В доме детства

Рядом со входом во двор пожилая женщина помогала цветам на клумбе расти – убирала сорняки, мусор, рыхлила почву, поливала.
– Здравствуйте! ¬ – я подошла поближе. – А что ж, Панина жива ещё?
– Здравствуйте. Нет, в прошлом году умерла.
– Сколько же ей было?
– Далеко за девяносто. Последнее время она одна жила, из дома не выходила. Так, на балкончике посидит, на мир посмотрит…

К Паниной (пани – как её звали во дворе моего детства) Прасковье я приходила два года назад.
Купила величественную розу, что-то вкусненькое и без всяких ожиданий отправилась туда, где меня ещё могли помнить. А могли и забыть – всё-таки в возрасте человек. Хотя двери наших квартир были рядом, отчества её я не знала. Не было необходимости, потому что она для меня всегда была «пани» –  нечто более возвышенное, чем орущие командирскими голосами мамаши, смачно наподдающие детям по заднице.
У пани детей не было.

Она была красива.
Наиболее яркая, почти интимная картинка с детства запечатлелась в памяти: я бегу к себе по лестнице на второй этаж направо, а перед дверью пани стоит только что пришедший её муж.
Дверь открывается, и в проёме появляется Она – в красивом с сиреневыми цветами шёлковом халатике, перевязанном тонким пояском, с расчёской в руке и с распущенными волосами, шёлковым же водопадом спадающими на плечи и вниз, почти до пояса.
Она улыбается мужу, а я, восьмилетняя, удивляюсь: что, оказывается, жена мужу улыбаться может?!

– Боже мой, дорогая моя!
– Что?! Вы меня помните?! Прошло-то почти шестьдесят лет!
– И тебя, и маму с папой, и брата твоего. Как он, кстати?
– Умер два года тому как.
– Вот незадача! – воскликнула пани, словно смерть есть нечто из ряда вон. – Да ты проходи, проходи! Какая роза!

Она бережно взяла цветок из моих рук, вдохнула его свежий аромат и побежала (насколько применимо это слово для 93-летнего человека) ставить его в вазу на кухню.

Мы сидели в зале и говорили обо всём на свете.
Я призналась ей в своей детской любви.
Она поправила седые уложенные куличиком волосы:
– Да уж, не та, не та я теперь.
– Если не желаем стареть – придётся умирать молодыми, – ввернула я тривиальность.
– А вот мой Иван Афанасьевич ушёл давно. Лежал долго, я за ним ухаживала, а он: «Пашенька, ты меня не оставляй!». А сам взял – и оставил!

Ах, как удивительно складывается мозаика реальности и детского восприятия мира!
С малолетства мне часто доводилось слышать имя Ивана Афанасьевича, но оно не соотносилось с каким-либо конкретным человеком. Так вот из-за кого ссорились мои родители! Иван Афанасьевич то, Иван Афанасьевич это, а ты… такой-сякой!

– Кто же за Вами ухаживает, пани? – спросила я. – Продукты покупает?
– Племянники. Им и квартира достанется.
– И как Вам в свои могучие года живётся?
– Да ничего, ничего, благодарствуй. Держусь пока. Только вот…
– Что такое?
– Скучно очень… – вздохнула она и поправила на коленях жёлтый фартучек с оранжевой оборкой.

Дорогая пани!
Мы же по образу и подобию, как некоторые утверждают.
Ну, скажите, стал бы кто-то заморачиваться с творением и сотворением, не будь ему невыразимо скучно?
Не этим ли и определяется богоподобность человека?