Закат солнца на берегу моря

По дорожке из тонких деревянных планок, ведущей к морю, поспешно идёт семейная пара.

Пляж полон людей, собравшихся на концерт органной музыки. Традиция появилась в ковидные времена и прижилась: иногда летом на берегах Рижского залива огранизуются подобные мероприятия – они романтичны, необычны и зрелищны, потому что органично вписываются в природные гармонию и соразмерность.

Под звуки классики можно спозаранку встретить летний рассвет в Юрмале. А в Вецаки меломаны массово провожают спускающееся в воду солнце под классические мелодии вечером.

Электроорган установливается на балконе спасательной станции. Публика размещается на песке хаотично.

Часть зрителей, устроившихся на складных стульях, пляжных покрывалах и пледах, сидит лицами к импровизированной сцене и смотрит на музыканта.

Часть размещается чуть поодаль. Эти эстеты предпочитают наблюдать заходящее солнце над вечерним серовато-синим морем и потому сидят спинами к исполнителю.

Кто-то приезжает на концерт целенаправленно, оставляя машины на стоянках. Кто-то – на автобусе, электричке или марштурке. Кто-то – на велосипедах, и те ожидают своих хозяев здесь же, неподалёку на песке, в прощальных лучах солнца. Кто-то попадает сюда случайно и врасплох для себя – после проведённого на пляже выходного дня.

Концерт вот-вот начнётся.

Семейная пара неожиданно попала в пробку, едва нашла место на автостоянке и, несмотря на то, что выехала из дому вовремя, опаздывает.

Мужчина несёт складной стул, на руке женщины – перекинутая светлая куртка-ветровка.

С правой стороны от дорожки – часть публики, сохраняющая должное уважение к искусству. Слева – любители визуальных развлечений. Им предстоит увидеть все нюансы процесса погружения солнца в воду. Всё рассчитано точно – полное исчезновение светила должно состояться в самом конце концерта – с заключительными нотами, что всегда сопровождается благоговейными рукоплесканиями.

Над площадкой станции на электронным табло, сменяя друг друга, высвечиваются оранжевые циферки – данные о дате, температуре воздуха и времени.

Супруги выискивают место, где можно поставить складной стул.

Идти в гущу публики направо им не хочется, они жаждут видеть море и обещанный заход светила.

Пара в скором порядке успевает, не углубляясь в зрительские массы, разместиться слева – недалеко от дорожки.

Они устраиваются на своих местах – жена на стуле, муж – на скамейке перед ней, когда ведущий произносит в микрофон приветственную речь, выходит органистка и публика приветствует её аплодисментами.

Девушка усаживается за инструмент и начинает с вечного любимого Баха. Пляж мгновенно преображается. В благозвучной атмосфере концерта на открытом воздухе сразу возникает нечто особенно пленительное и завораживающее.

Выпущенные на простор и волю, всегда мятущиеся в замкнутых стенах соборов или концертных залов ноты плавно растворяются во влажном морском воздухе и превращаются в независимые свободные частицы.

Небо над морем перед зрителями разбавлено отдельно плавающими плотными стального цвета тучами.

Заявленного главного героя представления – солнца – не наблюдается.

Лишь на западе небосвод сводободен от облаков и окрашен в непонятный сизоватый цвет. И только одинокая отбившаяся от общей массы туча со слегка подсвеченным в оранжевые тона брюхом особняком зависает над водой невысоко над горизонтом – там обычно видны корабли, стоящие в очереди в ожидании входа в устье Даугавы или покидающие его.

Под странной формы тучей, напоминающей занесённый топор с хорошо наточенным лезвием, массивным обухом и толстой рукояткой, медленно уходит в морскую даль многопалубный белый красавец-паром, гипотетически избежавший иллюзорной расправы.

Он неторопливо удаляется в глубь Балтики куда-то к далёким скандинавским берегам.

Так он и уйдёт, скрывшись в слегка подсоленных водных милях, к окончанию концерта.

А туча всё будет висеть и висеть в своём одиночестве, не понимая, куда и зачем ускользает из её вычурной неординарной тени непослушный свободолюбивый, счастливо миновавший экзекуции корабль.

Стул, на котором устроилась женщина, поставили очень удачно – так что сидящие впереди зрители не мешают любоваться огромным небом над заливом. Для её спутника тоже открывается прекрасный вид на небо и море.

Можно медитативно погрузиться в слушание рассыпающихся и причудливо перекликающихся звуков, в ни к чему не обязывающее созерцание и в единение с пейзажем.

Но море всегда непредсказуемо в своих поступках.

Летним днём на раскалённой сковороде пляжа было нестерпимо жарко.

А к вечеру невзначай стало холодно – по берегу созвучно музыкальным пассажам и вихрям принялся дуть ветер. Наверное, днём в нестерпимую жару, он мог быть даже незаметен или воспринят как приятное освежающее дополнение. Но сейчас он сделался неприветливым и холодным, отчего зрителям очень неуютно.

Опытные ценители, дальновидно прихватившие с собой тёплые вещи, принимаются кутаться в них. Кто-то просто укрывается пледами, взятыми на концерт.

Героиня рассказа, предусмотрительно взявшая с собой куртку, скоро натягивает её, застегнув молнию до самого подбородка, отчего чувствует себя хорошо и спокойно. Говорят, что настоящая рижанка летом должна иметь при себе зонт, купальник и лёгкую курточку.

Супруг же её, одетый в летнюю льняную рубашку с коротким рукавом, не ожидавший природного коварства и наотрез отказавшийся взять с собой из дома что-нибудь тёплое, скоро чувствует дискомфорт.

Поэтому, как только смолкают аплодисменты, венчающие фугу Баха, он встаёт и, подойдя к жене, говорит, что, пожалуй, насладится концертом, сидя в машине, – на стоянке за спасательной станцией всё прекрасно слышно. Он предлагает переместиться в более благоприятные условия и жене, но та отказывается – ей тепло в наглухо застёгнутой куртке.

– Радость Моя, позвони, когда всё закончится, я за тобой приду, – говорит мужчина и удаляется в машину.

Радость Моя обещает позвонить и с блаженной улыбкой остаётся сидеть и наслаждаться классической музыкой, разливающейся над балтийским пляжем.

По небу на западе, где не наблюдается скопления туч, подальше от грозного топора, в замедленном темпе плавают лёгкие облачка, напоминающие диковинных рыбок.

Справа, на северо-востоке, над лесом из ниоткуда выползает огромное белое облако с жёлтым пятном и тёмно-серым не предвещающим ничего хорошего толстым боком, намекающим на беспощадный ливень.

Однако пока во всём царят гармония и покой, изредка нарушаемые бегающими между зрителями ещё раздетыми раскрасневшимися и перевозбуждёнными своей игрой детьми. Но даже этот лёгкий весёлый табунчик, взметающий песок и издающий азартные вскрики, не мешает умиротворению и не нарушает эстетического изящества и природного великолепия. Все получают удовольствие в меру своих вкусов и потребностей. Под «Медитацию» Массне.

Радость Моя сидит и смотрит на мир, впитывая в себя все события, звуки, движения, морские запахи и общее благостное настроение. При этом она время от времени снимает зрелище на смартфон, фиксируя и боясь пропустить каждое мгновение.

Картина перед ней постоянно меняется, обогащаясь новыми действующими лицами и красками.

Освободившееся место на скамье занимает молодая мама с малышом. К ней подтягивается и отец семейства с большой спортивной сумкой на плече. Он устраивается стоять рядом. Мама кормит ребёнка детским пюре из маленькой стеклянной баночки. Потом перекладывает вещи в сумке, собираясь покинуть пляж. Потом папа фотографирует её, сына, охваченную художественным экстазом публику и далёкий электроорган на спасательной станции. Он снимает и видео, неторопливо поворачиваясь вокруг своей оси.

В поле зрения Радости Моей слева появляется пришедшая с отдалённых окраин пляжа группа из четырёх парней и девушек. Они расстилают на песке длинный полосатый плед и со смехом укладываются на него строго параллельно друг другу, в ряд, лицами к предполагаемому закату, чтобы видеть небо и море. Так в праздном созерцании они, убаюканные музыкальной и визуальной идиллией, неподвижно и пролежат весь остаток концерта.

Главной действующей фигурой спектакля по-прежнему остаётся медленно удаляющийся паром с наблюдающим за его бегством, недоумевающим от потери жертвы занесённым топором.

Потом на водной авансцене появляется яхта под высоким треугольным парусом, кажущимся особенно ярким своей вызывающей на фоне темнеющего моря пронзительной белизной.

И тут происходит чудо – спохватившееся солнце вдруг решает отметиться в заключительной части концерта. Или, может быть, ему удаётся вырваться из цепких лап сковывавших его туч? Или оно, наконец, договорилось с ними и милостиво появилось перед публикой в заклинающих и мечущихся звуках органа?

Оно кажется нестерпимо-красным, даже ярко-вызывающим, словно засовестившись своих жарких дневных и контрастно-холодных вечерних бесчинств, неожиданных выходок и непредсказуемости, а теперь решив осчастливить публику собственным появлением перед тем, как безвозвратно окунуться в горизонт.

Радость Моя оживляется – теперь можно наблюдать и снимать целеустремлённое скольжение солнца по глиссаде, всю траекторию движения светила к водной глади перед неминуемым погружением, каждый миг замедленного превращения большого шара в тонкую соломинку.

На её счастье, молодая семья, бросавшая тени на картину, покидает пляж. Перед глазами – открытое пространство – снимай – не хочу.

Радость Моя запускает руку в сумочку и достаёт недавно убранный смартфон.

Но те три секунды, что потребовались ей для того, чтобы оторвать взгляд от высокой сцены, не проходят даром, и панорама омрачается появлением новых действующих лиц.

Освободившееся место занимает немолодая супружеская чета.

Они садятся так, что занимают всё пространство, а наблюдательнице видны две фигуры, повёрнутые одна к другой. Между ними красуется пронзительно-малиновый уменьшающийся в размерах полыхающий солнечный шар.

Радость Моя сразу понимает, что всё пропало – «гипс снимают, клиент уезжает» – и покадрово снять закат со своего места она не сможет. Перед ней красуются три объекта, расположившиеся в порядке: женский профиль – ало-кровавое солнце – мужской профиль.

О том, чтобы встать и поменять местоположение, переставив и заново пристроив стул, или просто отойти в сторону, интеллигентная и донекуда сдержанная Радость Моя не может и помыслить. Любое постороннее движение нарушило бы ритм и совершенство «Токатты» Боэльмана.

К тому же все перемещения могут побеспокоить тех, кто находится рядом или за её спиной и тоже наслаждается каждой музыкальной фразой.

Препожаловавшая на осводобившееся место семья, видимо, нагулявшаяся и изрядно подуставшая, размеренно и спокойно принимается за ужин. Женщина тихо извлекает из стоящей на скамье сумки серебристый термос и неторопливо наливает кофе в два пластмассовых белых стаканчика. Чувствуется едва уловимый запах кофе. Она ловко достаёт завёрнутый в фольгу свёрток, аккуратно разворачивает, вытаскивает бутерброд и вручает мужу. Тот с улыбкой и словами благодарности принимает его, откусывает, а женщина вынимает такой же кусок хлеба с колбасой для себя и тоже принимается есть.

Пара деликатно поглощает бутерброды, размеренно жуёт и пьёт кофе. Супруги, живописно подсвеченные пронзительно-малиновыми лучами, тихо поедают свою снедь, не привлекая к себе внимания посторонних.

А мечта Радости Моей снять закат рухнула в одночасье, преждевременно упав в воду, как это предстоит сделать солнцу в ближайшие минуты. Опечаленная зрительница старается смотреть на небо или в другую сторону – на всё ещё занесённый топор. Ведь при взгляде на закат она видит перед собой три объекта: в центре один астрономический и по краям два жующих биологических.

Она не представляет себе, как можно вблизи, почти в упор, фотографировать незнакомых людей, предающихся такому сокровенному и интимному действу, как приём пищи. На фоне умиротворённого заходящего солнца. Под звуки органной музыки. Под фуги и токкаты. На берегу моря. Посреди концерта. На глазах у публики, перед смартфонами и объективами фотоаппаратов. К тому же снимать незнакомцев давно запрещено.

Потерявшая смысл действа Радость Моя  старается не смотреть на безыскусную трапезу. Но едоки – как раз перед нею – с огромным долгожданным, всё уменьшающимся и раскрасневшимся от стыда за происходящее солнцем в центре. Светило в обрамлении двух голов с размеренно двигающимися щеками не покидает панорамы. В «Лунном свете» Дебюсси.

Красные от дневного загорания лица подкрашиваются алыми лучами неумолимо погружающегося всё ниже и ниже в воду солнца. Или оно, наоборот, спешит убежать из такой вопиющей мизансцены?

Снять закат в обрамлении двух жующих физиономий Радости Моей не удаётся – картина безжалостно разрушена, хотя по-своему идиллична – тихий семейный ужин на закате посреди пляжа в окружении безмолвных и внимающих музыке людей.

Для успокоения она весело цитирует про себя незабвенного Льва Сергеевича из «Покровских ворот»: «Наверно, так нужно, так надо...»

«Может быть, у них диета и им надо поесть именно в это время. К тому же они целый день ходили по берегу, очень устали и проголодались. И приехали на электричке, а теперь спешат, чтобы не опоздать на неё. Или они ничего не знали о концерте – не заметили, что звучит музыка, органистка играет, люди слушают. А тут, на счастье, нашлись свободные места в партере. К тому же так приятно выпить кофе под Баха на вечернем пляже», – стараясь смириться с происходящим, приговаривает про себя разочарованная Радость Моя.

Но, в конце концов, солнце, не выдержав испытания, плавно сползает к краю водной поверхности и под неслышное, едва угадываемое, мягкое «бултых» прячется за горизонтом. Благополучно заканчивается и расцвеченная им беззастенчивая трапеза в кружении органных звуков. В ожидаемый момент, угаданный с точностью до доли секунды, под заключительные ноты тонкая полосочка солнца скрывается в воде, оставляя после себя малиновую ауру.

Публика, отдавая должное органистке, принимается аплодировать, а затем, подхватив пледы, пляжные сумки, складные стулья и велосипеды, собирается в группки и начинает расходиться.

В окончательно потемневшую воду тянутся храбрые и закалённые любители ночных заплывов. Поднявшиеся волны встречают купальщиков бурунчиками пены на их долгом пути к глубине. Впрочем, никто не заходит далеко, предпочитая совершать процедуру позднего омовения близко от берега.

За Радостью Моей приходит супруг, и пара отправляется к машине.

– Может, съездим в Юрмалу на утренний концерт на восходе? – спрашивает жена.

– Конечно-конечно, счастье моё, – согласно поддакивает готовый исполнить любой каприз муж, прекрасно понимая, что встать в невообразимую рань ради того, чтобы отправиться в Юрмалу слушать орган на холодном берегу и в полудрёме наблюдать, как солнце выползает из-за горизонта, сова-супруга не в состоянии.

Она тоже знает это и к тому же боится стать свидетельницей чьего-то завтрака у кромки рассветных вод.

На обратном пути в сгустившейся темноте пара опять оказывается в пробке, декорированной красными габаритными огнями выстроившихся длинной гирляндой машин.

Занавес.



Фото Анатолия Данилина.

«Комплимент» – Рига, 2025.