Тишина

  ТИШИНА

---

  ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
  АЛЕКСАНДР

---

  1

Четыре семнадцать.

Он знает без часов. Тело знает — по плотности темноты за окном, по звукам: в четыре пятнадцать проезжает первый мотобайк, продавец льда. Мотор кашляет на подъёме, потом стихает.

Александр лежит.

Потолок. Трещина, похожая на реку с притоками. За двадцать лет он изучил её как карту: вот дельта, вот пороги, вот излучина. Трещина растёт — каждый год чуть длиннее. Дом оседает. Он тоже.

Позвоночник — первое, что просыпается. Колючая боль в пояснице, старая, знакомая. Не болезнь — возраст. Шестьдесят восемь позвонков, шутил он когда-то. Сейчас не шутит. Сейчас ждёт, пока боль размякнет.

Левое колено. Правое плечо. Шея.

Тело просыпается, как старый механизм — со скрипом, с заминками, нехотя. Но просыпается. Ещё один день.

Он садится. Ступни на пол — плитка влажная от ночной сырости. Первый вдох полной грудью: воздух тяжёлый, пахнет морем и выхлопом, мусором и жасмином — Таиланд.

В темноте — на кухню. Не включает свет. Руки знают: три шага, поворот, столешница, чайник. Вода из кулера — бульканье в тишине. Щелчок зажигалки. Синий огонь под дном.

Пока вода греется, он стоит у окна.

Город ещё спит — почти. Редкие окна, уличный фонарь, собака роется в мусоре. Небо на востоке чуть светлее — не свет, только намёк на свет.

Двадцать лет он смотрит на этот двор. Пальма выросла вдвое. Магазин напротив менял вывеску четыре раза. Старик, который кормил кошек, умер, потом его жена, потом новые жильцы сделали ремонт и выкрасили стену в розовый.

Всё меняется. Он смотрит.

---

Чай обжигает губы — он любит так, на грани.

Держит чашку, пьёт медленно. Когда-то глотал кофе, не чувствуя вкуса, между встречами, в аэропортах, на бегу. Сейчас — чувствует. Горечь, травяной дух, тепло, идущее внутрь.

Простые вещи.

Он не знает, когда понял, что простые вещи — единственные настоящие. Не было момента. Просто однажды сложные перестали существовать.

---

В пять тридцать — бассейн.

Идти три минуты: выход, переулок, поворот, железная калитка. Охранник — старый тайец с лицом как печёное яблоко — кивает, не поднимая глаз от телефона. Они не разговаривают. Никогда не разговаривали. И это хорошо.

Бассейн пуст.

Вода гладкая, как кожа. Он раздевается у бортика — шорты, майка, шлёпанцы. Тело в рассветном свете: худое, жилистое, в пятнах старости. Рёбра видны. Мышцы есть, но плоские, как у борзой на пенсии.

Входит медленно. Ступенька, ещё. Вода по щиколотку, по колено, по пояс. Холод — первый шок, потом тело привыкает.

Он отталкивается и плывёт.

Брасс — единственное, что осталось от спорта. Когда-то бегал марафоны, глупость молодости. Теперь — вода. Вода держит, вода прощает, вода не спрашивает, зачем.

Руки разводят, ноги толкают. Вдох — мир наверху, звук, свет. Выдох — мир внизу, глухота, голубое. Граница между ними — мгновение, когда нет ни того, ни другого.

Он любит это мгновение.

Сорок вдохов. Не считает — тело считает. На сороковом — стена, разворот, обратно. Ещё сорок. И ещё.

Когда выходит — солнце уже над крышами. День начался без него, ему всё равно.

---

На рынке — запахи.

Это первое, что бьёт: рыба, кровь, специи, горячее масло, гниющие фрукты, сладкий жасмин от чьего-то алтаря. Запахи в Таиланде плотные, как ткань, — можно потрогать.

Он идёт мимо прилавков. Свиные головы, куриные лапы, креветки с глазами-бусинами. Лёд тает, капает на бетон. Торговки кричат, смеются, режут, взвешивают. Никто не смотрит на него — фаранг, старый, неинтересный.

Лек — продавщица фруктов — поднимает руку. Не улыбка, просто жест: вижу тебя. Он кивает.

Покупает: связку мелких бананов, манго, кусок помело. Она кладёт в пакет, называет цену — тридцать бат. Он даёт пятьдесят, она достаёт сдачу. Никаких слов.

Двадцать лет они так. Он не знает её настоящего имени, сколько ей лет, есть ли дети. Она не знает о нём ничего. И это — отношения. Настоящие, может быть единственные настоящие.

---

Дома он режет манго.

Нож входит в мякоть — жёлтую, волокнистую, истекающую соком. Сок течёт по пальцам, по запястью. Он слизывает — сладкий, с кислинкой, с оттенком хвои.

Ест руками, над раковиной. Сок капает на нержавейку. Липкие пальцы, липкий рот. Потом — моет руки, долго, тщательно. Вода смывает сладость.

Когда-то он ел в ресторанах. Скатерти, приборы, официанты. Еда была частью чего-то: переговоров, встреч, ритуалов. Он не помнит вкуса той еды. Помнит разговоры — пустые, бесконечные разговоры.

Манго он запомнит.

---

Днём — жара.

Он сидит у окна, не двигаясь. Вентилятор гонит тёплый воздух, шевелит бумаги на столе. За окном — жизнь: мотобайки, голоса, музыка из парикмахерской внизу. Он слышит всё и ничего.

Мысли приходят.

Не зовёт — приходят сами. Лица, обрывки фраз, сцены из прошлого. Женщина — его жена? нет, другая, раньше — смеётся, запрокинув голову. Отец стоит у окна, смотрит на снег. Зал конференции, ряды наушников, его голос в микрофоне: *«Представитель Франции имеет слово...»*

Он не держит. Приходят — уходят.

Иногда — другое. Не мысли — что-то под мыслями. Как шум моря, когда отходишь от берега: всё ещё слышен, но уже не волны, а просто — гул. Фон, на котором всё остальное.

Он сидит в этом гуле. Час. Два.

Со стороны — старик спит с открытыми глазами. Или умер. Или сошёл с ума.

Ничего из этого.

---

К вечеру он выходит.

Набережная в пятнадцати минутах — если идти медленно, а он всегда идёт медленно. Мимо храма с золотым шпилем, мимо школы, откуда несёт хлоркой, мимо ряда массажных салонов, где скучают девушки в одинаковых футболках.

Шахматные столы — три штуки, бетонные, с досками, выложенными плиткой. Фигуры — пластиковые, тяжёлые, наполовину обгрызенные временем.

Сегодня есть партнёр: китаец, старше его, лицо как у черепахи. Они играли сотни раз. Никогда не говорили — китаец не знает английского, Александр не знает китайского. И не нужно.

Садятся. Белые — китаец. Е4.

Александр отвечает: с5. Сицилианская. Он играет её сорок лет, знает все варианты. Но каждая партия — новая. В этом парадокс шахмат: конечное число фигур, бесконечное число игр.

Они играют молча. Фигуры стучат по доске. Солнце садится за спиной — тень от пальмы ползёт через доску, накрывая ферзя, потом ладью, потом короля.

Эндшпиль. У китайца лишняя пешка, но позиция равная. Александр предлагает ничью — не словами, жестом: ладонь над доской, покачивание. Китаец кивает.

Они встают. Китаец уходит — в сторону рынка, своей шаркающей походкой.

Александр остаётся.

---

Море отсюда не видно, но слышно. Далёкий гул — прибой, или трасса, или и то, и другое. Небо красное, потом оранжевое, потом фиолетовое. Каждый закат — единственный. Это не мысль — факт.

Он сидит на бетонной скамье, смотрит.

Рядом — молодая пара, тайцы, что-то смотрят в телефоне, смеются. Старуха кормит голубей. Мальчишки гоняют мяч. Жизнь идёт — мимо него, сквозь него, вместе с ним.

Он — часть этого. И — нет. Парадокс, который не требует решения.

---

Темнеет быстро.

Он возвращается домой — тем же путём, мимо тех же домов, тех же запахов. В квартире не включает свет — хватает уличного фонаря.

Сидит у окна. Город внизу зажигается: вывески, фары, окна. Миллион огней, миллион жизней. Все куда-то идут, чего-то хотят, кого-то любят, кого-то ненавидят. Говорят, говорят, говорят.

Он молчит.

Молчание — не отсутствие слов. Молчание — присутствие чего-то, что слова заглушают. Он слушал этот шум сорок лет — шум собственного голоса, собственных мыслей, собственного «я». Теперь — тише.

Не тишина. Ещё нет. Но — тише.

---

Около десяти — тело говорит: хватит.

Он ложится. Простыня влажная от жары. Потолок — трещина в темноте не видна, но он знает, где она.

Закрывает глаза.

Между явью и сном — граница. Тонкая, как поверхность воды. Он любит этот миг: ещё здесь — уже не здесь. Никто.

Потом — ничего.

---

  2

Женева. Март. Снег за окном — мокрый, тяжёлый, ненастоящий после московских зим.

Зал Совета ООН: потолок в росписях, деревянные панели, запах старой кожи и кондиционированного воздуха. Ряды столов полукругом, таблички с названиями стран, делегаты — одинаковые тёмные костюмы, одинаковые галстуки, одинаковые лица.

Александр — в кабинке. Стекло отделяет его от зала, наушники отделяют от мира. Микрофон у рта — чёрная головка, пористая, пахнет чужим дыханием.

Русский канал. Он переводит с французского.

*— Изменение климата представляет собой экзистенциальную угрозу для человечества, — говорит делегат Франции. — Мы должны действовать решительно и незамедлительно...*

Александр ловит, переводит, выдаёт. Голос ровный, скорость постоянная. Двадцать лет практики. Машина.

*— ...глобальное сотрудничество является единственным путём...*

Обычный текст. Обычные слова. Он слышал их тысячу раз в разных комбинациях. «Экзистенциальная угроза». «Решительно и незамедлительно». «Глобальное сотрудничество». Кубики, из которых строят речи. Переставь местами — новая речь. Смысл тот же, то есть — никакого.

И вдруг.

Посреди фразы — как будто звук выключили. Нет, он слышит — делегат продолжает говорить, губы двигаются, слова идут в наушники. Но они не значат ничего. Совсем ничего. Звуки, которые он должен превратить в другие звуки. Шум.

Александр смотрит в зал.

Делегаты — кивают, записывают, перешёптываются. Серьёзные лица, дорогие костюмы. Все участвуют в ритуале, который называется «международные переговоры». Все делают вид, что слова что-то значат. Что от этих слов что-то изменится.

Ничего не изменится.

Завтра будет резолюция. Её примут или не примут. Напишут статьи, проведут пресс-конференции. Скажут ещё больше слов. А потом — другая конференция, другие слова, другие делегаты в одинаковых костюмах.

Климат продолжит меняться. Льды продолжат таять. Люди продолжат говорить.

Он переводит — тело помнит как. Голос ровный, скорость постоянная. Но внутри — тишина. Страшная, холодная тишина, как будто он умер и смотрит на мир снаружи.

*Зачем?*

---

После сессии — коридор, люди, рукопожатия.

— Отличная работа, Саша, — говорит коллега, канадка, рыжая, имя он забыл. — Ты в порядке? Бледный какой-то.

— Всё хорошо.

Слова. Ещё слова. Он говорит их, и они ничего не значат.

В туалете — смотрит в зеркало. Лицо знакомое: сорок три года, залысины, морщины у глаз. Это он. Это его лицо. Почему оно кажется чужим?

Руки дрожат. Он держит их под холодной водой, пока не перестают.

---

Вечером — звонок жене.

— Как прошло? — спрашивает Марина.

— Нормально.

— Ты устал. Слышу по голосу.

— Немного.

Слова. Привычные, безопасные. «Как прошло» — «нормально». «Ты устал» — «немного». Пятнадцать лет они так. Обмен звуками, которые притворяются общением.

Он любил её — когда-то. Или думал, что любил. Или любил слово «любить». Теперь не знает. Теперь не знает ничего.

— Когда вернёшься?

— В пятницу.

— Жду.

Она кладёт трубку. Гудки.

Он сидит в гостиничном номере, смотрит на телефон. Маленький экран, потухший. Только что там был голос жены. Теперь — ничего. Как будто её не существует. Как будто ничего не существует, кроме этой комнаты, этого кресла, этой тишины.

---

Ночью он не спит.

Лежит, смотрит в потолок. Мысли идут — не останавливаются. Вся жизнь — лента, которую кто-то прокручивает на ускорении.

Детство: мать учит буквы, отец за газетой, тиканье часов на кухне. Школа: английский давался легко, учительница сказала — талант. Институт: иняз, французский, испанский, ночи над словарями. Первая работа: переводчик на заводе, делегации из Франции, он молодой, амбициозный, слова — его оружие.

Потом — ООН. Вершина. Синхронный перевод — высший пилотаж. Он ловил мысль на лету, как теннисист ловит мяч, и возвращал на другом языке прежде, чем говорящий закончит фразу. Это было красиво. Это было почти искусство.

Почти.

Потому что — он не сказал ни одного своего слова. Ни одного. Вся жизнь — переводить чужое. Передавать чужие мысли, чужие аргументы, чужую пустоту. Мост между берегами, по которому идут другие.

А он? Он — где?

---

Утром — завтрак, кофе, круассан. Вкуса нет.

Снова зал, снова кабинка, снова наушники. Говорит представитель Германии. Александр переводит. Слова идут сквозь него — вход, выход, ничего не остаётся.

Три дня. Потом — самолёт, Москва, Марина.

— Ты изменился, — говорит она.

Они сидят на кухне, он пьёт чай, она смотрит.

— Что случилось?

Он пытается объяснить. Про конференцию, про момент, когда слова стали шумом. Про тишину, которая открылась за ними. Он говорит долго — впервые за пятнадцать лет говорит ей что-то настоящее.

Она слушает. Лицо — внимательное, напряжённое. Он видит, как она пытается понять. Видит, как не понимает.

— Может, тебе отдохнуть? — говорит она наконец. — Взять отпуск. Ты слишком много работаешь.

— Марина. Ты слышишь, что я говорю?

— Да, слышу. Ты устал, выгорел. Это бывает. Нужно к врачу, может быть. Или просто отдохнуть. Съездить куда-нибудь.

Он смотрит на неё.

Она — красивая, умная, добрая. Хорошая жена. Хорошая женщина. Они прожили пятнадцать лет, и он не знает её. И она не знает его. Два человека, которые спали в одной кровати, ели за одним столом, говорили тысячи слов друг другу — и остались чужими.

Это не её вина. Это не его вина. Это — правда.

— Да, — говорит он. — Наверное, нужно отдохнуть.

---

Он не уходит сразу.

Ещё пять лет — по инерции. Работает, переводит, ездит. Женева, Нью-Йорк, Вена. Конференции, резолюции, слова, слова, слова.

Но что-то изменилось. Трещина.

Он начинает слышать иначе. Не только слова — то, что за словами. Когда человек говорит «я тебя люблю» — он слышит страх. Когда говорит «всё будет хорошо» — слышит сомнение. Когда говорит «это важно» — слышит пустоту.

Сначала — с чужими. Потом — с близкими. Потом — с собой.

Он слышит собственную ложь. Каждый день, каждый час. «Как дела?» — «Нормально». Ложь. «Ты счастлив?» — «Да». Ложь. «Зачем ты живёшь?» — молчание. Потому что ответ — ложь.

---

Развод — тихий, как всё в их браке.

— Ты уверен? — спрашивает Марина.

— Да.

— Куда ты поедешь?

— Не знаю.

Она плачет. Он смотрит — и не чувствует ничего. Не потому что чёрствый. Потому что чувства требуют «я», которое чувствует. А «я» — где оно?

Квартиру оставляет ей. Деньги — делит пополам. Детей нет, делить нечего. Чистый разрыв.

Друзья говорят: «кризис среднего возраста». Коллеги говорят: «выгорание». Врач говорит: «депрессия, попробуйте антидепрессанты».

Он не спорит. Берёт рецепт. Не покупает.

---

В аэропорту — табло вылетов.

Бангкок. Токио. Дели. Рио. Лос-Анджелес.

Он стоит и смотрит на мелькающие буквы. Можно — куда угодно. Впервые в жизни — ничего не держит. Ни работа, ни семья, ни дом. Свобода.

Или пустота. Какая разница.

Бангкок. Почему? Не знает. Далеко. Тепло. Другой мир.

Он покупает билет.

---

Первый год — хаос.

Гестхаусы, переезды, попытки понять — что дальше. Он читает книги, которых раньше не читал: Судзуки, Рам Дасс, Экхарт Толле. Ищет слова, которые объяснят. Находит — иногда. Но слова остаются словами.

Пробует медитировать. Випассана — десять дней молчания. Сидит часами, следит за дыханием. Ноги немеют, спина болит, мысли не останавливаются. На пятый день — что-то: проблеск тишины, секунда без слов. Потом — снова шум.

Он продолжает. Ретриты, учителя, техники. Что-то работает, что-то — нет. Он не знает, что ищет. Знает только — ещё не нашёл.

---

Потом — перестаёт искать.

Не решение, не момент. Просто — устал. Устал искать, устал пробовать, устал надеяться. Сел на скамейку у моря — и не встал.

Сидел час. Два. Смотрел на воду. Ни о чём не думал — некому было думать. Просто — смотрел.

И вода была водой. Не словом «вода», не концепцией, не объектом медитации. Просто — вода. Солнечные блики. Движение. Звук.

Он сидел, пока не стемнело. Потом встал и пошёл домой.

С тех пор — не искал.

---

Двадцать лет.

Он не называет это просветлением — слово опасное, пустое. Не называет пробуждением, освобождением, реализацией. Не называет никак.

Он просто живёт. Встаёт, дышит, ест, смотрит. Делает то, что делает тело. Думает то, что думает ум. Но — не держит. Приходит — уходит. Волны на поверхности, а внизу — что?

Тишина?

Пустота?

Он не знает. Знание требует слов, а слова — ложь.

Есть только это: утро, чай, вода, солнце. Этого достаточно.

---

Ночь.

Он сидит у окна, смотрит на город. Огни, движение, жизнь.

Завтра — то же. Потолок, трещина, боль в пояснице. Чай, бассейн, рынок. Шахматы, закат, тишина.

И так — пока тело не остановится. Когда остановится — не будет того, кто заметит.

Это не страшно. Это просто так.

Он закрывает глаза.

Засыпает.

---

 
  ЧАСТЬ ВТОРАЯ
  ДИМА

---

  3

Бутылка пустая.

Дима смотрит сквозь стекло — мир зелёный, искажённый. Лампа на потолке размазывается в пятно. Красиво. Или нет. Какая разница.

Бросает бутылку на пол. Не разбивается — пластик. Чанг, тайское пиво, дешёвое дерьмо. Он пьёт его каждый вечер. Иногда — с обеда. Иногда — с утра.

Который час?

Телефон: 3:47. Ночь или день — непонятно. Шторы задёрнуты, всегда задёрнуты. Свет режет глаза. Темнота — нормально.

Он лежит на кровати, смотрит в потолок. Вентилятор крутится — медленно, со скрипом. Лопасть погнута, бьёт по воздуху неровно. Тук-тук-тук. Как сердце. Или как часы. Обратный отсчёт.

До чего?

---

Телефон вибрирует.

Сообщение. Он не смотрит — знает от кого. Мать. Каждый день — сообщение. «Как ты?» «Позвони». «Волнуюсь». Он не отвечает. Неделю уже. Или две. Счёт потерял.

Что сказать? «Нормально, мам»? Ложь. «Плохо, мам»? Правда, но — что она сделает? Прилетит, будет плакать, будет уговаривать вернуться. Вернуться куда? К чему?

Он убирает телефон под подушку. Вибрация глохнет.

---

Встаёт.

Тело тяжёлое, чужое. Голова — как аквариум с мутной водой. Идёт в ванную, включает свет — зеркало.

Лицо. Его лицо?

Щетина — недельная, грязная. Глаза — красные, провалившиеся. Кожа — серая, как у трупа. Тридцать два года, а выглядит на сорок пять. На пятьдесят.

Он отворачивается. Не хочет видеть.

Душ. Вода — еле тёплая, бойлер дохлый. Он стоит под струёй, упёршись лбом в кафель. Вода течёт по спине, по ногам, в слив. Грязь уходит, но та, что внутри — остаётся.

Когда выходит — телефон снова вибрирует. Сообщение. Другое.

«Ты где? Ты мне должен. Не думай, что я забыл».

Лёша. Бывший партнёр. Человек, который его уничтожил.

Дима читает, перечитывает. Руки начинают дрожать — не от страха, от ненависти. Густой, чёрной, как нефть. Он хочет разбить телефон об стену. Хочет найти Лёшу и разбить ему лицо. Хочет —

Что он хочет?

Он не знает. Он давно не знает, чего хочет. Кроме одного: чтобы всё это закончилось.

---

  4

Год назад он был королём.

Не буквально — но почти. Стартап, который взлетел. Криптобиржа для микроплатежей, ниша, которую никто не занял. Инвесторы, раунды, цифры с шестью нулями. Статьи в Forbes, интервью, конференции. Дмитрий Волков, 31 год, CEO, визионер, золотой мальчик.

У него была квартира в Сити. Машина — Porsche, чёрный, кожаный салон пах деньгами. Девушка — Алина, модель, длинные ноги, пустые глаза. Друзья — десятки, сотни, все хотели быть рядом, все смеялись его шуткам, все говорили: ты гений, ты изменишь мир.

Он верил. Господи, как он верил.

---

Лёша был партнёром с самого начала.

Познакомились в универе — оба технари, оба голодные. Вместе начинали: ночи без сна, код, пицца, мечты. Лёша — технический директор, Дима — CEO. Идеальная связка: один строит, другой продаёт.

Дима продавал хорошо. Это был его дар — слова. Он мог продать что угодно кому угодно. Инвесторы слушали его, раскрыв рты. Он рисовал будущее, и они верили, потому что он сам верил.

Лёша строил. Молча, упорно, без блеска. Код работал, платформа росла. Всё шло по плану.

А потом — обвал.

---

Крипторынок рухнул за три недели.

Биткоин — минус семьдесят процентов. Всё остальное — следом. Их биржа держалась на марже, на кредитах, на вере. Когда вера кончилась — кончилось всё.

Дима пытался спасти. Бегал по инвесторам, уговаривал, обещал. Слова, которые раньше работали — перестали. Люди смотрели сквозь него, как сквозь стекло. Денег нет. До свидания.

Лёша молчал. Странно молчал — Дима должен был заметить, но не заметил. Слишком занят был, слишком напуган.

А потом — узнал.

---

Лёша выводил деньги. Полгода, пока Дима носился с презентациями и пожимал руки. Тихо, аккуратно, через подставные счета. Не всё — но достаточно. Когда корабль тонул, у Лёши уже была шлюпка.

Дима узнал случайно. Бухгалтер — девочка, которая его любила, или думала, что любила — показала файлы. Транзакции, даты, суммы. Чёрным по белому.

Он позвонил Лёше. Тот ответил спокойно:

— Бизнес, Дим. Ничего личного.

— Ты меня кинул.

— Я себя спас. Ты бы сделал то же самое.

Дима хотел сказать: нет, не сделал бы. Но слова застряли в горле. Потому что — не знал. Может, сделал бы. Может, все так делают. Может, он — единственный идиот, который верил в дружбу, в партнёрство, в слова.

---

Потом — быстро.

Компания — банкрот. Инвесторы — судятся. Квартира — продана за долги. Машина — тоже. Алина — ушла на следующий день после того, как он сказал «у нас проблемы». Даже вещи не забрала — купит новые, у нового.

Друзья исчезли. Не все сразу — сначала перестали отвечать на звонки, потом — на сообщения, потом — удалились из контактов. Как будто его никогда не было.

Мать звонила каждый день: «Приезжай домой». Отец — молчал. Отец всегда говорил: «Это твоё баловство до добра не доведёт». Оказался прав. Наверное, радовался — тихо, про себя.

Дима не поехал домой. Не мог. Вернуться — значит признать. Значит — стать тем, кем был до всего: никем, сыном инженера из Тулы, мальчиком без будущего.

Он купил билет в Таиланд. Дешёвый, в один конец.

---

Первые месяцы — ещё держался.

Снял комнату, дешёвую, на окраине. Думал: пересижу, отдышусь, начну заново. У него ещё были идеи, ещё была энергия. Он — Дима Волков, он не сдаётся.

Писал бизнес-план. Новый проект, другая ниша. Связывался с бывшими контактами — теми, кто ещё отвечал. «Интересно, — говорили. — Пришли презентацию». Он присылал. Тишина.

«Созвонимся на следующей неделе». Не звонили.

«Сейчас не лучшее время». Никогда не лучшее.

Постепенно — перестал писать. Перестал придумывать. Перестал верить, что есть смысл.

---

Сейчас — восемь месяцев.

Деньги кончаются. Осталось на два месяца — если экономить. Потом — что? Он не думает об этом. Не может думать.

Дни одинаковые. Просыпается — поздно, после полудня. Лежит. Иногда — выходит за едой: 7-Eleven, лапша быстрого приготовления, пиво. Возвращается. Пьёт. Смотрит в потолок.

Ночью — не спит. Мысли крутятся: что сделал не так, кого винить, как вернуть. Бесконечная петля, без выхода. Под утро — проваливается в чёрное, без снов.

Иногда — думает о другом.

О том, как всё закончить. Не планирует — просто думает. Как фон, как шум. Таблетки? Много не достать. Прыгнуть? Пятый этаж — скорее покалечишься. Море? Далеко идти.

Он не собирается. Правда, не собирается. Просто — думает. Потому что думать больше не о чем.

---

Телефон.

Сообщение от Лёши: «Ты мне должен».

Дима смотрит на экран. Должен. Он — должен. После всего, что Лёша сделал — он ему должен. Какие-то бумаги, какие-то подписи, которые Дима не читал, когда всё было хорошо. Теперь — читать поздно.

Юрист сказал: «Технически — да, вы должны. Сумма значительная. Он может подать в суд».

Суд. Из Таиланда. С пустым счётом. Смешно.

Или не смешно. Лёша — упрямый. Лёша — злопамятный. Лёша не отстанет, пока не получит своё. Или пока не уничтожит окончательно.

Дима швыряет телефон на кровать. Ложится. Закрывает глаза.

Вентилятор крутится: тук-тук-тук.

Обратный отсчёт.

---

  5

Утро. Или день. Неважно.

Он выходит.

Первый раз за — сколько? Три дня? Четыре? Тело требует движения, или еды, или просто — воздуха, которым не дышал.

Улица бьёт по глазам: свет, цвет, шум. Мотобайки, торговцы, туристы с рюкзаками. Запах жареного мяса, выхлопа, цветов. Жизнь — наглая, громкая, равнодушная.

Он идёт без цели. Ноги несут — куда? Не знает. Мимо магазинов, кафе, массажных салонов. Девушки зазывают: «Массаж, сэр? Хороший массаж». Он не отвечает. Не смотрит.

Жара давит на плечи, пот течёт по спине. Он не ел со вчера — или позавчера — голова кружится. Нужно поесть. Нужно сесть. Нужно —

Набережная.

Он не помнит, как дошёл. Просто — вот она. Море, пальмы, скамейки. Люди: туристы фотографируются, тайцы продают кукурузу, дети бегают с воздушным змеем.

Дима садится на скамейку. Тяжело дышит. В глазах — тёмные пятна, плывут.

*Это всё. Это конец. Ты — никто. Ты — ничто.*

Голос в голове. Его голос? Чей-то ещё? Разницы нет.

Он сидит, смотрит на море. Вода блестит, солнце слепит. Красиво. Наверное, красиво. Он не чувствует.

---

Стук.

Деревянный, негромкий. Справа.

Он поворачивает голову.

Старик. Белый, европеец. Сидит за бетонным столом, двигает шахматные фигуры. Один — партнёра нет. Переставляет, смотрит, переставляет снова. Лицо спокойное, сосредоточенное. Как будто ничего важнее этих фигур нет.

Дима смотрит.

Он играл в шахматы. Давно, в детстве. Отец научил — единственное хорошее, что от него осталось. Ходил в секцию год или два, потом бросил — скучно, медленно, не для него. Он хотел быстрого, яркого, громкого. Получил.

Старик поднимает голову. Смотрит на него.

Глаза — светлые, серые или голубые, не разобрать. Взгляд — странный. Не оценивающий, не любопытный. Просто — смотрит. Как на дерево или на волну. Как на что-то, что есть.

Дима отворачивается.

Сердце бьётся — почему? Ничего не произошло. Старик посмотрел, всё.

Он встаёт. Хочет уйти.

— Играешь?

Голос негромкий, хрипловатый. Русский. Без акцента.

Дима замирает.

— Что?

Старик кивает на доску.

— Шахматы. Играешь?

Дима смотрит на доску. Фигуры — пластиковые, обгрызенные. Позиция — середина игры, сложная, он не понимает.

— Давно не играл.

— Это не ответ.

Старик ждёт. Не уговаривает, не настаивает. Просто — ждёт.

Дима садится напротив.

---

Играют молча.

Дима — белые. Е4. Старик отвечает: е5. Итальянская? Нет — русская партия. Дима вспоминает: конь f3, конь f6.

Руки делают сами — голова не успевает. Он двигает фигуры, как во сне. Старик отвечает — быстро, точно. Без раздумий.

Середина партии. Дима теряет коня — глупая ошибка, зевок. Старик не реагирует. Никакого торжества, никакого снисхождения. Просто — забирает коня, делает следующий ход.

Эндшпиль. У Димы — король и две пешки. У старика — король, ладья, три пешки. Безнадёжно.

Дима кладёт короля.

— Сдаюсь.

Старик кивает. Начинает расставлять фигуры заново.

Молчание.

Дима сидит. Нужно встать, уйти. Он не встаёт.

— Ты кто? — вырывается у него.

Старик не отвечает. Расставляет фигуры: пешки, ладьи, кони. Каждую — точно на своё место.

— Русский? Давно здесь?

Молчание.

— Ты вообще говоришь?

Старик поднимает глаза.

— Когда есть что сказать.

---

Они сидят.

Солнце движется, тени ползут. Дима не знает, сколько проходит времени. Полчаса? Час? Он не смотрит на телефон. Впервые за месяцы — не смотрит на телефон.

Старик расставил доску и замер. Смотрит на фигуры. Или сквозь них.

Дима смотрит на старика.

Лицо — худое, загорелое, в морщинах. Но не старое. Вернее — старое, но живое. Глаза — ясные, неподвижные. Руки — спокойные, лежат на столе.

Он выглядит как человек, которому ничего не нужно. Вообще ничего.

Дима не понимает этого. Не может понять. Всю жизнь он хотел — чего-то, всегда, без остановки. Денег, успеха, признания, любви. Получал — и хотел ещё. Терял — и хотел вернуть. Хотел, хотел, хотел.

А этот — не хочет. Это видно. Он сидит, и ему достаточно. Доска, фигуры, солнце, воздух. Достаточно.

Как?

---

Старик встаёт.

— Завтра, — говорит он.

Не вопрос. Не приглашение. Констатация.

Уходит — медленно, не оглядываясь. Шаги тихие, ровные.

Дима смотрит ему вслед.

Что это было?

Он не знает. Но что-то — было. Что-то произошло за этот час. Что-то сдвинулось — внутри, там, где всё застыло.

Он сидит на скамейке, смотрит на море.

Вода блестит. Солнце садится. Красиво.

Впервые за восемь месяцев — он это видит.

---

 
  ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
  ПАРТИЯ

---

  6

Он приходит.

Сам не знает зачем. Проснулся к вечеру — солнце уже низко — и понял: пойду. Не решение, не мысль даже. Тело встало и пошло.

Набережная почти пуста. Рыбаки на камнях, женщина с собакой, бегун в наушниках. Шахматные столы — три штуки — все свободны.

Дима садится. Ждёт.

Может, старик не придёт. Может, «завтра» было просто словом, ничего не значащим. Как все слова.

Он сидит, смотрит на море. Утреннее, серо-голубое, спокойное. Рыбацкая лодка ползёт по горизонту, медленно, как муха по стеклу.

Когда он последний раз смотрел на море? Не фотографировал для инстаграма, не сидел в баре с видом — просто смотрел? Не помнит. Может, никогда.

---

Шаги.

Он оборачивается.

Старик идёт — той же походкой, медленной, ровной. Шорты, майка, шлёпанцы. Ничего лишнего. Садится напротив, достаёт фигуры из пакета — свои, не те, что на столе.

— Казённые — дерьмо, — говорит. Первые слова за день.

Фигуры — деревянные, тяжёлые, потемневшие от времени. Стаунтон, классика. Дима таких не видел вживую — только на картинках.

— Красивые.

Старик не отвечает. Расставляет.

— Белые или чёрные?

— Чёрные.

Старик кивает. Двигает пешку: d4.

Начали.

---

Эта партия — дольше.

Дима играет осторожно, думает. Защита Нимцовича — вспомнил название, откуда-то из детства. Старик давит по центру, но не торопится. Каждый ход — пауза, взгляд на доску, рука.

Дима смотрит на его руки. Сухие, в пятнах, вены выступают. Но — точные. Ни одного лишнего движения.

Середина партии. Позиция равная, сложная. Дима чувствует что-то забытое — азарт? Интерес? Просто — присутствие. Он здесь, весь, целиком. Не в телефоне, не в голове, не в прошлом. Здесь.

Когда это было в последний раз?

Старик жертвует слона. Дима не понимает — зевок? Ловушка? Думает, долго думает. Берёт слона.

Три хода спустя — видит: ловушка. Красивая, глубокая. Он проиграл, просто ещё не знает этого.

Доигрывает — из упрямства. Мат в шесть ходов.

— Хорошая партия, — говорит старик.

Первый раз — что-то похожее на оценку. Дима не знает, как реагировать.

— Я проиграл.

— Это не мешает партии быть хорошей.

---

Они сидят.

Старик не уходит, и Дима не уходит тоже. Молча, рядом. Море шумит, чайки кричат, жизнь идёт вокруг.

— Как тебя зовут?

Старик молчит. Долго — Дима думает, не услышал, или не хочет отвечать.

— Александр.

— Дима. В смысле, Дмитрий.

Кивок.

Снова молчание. Но — другое. Не пустое, не тяжёлое. Просто — тихо.

— Давно здесь? — спрашивает Дима.

— Двадцать лет.

— Охренеть.

Александр смотрит на него — быстрый взгляд, почти усмешка. Или показалось.

— Откуда ты?

— Москва. Ну, родился в Туле, но жил в Москве. Последние десять лет.

Александр кивает. Не спрашивает — что делал, почему уехал, что случилось. Дима ждёт вопросов — их нет.

Странно. Все спрашивают. Люди любят истории, особенно чужие несчастья. А этот — не спрашивает. Как будто история не важна.

Или — как будто он и так знает.

---

  7

День второй. Третий. Четвёртый.

Дима приходит каждый вечер. Александр — тоже. Они играют, молчат, расходятся.

Никаких договорённостей. Никаких «увидимся завтра». Просто — приходят. Как будто так было всегда.

Дима начинает замечать вещи.

Как Александр держит фигуру — тремя пальцами, легко, почти не касаясь. Как смотрит на доску — не на отдельные фигуры, а на всё сразу, как на картину. Как дышит — ровно, медленно, живот поднимается и опускается.

Он пробует дышать так же. Не получается. В груди — комок, всегда комок. Дыхание застревает, не идёт вниз.

Но он пробует.

---

На пятый день — дождь.

Дима просыпается под стук капель по карнизу. Смотрит в окно: серое небо, потоки воды, улица пустая.

Он лежит. Можно не идти. Дождь — уважительная причина. Старик не придёт, смысла нет.

Он встаёт, одевается, выходит.

Промокает насквозь за минуту. Плевать. Идёт.

На набережной — никого. Шахматные столы мокрые, блестят. Дима садится на скамейку, под козырёк — не спасает, но хоть что-то.

Ждёт.

Пять минут. Десять. Двадцать.

*Он не придёт. Конечно, не придёт. Зачем ему — старик, которому ничего не нужно. Это ты, идиот, не можешь без этого. А ему — плевать.*

Голос в голове. Знакомый, ядовитый.

Дима сидит. Дождь стучит.

---

Шаги. Шлёпанье по лужам.

Александр. Мокрый, как и он. Майка прилипла к телу, волосы — седые, редкие — торчат в стороны. Но лицо — то же самое. Спокойное.

Садится рядом. Не напротив — рядом.

— Доску мочить не будем, — говорит.

Дима молчит. Горло перехватило — почему?

Они сидят под дождём. Вместе. Молча.

Дима чувствует — что-то поднимается. Изнутри, откуда-то из живота. Горячее, острое. Он не понимает — что это. Слёзы? Нет. Злость? Нет. Что-то другое.

Благодарность?

Он не помнит, когда последний раз чувствовал благодарность. К кому? За что? Мир был должен ему — успех, деньги, любовь. Он брал, потому что заслуживал. А когда мир забрал обратно — почувствовал только обиду.

А сейчас — старик, которого он не знает, пришёл под дождём, просто чтобы сидеть рядом. Без причины. Без выгоды. Просто.

Дима молчит.

Дождь стучит.

---

  8

Вторая неделя.

Дима меньше пьёт. Не решил — само получилось. Вечером сидит, тянется к бутылке — и не открывает. Смотрит в окно. Ложится.

Утром — легче. Голова яснее. Тело не такое тяжёлое.

Он начинает выходить. Не только на набережную — просто ходит. По улицам, по рынку, по парку. Смотрит. Раньше всё было фоном — декорацией для его жизни. Теперь — видит.

Старуха продаёт цветы. Лицо тёмное, сморщенное, как печёное яблоко. Но руки — быстрые, ловкие. Собирает букет за секунды: цветок, листик, лента. Готово.

Мальчик чинит мотобайк. Лет десять, не больше. Руки в масле, язык высунут от усердия. Что-то крутит, стучит, снова крутит. Движения точные, уверенные. Откуда он знает, что делать?

Монах идёт по улице. Оранжевая ряса, бритая голова, босые ноги. Люди кланяются, кладут еду в чашу. Монах не благодарит — не положено. Принимает и идёт дальше.

Дима смотрит.

Мир — огромный, сложный, полный жизней. Каждый — своя история, своя боль, своя радость. Миллионы людей, и все — существуют. Без него, помимо него, параллельно ему.

Раньше это бесило. Сейчас — успокаивает.

---

На шахматах — разговор.

Не настоящий разговор, не как в Москве — часами, ни о чём, слова ради слов. Короткий. Точный.

— Ты был переводчиком, — говорит Дима.

Не вопрос. Он услышал, как Александр бросил фразу официанту — по-тайски, чисто, без акцента. Потом — пожилой немке, которая искала дорогу. Немецкий. Тоже чистый.

— Синхронист, — отвечает Александр.

— Круто.

Молчание.

— Почему бросил?

Александр двигает коня. Смотрит на доску.

— Слова кончились.

Дима ждёт продолжения. Его нет.

— В смысле?

— В прямом. Однажды понял — слова ничего не значат. Люди говорят, но не слышат. Переводишь пустоту с одного языка на другой. Устал.

Дима думает об этом. О своих словах — питчи инвесторам, переговоры, интервью. Он был хорош, чертовски хорош. Умел продать что угодно.

— Я тоже, — говорит он медленно. — Говорил много. Продавал.

— И?

— И продал. Всё. Включая себя.

Александр смотрит на него. Долгий взгляд, не оценивающий. Видящий.

— Может, хорошо, — говорит. — Что продал. Теперь — можно начать сначала.

— С чего? У меня ничего нет.

— Значит, ничего не мешает.

---

  9

Третья неделя.

Дима замечает: он думает меньше.

Раньше — голова не затыкалась. Постоянный шум: планы, страхи, воспоминания, сожаления. Петли, бесконечные петли. «Если бы я тогда...» «Почему он...» «Как я мог...»

Сейчас — тише. Не совсем тихо, но тише. Мысли приходят — и уходят. Он не цепляется. Не всегда, но — чаще.

Он не понимает, как это случилось. Никаких техник, никаких медитаций. Просто — сидит со стариком. Играет в шахматы. Молчит.

И что-то меняется.

---

— Как ты это делаешь? — спрашивает он.

Они сидят после партии. Солнце садится, небо розовое.

— Что?

— Ну... молчишь. Не паришься. Выглядишь так, как будто тебе вообще ничего не нужно.

Александр молчит.

— Мне шестьдесят восемь, — говорит наконец. — Пятьдесят из них я парился, как ты говоришь. Хотел, добивался, боялся, злился. Потом — перестал.

— Как?

— Не знаю. Не было момента. Просто — в какой-то день понял: некому хотеть. Тот, кто хотел — его нет. Есть тело. Есть мысли. Но «я», которое это всё держит вместе — где оно?

Дима не понимает. Но — запоминает.

— Искал его, — продолжает Александр. — Долго искал. Читал книги, медитировал, ездил к учителям. Всё это — слова, техники, красивые объяснения. А потом — перестал искать. И тогда...

Он замолкает.

— Что — тогда?

— Ничего. В этом и дело. Ничего особенного. Просто — тихо стало. Голос в голове, который постоянно комментировал, требовал, боялся — он не исчез. Но стал тише. Как радио в другой комнате. Слышно, но не мешает.

Дима слушает.

— И сейчас — что? Тебе хорошо?

— Нет понятия «хорошо» или «плохо». Есть — то, что есть. Иногда — боль. Иногда — радость. Чаще — просто... это. — Он обводит рукой. — Небо. Море. Ты. Доска. Это.

Молчание.

— Я не понимаю, — говорит Дима.

— Конечно. Понимание — тоже слово. Не пытайся понять. Просто — смотри. Что есть прямо сейчас? Вот это. Больше ничего нет. Прошлое — память. Будущее — мысль. Реально — только сейчас. Вот этот закат, вот этот воздух, вот этот разговор.

Дима смотрит на закат. Оранжевый, красный, фиолетовый.

— Красиво, — говорит.

— Да.

Это всё. Больше слов не нужно.

---

Вечером Дима идёт домой.

Медленно, не торопясь. Смотрит по сторонам. Огни, люди, запахи. Всё — здесь. Всё — сейчас.

Он думает о том, что сказал Александр. «Некому хотеть». Что это значит? Он есть. Дима Волков, тридцать два года, из Тулы, живёт в Таиланде. Разве нет?

Но когда он ищет этого «Диму» — что находит? Воспоминания. Мысли. Ощущения в теле. А того, кто всё это имеет — где он?

Странная мысль. Пугающая.

Или — освобождающая?

Он не знает. Но думает.

И — впервые за месяцы — засыпает без бутылки.

---

 
  ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ
  ВНИМАНИЕ

---

  10

Месяц.

Дима считает дни — не специально, само получается. Тридцать один день с той первой партии. Тридцать один вечер на набережной.

Не все вечера — трезвые. Были срывы: на третий день, на девятый, ещё раз — после звонка от Лёши. Просыпался с бутылкой у кровати, с тошнотой, с ненавистью к себе. Но — реже. Последние десять дней — без.

Пустой — но не так, как раньше. Раньше пустота была дырой, чёрной, сосущей. Сейчас — пространством. Местом, где может что-то вырасти.

Или не вырасти. Это тоже нормально.

---

Он начинает замечать вещи, которых не замечал.

Своё дыхание. Оно всегда было — очевидно. Но он никогда не *чувствовал* его. Теперь — чувствует. Воздух входит — прохладный, пахнущий морем. Воздух выходит — тёплый, использованный. Грудь поднимается, опускается. Живот. Рёбра.

Это происходит само. Всегда происходило. Он просто не знал.

Своё тело. Руки, ноги, спина. Как они двигаются, как напрягаются, как расслабляются. Когда идёт — чувствует ступни, асфальт под ними, камешки, трещины. Раньше ходил, не касаясь земли — голова в телефоне, в мыслях, в планах. Теперь — здесь.

Звуки. Птицы — их много, разных. Он не знает названий, но слышит: высокий писк, низкий свист, трель, стук. Машины — далёкие, близкие, тяжёлые, лёгкие. Голоса — тайский, английский, русский, что-то незнакомое. Всё это было всегда. Он не слышал.

Сейчас — слышит.

---

— Это и есть внимание, — говорит Александр.

Они сидят после партии. Дима выиграл — впервые. Александр зевнул фигуру, глупо, необъяснимо. Может, специально? Дима не спрашивает.

— Что — внимание?

— То, что ты делаешь. Замечаешь. Видишь. Слышишь.

— Я просто... смотрю.

— Да. Это и есть внимание. Не думать о вещах — видеть их. Не называть — воспринимать. Большинство людей живут в голове. Мысли о реальности вместо реальности. Ты начинаешь выходить.

Дима молчит. Он не уверен, что понимает.

— Когда ты играешь в шахматы, — продолжает Александр, — ты не думаешь о фигурах как о концепциях. Ты видишь позицию. Целиком, сразу. Это — внимание. Когда ты идёшь и чувствуешь ступни — это внимание. Когда слышишь птицу и не называешь её «птицей» — внимание.

— И что это даёт?

Александр смотрит на него.

— Ничего. В этом и смысл. Внимание не для чего-то. Оно — само по себе. Когда ты внимателен — ты есть. Когда в мыслях — тебя нет. Есть только мысли.

---

  11

Сон.

Дима просыпается в холодном поту. Сердце колотится. Простыня мокрая.

Снилось — что? Лёша. Они сидят в офисе, том, старом, с панорамным окном на Москву-Сити. Лёша улыбается, говорит что-то. Дима не слышит слов, только видит рот — открывается, закрывается. И понимает: Лёша говорит правду. Всегда говорил правду. Это он, Дима, врал. Себе, другим, всем. Вся его жизнь — ложь.

Он сидит в темноте, дышит.

Это — правда?

Он не знает. Но вопрос не уходит. Крутится, как заноза.

*Кто ты, Дима Волков?*

Стартапер? Нет больше. Успешный? Нет. Умный? Оказалось — нет. Любимый? Некем.

Кто?

Пустое место. Ноль. Никто.

---

К вечеру он не идёт на набережную.

Лежит. Смотрит в потолок. Вентилятор крутится — тук-тук-тук. Обратный отсчёт.

*Зачем?*

Вопрос возвращается. Тот самый, который он заталкивал вниз месяцами. Зачем вставать. Зачем идти. Зачем дышать.

Старик сказал — внимание. Смотреть, слышать, быть здесь. Но — зачем? Для чего это всё? Закат красивый — и что? Птицы поют — и что? Он видит, слышит, чувствует — а потом? Потом — смерть. Конец. Ничего.

Всё — ничего.

Он лежит, и темнота поднимается. Знакомая, липкая. Он думал — ушла. Нет. Ждала. Притаилась.

---

К вечеру — стук в дверь.

Дима не реагирует. Стук повторяется. И ещё.

Он встаёт. Ноги ватные. Открывает.

Александр.

Стоит в коридоре, смотрит. Лицо — то же, спокойное. Но глаза — другие. Что-то в них, чего Дима не видел раньше.

— Не пришёл, — говорит Александр.

Не вопрос. Констатация.

— Как ты узнал, где я живу?

— Видел, куда идёшь.

Дима стоит в дверях. Не приглашает, не прогоняет.

— Зачем пришёл?

Александр молчит. Потом:

— Можно войти?

---

Квартира — стыдная.

Дима видит её глазами Александра: бутылки у кровати, одежда на полу, грязная посуда, занавески задёрнуты. Нора. Берлога. Могила.

Александр не комментирует. Садится на единственный стул. Смотрит.

— Плохо? — спрашивает.

Дима садится на кровать. Хочет соврать — не может.

— Да.

— Расскажи.

И Дима рассказывает.

Всё. С начала. Детство в Туле, отец-алкоголик, мать-терпила. Школа, где он был никем. Институт, где решил — стану кем-то. Москва, стартапы, деньги. Лёша, доверие, предательство. Крах. Таиланд. Восемь месяцев в этой комнате. Бутылки. Мысли о том, чтобы закончить.

Он говорит долго — час, два. Александр слушает. Не перебивает, не кивает, не сочувствует. Просто — слушает.

Когда Дима замолкает — пусто. Выговорился. Вылил всё, что копилось.

Молчание.

— И? — спрашивает Дима. — Что скажешь?

Александр смотрит в окно. Темно уже — когда стемнело?

— Хорошая история, — говорит.

Дима не понимает.

— Что?

— История. Твоя история. Грустная, драматичная, со злодеем и жертвой. Хорошо рассказал.

— Это не история. Это моя жизнь.

— Нет. Это история о твоей жизни. Жизнь — вот. — Он показывает вокруг. — Эта комната. Этот воздух. Твоё дыхание. Прямо сейчас. А то, что ты рассказал — прошлое. Память. Слова.

Дима молчит.

— Я не говорю — не больно, — продолжает Александр. — Больно. Но боль — тоже сейчас. Чувствуешь её — сейчас. А история — нет. История — мысль. Ты снова и снова проигрываешь её в голове, и каждый раз больно заново. Но это ты делаешь. Не Лёша, не прошлое. Ты.

— То есть — сам виноват?

— Нет понятия вины. Есть — что происходит. Ты страдаешь. Это факт. Вопрос — как относиться.

— Как? Как относиться, когда тебя уничтожили?

Александр встаёт. Подходит к окну, отдёргивает занавеску. Свет фонаря падает в комнату — полоса, разрезающая темноту.

— Тебя — нет.

— Что?

— Того, кого уничтожили — его нет. Дима Волков, успешный стартапер, — его нет. Он был — персонаж. Роль. Маска. Теперь маска упала. Больно — потому что ты думал, что маска — это ты.

— А кто тогда — я?

Александр оборачивается.

— Вот. Это — вопрос. Единственный важный вопрос.

---

  12

Ночь.

Александр ушёл. Дима сидит у открытого окна. Воздух тёплый, влажный. Звёзды — много, ярко, город маленький, света мало.

*Кто я?*

Он пробует ответить.

Дима Волков. Тридцать два года. Русский. Бывший предприниматель. Сын Игоря и Татьяны. Брошенный друг, брошенный любовник. Неудачник.

Слова. Всё — слова. Ярлыки, бирки, наклейки. Но за ними — что?

Он закрывает глаза. Пытается почувствовать — не подумать, почувствовать. Кто тот, кто чувствует?

Есть — ощущения. Тело на кровати. Воздух в лёгких. Звуки снаружи. Есть — мысли. Бегут, одна за другой, без остановки. Есть — что-то, что всё это воспринимает.

Что?

Он ищет. Как в тёмной комнате ищешь выключатель — руками, наощупь, натыкаясь на мебель. Ищет того, кто ищет.

И не находит.

Есть восприятие — но нет воспринимающего. Есть мысли — но нет мыслителя. Есть ощущения — но нет того, кто ощущает.

Пусто.

Страх — острый, ледяной. Если его нет — тогда что? Тогда — конец? Тогда — смерть?

Он открывает глаза. Комната та же. Окно, звёзды, воздух. Ничего не изменилось.

Но он — изменился?

Нет. Он — тот же. Ищущий. Чувствующий. Боящийся.

Или — нет никакого «он»?

---

Вечером — набережная.

Дима приходит первым. Сидит, ждёт. Глаза красные — не спал. Но в голове — тихо. Странно тихо.

Александр приходит. Садится. Смотрит на него.

— Нашёл?

Дима качает головой.

— Искал. Не нашёл.

— Хорошо.

— Хорошо?

— Если бы нашёл — это была бы ещё одна мысль. Ещё один образ себя. «Я — тот, кто медитирует». «Я — тот, кто осознал». Новая маска.

— Тогда — что? Что делать, если я — никто?

Александр достаёт фигуры. Расставляет, медленно, одну за другой.

— Играть. Жить. Дышать. Только — без того, кто играет. Без того, кто живёт. Просто — игра. Просто — жизнь.

— Это безумие.

— Может быть. А может — единственное здравомыслие.

Он заканчивает расстановку. Белые — Диме.

— Твой ход.

---

  13

Что-то сломалось.

Или — открылось. Дима не знает, как назвать. После той ночи — по-другому.

Он просыпается — и нет того, кто просыпается. Есть пробуждение. Глаза открываются, тело поднимается, ноги идут. Но — кто это делает?

Раньше — ответ был очевиден. Я. Дима. Теперь — ответа нет.

И это — страшно. Первые дни. Страшно, потому что привычный мир рушится. Не внешний — внутренний. То, что казалось незыблемым — «я есть», «я существую», «я — это я» — оказалось пустотой.

Но потом — страх отступает.

Потому что — ничего не меняется. Тело функционирует. Мысли идут. Жизнь продолжается. Просто — некому приписывать авторство.

И это — свобода?

---

Он пытается объяснить Александру.

— Как будто... смотрю фильм. И раньше думал, что я — главный герой. А теперь понял, что я — экран. Или даже не экран. Просто — смотрение.

Александр кивает.

— Продолжай.

— И герой — он есть. Дима Волков, со своей историей, со своими проблемами. Но он — не я. Он — персонаж. А я... я не знаю, кто я. Может, никто.

— Или — всё.

Дима смотрит на него.

— Что?

— Когда нет границы — нет отдельного «я» — тогда что остаётся? Всё. То, что есть. Без разделения на «я» и «не-я». Просто — есть.

— Это... — Дима ищет слово. — Это много.

— Да. И — ничего. Одновременно. Парадокс, который невозможно понять умом. Можно только — быть им.

---

Вечером Дима сидит на берегу.

Один. Александр ушёл, скоро закат. Море тёмно-синее, почти чёрное. Солнце низко — оранжевый шар над горизонтом.

Он смотрит.

Не думает — смотрит. Цвета меняются: оранжевый, красный, розовый, фиолетовый. Вода отражает небо. Чайка кричит — резко, одиноко.

И вдруг — или не вдруг, времени нет —

Граница исчезает.

Нет того, кто смотрит, и того, на что смотрят. Нет Димы и заката. Есть — одно. Закат смотрит сам на себя. Море слышит само себя. Всё — одно, неразделённое, целое.

Это длится — секунду? Час? Он не знает. Время тоже исчезло.

Потом — возвращается. Граница снова здесь. Он — здесь. Закат — там.

Но — что-то осталось. Знание? Нет, не то слово. Вкус. Послевкусие. Он был — этим. Или — это было им. Разницы нет.

---

Ночью он не спит.

Не потому что плохо — потому что не нужно. Тело не устало. Ум не устал. Он сидит у окна, смотрит на звёзды.

Они — он. Или — он — они. Граница — условность. Линия, которую ум проводит, чтобы понять. Но за умом — нет линий. Есть только — это.

Он улыбается.

Первый раз за — сколько? Год? Больше?

Не потому что хорошо. Не потому что плохо. Просто — так. Улыбка приходит, как дыхание. Сама.

---

 
  ЧАСТЬ ПЯТАЯ
  ПУСТОТА

---

  14

Дни идут.

Не быстро, не медленно — идут. Дима больше не считает. Зачем считать то, чего нет?

Время — странная вещь. Раньше оно было врагом: дедлайны, сроки, опоздания. Всегда не хватало, всегда убегало. Сейчас — его нет. Есть только это: утро, день, вечер. Одно перетекает в другое, без границ.

Он по-прежнему приходит на набережную. Играет с Александром. Но что-то изменилось.

Игра — та же. Фигуры, ходы, позиции. Но — легче. Нет того, кто хочет выиграть. Нет того, кто боится проиграть. Есть просто игра. Движение фигур. Красота комбинаций.

Он начинает видеть то, чего не видел раньше. Не только ходы вперёд — саму ткань партии. Как позиция дышит. Как одна угроза рождает другую. Как всё связано — каждая пешка, каждое поле.

— Ты стал играть лучше, — говорит Александр.

— Я перестал стараться.

Александр усмехается. Первый раз — настоящая усмешка, с морщинками у глаз.

— Да. Так это работает.

---

Они говорят больше.

Не много — Александр не изменился. Но иногда, после партии, сидят и разговаривают. Короткими фразами, с паузами. Слова как камни в саду — немного, но каждый на своём месте.

— Что дальше? — спрашивает Дима однажды.

— Дальше?

— Ну... что мне делать? С жизнью. Я не могу вечно сидеть в Таиланде, играть в шахматы.

— Почему не можешь?

Дима думает.

— Деньги кончатся. Виза кончится. Нужно что-то... делать.

Александр смотрит на море. Долго.

— Ты уже делаешь, — говорит наконец. — Живёшь. Дышишь. Это — достаточно.

— Но...

— Знаю. Мир требует большего. Успеха, достижений, смысла. Но это — мир. Не ты. Ты можешь выбрать — слушать мир или слушать... — Он замолкает.

— Что?

— Тишину.

---

  15

Звонок от матери.

Дима смотрит на экран. Давно не отвечал — месяц? Больше? Раньше не мог. Сейчас — может.

— Алло.

— Дима! — Голос срывается. — Господи, Дима. Ты живой. Я думала... Я не знала, что думать.

— Живой, мам.

Она плачет. Он слушает — и впервые не чувствует вины. Не чувствует раздражения. Просто — слушает.

— Ты где? Как ты? Почему не звонил?

— Не мог. Сейчас — могу.

— Приезжай домой. Пожалуйста. Отец... он болеет. Сердце. Врачи говорят — плохо.

Дима молчит.

Отец. Человек, который всю жизнь говорил ему, что он — никто. Неудачник. Пустое место. Человек, из-за которого он бежал — сначала в Москву, потом сюда.

Ненависть?

Он ищет её внутри — и не находит. Пусто. Не прощение — он не простил, не так это работает. Просто — пусто. История с отцом — история. Прошлое. Слова.

— Я подумаю, — говорит.

— Дима...

— Мам. Я позвоню. Скоро. Обещаю.

Он кладёт трубку.

Сидит. Смотрит в стену.

Отец умирает. Или не умирает — врачи часто ошибаются. Но когда-нибудь — умрёт. Как и мать. Как и он сам.

Это не пугает. Странно — но не пугает. Смерть — часть жизни. Конец истории. Но то, что смотрит на историю — оно не умирает. Потому что его нет.

Парадокс.

---

Вечером он рассказывает Александру.

— Отец болеет. Мать зовёт домой.

Александр слушает.

— Поедешь?

— Не знаю. Мы... плохо расстались. Давно. Он никогда меня не принимал. Я — его.

— И?

— И... не знаю. Раньше — не поехал бы. Точно. Сказал бы — пусть сдохнет. Сейчас...

— Сейчас?

Дима смотрит на море. Темнеет.

— Сейчас — не чувствую ненависти. Но и любви не чувствую. Просто... он — человек. Который скоро умрёт. И я — человек. Который может приехать или не приехать. Всё.

Александр кивает.

— Это — честно.

— Но что делать? Ехать или нет?

— Не знаю. Никто не знает. Ты сделаешь — что сделаешь. Потом будешь жить с этим. Или — не будешь. В любом случае — это твоя жизнь. Не моя.

— Ты не дашь совета?

— Нет.

— Почему?

Александр поворачивается к нему.

— Потому что совет — это ещё одно слово. Ещё один способ убежать от себя. «Александр сказал — ехать, значит, еду». А потом — «это он виноват, это он посоветовал». Нет. Ты — решаешь. Ты — несёшь. Я могу только сидеть рядом.

Молчание.

— Спасибо, — говорит Дима.

— За что?

— За то, что сидишь рядом.

---

  16

Он едет.

Решение приходит ночью — без мыслей, без взвешивания. Просто — знает. Днём покупает билет. Москва, через Бангкок, послезавтра.

Вечером на набережной — последняя партия.

Они играют долго, медленно. Сложная позиция, равная. Ничья по повторению ходов.

— Ничья, — говорит Дима.

— Хорошая партия.

Они сидят. Молча. Последний раз — так.

— Я не знаю, вернусь ли, — говорит Дима.

— Да.

— Может, останусь там. Может... не знаю.

Александр смотрит на него. Долго, внимательно.

— Ты — в порядке, — говорит. Не вопрос. Констатация.

— Ты думаешь?

— Вижу. Ты пришёл — сломанный. Сейчас — цельный. Не потому что я сделал что-то. Ты — сам. Я только сидел рядом.

Дима чувствует — что-то поднимается. В горле, в груди. Не слёзы — что-то другое.

— Ты изменил мою жизнь.

— Нет. Жизнь изменила тебя. Я был — частью жизни. Как море. Как закаты. Как шахматы.

— Это... — Дима ищет слова. Не находит. — Спасибо.

— Не за что. Буквально — не за что. Я не дал тебе ничего. Ты не взял ничего. Всё, что ты нашёл — было в тебе. Всегда было.

---

Они встают.

Рукопожатие — долгое, крепкое.

— Адрес? Телефон? — спрашивает Дима.

Александр качает головой.

— Зачем?

— Ну... написать. Позвонить.

— Если нужно будет встретиться — встретимся. Если нет — нет. Адреса не нужны.

Дима хочет возразить — и понимает: нечего. Это правда. Всё, что нужно было — случилось. Держаться за прошлое — даже за хорошее прошлое — всё равно держаться.

— Ладно, — говорит.

— Ладно.

Александр поворачивается. Идёт — той же походкой, медленной, ровной. Не оглядывается.

Дима смотрит ему вслед.

Старик исчезает за поворотом.

---

  17

Самолёт.

Дима сидит у окна, смотрит на облака. Белые, рваные, бесконечные.

Внизу — земля. Скоро — Москва. Снег, холод, другая жизнь.

Он не боится.

Раньше — боялся. Всего: провала, позора, одиночества. Сейчас — нечего бояться. Тот, кто боялся — его нет. Есть — это. Самолёт. Облака. Дыхание.

В кармане — телефон. Сообщение от матери: «Встречу в аэропорту». Он ответил: «Хорошо».

Что будет дальше — не знает. Увидит отца — может, в последний раз. Поговорит — или нет. Останется — или уедет. Всё открыто. Всё возможно.

И это — нормально.

---

Он думает об Александре.

Старик, который ничего не сделал — и сделал всё. Который ничего не сказал — и сказал главное. Который просто сидел рядом — и этого хватило.

Может, в этом и секрет.

Не учить — быть. Не говорить — присутствовать. Не спасать — сидеть рядом, пока человек спасает себя сам.

Дима улыбается.

Он не знает, увидит ли Александра снова. Наверное — нет. И это — правильно. Учитель нужен, пока нужен. Потом — отпускаешь. Иначе — новая зависимость, новая клетка.

Спасибо, старик. За молчание. За шахматы. За то, что пришёл под дождём. За то, что не дал совета. За всё — и ни за что.

---

Облака расступаются.

Внизу — город. Огни, улицы, машины. Москва.

Дима смотрит.

Когда-то он бежал отсюда — сломанный, пустой, мёртвый. Сейчас — возвращается. Не победителем, не проигравшим. Просто — человеком.

Или даже не человеком. Просто — этим.

Самолёт снижается. Шасси выходят. Земля приближается.

Новая глава. Или — продолжение той же истории. Или — никакой истории, просто жизнь.

Какая разница.

---

Он выходит в зал прилёта.

Толпа, лица, таблички с именами. Запах — другой, не тайский. Холодный, сухой, знакомый.

Мать — у выхода. Постарела, сгорбилась. Глаза красные.

Он идёт к ней.

Она обнимает — крепко, отчаянно. Плачет.

Он стоит. Держит её. Чувствует — тепло, дрожь, запах. Мама.

Не история. Не слова. Просто — мама. Здесь. Сейчас.

— Дима, — говорит она. — Дима.

— Я здесь, — отвечает он.

И впервые — это правда.

---

  ЧАСТЬ ШЕСТАЯ
  ТИШИНА

---

  18

Утро.

Александр просыпается до рассвета. Как всегда.

Потолок. Трещина. За окном — темно. Мотобайк продавца льда — кашляет на подъёме.

Он лежит. Слушает.

Мальчик уехал. Вчера — или позавчера? Неважно. Уехал.

Пусто?

Он ищет внутри — и не находит. Ни грусти, ни радости. Просто — так. Был человек рядом — теперь нет. Жизнь продолжается.

Он встаёт. Ноги на пол — плитка тёплая. На кухню. Чайник. Вода. Огонь.

---

У окна — светает.

Небо из чёрного становится синим. Потом — серым. Потом — розовым.

Он смотрит.

Двадцать лет — одно и то же. И каждый раз — другое. Небо никогда не повторяется.

Чайник щёлкает.

Он наливает чай. Держит чашку двумя руками. Пьёт — медленно, чувствуя каждый глоток.

---

Бассейн.

Вода гладкая, пустая. Он входит — медленно. Холод, потом привыкание.

Плывёт.

Руки разводят, ноги толкают. Вдох — мир наверху. Выдох — мир внизу. Граница между ними — мгновение.

На сороковом вдохе — стена. Разворот. Обратно.

Он думает о мальчике. Нет — не думает. Мысль приходит — и уходит. Как облако.

Дима найдёт свой путь. Или не найдёт. Это — не его дело. Каждый идёт сам. Можно только — сидеть рядом. Какое-то время. Потом — отпустить.

---

Рынок.

Запахи, звуки, цвета. Лек машет рукой. Он кивает.

Покупает: бананы, манго, рис. Без слов. Жест, деньги, кивок.

Двадцать лет — одно и то же. И каждый раз — другое.

---

Вечером — набережная.

Шахматные столы. Он садится. Достаёт фигуры — деревянные, тяжёлые, потемневшие.

Расставляет. Медленно. Пешки, ладьи, кони.

Партнёра нет. Китаец — не пришёл. Заболел? Уехал? Умер?

Неважно. Жизнь меняется. Люди приходят и уходят. Фигуры остаются.

Он сидит. Смотрит на доску. Позиция начальная — всё возможно.

---

Солнце садится.

Оранжевый, красный, фиолетовый. Каждый закат — единственный.

Он смотрит.

Не думает — смотрит. Нет того, кто смотрит. Есть — смотрение. Закат смотрит сам на себя.

Тишина.

Не отсутствие звуков — чайки кричат, машины гудят, дети смеются. Но за звуками — тишина. Под словами — тишина. В основе всего — тишина.

Он — часть её. Или — она сама.

Разницы нет.

---

Темнеет.

Он собирает фигуры. Медленно, по одной. Кладёт в мешочек.

Встаёт. Идёт домой.

Улицы, огни, люди. Жизнь — наглая, громкая, равнодушная. И — прекрасная. По-своему.

Он идёт — медленно, ровно. Никуда не торопится.

Дома — темнота. Не включает свет.

Сидит у окна. Город внизу — огни, движение.

Тишина.

---

Около десяти — тело говорит: хватит.

Он ложится. Простыня. Потолок. Трещина.

Закрывает глаза.

Завтра — то же. Чай, бассейн, рынок. Может быть — партия. Может — нет.

Жизнь продолжается.

Или — заканчивается. Когда-нибудь. Неважно.

Есть только — это. Темнота. Дыхание. Тишина.

Достаточно.

---

*Конец*

---

*Посвящается тем, кто сидит рядом —
молча, без советов, без ожиданий.*

*Посвящается тишине,
которая всегда здесь.*