Завещание 28

Тело Дожа отправили на вскрытие в специальной полицейской повозке, крытой брезентом, и поэтому тоже немного напоминающей цыганский фургон. Холмс и Уотсон прождали её в обществе сержанта Лауса, и не сказать, чтобы эти минуты были лучшими в их жизни.
Впрочем, Лаусу, видимо, тоже успело поднадоесть их общество, и когда они отказались сопровождать полицейских, пользуясь своей свободой людей, по меткому выражению Лауса "пока не арестованных", возражать никто не стал.
- Вы, правда, всё равно подозрительно ведёте себя, - сказал рыжий полицейский. - Что это вы всё время оказываетесь неподалёку от очередного трупа?
- К которому вы-то непростительно опаздываете, - не удержался от шпильки Холмс. Доктор Уотсон, благоразумно не желая злить полицейского, мирно пробормотал, что здесь, в этой местности, ограниченной железнодорожной станцией, озерцом и сосновым бором всё «неподалёку», и они просто прогуливались верхом. А в заброшенный тоннель заглянули из любопытства. Но лишь только они остались вдвоём, он повернулся к Холмсу и посмотрел на него в упор:
- Что такое вы сказали девочке?- требовательно вопросил он с напором, ожидая, по-видимому сопротивления.
Но Холмс только плечами пожал:
- Сказал, что Данхиллу угрожает опасность, и чтобы он немедленно связался со мной, пока не поздно, - невозмутимо отозвался он.
-Как? Вы думаете, что она знает, где Данхилл? Да с чего вы взяли? Никто не знает, а она знает?
- Думаю, да. Жизнью своей не поклянусь, но подозреваю очень основательно.
- Господи! Да с чего?!
- Вы не присутствовали, когда она здесь появилась, - Холмс всё-таки, видимо, решил поделиться информацией - в конце концов, Уотсон прежде неплохо справлялся с ролью помощника и компаньона, а с помощником и компаньоном скрытничать не стоило. - Вот, взгляните, - он приподнял манжету. - Так она вцепилась мне зубами в запястье, когда я схватил её.
Уотсон присвистнул и, словно не вполне доверяя глазам, потрогал пальцем багровый кровоподтёк.
- Чудом не прокусила… Должно быть, это очень больно, напомните мне сделать вам компресс, когда вернёмся.
- Чёрт с ним, с компрессом, задавите-ка лучше пока в себе врача и дайте поднять голову сыщику, - продолжал Холмс. – Я вам этот кровоподтёк не ради врачебного совета показал. Просто такое поведение кое о чём говорит. Она была напугана до смерти и сбита с толку. И несомненно, что о смерти Дожа она уже знала, но в тоннеле не была и самого убийства не видела. Она шарахнулась от меня так, что я почти не сомневаюсь, что она на какое-то мгновение меня в убийстве заподозрила. Так, - он снова показал запястье, - волк выгрызается из капкана в полном отчаянии. А Синтия – девочка приличная, дочь порядочных родителей. Так откуда она узнала об убийстве, если не видела его своими глазами, а она, повторюсь, не видела, и зачем пришла сюда, как не по поручению кого-то, кто достаточно дорог ей, с кем она могла объясниться, и кто не нашёл исполнителя лучше маленькой глухонемой девочки? Очевидно, это был человек, лишённый возможности снестись с более подходящими кандидатами на роль посланника. Мне кажется, что Данхилл подходит лучше всего. Если это, конечно, не тот, второй человек, который был в овраге во время убийства, назовём его пока "не-убийца". Кстати, когда я спросил Синтию, она  в своей своеобразной манере, но вполне однозначно, дала мне понять, что выслеживала кого-то, владеющего удавкой.
- Удавкой? Опять удавка?
- Я вам уже говорил, Уотсон, что это оружие - не редкость для кочевников. Они обращаются с ней не хуже, чем с арканом. Когда мне в детстве случалось проводить время среди цыган, мне показали интересную игру, которую они называют "паутинка" - невинная забава, дающая, тем не менее, навык  как просто молниеносно затянуть верёвку узлом, так и сделать это на чьей -нибудь шее.
- И тем не менее непременность участия Данхилла в этой комбинации вы меня пока не доказали.
- Не доказал. Но это просто потому, - загадочно ответил Холмс, - что вы не говорили ещё с Данном Андересом. Вообще, это странно, Уотсон, - пользуясь случаем, сменил он тему. - Сколько можно избегать откровенного разговора с глазу на глаз с собственным сыном? Надо же вам, наконец, объясниться и выяснить отношения. Сначала вы отговаривались его возрастом, потом его занятостью, потом чувствами Роны... Чего вы ждёте? Того, что он состарится?
- Я не вижу канвы этого разговора , - легко повёлся на уклонение от темы доктор Уотсон.- Ну, правда, Холмс! Я не знаю, о чём нам говорить. Вот так, специально, говорить. Между нами и так нет никаких тайн и недомолвок, мы прекрасно осведомлены… Дан прекрасно осведомлён, - поправился он, не медля, -  кем являемся друг- другу. А вот так,  вдруг, сблизиться по уговору не получится, хотя его кровью подписывай. Да, собственно, он кровью и подписан…
- О чём говорить? – недоумевающе переспросил Холмс. - Да о том, чтобы он жил с вами, пока холост. Считал ваш дом своим. Ваш дом, а не дом этих русских опекунов-авантюристов.
- Да какие авантюристы! Она была дворянка, и она оставила ему приличное наследство.
- И ни слова о его матери. Ни слова обо всех обстоятельствах – думаете, ему легко оставаться в неведении об этом? И не только вам двоим нужно говорить, но и с Роной тоже. Как с хозяйкой вашего дома и вашей женой. И, в какой то мере, его мачехой, как ни дико для вас это звучит. Не повторяйте моих ошибок, которые мы с Роной до сих пор расхлёбываем – расхлебать не можем.
- Я его пребывания здесь не ограничиваю, и никогда не ограничивал, - Уотсон смотрел в сторону. - Это такой же его дом, как и тот, где он привык находиться прежде.
- Так донесите до него эту мысль, чёрт вас возьми!
Уотсон поёжился. Он выглядел всё более и более виноватым.
- Не знаю, как облечь её в слова, - проговорил он неловко.
Холмс невесело рассмеялся:
- Вот так так! Да вы же литератор, новеллист - и вдруг все слова растеряли?
- Знаете когда речь заходит не о вымышленных образах, а о реальных людях, об их чувствах, - немного обиженно начал Уотсон, преувеличенно жестикулируя, но Холмс перебил его, развернув своего коня - к этому времени они уже снова неспешно ехали бок о бок верхом - так, чтобы прямо посмотреть другу в лицо.
- Вот и с меня не требуйте объяснений ни с Мэрги Кленчер, ни с её нынешним мужем, - жёстко сказал он. Подержал одно мгновение многозначительную паузу, снова дёрнул повод и поехал дальше.
- Но в первый раз, когда вы о беседе с Даном заговорили, - спохватился Уотсон, сообразивший, что его попросту сбили с толку - Вы ведь не наше объяснение по поводу степени и сути родства имели в виду? Вы от него какую-то информацию получили? Ответ на телеграммы?
- Ничего существенного я пока не успел получить, - ответил Холмс. - Вы сами видели: мы с ним буквально столкнулись в дверях и минуты не говорили. Нам предстоит ещё получить подробный отчёт, и я вас в неведении не оставлю, на этот счёт не беспокойтесь. Просто, пока меня ведёт одна ничем не подкреплённая интуиция, я не хочу обременять ещё и вас такими попутчиками. Их дорога петляет и скрыта туманом. Подождём шильды голого факта, Уотсон.
- Общение с американцами, - проворчал доктор Уотсон. - Отразилось на вашей речи, и не лучшим образом. Этакая метафоричность свойственна, скорее, нашим заокеанским кузенам, нежели правоверному британцу.
Холмс рассмеялся:
- С немцами, Уотсон, с немцами. Американцем я сам представлялся, и мне это надоело хуже зубной боли. Боюсь только, что мне ещё придётся играть и второй акт драмы в будущем году, но не будем сейчас об этом - нам со здешними трупами неприятностей хватает.
- Да уж, - сразу помрачнел Уотсон. - Три убийства кряду, и два из них - детей. Меня подмывает запереть девочек от греха.
- За вашими девочками сейчас столько глаз следит, что можете не бояться, - отмахнулся Холмс. - Кроме их матери, которую тоже сбрасывать со счетов не стоит, тот же Дан, да Стивенс, да Мэртон.  А вот Данхилл подвергается куда большой опасности. Да и Синтия пожалуй... Где вот её ангел-хранитель? Где его верность прекрасной даме? Почему она одна, без него?
- Вы о Джованни Токкати говорите?
- О ком же ещё? Он - её шлейфоносец, и он её понимает лучше отца и матери. Значит, она отправилась сюда, и от него ускользнув. А он бы очень пригодился.
- То есть, мог бы потолмачить для нас? - понятливо покивал Уотсон, подпустив в голос немного ядовитости.
- Видимо, - задумчиво проговорил Холмс, глядя в сторону, - и впрямь нельзя усидеть на двух стульях одновременно - нельзя быть хорошим отцом и хорошим сыщиком, хорошим врачом и хорошим сыщиком одновременно. Но я сам виноват, взваливая на вас непосильную ношу.
- Холмс, я вовсе не…
- Ах, дорогой друг! Ваше чадолюбие распространяется, как чернила в воде, и существенно мешает вашему хладнокровию разглядеть мелкие детали. Сыщику приходится быть жёстким ради дела, а сантименты... Эй! А это что ещё?! - вдруг воскликнул он, приподнимаясь на стременах.
- Это велосипед, - сказал Уотсон.
- Велосипед, надо же! Ну а где велосипедист с велосипеда? Ну-ка! - и Холмс спешился, бросив свободный повод коню на холку и не особенно заботясь, захочет ли тот оставаться на месте.
- Да это просто чудо калечной техники, - заметил он, вытаскивая велосипед из кустов. - Не могу на таком представить ни вас, ни Стивенса, а Рону - и подавно. Думаю, не ошибусь, если предположу, что велосипед принадлежит всё тому же Данхиллу... Ну, да, следы ручной сборки и мягкая подстилка, чтобы катать некую особу несовершенных лет, но, и тем более, вопрос мой остаётся в силе: где велосипедист и с чего это он бросил велосипед? У него, надо полагать, не десяток таких велосипедов в собственности…
Последнюю фразу Холмс даже не проговорил, а пробормотал себе под нос, словно вслух раздумывая сам с собой, и с многообещающим, даже слегка таинственным видом вытащил из нагрудного кармана складное увеличительное стекло.
Уотсон к тому времени тоже спешился и подошёл, не приближаясь, впрочем, слишком сильно - ему бы не хотелось помешать Холмсу.
Там, где Солнышко не смог проявить себя умелым следопытом, Шерлок Холмс чувствовал себя, как рыба в воде. Он привык пользоваться дедуктивным методом, идя не от гипотезы к подтверждению, а наоборот, выстраивая гипотезу а произошедшем ранее на основе его последствий, без лишних допущений. Там, где Раух рассуждал: "если бы человек шёл вот здесь, он примял бы траву вот так", Холмс просто, глядя на примятую траву, пытался понять, что и когда её примяло, и если толкований было несколько, он оставлял возможность каждого. Именно поэтому он почти никогда не ошибался с гипотезой - либо он выстраивал её полностью обоснованно, либо вовсе не выстраивал, просто запоминая факты, пока они сами по себе не свяжутся в подобие гипотезы. Впрочем сейчас, судя по всему. Гипотеза у него была, только делиться ею с Уотсоном он, по обыкновению. Не спешил.
Велосипед в кустах означал, что его забросили в кусты. Несколько обломанных в обратном направлении веточек ясно говорили о том, что его и вынимали из куста, но вернули на место.
- Здесь кто-то уже был после Данхилла, если, конечно, это он оставил здесь велосипед, но до нас, - сказал Холмс. – Верхом.
- Кто?
- Кто-то из детей. Или женщин, но женщин, которых я могу представить в роли амазонки, в окружении маловато.
- С чего вы взяли, что из детей, и что после Данхилла, но до нас, и что он был верхом?
- С того, что вон там, где земля посырее, ближе к воде – должно быть, поэтому -  я вижу едва заметный след узкого колеса. И отпечатки копыт, которые этот след перебивают. Вот вам временной промежуток. Отпечатки копыт слабо видны и там, где мы только что проехали, но копыта наших скакунов проминают грунт куда глубже, хотя мы взяли самую стройную пару из конюшни. А расстояние между теми, другими, отпечатками исключает пони или жеребёнка. Значит, это седок был лёгкий, а не конь. И существенно легче нас. Женщина или ребёнок.
Уотсон подошёл посмотреть на следы.
- Но они не подходят к этим кустам близко!
- Потому что всадник спешился. Его собственных отпечатков отчётливо не видно - не копыта, а земля здесь, ближе, сами видите, твёрдая, и много травы, но вон там, под деревом листья с ветки объедены и объедены недавно - черешки не подсохли. Всадник разглядывал велосипед, вытащив из куста, а его скакун перекусывал на досуге... Обождите, я уточню идентичность следа колесу.
Он сделал несколько шагов и присел на корточки, разглядывая едва заметную полоску, в которой только что признал отпечаток резиновой велосипедной шины.
- Да, всё верно, это наш велосипед. Вернее, велосипед Данхилла. И, судя по всему, прибыл он вон оттуда, - Холмс, не вставая, вытянул руку и чуть наклонил голову, словно прицеливаясь вдоль неё. Уотсон тоже посмотрел вдоль его руки.
- Как раз оттуда, где сарай, в котором может кто-то обитать? – сообразил он.
Холмс саркастически изогнул одну бровь:
- Интересно получается: в тоннеле кто-то обитает, в сарае тоже кто-то обитает. Вашу усадьбу окружают призраки, Уотсон.
- Можете себе представить, я это уже заметил, - тоже не без едкого сарказма откликнулся доктор.
- И эти призраки убивают детей, - мрачно заключил Холмс, пружинисто выпрямляясь.
– И если Нору Сэвиш они ещё могли как-то спутать с Сони, то Дож Лабор на неё никак не похож. Уж не знаю, утешаться ли этим…
- Зато на Сайруса Данхилла он очень даже похож.
- Вы что же думаете, Дожа зарезали по ошибке?
- Вовсе я так не думаю, - поморщился Холмс. – Вашу гувернантку тоже вряд ли с кем-то спутали.
-  Мне показалось, там это больше напоминало избавление от свидетеля, - заметил доктор.
- Тут – тоже. Мой дорогой Уотсон, никто не живёт в сараях и не прячется в заброшенных тоннелях, если только не хочет спрятаться. И никто, кто хочет спрятаться, не хочет, чтобы его нашли. Думаю, в этом – ключ ко всей истории. И  к убийствам, разумеется, тоже. А вот то, что вокруг всего этого, как стайка воробьёв, порхают любопытные и пронырливые мальчишки и девчонки – дети ваших соседей и друзей, это по-настоящему плохо. И я просил бы вас это непременно пресечь, если бы…
- Если бы что?
- Вот я вам сейчас скажу, что, а вы, как отец некоторых из этих детей, меня в два счёта возненавидите, - заметил Холмс, не то в шутку, не то совершенно серьёзно.
--Рискните всё- таки. Вдруг не сумею возненавидеть вот так, в одночасье, - проговорил Уотсон с непонятной интонацией. – Был у меня уже случай возненавидеть вас, и я честно пытался – там, в Швейцарии. Не вышло же.
Лицо Холмса затвердело. Но именно черты лица. Не глаза. В глазах, наоборот, мелькнуло что-то невыносимо уязвимое. Настолько уязвимое, что Уотсону вспомнилось их объяснение в Фулворте в худшую из плохих ночей.
- Если бы вот что, - словно сделав над собой усилие, проговорил Холмс. – Эти маленькие бестии пронырливее нас с вами, и, просто следа за ними, мы скорее поймаем нашего убийцу, а заодно и нашего «не-убийцу», чем если бы действовали только сами.
- Как щуку на живца? – спросил Уотсон, и его голос дрогнул.
- Да. Только наша рыбалка усложняется тем, что мы с нашего «живца» не имеем никакого права и чешуйки потерять. А мы потеряли не просто чешуйку. Мальчик убит, Уотсон. Убит. И  если другой мальчик пострадает прежде, чем мы завершим всё это, или если девочка пострадает, нам с вами обоим можно будет смело воспользоваться услугами этого мастера удавки, только, увы, ничего это уже не поправит.
- А если всё-таки попытаться обезопасить детей, - задумался Уотсон вслух. – Может не так быстро и не так верно, но мы всё-таки могли бы без потерь…
- Боюсь, что это сделать уже поздно, - с убийственным спокойствием проговорил Холмс.