка зарделась.
- А хочешь, Борис Егорыч завтра тебя на работу, на Жигулях, отвезёт? – видимо, для того, чтобы и у Жени, тем вечером случилось что-нибудь хорошее, и чтобы та, совсем уж не отчаялась, предложила Нина Семёновна, - перед девчонками козырнёшь.
***
На следующее утро, под окнами квартиры Тулуповых припарковалось авто. Из его вишнёвого цвета нутра вылез весёлый Егорыч и помахал снятой шапкой Нине Семёновне, наблюдающей из окна.
- Какая у вас здесь красота, - усевшись, в уже прогретый дыханием хозяина салон, Женя ткнула пальцем в набалдашник переключателя передач, в котором, наподобие мухи в янтаре, застыла дурновкусная пластмассовая розочка.
- А знаешь почему? – заводя мотор, загадал загадку Егорыч.
- Почему? – не справилась с нахождением ответа пассажирка.
- Потому что в ВАЗе должны быть цветы! - довольно выпалил её водитель.
***
Ну, а день спустя, снисходительный к Тулуповым «Жигуль», снова должен был подъехать к их дому.
Теперь за Ниночкой.
Та ждала, выгружала из ничего не понимающего шкафа, широко разинувшего дверцы-рот, тёплые вещи, чтобы было в чём лепить снеговиков.
Наконец, в квартиру шумно ввалился Егорыч, охлаждённый декабрьским вечером, розовощёкий, как мальчишка. Одной рукой сантехник сграбастал баул, другой – сделал Евгении ручкой, и поволок за талию, скоро облачившуюся в пальтишко, счастливую Ниночку.
«Евгеша, я позвоню!» – на ходу пообещала до неприличия взволнованная мать.
Дверь захлопнулась.
Женя осталась одна.
***
Боль от разора семейного «гнезда» была такой несусветной, что Евгения решила прибегнуть к испытанному средству, которое любое паршивое событие, происходящее в её жизни, исправно (нет, не подслащивало) а подсаливало.
Женю спасало поедание жирной бочковой селёдки.
Тулупова метнулась к холодильнику, вытянула из него кулёк со здоровенной плотной рыбиной, толк в которой она ого-го, как понимала и плюхнула его на стол.
На подоконнике завалялась бесплатная какая-то газетёнка, которую, по-видимому Нина Семёновна вынула из почтового ящика и принесла в дом для хозяйственных нужд.
Её –то Женя и использовала для чистки селёдочной тушки. Привычным жестом руки она вспорола ножом рыбье брюшко, отсекла ей голову, ловко выудила кости.
***
Случайно Женин взгляд привлекла заметка о хорьке, опубликованная в лежащем под кишками, периодическом издании.
«Змеевидный хорь Mustela serpentibus, - сообщалось в статье, - прозван так не только из-за своей длины (его тонкое и проворное тело может вырастать до полутора метров), но и за интересный механизм линьки, при которой он сбрасывает шерсть одним сплошным полотном от носа до кончика хвоста».
Пробежав глазами по этим строчкам, Женя почувствовала, как защипало в её носу, слёзы вынырнув из - под век, наперегонки катились по щекам, как с горки, и с разбегу плюхались в филе, делая его ещё солёнее.
Все чувства разом обрушились на Женю.
То была зависть к матери, укатившей в «Жигулях» её новенького мужа; предстоящая одинокая трапеза; осуждение простодырого хорька, за здорово живёшь, выбрасывающего, так нужную Евгении на рынке, шкуру.
***
В дверь позвонили.
Перед Женей материзовалась подруга семьи, педагогиня Инесса.
Возраст Серябрицкой плавал, примерно, по середине между годами матери и дочери Тулуповых, говор звучал так, как будто, во вту Инесса постоянно держала конфетки-монпансье, придающие её речам слащавую картавость и, порой, языковое звонкое бряцанье.
- Чё ревёшь? – с порога ввалилась в Женин душевный разлад всегда оптимистичная Инесса.
- Шубу хочу, - отойдя от двери, хозяйка впустила в дом внезапно нагрянувшую гостью.
- Какую шубу?
- Из хорька.
- Точно! Тебя в ней рыночные деды пугаться станут!
И Серябрицкая вкатилась на кухню, в предвкушении долгой беседы и вкусной еды.
***
Потом женщины долго охали и ахали, обсуждая головокружительный полёт влюблённой Нины Семёновны, а когда эта тема иссякла, то вернулись к разговору о вожделенной Женей шубе.
- Нет, как ни крути, а самая роскошная шуба – соболья, - швыркнув чаем, мечтательно произнесла Инесса.
- Будь у тебя такая шуба, куда б ты в ней пошла?
- Никуда б я в ней не пошла… Наоборот, будь у меня такая шуба, я б вообще никуда не ходила… особенно на работу.
- Как так? А шуба зачем?
- Для денег. Я б её продала и год дома, на диванчике сидела, книжечки читала.
- Вот так, взяла б и продала? Не пожалела?
- А чё её жалеть? Шубу эту? Я сейчас книгу Наполеона Хилла читаю «Думай и богатей» называется. Автор утверждает, что должна быть цель и тогда всего добьёшься. Вот у тебя цель есть? Такая, которую за деньги купить можно.
- Шуба что ли? – замялась Женя.
- Мелко плаваешь. Зачем тебе шуба?
- Чтоб на рынке не мёрзнуть.
- Тебе ни о шубе мечтать надо, а о тёплом киоске.
- Как о нём мечтать? Киоск дороже шубы. Где я деньги –то возьму?
- А ты квартиру эту, четырёхкомнатную, выставь на продажу. А когда продашь, купи поменьше и магазинчик в придачу.
***
От такого заявления Евгения окаменела. Сидела статуей, минуту, точно.
- А иди - ка ты… домой, - обрела – таки способность говорить, который раз за этот день, потрясённая Женя. – И Наполеону своему передай, пусть ко мне не суётся. А то как по треуголке, дам! Сразу забудет, как учить меня богатеть! Вам с Наполеоном это понятно?
И Евгения, вытянув из-под носа Инессы, блюдо с недоеденной селёдкой, демонстративно запихнула его в холодильник.
И даже хлопнула дверцей, и, без того, еле живого, морозильного агрегата марки «Полюс».
***
Но минул год.
И Жене шапочку Наполеона мысленно пришлось - таки, примерить. Здоровье подвело, чтоб на рынке стоять, Женя то и дело морозила придатки. Пришлось сделать так, как велела Инесса. Тулупова разменяла квартиру и приобрела торговый павильончик. Назвала «Кормилец».
Близился Новый Год, Евгения готовилась к открытию магазина.
- Куда картошку ставить? – в помещенье ввалился грузчик, с доверху наполненным мешком в руках.
Мужчина был новенький. Внешне – обычный, задрипаная шапка натянута на самые глаза, голые грязные руки.
- А ты чё перчатки - то не носишь? – пожалела работника Женя.
- Потерял, – буркнул тот и бухнул мешок туда, куда начальница велела.
- На вот… мои возьми, – Тулупова протянула свои фиолетовые, слегка пушистые перчатки, – они, вроде как женские, зато руки в тепле будут.
Коммерсантша ожидала, что тот заартачится. Мужики, ведь, птицы гордые.
Грузчик, однако, легко принял дар.
***
«Кормилец» был почти готов к открытию. Крупы, консервы, сахар, соль – уже заняли свои полки. В морозилке ждали покупателей свиные ноги, скумбрия и овощные заморозки. Была привезена бочка селёдки. О доставке сыров, колбас и хлеба договорённость была налажена.
- Вот, я перчатки принёс, - смущённо улыбаясь, грузчик протянул Жене, накануне, одолженные перчатки. – Я их постирал.
- Постирал? – удивилась Женя. Она ведь никогда в жизни не видела мужчину, занимающегося стиркой. Поэтому, из любопытства, уточнила. – А как постирал? Руками или в машине?
- Под краном постирал, - совершенно серьёзно воспринял вопрос мужчина, как будто речь шла об очень важном процессе, - сначала мылом натёр. Кажется, «Лесной поляной», потом прополоскал и на тёплую батарею сушить повесил.
Такая душевная забота польстила Тулуповой.
И она, весьма заинтересовано, как будто в новую, всмотрелось в свою ангорковую пару.
- Распушились, - расплылась в улыбке Женя.
- Я их массажкой расчесал, потому и распушились, - смущённо признался грузчик.
Хозяйке магазина показалось, что старания, проделанные мужчиной, не могут остаться без награды.
- У меня в подсобке чайник есть, чаю хочешь? - спросила она.
***
- Как зовут - то тебя? – заливая кипятком пакетики с черносмородиновым чаем «Нури», - поинтересовалась Тулупова.
- Алексей, а Вас?
- Евгения Эдуардовна.
Алексей стянул-таки шапку, подсел к столу.
Его голубенькие маленькие глазки, в сочетании с золотистыми кудряшками, напоминали васильки во ржи. Это сходство делало его родным. А манера говорить, конфузясь, возбуждала желанье приобнять, помочь, одобрить.
- Ладно, - смягчилась Евгения Эдуардовна, - называй меня просто Женей.
Грузчик одобрительно кивнул.
***
Перед Новым годом люди скупают продукты, забивают балконы и холодильники блюдами с холодцом, тазиками с салатами, подносами с пельменями.
А у Жени, в магазине и свиные ноги, и селёдка и горошек, консервированный - всё есть. Знай, крутись, продавай.
Алексей помогал.
Женя хоть и сильная, и большая, но всё-таки женщина. А Алексей, хоть и слабый, и хиленький, но всё – таки мужчина. А покупатели же разными бывают.
- Эй, мадам, давай покутим… так сказать, придадимся разврату, - сластолюбиво лыбясь беззубым ртом, высыпает на прилавок мелочь человек без постоянного места жительства, - я сегодня угощаю! По рюмашке дёрнем – ну, и в номера! Потом меня не забудешь. Я в утехах-то силён!
И ловелас, в лохмах которого прочно закуклилось голубиное перо, изобразил эротический жест с таким энергетическим посылом, что стоящая за ним женщина, закрыла ладонью глаза своей маленькой дочке.
Евгения Эдуардовна, стоящая на фоне продуктовых полок, напоминала не мадам, а статную купчиху. Душегрейка, отороченная мехом, смело подчёркивала этот новый Женин образ. Она, не обращая внимание на предложение пошалить, терпеливо считала монетки.
- Ишь, ты… из тютельки в тютельку, копеечка в копеечку, - подивилась она и грохнула о прилавок бутылкой самой дешёвой водки, - вот!.. спасибо за покупку.
- Мадам, спасибо на хлеб не намажешь, - хватая за горло поллитровку, не спешит испариться соблазнитель, - ты мне колбаски-то, грамм двести, наложи.
- Деньги есть?
- Денег нету, милосердная мадам. Но ты же добрая душа. Можешь помочь, чуть-чуть колбаски наложить?
- Я щас в штаны наложить тебе помогу! – коршуном выпрыгнул из подсобки Алексей. И с таким напором попёр в сторону любителя халявной колбасы, что тот отпрянув назад, наступил на ногу соседке по очереди. Женщина на пике боли ткнула кулаком бомжа в плечо. И бедолага, почувствовав угрозу в двух сторон, залепетал примиряюще: «Пардоньте! Я уже ушёл!».
Бродяга швыркнул к выходу, а Евгения Эдуардовна подарила Алексею лучезарный взгляд, преисполненный благодарности.
***
В один из предновогодних вечеров, Алексей и Женя одновременно закончили работу, вышли на улицу, заперев магазин.
Город искрился праздничной иллюминацией, дразнил, склонял к головокружительным поступкам, сулил любовь.
- Вам куда? – неожиданно поинтересовался Алексей, с достоинством натягивая на щеголевато вытянутую вперёд правую руку.
- Здесь недалеко, - дрогнувшим от внезапно прилетевшего волнения голосом, ответила Женя, - я рядом с театром живу.
- Рядом с оперным?
- Рядом с оперным.
- А горку в сквере залили?
- Залили.
- А ёлку нарядили?
- Нарядили.
- А можно я Вас провожу, - решился – таки Алексей.
- Ну, если хочешь… - стараясь не выказывать радости, дала добро Евгения.
***
Театральный сквер бросил к ногам новоиспечённой пары центральную широкую дорожку, тщательно очищенную от снега и посыпанную песком. Женя на крыльях над нею летела. Алексей шествовал рядом.
Притормозили у горки.
- Нужно будет сына Юрку сюда привести, - задумчиво произнёс Алексей. – А у тебя дети есть?
- Нет. И не будет, - спокойно ответила Женя. – Я на рынке придатки отморозила, когда рыбой торговала.
- А у меня жена умерла, - чтобы быть на одной волне с погрустневшей собеседницей, выпалил Алексей.
- А у меня мужа никогда не было, - как гирьку на весы, кинула фразу Женя.
- А кто у тебя есть? Кого ты любишь?
- Маму люблю… Егорыча… Ещё селёдку солёную люблю, - расплылась в улыбке Женя.
А у Алексея по спине побежали мурашки.
Он припомнил разговор с покойной супругой и осознал, что пазл судьбы сложился.
- Атлантическую? – осторожно уточнил он.
- Атлантическую, - подтвердила Женя.