Берилл, глава 27, часть 1

Предыдущие части – http://proza.ru/2022/02/13/271
http://proza.ru/2022/02/13/278
http://proza.ru/2022/02/13/289

Следующие части - http://proza.ru/2022/04/15/33
http://proza.ru/2022/05/12/1353
http://proza.ru/2022/05/12/1372

Глава 27
«Кто в чужое зеркало глядит, тот своего лица не видит.
Доверяй, но проверяй. Проверяй, но не верь никому.»

ТЕНЬ В ЗЕРКАЛЕ СИСТЕМЫ
202. год, осень. Где-то на западе США

Воздух был спёртым и тяжёлым, как вата, пропитанная страхом. Лали не открывала окна неделями. Снаружи лилась нескончаемая симфония паники: рёв сирен, приглушённые споры, чей-то надрывный плач, доносящийся из телевизора соседей. «Пандемия». Мир сходил с ума по сценарию, который она теперь видела насквозь. Как рентгеновский снимок. Сквозь мягкие ткани лжи проступал чёткий, стальной скелет плана. «Пландемия – это слово подходит как нельзя лучше», - мрачно подумала она, усаживаясь за компьютерный стол. «И только те, кто позволил себе выйти за рамки разумного – выживет. Но это не точно». На трёх мониторах перед ней горели три разных ада. Слева — новостная мясорубка: плачущие врачи, пустые полки, политики в масках. По центру — скупые строки от Паука в зашифрованном чате: «Связь «Синхрон» — Фаучи — Мёрдок подтверждена. Каркас тюрьмы собран. Ты внутри, детка.» Но главное творилось на правом экране. В программе для визуализации данных расцветал чудовищный, ядовито-синий цветок. В его сердцевине — логотип «Синхрон Индастриз». Лепестки-стрелки тянулись к грантам, офшорным счетам и к медиа-империи Мёрдока. И один тонкий, почти невидимый отросток, словно мицелий грибницы, тянулся к маркеру «КАнон».

Организация Кирка. «Белые Шляпы». Спасители.

Лали откинулась в кресле, закрыла глаза. В висках застучало. Это не было открытием. Это было узнаванием. Так выглядит система, когда видишь её изнутри, с бойни — не добро и зло. Не рак и иммунитет, а единый, саморегулирующийся организм. Одни клетки играют роль агрессора, другие — защитников. Но цель у всех одна: выжить любой ценой. А такие, как она, такие, как те дети в подземельях — просто питательная среда. Биомасса. Слово, от которого свело скулы. Знакомое до тошноты. Вибрация в кармане вырвала её из оцепенения. Зашифрованный звонок. Не Паук. «Учёный». Один из ее давних информаторов, который по счастливому совпадению, работал на «Синхрон».

— Говорите, — её голос прозвучал ровно, хотя ладони внезапно стали влажными.

В динамике — прерывистое дыхание, прерываемое щелчками клавиатуры.
— Лали, ты не поняла самого главного, — голос говорящего был сдавленным, будто он говорил из-под земли. — «Синхрон» — это не про «чипирование овец». Они контрактники. Делают заказные решения. Под конкретную задачу.

— Какую задачу? — её голос стал лезвием.

— Их база — микрочип-платформа. Набор сенсоров, передатчик, миниатюрный процессор. Его можно кастомизировать. Как машину: один кузов, а начинку ставишь любую. — Он заглотал воздух. — Я видел спецификации. Например…. Например, модуль «Троян». Военный заказ.

Лали нахмурилась.
— Для чего?
— Вживляется раненому или пленному. Месяц, два молчит. А потом, по сигналу со спутника, начинает «светиться» точнейшим маячком. Для «Хаймарсов», для дронов-камикадзе… — его голос дрогнул, — …чтобы бить точно по госпиталям. По пунктам сбора. Это… это контракт с Пентагоном. Или с теми, кому они поставляют.

Лали похолодела.

— Но это ещё не всё, — продолжал «Учёный», и в его тоне появился настоящий, животный ужас. — Есть модуль «Феникс». Для частных, закрытых клиентов. Тот же чип. Но другие сенсоры, другая программа, которая... – Ученый замолк.

— Что она делает? — спросила Лали, уже догадываясь и покрываясь потом.

— Она не следит за координатами. Она следит за кровью. За химией. Уровень кортизола, адреналина, дофамина. Гормональный фон. — Он замолчал, потом выдавил: — Она оптимизирует… производственный процесс. Чтобы «сырьё» было максимально чистым. Чтобы давало нужный продукт дольше. Чтобы не болело и не сопротивлялось. Она может впрыснуть успокоительное. Или… наоборот. Усилить страх до нужной, идеальной кондиции. Для… для производства «Омеги». Долгосрочного адренохрома.

В комнате повисла гробовая тишина. Лали сидела, не двигаясь, пытаясь осмыслить масштаб цинизма. Одна и та же компания. Одна и та же технологическая платформа. Одним клиентам они продавали инструмент для точечного убийства (отследить и уничтожить госпиталь). Другим клиентам они продавали инструмент для конвейерного выращивания ужаса (контролировать и оптимизировать «донора»). «Синхрон» не был злодеем. Он был «производителем станков». А станки эти шли на две разные линии одного и того же ада: линию убийства и линию сатанинского гедонизма.

— Они… они поставщики, — наконец прошептала она.

— Хуже, — голос «Учёного» сорвался. — Они — инженеры дегуманизации. Они превращают живого человека в приборную панель. В объект, который можно отследить, проанализировать, настроить и… либо ликвидировать с максимальной эффективностью, либо выжать досуха, растягивая удовольствие. Они не видят людей. Они видят переменные в уравнении. И их бизнес — продавать решения, как эти переменные контролировать. Извини, я больше не могу говорить…

Связь прервалась. Лали медленно опустила телефон. В ушах стоял звон. Она смотрела на схему. «Синхрон» в центре. И он больше не был просто «злым стартапом». Он был холодным, расчётливым узлом. К нему сходились нити от военных (желающих эффективно убивать) и от глобалистов (желающих эффективно потреблять). И он обслуживал обоих. Беспристрастно. Технологично. И Кирк… Кирк со своей организацией. Он рвал «каналы поставок» готового продукта — адренохрома. Он в ужасе читал сводки об ударах по госпиталям. И он боролся с последствиями. А она только что увидела причину. Производителя станков, которые эти последствия штампуют. И этот производитель, скорее всего, был неприкосновенен. Потому что он продавал свои станки всем, у кого есть власть и деньги. В том числе, возможно, и тем, кто стоял за организацией Кирка. Ей нужно было увидеть его. Прочитать в его глазах — знает ли он? Если знает и молчит — он соучастник. Если не знает — он слепец. И в том, и в другом случае их союз был ошибкой. Ошибкой, от которой теперь мутило.

…Заброшенный офис пах тлением и озоном. Пыль висела в луче фонарика, который Кирк направил на стол. Он вошёл, скинув плащ, забрызганный уличной грязью. Под расстёгнутой курткой мелькнула кожаная кобура. Он был сосредоточен, собран. Настоящий. Таким она его и ненавидела. И к такому… тянулась. Это противоречие разрывало её изнутри.
— Прага. Всё, как Паук и говорил. Главный логистический узел, — его голос был хриплым от усталости, но твёрдым. Он швырнул на стол флешку. — Твой призрак в сети — гений. Иногда кажется, он видит мир как уравнение. А людей — как переменные в нём.

Лали не отрывала взгляд от своего ноутбука, где синим костром пылала схема.
— Переменные, — повторила она без интонации. — Удобно. Их можно подставить. Или… обнулить. — Она медленно подняла на него глаза. В её взгляде не было ни злобы, ни страха. Только абсолютная пустота. — А ты уверен, что мы с тобой — не просто устаревшие значения? Которые система вот-вот заменит на новые? Более… управляемые?

Кирк замер на полпути, затем грузно опустился в кресло напротив. Поза была расслабленной, но взгляд стал острым, сканирующим.
— О чём ты, Лали? Мы те, кто ломает их уравнения.

— Ломаем? — Её губы дрогнули, изобразив подобие улыбки. — Или просто подставляем свои значения? «КАнон»… Красиво. Звучит как орден. Орден новых инквизиторов, которые будут решать, кому дышать, а кому… — она сделала крошечную, мучительную паузу, — …быть «биомассой». Словечко-то какое… технологичное. Обезличенное. Знакомый почерк у тех, кто любит всё раскладывать по полочкам. И людей в том числе.
На его лице отразилось искреннее, почти детское недоумение. Он не притворялся. Он действительно не понимал.
— Ты слышишь себя? Мы вытаскиваем людей из настоящего ада! Из тех ям, куда их списывают, как бракованный товар!

Его голос — полным этой грубой, самоуверенной силы, она слышала его лишь однажды. Сквозь алкогольный туман и сокрушительный стыд. Тогда он звучал как клеймо. Теперь — как мантра спасителя. Но тембр… тот же. Тот же баритон, что когда-то прочертил в её жизни линию, до и после которой не было ничего общего. Он мог теперь хоть целые миры спасать. Но он уже однажды участвовал в казни. Не человека. Чего-то внутри неё. Хрупкого и наивного.

Она выдавила из себя ровный и холодный голос:
— Я вижу цепочки, Кирк. «Синхрон» делает инструмент. Фаучи и не только - его внедрял. Мёрдок окутывает всё это облаком сладкой лжи. А деньги вашего «ордена» текут через те же фонды, что кормят «Синхрон». — Она наклонилась через стол. — Круговая порука. Система выращивает контрсистему, чтобы та направляла гнев в безопасное русло. В русло, которое она сама контролирует.

Он медленно поднялся. В его движениях появилась плавная, кошачья опасность. Исчез партнёр. Появился противник, оценивающий угрозу.
— Это называется война, детка. Война внутри машины. Мы используем их же шестерёнки, чтобы разломать их изнутри. Мы не в песочнице. Мы играем на их территории, по их грязным правилам.

Её смешок прозвучал сухо, как треск ломающейся ветки.
— Браво! — Она резко встала, шагнула вперёд. Расстояние между ними сократилось до опасного. — Доска та же. Фигуры те же. Просто… перекрашены. Из чёрных — в белоснежные. А я смотрю и не вижу разницы. Не вижу!

Тишина в комнате стала густой, давящей. Сизый свет от экрана разрезал его лицо пополам: одна половина в тени, другая — ледяная маска. Когда он заговорил, голос его упал до шёпота, плоского и оттого невероятно опасного.
— Лали, ты смотришь на меня как на цель. Я чувствую прицел между глаз. — Он сделал шаг навстречу, тоже нарушая дистанцию. — Объясни прямо сейчас. Что я сделал? Не системе — тебе.

Вопрос ударил под дых. Он был очень… Очень личным. Паника, острая и солёная, подкатила к горлу. Она отвела глаза, сжала кулаки так, что ногти впились в ладони.
— Вы… такие, как вы… — её голос стал глухим, будто доносился из другого помещения, из другой жизни, — …всегда делаете одно и то же. Считаете, что имеете право. На суд. На выбор. На списание того, что кажется вам… негодным. — Она посмотрела на него прямо, и в её глазах вспыхнула старая не забытая боль. — Вы тогда… вы просто озвучили приговор. Который другие вынесли.

Он замер. «Тогда». Зацепка. Непонятная, но важная. Он не помнил никакого «тогда» с ней. Но он увидел боль — настоящую, древнюю. И понял, что как-то, сам того не ведая, оказался причастен к ней. Не оперативник, а человек в нём насторожился, заинтересовался. И по какому-то необъяснимому импульсу, прежде чем мозг успел дать команду, его рука потянулась вперёд. Не для удара, нет. Жест был почти… примирительным. Он хотел коснуться её рук, что скрестились на груди. И тут она вздрогнула. Всё её тело сжалось в тугой комок, отпрянуло к стене. Его рука застыла в воздухе. В его глазах пронеслась целая буря: шок, непонятная обида, а потом — холодная, чистая вспышка озарения. Стратег в нём мгновенно проанализировал ситуацию. Иррациональный страх. Личная боль. Ссылка на какое-то «тогда». Это не его сегодняшняя вина. Это её старая рана. И он, видимо, как-то в неё вписан. Он медленно, с преувеличенной чёткостью, опустил руку. Отступил на два шага, восстанавливая границы и стирая ту хрупкую близость, что едва не возникла.
— Понял, — его голос стал металлическим, безжизненным. — Контур скомпрометирован. — Он повернулся, взял плащ. У двери обернулся, но смотрел не на неё, а куда-то в пространство над её головой. — Данные по Праге — твои. Следующую точку вышлют. Работа продолжается.
Он взялся за ручку, и его последние слова прозвучали тихо, но отчётливо, как приговор:
— Но решай, Джонс. На чьей ты стороне. На нашей… или в той войне, что ты ведёшь сама с собой в своей голове.

Дверь не захлопнулась. Она осталась приоткрытой, и в комнату потянуло сквозняком, запахом затхлости и далёкого, непогашенного пожара. Лали не упала. Она медленно сползла по стене на пол. Сидела, выпрямив спину, уставившись в синее пламя схемы на экране. Лицо — непроницаемая маска. Только тонкая мышца на идеально гладкой скуле отчаянно дёргалась, выбивая немой ритм ярости, стыда и страшной, непоправимой ошибки. Он ушёл. Но он оставил дверь открытой. И в эту щель теперь дуло не только холодом из коридора. Дуло холодом его интереса. Он больше не видел в ней просто вспыльчивого, но ценного союзника. Он увидел тайну. А тайны Кирк Фицпатрик привык вскрывать. Долбить, пока не доберётся до сути. И она знала. Если он начнёт копать, если потянет за ниточку её боли, он докопается не до её травмы. Он докопается до них. До тех, кто её сломал. И тогда вся её титаническая работа, весь её грандиозный побег, вся её блестящая, неуязвимая Лали Джонс — рассыплется в пыль, обнажив жалкие, обугленные руины той, кем она была когда-то. Той, чьё имя было ей теперь ненавистнее всего на свете. Она только что выстрелила в призрак из прошлого. Но, по всем законам чёрной магии, пуля, описав смертоносную дугу, теперь неумолимо летела обратно. Прямо в сердце крепости, которую она так отчаянно строила. И от этого неотвратимого полёта она почувствовала во рту вкус крови, пепла и горького, бесполезного прозрения…