Второй раз в пятый класс

Не могу понять почему, но перебирая в памяти свои детские впечатления, я никогда не вспоминаю школу. Нет, в сознании выстраиваются какие-то смутные реминисценции былого школьного бытия, но они воспринимаются как-то отвлечённо, совершенно без привязок ко времени и месту, точно это были случайные эмоциональные кляксы на полях моей памяти, которые я уже некогда основательно подчистил резинкой. Зато во всей пышности и великолепии там представлено моё каникулярное время, которое я обычно проводил у бабушки в полной беззаботности и мечтаниях о взрослой жизни, которая представлялась мне тотально свободной от всех уроков и домашних заданий.
– Тебе ведь скоро в школу, а ты даже не прикоснулся к списку литературы, рекомендованной к прочтению. Каникулы пролетят быстро, ознакомься хотя бы с тем, без чего будет невозможно обходиться дальше, – напутствовал я своего племянника Тимофея.
Тимофей недовольно морщился, брал коньки и бесстрастно произносил свою привычную скороговорку:
– Ничего, это всегда успеется!
Школа Тимофея находилась в двух кварталах от моего дома и была развёрнута своим фасадом к городскому парку, в котором прежде, до введения строгой пропускной системы, на переменах резвились дети, зимою перебрасываясь снежками и скатывая снеговики, а летом устраивая весёлые подвижные игры. Проезжая мимо, я частенько заглядывал в окна школы, и мне, в пику моему прежнему опыту забвения, наивно представлялось, что там происходит какая-то удивительная и интересная жизнь, полная добрых надежд и хороших мыслей.
Пока Тимофей посвящал свой каникулярный досуг катку и прогулкам на лыжах, я перечитал все книги, назначенные ему для внеклассного чтения, проштудировал учебник математики за пятый класс и развёрнуто ответил на все пункты школьного опросника – «Как я провёл зимние каникулы». Можно сказать, что мне настолько понравилось считать себя соучеником Тимофея, что куда бы я ни шёл, всегда на моём пути оказывалась его школа.
Зимние каникулы уже подходили к концу, и школа готовилась к приёму учеников. Я стоял против школы на автобусной остановке и смотрел как рабочие перед её фасадом расчищают дорожки после обильного снегопада. И мне мечталось о том, что было бы совсем неплохо пройтись по этим расчищенным дорожкам к дверям учебного заведения и снова сесть за школьную парту, и не где-нибудь, а обязательно в 5 «А», куда Тимофею предстояло отправиться завтра. Может быть даже вместо него, раз он так не желает расставаться со своими коньками и лыжами.
– Будет по-твоему! – сипло пробормотала старушка, сидящая на остановке. Я удивлённо посмотрел туда, откуда послышался голос. Лицо вещательницы скрывали сумерки и серый пуховой платок, да и весь её облик был какой-то туманный, неуловимый, словно сотканный из этих самых вечерних сумерек. Но больше всего меня удивило её появление там, где мгновением ранее никого не было.
– То есть как это – по-моему? – выразил я своё недоумение в расхожей реплике.
– А так: Тимофей, пока ему не надоест, будет наслаждаться каникулярной свободой, а ты вместо него будешь ходить в школу. Тебе, не желающему помнить свой прежний подростковый опыт, будет нелишним снова окунуться в школьную жизнь. По крайней мере для того чтобы ты, наконец, извлёк толк из тех уроков, что преподносит тебе судьба и научился ценить отпущенное тебе настоящее время.
Это было так невероятно, что у меня всё смешалось перед глазами: и вечерний парк, и школа, и автобусная остановка. А когда я, наконец, пришёл в себя, то обнаружил, что стою в полном одиночестве между уснувшим парком и безлюдной школой, а перед ближайшим светофором горит разноцветными огнями минуту назад отъехавший от меня автобус.
В том году отпуск мне был положен зимой, и я его решил взять сразу же после зимних школьных каникул, тем более, что точно такой же рабочий график был и у моих друзей. Нашим давнишним совместным планом было посещение городов Золотого Кольца России, и вот теперь, казалось, нашлось для него вполне подходящее время.
Решив проводить Тимофея в школу, я уже с раннего утра суетился у него в комнате. Но все мои отчаянные попытки поторопить нерадивого ученика натыкались на привычное: «Это всегда успеется!» – и мне ничего не оставалось делать, как решительно ему заявить:
«Знаешь, мне в учительской сказали, что для тебя лично было принято решение продлить каникулы, а весь учебный процесс возложить на меня. Пока тебе, в конце концов, окончательно не надоест твоё праздное каникулярство!»
«Вот и классно!» – заявил Тимофей, взял коньки и пошёл на каток. Ну а я с трудом напялил на себя его ранец и отправился в школу.
– Опаздываешь, Тима, быстрей раздевайся и в класс, скоро звонок, – доложил мне охранник при входе, который принял меня за Тимофея, чему, впрочем, я удивлён не был. Уверенным шагом я направился в гардеробную, где мне было суждено продолжить сеанс массового гипноза.
При входе в раздевалку я столкнулся с парочкой школьников, которые тоже не смогли распознать во мне взрослого. Решив сыграть со мной в «коробочку», они с разбегу врезались в мои бока с разных сторон, но ожидаемого эффекта, понятно, не получилось. На вторую попытку они уже не отважились. Оба брызнули вверх по лестнице, а тот, кто выглядел заводилой, обернулся ко мне, высунул язык и состроил противную рожу. Мне почему-то показалось, что я сам каким-то образом спровоцировал этих детей на их дерзкую выходку. От размышлений о своём неправильном поведении меня спас одноклассник Тимофея, который поприветствовал меня «клешнёй краба» и поделился новостью:
– А я, Тимка, только что из Москвы! Сейчас «Вермишель» будет у нас опросники собирать, а у меня там только два слова: «Был в Москве», – и всё. Прикинь, как она вздыбится!
Наш разговор был прерван звонком на урок.
– Слышь, звонят! Побежали! – произнёс мой случайный незнакомый друг, и я припустил вслед за ним, вскоре оказавшись в классе, где ученики энергично разбредались по партам.
Замешкавшись между рядами, я совершенно не понимал, куда мне примкнуть. Вскоре в помещение вошла пожилая дама в сером строгом костюме. Ученики поприветствовали её и заняли свои места. А я продолжал стоять у последних рядов и искать взглядом свободную парту, за которой смог бы расположиться, но не находил ни одного подходящего варианта.
– Тимофей, садитесь на место, – строго приказала мне вошедшая дама.
– Вера Михайловна, а у него после каникул память отшибло! – выкрикнул какой-то парнишка с первого ряда. Класс дружно взорвался смехом, и под шумок откуда-то со средних рядов в меня выстрелили слюнявым бумажным скатышем. Стрелок был меток и ввёл меня в ещё бОльшую растерянность, не давая сосредоточиться и принять решение.
– Тимофей, я уже сделала вам отдельное приглашение и вам не стоит испытывать моё терпение, – повысила голос Вера Михайловна.
Я понял, что любое моё действие будет предпочтительнее нерешительности и сел за ближайшую парту рядом с девочкой с длинной русой косой, в которую был вплетён нарядный белоснежный бант.
Класс опять весело загомонил, а девочка тотчас сердито отгородилась от меня, эффектно водрузив свой портфель на стол так, что между нами возникла естественная стена из карминового полиэстера.
«Опять сделал что-то не то!» – резанула меня острая, как лезвие бритвы, мысль, однако не успел я додумать, что на этот раз мне удалось сделать неправильно, как получил липким шариком жевательной резинки в висок, который прочно застрял в моих волосах.
– У Тимки память отшибло, – услышал я ядовитое шипение сзади. – Это ж-ж надо-ш-шь…
Мне очень хотелось, чтобы меня, наконец, оставили в покое, дав возможность привести в порядок чувства и мысли, но вместо этого Вера Михайловна попросила меня к доске.
– Сейчас мы выясним вместе с Тимофеем, с какими книгами для внеклассного чтения нужно было познакомиться на каникулах. Давайте, Тимофей, с вас и начнём.
От всеобщего внимания у меня в голове всё перемешалось, мне была необходима хотя бы незначительная передышка, чтобы собраться и адекватно воспринимать происходящее. Но никто и не думал давать мне такую поблажку.
– Ну… – протянул я, – «Муму» Тургенева, вот ещё «Каштанка»… Чехова…
– Дети, давайте подскажем Тимофею, чего он так и не нашёл для себя на этих каникулах, – произнесла «Вермишель» перед лесом поднятых рук. – Давайте, Миша, с чем лично вам удалось познакомиться?
– Вера Михайловна, Тима, наверное, завёл собаку. Поэтому прочитал только эти книги, оставив всё остальное на потом.
Класс внезапно наполнился торжественной тишиной, совершенно забыв про литературу, вопрос про собаку никого не оставлял равнодушным, и все замерли в ожидании моего ответа.
– У меня когда-то была собака, – промямлил я чуть слышно, вспоминая своё детство. – Но сейчас вот… тут, не знаю, как сказать…
– Утопил собаку, как этот Герасим! – заорал какой-то рыжий мальчуган, даже привстав с места.
– А может она от него сбежала, как Каштанка?
– Точно сбежала! Я вчера его видел на лыжне в парке. Он уже был без собаки!
Дети возбуждённо кричали, перебивали друг друга, выдавая предположения одно абсурднее другого.
«Вермишель» по-дирижёрски подняла руки, и класс снова притих.
– Пусть теперь Тимофей сам ответит – куда делась его собака!
– У меня нет собаки, – выдавил я из себя трагическим голосом.
Класс опять взорвался яростным негодованием. Возможно, в меня сразу же полетели слюнявые шарики и перловая крупа, выдуваемая через трубочку, но полноценно оценить давление такой возбуждённой ученической массы я смог только тогда, когда Вера Михайловна позволила мне сесть на место. Снаряды летели со всех сторон и только полиэстеровый портфель моей соседки был мне какой-никакой защитой. Когда же какой-то неточный выстрел задел и её, стрельба мгновенно прекратилась, поскольку девочка возмущённо оглядела класс и пригрозила кому-то маленьким кулачком.
Звонок с урока я воспринял как избавление, только радость моя была недолгой, ибо перемена предоставила возможность самовыражения даже для самых робких. Теперь уже никто не хотел оставаться в стороне, и каждый желал продемонстрировать своё внимание к «свалившемуся с Луны» Тимофею.
«Тимофей с Луны свалился, и почти не запылился!» – упражнялся в стихосложении какой-то местный поэт-Цветик, подкрепляя свою поэзию манерными позами. Цветик старался говорить как можно громче, чтобы перебить циклически повторяемую речёвку другого самоназначенного трибуна, который тараторил невнятной скороговоркой: «У ТимЫ б-б-была с-собббака, Тим её любббил. Она с-съела кусок мяса, Тим её с-с-топил!» Маленький знаток словесной рекурсии про попа и собаку очевидно страдал дисфонией, постоянно спотыкаясь на взрывных согласных, однако это совершенно не мешало его выступлению, сопровождаемому красноречивыми жестами и энергичным приплясыванием.
Несколько мальчишек явно хулиганского вида попытались, проходя мимо, выдать мне «саечку за невежество», и кое-кому это даже почти удалось, мешало разве что наше несоответствие в росте.
Нашёлся даже местный певец, обещавший подарить мне песню собственного сочинения.
«Сочиню про Ленку песню, и Тимоше подар-рю…» – пел доморощенный Робертино Лоретти, кривляясь и паясничая. Услышав эти слова, сразу несколько мальчишек начали выкрикивать затасканную формулу «Тима плюс Лена», вызвав предсказуемый гнев последней. Моя невольная соседка с русой косой незамедлительно набросилась на пересмешников, нанося им удары книгой «Робинзон Крузо», также рекомендованной Верой Михайловной к внеклассному чтению, наряду с упомянутыми уже «Муму» и «Каштанкой».
Эпидемия приставания к моей персоне закончилась, когда в коридоре прозвучал клич: «Без покрышки не ходить!» Все дружно накрыли головы чем придётся, у кого же руках ничего не было, просто прикрывали темечко своей ладонью. Пока я соображал, как мне в этом случае поступить, на мою голову посыпались удары различными предметами. А когда я получил довольно-таки чувствительный удар мешком со сменной обувью, то стал вместе с прочими одноклассниками к стенке и прикрыл голову руками.
«Вот они – незабываемые минуты славы, – размышлял я, обдумывая свой печальный опыт второго рождения. – Из блестящего раструба фанфар, к тебе обращённых, вылетают не только высокие приветственные трели, но и ноты самого низкого звучания, почти на пороге слухового восприятия. И если звуки высокой частоты имеют обыкновение закладывать человеку уши, делая его неспособным слышать правдивые голоса, то нижний регистр имеет более широкий диапазон воздействия, от звуков которого могут даже дрожать стены».
На следующий урок я шёл с чувством еретика, призванного выслушать обвинительный вердикт святой инквизиции. У меня больше не было никаких иллюзий относительно того, что будет происходить дальше, и я уже горько сожалел, что принял непродуманное решение здесь оказаться.
Удивительно, как мне удалось за относительно короткое время настроить против себя и учеников, и учителей. Мой свободный английский, основательные знания по истории и географии, немыслимые для пятиклассника прыжки в длину и высоту, а также с лёгкостью решаемые математические задачи – всё это воспринималось не иначе как жульничество, очковтирательство и злонамеренный подлог. Я просто физически ощущал, как вокруг меня формируется зона тотального отчуждения. Все, в меру своей изобретательности, пытались вывести меня «на чистую воду», не гнушаясь самыми недобросовестными и рискованными провокациями. Не было в классе иной темы, нежели казус «впавшего в паранормальную прелесть Тимофея», и никому не приходило в голову, что их «нормальный» одноклассник продолжает пребывать на каникулах, в одиночестве нарезая в парке круги на беговых лыжах и выводя ровные восьмёрки на опустевшем катке.
– Как там мои дела в классе? – вопросил меня подуставший от каникулярного однообразия Тимофей после недельного отсутствия в школе. Я ожидал этого вопроса. Вопрос мог свидетельствовать о том, что Тимофею, наконец, надоели каникулы и теперь он готов перенять от меня эстафету школьного бытия.
– А что? Соскучился по урокам и домашним заданиям?
– Вот ещё! Просто интересно как там мои друзья Серёга и Артём.
– Знаешь… – я замялся, не зная как сообщить Тимофею, что разрушил своим неуклюжим поведением весь его прежний авторитет. – Твои друзья меня начали избегать и даже переметнулись в шайку этого вечного двоечника и хулигана Паламарчука.
– Не может быть! – воскликнул Тимофей. – Завтра же идём в школу!
Утром мы с Тимофеем направились на занятия. Я поздоровался с охранником и прошёл в вестибюль. Тимофей же чуть приотстал и зачем-то задержался на входе. Я обернулся и увидел, что охранник вышел из своей кабинки и преградил ему путь. Мне стало всё ясно. Охранник увидел в Тимофее взрослого мужчину, который по неизвестно какой причине решил заглянуть в школу, а я, как и прежде, представал перед всеми учеником 5 «А» класса, на которого, вот уже целую неделю, все учителя и ученики показывают пальцем. Мне страшно было представить, что будет, если Тимофею так и не надоест сидеть на каникулах. Тогда я вечно буду ходить в обличье Пьеро и получать от всякого проходящего Арлекина «тридцать три увесистых подзатыльника».
После уроков меня у дверей школы уже ждал Тимофей.
– А ты почему не на прогулке?! Неужели тебе, наконец, надоели твои коньки и лыжи?! – обрадовался я.
– Да не-е… Просто как-то всё одно и то же, а тут вдруг так вышло, что мне поступило предложение сменить мои каникулы на полноценный отпуск.
– Так вышло? Как же такое может вдруг выйти?
– А утром, как не пустили меня в школу, я встретил на остановке старушку, которая мне это и предложила. Говорила, что у одного человека неоправданно пропадает отпуск, в котором он вынужден вместо отдыха отдуваться за некоего знакомого мне ученика. Никакой такой ученик мне не известен, но на заманчивое предложение я ответил согласием.
– Ну и как же ты собираешься отдыхать?
– Она сказала, что тот бедолага договорился со своими друзьями отправиться в вояж по Золотому Кольцу, но по понятным обстоятельствам был вынужден отказаться. Они уже уехали, но старушка дала мне телефон, по которому я смогу связаться с ними и присоединиться к их компании.
– Ну-ка покажи мне его телефон.
Тимофей достал из кармана бумажку, на которой был написан телефон Андрея, который долго убеждал меня в том, что нет лучшего способа провести свой зимний отпуск, чем отправиться в путешествие по Золотому Кольцу.
– Знаешь, не звони пока никуда. Вечером встретимся и всё обсудим.
Домой я не пошёл, а снял ранец и расположился на лавочке автобусной остановки напротив школы. «Нет, так продолжаться больше не может. Мне просто необходимо её дождаться, чтобы всё ей рассказать и всё объяснить. Разумеется, я был неправ в своих наивных грёзах. Но ведь сейчас речь идёт даже не обо мне, – сокрушался я, надеясь встретиться со старой волшебницей, устроившей нам такую немыслимую ролевую рокировку. – Я уже давно всё понял, избавившись от иллюзий, да и Тимофей тоже скоро сумеет всё осознать».
– Ну что, набрался ты в школе добрых надежд и хороших мыслей? – послышался у меня за спиной сиплый старческий голос. Я обернулся и увидел её, в том же невнятном обличье: в одежде из вечерних сумерек и в сером пуховом платке, настолько надёжно скрывающем лицо, что черт его было невозможно ни разглядеть, ни как-то запомнить.
– Конечно, набрался. Набрался много лет назад… но только сейчас это понял. Иначе бы меня никогда не смогла привлечь школа, и не возникло бы желание повторить свой прежний путь снова. Но очень скоро я осознал, что этот повторный путь никогда уже не будет моим…
– На фоне прошлого хорошо заметны удачи и промахи настоящего, однако лишь последнее дано нам как пространство для добрых надежд и хороших мыслей. Обращаясь лицом к минувшему, человек теряет под ногами твёрдую почву и неосознанно рискует свернуть не туда…
– Иногда приходится оглядываться назад только потому, что не удаётся сразу принять и осмыслить полученный опыт и оценить его значимость для настоящего.
Старушке-волшебнице мой ответ не понравился.
– Ишь, чего ты захотел! Вот этого-то никогда не было и никогда не будет! Принять и осмыслить! Скажу тебе честно: выстраивать свою жизнь по собственному пониманию и произволу – самое худшее, к чему человек может себя приговорить. Принимать жизненные уроки следует для того, чтобы более их не повторять, и не стоит возвращаться даже к тому пройденному, за которое судьба, благодаря её же подсказке, тебе уже поставила оценку «отлично». А осмысливать такие уроки необходимо в процессе обучения, чтобы не прописаться на второй год и по нерадивости не «остаться на осень».
– Меня теперь тоже можно считать второгодником, правда, второгодником с отличными оценками в дневнике и с многочисленными двойками от судьбы.
– Нет смысла переживать и пережёвывать то, что от тебя не зависит. Если стрелка компаса судьбы ведёт себя непредсказуемо, то ты здесь совершенно ни при чём. И без тебя будет решено когда магнитной буре бытия суждено утихнуть. Иди домой и помни – зачем тебе дано твоё настоящее, и чего нельзя в нём не делать. В школу можешь больше не приходить. А за Тимофея не волнуйся – он вернёт себе своих друзей, и втолкуй ему что отпуск не может существовать без работы, а каникулы положены только тем, кто не отлынивает от учёбы. Телефон отпускника Андрея, который я ему дала, будет занят для него ещё лет тридцать, а когда трубка, наконец, ответит, её будут держать уже его друзья, если, конечно, он когда-нибудь вознамерится проехать с ними по Золотому Кольцу.
Не могу сказать, что известие о том, что магнитная буря, в конце концов, кончилась, наполнило меня радостным и беззаботным чувством. Да, стрелка компаса моей судьбы теперь приняла правильное положение, но, как мне только что было наказано, долго размышлять об этом не стоит. К тому же сказалась накопившаяся усталость шествия по чужому пути, и, пожалуй, обретение бережного отношения к настоящему больше не позволяло мне пребывать в прежней беспечности. Но это уже было неважно, важно, что я вдруг почувствовал бодрящий, заряжающий энергией и уверенностью воздух свободы, свободы, не вступающей ни в какие противоречия с теми необходимостями, к которым так требовательно призывает насущное настоящее.