de omnibus dubitandum 57. 147

ЧАСТЬ ПЯТЬДЕСЯТ CЕДЬМАЯ (1740-1742)

Глава 57.147. ЧЕТЫРЕ КАДРИЛИ…

5 октября 1740 года

    Печальна была судьба болезненного, слабого духом и телом Иоанна V (на самом деле VII – Л.С.) Алексеевича, так недолго и незаметно сидевшего на троне руских царей вместе со своим младшим (на самом деле старшим, братом Петром, которых фантазиями лукавых романовских фальсификаторов и их верных последователей современных, заслуженных, дипломированных, продажных горе-историков, в основном еврейской национальности, поменяли местами - Л.С.) …

    Под тем же знаком вырождения и безличия жили и умерли пять дочерей Иоанна (на самом деле настоящего Петра Алексеевича, 29.6.1665 г.р. и Прасковьи Феодоровны Салтыковой – Л.С.), не давшие потомства для российского престола, кроме одной – Екатерины, дочь которой, Анна Леопольдовна, как мать младенца-императора Иоанна Антоновича, была правительницей в ожидании, пока сын-государь подрастет и возьмет в свои руки власть…

    Но внуки и правнуки Иоанна Алексеевича (на самом деле настоящего Петра Алексеевича, 29.6.1665 г.р. и Прасковьи Феодоровны Салтыковой – Л.С.) были отмечены рукою рока еще тяжелее, чем он сам… А родная дочь его, Анна Иоанновна (на самом деле Петровна, дочь настоящего Петра Алексеевича, 29.6.1665 г.р. и Прасковьи Феодоровны Салтыковой – Л.С.), хотя и взошла на трон по прихоти случая, когда неожиданно умер отрок-император Петр II, хотя и стала самодержавной императрицей, но до этой поры испытала немало превратностей в жизни и потом не знала покоя почти все десять лет, какие ей были отмежеваны роком для пользования властью, если не счастьем на троне…

    Журналист Татьяна Щербакова в своей статье «АННА ИОАННОВНА. «ВЕСЬ УЖАС ЦАРСТВОВАНИЯ…» на Проза.ру, пишет:

    Еще одно царствование незамужней русской императрицы  было отмечено в истории России признаками не просто жестокости, а садизма. Причем, и физического, и нравственного. Как у современных абьюзеров, самовлюбленных, психически нездоровых людей. Анна Иоанновна (28.01.1693-5.10.1740), якобы дочь Ивана Седьмого (1673/5 – 1694) (сыном Натальи Кирилловны Нарышкиной и Милославским он, быть никак не может – Л.С.) (на самом деле настоящего Петра Алексеевича, 29.6.1665 г.р. – Л.С.) и племянница Петра Первого (на самом деле Ивана Седьмого – Л.С.), правила страной десять лет и отметила эту историческую эпоху как время и бремя для страны  ее фаворита Бирона. Но А.С. Пушкин, работавший над историей Петра Первого, отметил в своих записках: ««Он (Бирон) имел несчастие быть немцем; на него свалили весь ужас царствования Анны, которое было в духе его времени и в нравах народа».
      
    Если  девица царевна Софья (на самом деле Евдокия Алексеевна – старшая дочь Алексея Михайловича и Марии Милославской – Л.С.) «прославилась» своими людоедскими статьями о преследованиях староверов, то ее родная племянница Анна – злодействами пыточных тайной канцелярии.  Первая супруга Георга Вильгельма (Байрейт, 26 ноября 1678 г. — Байрейт, 18 декабря 1726 г.)=клона лжеПетра [Исаакия (Фридриха Петера Гогенцоллерна) – Л.С.] - это Анна Монс. Она отобразилась в немецких хрониках, как Анна Фёзе: "Анна Луиза Фёзе (нем. Anna Luise F;hse; 22 марта 1677, Дессау — 5 февраля 1745) — дочь дессауского придворного аптекаря Рудольфа Фёзе и его супруги Агнессы.

    Анна Луиза Фёзе — юношеская любовь и впоследствии морганатическая супруга князя Ангальт-Дессау Леопольда I. Несмотря на сопротивление отца Фёзе и правившей за своего сына Генриетты Катарины Нассау-Оранской Леопольд I женился на Анне Луизе в 22 года в 1698 году". Как мы видим. Леопольд I женился на Анне, аккурат, во время бурного романа клона лжеПетра [Исаакия (Фридриха Петера Гогенцоллерна) – Л.С.] c Анной Монс. Аккурат, в тот год (1698), когда он (фантазиям лукавых романовских фальсификаторов и их верных последователей современных, заслуженных, дипломированных, продажных горе-историков, в основном еврейской национальности - Л.С.) развелся со своей ТИ-женой Евдокией [скорее всего, это просто фейковая фигура (на самом деле эту роль выполняла Прасковья Федоровна Салтыкова, настоящая жена настоящего Петра Алексеевича – Л.С.): для легализации на Руси клона лжеПетра [Исаакия (Фридриха Петера Гогенцоллерна) – Л.С.] - Леопольда ему придумали первую русскую супругу, абсолютно неизвестного рода и племени)].

    Анна Фёзе из Дессау = Анна Монс (морганическая супруга Леопольда I = морганическая супруга Георга Вильгельма =клона лжеПетра [Исаакия (Фридриха Петера Гогенцоллерна)] = Анна Иоганновна (русская царица 1730-1740). Потому и Иоановна, что отцом был Иоганн Георг Монс (Монет, Мунет, Монсиана)
Якобы его сын Алексей Петрович (находившийся в заключении с 10.12.1706 года в темнице, второй из угловых башен южной стены Кремля — Беклемишевской – Л.С.) (а на самом деле Августа III Саксонца, ставшего фантазиями лукавых романовских фальсификаторов и их верных последователей современных, заслуженных, дипломированных, продажных горе-историков, в основном еврейской национальности; с 10.12.1706 года клоном лжеАлексея Петровича, якобы царевича, сына настоящего Петра Алексеевича — имевшего титулы короля польского и великого князя литовского с 30 июня 1734, курфюрста саксонского с 11 февраля 1733 г. отразившегося в истории как Фридрих Август II – Л.С.). Петр Алексеевич (правильнее Августович, будущий император Петр II) — не подвергся преследованиям и сохранил права на престол. Но и он скоропостижно скончался в 1730-м, что и вызвало в России затяжной династический кризис.

    В 1730 году, после скандального восхождения на престол и ссоры с высшим дворянством, Анной Петровной была учреждена Канцелярия тайных розыскных дел, сменившая уничтоженный при Петре II Преображенский приказ. В короткий срок она набрала чрезвычайную силу и вскоре, сделалась своеобразным символом эпохи. Анна= ее двойник Анна Фёзе из Дессау = Анна Монс,  постоянно боялась заговоров, угрожавших её правлению, поэтому злоупотребления этого ведомства поощрялись и были огромны. Двусмысленного слова или неправильно понятого жеста часто было достаточно для того, чтобы угодить в застенок, а то и вовсе бесследно исчезнуть. Возродился  допетровский, уже было забытый призыв «Слово и дело». Всех сосланных при Анне= ее двойнике Анне Фёзе из Дессау = Анне Монс в Сибирь насчитывалось свыше 20 тысяч человек (впервые суровая Камчатка стала местом ссылок), из них более 5 тысяч таких, о которых нельзя было отыскать никакого следа, так как зачастую ссылали без всякой записи в надлежащем месте и с переменой имён ссыльных. Зачастую сами они не могли ничего сказать о своём прошлом, так как продолжительное время под пытками им внушали чужие имена, например: «Я Иван родства не помню», не сообщая о том даже Тайной канцелярии. Казнённых считали до 1000 человек, не включая сюда умерших при следствии и казнённых тайно, которых было немало.
         
    Особенный резонанс в обществе произвели расправы с вельможами — князьями Долгорукими и кабинет-министром Волынским. Бывшего фаворита Петра II, князя Ивана Долгорукого, колесовали в ноябре 1739 года; двум другим Долгоруким отрубили головы. Глава рода, князь Алексей Григорьевич Долгорукий, ещё ранее умер в ссылке, в 1734 году. Волынского за дурные отзывы об императрице приговорили летом 1740 года к посажению на кол, но потом, вырезали язык и просто отрубили голову.
         
    Все злоупотребления власти при Анне Иоанновне =ее двойнике Анне Фёзе из Дессау = Анне Монс патриотические представители российского общества XIX века стали связывать с так называемым засильем немцев при русском дворе, назвав бироновщиной. Однако архивные материалы и исследования историков не подтверждают той роли Бирона в расхищении казны, казнях и репрессиях, какую ему приписали позднее благодаря (фантазиям лукавых романовских фальсификаторов и их верных последователей современных, заслуженных, дипломированных, продажных горе-историков, в основном еврейской национальности - Л.С.) литераторы в XIX веке.
       
    Более того, можно предположить, что была совсем иная причина столь одиозного представления о правлении Анны Иоанновны =Анны Фёзе из Дессау = Анны Монс как сумрачной эпохе засилья немцев. В тяжелый период  междуцарствия после смерти Петра Первого на русский престол взошла представительница полупольского рода Милославских! Как это могло произойти? А дело в том, что сам настоящий Петр Алексеевич готовил свою племянницу (на самом деле свою дочь – Л.С.) к этой высокой миссии. Не Бирон стоял тенью за русским троном, а законный муж Анны герцог Курляндский Фридрих Вильгельм. Выданная за герцога курляндского Фридриха и скоро овдовевшая, Анна Иоанновна (на самом деле Петровна, дочь настоящего Петра Алексеевича, 29.6.1665 г.р. и Прасковьи Феодоровны Салтыковой – Л.С.) до тридцати семи лет вела довольно печальную, тревожную жизнь небогатой, зависимой герцогини: трепетала перед своим великим дядей (на самом деле клоном лжеПетра [Исаакием (Фридрихом Петером Гогенцоллерном) – Л.С.] (фантазиями лукавых романовских фальсификаторов и их верных последователей современных, заслуженных, дипломированных, продажных горе-историков, в основном еврейской национальности) получившего в дальнейшем титул Петра I, потом вымаливала денежную и всякую иную поддержку у императрицы Екатерины I (на самом деле Кристианы Эбергардины Бранденбург-Байрейтской (нем. Christiane Eberhardine von Brandenburg-Bayreuth; 19 декабря 1671, Байрейт — 4 сентября 1727, Преч) — экс супруги Августа II Сильного, курфюрстины саксонской, с 1697 года титулярной королевыа Польши – Л.С.), у всесильного фаворита, Меншикова, сына Павла Менезия, заискивала у своего племянника, у мальчика Петра III, у его любимцев, Долгоруких… у всех и каждого, кто был в силе при русском дворе.

    Первый «друг» Анны, Бестужев, был у нее отнят по приказу из Петербурга. Тогда она завела себе второго, Иоганна Бирона, прославленного впоследствии своим бездушием и жестокостью. И этот фаворит сумел удержать в своей власти привязчивую женщину до самой ее смерти.

    Довольно красивая лицом, полная, превосходящая ростом иных мужчин, с грубым, громким голосом и усами, густо черневшими над верхней губой, Анна и по характеру во многом напоминала мужчину: была решительна, резка, даже груба порою со всеми окружающими, но по-женски привязчива к избраннику своего сердца.

    Суеверная, как все женщины своего времени, она верила в предчувствия, в приметы и сны. До болезненности нервная, – по наследству от отца, – не могла ни одной минуты пробыть спокойно, посидеть в тишине. Даже во время ее сна шуты и шутихи должны были сидеть и болтать у постели, чтобы сон императрицы был спокоен… Ей чудились видения даже наяву. Но в то же время она была не глупая женщина, хотя и малообразованная, но одаренная здравым смыслом, довольно ясно умеющая разобраться в сложном переплете интриг, царивших при ее дворе…
Вынужденное смирение и скромность жизни, навязанные ей как герцогине курляндской, Анна, став императрицею, возмещала безумной роскошью, устраивая зимою и летом ряд блестящих празднеств, наполняя дворцовые покои шкапами, двери которых плохо прикрывались от множества «роб» и всяких нарядов, изысканных по покрою, богатых по материалу, из которого их создавали лучшие портнихи обеих столиц… Парча, тафта, редкие ткани Востока, самоцветы, золото и бриллианты – все переплеталось в красивых сочетаниях, взятое для нарядов российской государыни, которой шел уже сорок восьмой год…

    Наступил десятый – и последний год ее владычества.

    Расшатанный по смерти Петра Великого {на самом деле клона лжеПетра [Исаакия (Фридриха Петера Гогенцоллерна) – Л.С.] (фантазиями лукавых романовских фальсификаторов и их верных последователей современных, заслуженных, дипломированных, продажных горе-историков, в основном еврейской национальности) получившем в дальнейшем титул Петра I} порядок на земле падал с каждым годом все больше и сильнее. Нищета, голод, от которого вымирали десятки тысяч народу, повальные болезни и разбои стали обычным явлением в разоренном царстве… Но стоны умирающих от голоду или замученных на дыбе слугами Бирона не долетали до дворцов «нового Парадиза», где надменная и веселая племянница (на самом деле дочь настоящего Петра Алексеевича, 29.6.1665 г.р. и Прасковьи Феодоровны Салтыковой – Л.С.) великого дяди старалась получше использовать наследство, случайно доставшееся ей…

    Правда, годы, проведенные в пирах, дали себя знать. Болезни и телесные страдания напоминали царице о близком конце… Но Анна Петровна озаботилась только найти себе преемника: назначила наследником трона Иоанна Антоныча, малютку, сына родной племянницы Анны Леопольдовны… А сама, словно торопясь допить последние глотки из пенистого кубка жизни, веселилась без удержу, задавала балы и пиры еще чаще и роскошнее прежнего…

    Блестящий маскированный бал в старом Зимнем дворце, – вскоре сгоревшем и восстановленном по планам Растрелли, – был назначен на 5 октября 1740 года…
Морозная, темная ночь рано спустилась над столицей, а площадь перед дворцом озарена, как днем, пылающими смоляными бочками, десятки костров зажжены по окраинам, где, темнея, как ущелья, уходят вдаль прилегающие улицы с высокими зданиями правительственных учреждений.

    Особенно много огней протянулось вдоль Дворцовой набережной, озаряя багровыми полосами света белеющий во тьме простор Невы, рано задумавшей в этом году одеть свой ледяной панцирь.

    От огней на площади не только светло, но, кажется, и самый воздух здесь согрелся и много теплее, чем на прилегающих улицах, на застывающей реке, где по мостам звонко стучат копыта лошадей, подвозящих то и дело гостей ко дворцу из заречной части столицы.

    Почти все окна дворца сверкают, от нижнего до самого верхнего этажа, и даже под крышей, где и самые статуи, расставленные по карнизам, и грузные кариатиды, сдается, ожили, насторожились, чутко прислушиваясь и приглядываясь к необычному свету и движению вокруг.

    Звуки оркестра, громкие и довольно стройные по тогдашнему времени, доносились до толпы, темнеющей вокруг дворца и желающей хотя бы издалека поглядеть, как веселятся «господа земли».

    Покои внутри дворца буквально были залиты светом. В них душно и тесно от гостей. Воздух наполнен ароматом дорогих курений, смешанным с запахом вина и кушаний, принесенных уже в обширную столовую. Скоро должен начаться бесконечный ужин, один из тех, какие особенно любит императрица, не упускающая случая плотно поесть и выпить изрядно.

    В большом круглом зале, где с хоров гремят широкие, разымчивые звуки менуэта, танцы в полном разгаре. Сотни пар плавно проделывают свои па, кружатся, сходятся и расходятся, стараясь только в тесноте не задеть друг друга.
Иные здесь просто окутаны в атласное домино с полумаскою на лице.

    На других сверкали затканные серебром и золотом бархатные и парчовые, исторические или национальные костюмы. Бриллианты и другие драгоценные камни в изобилии украшали головные уборы, горели, переливались на платьях в виде аграфов, поясов, даже в виде пряжек на обуви, не говоря уже о кольцах, о диадемах, ожерельях, под которыми, казалось, гнутся нежные шейки… А стройные фигурки перетянутых дам выглядят особенно тонкими и хрупкими благодаря фижмам и кринолинам…

    Среди общей роскоши и блеска все-таки превосходили других красотою, целостностью замысла и богатством нарядов четыре кадрили, в каждой по шести пар танцующих.

    Первая кадриль – все в домино из оранжевого шелка, затканного тяжелыми цветами из чистого серебра. Оранжевые банты из широких лент тонули в волнах кружевных манишек. Пышные манжеты из тех же старинных дорогих кружев оттеняли низ рукавов. Оранжевые шапочки, украшенные серебряными аграфами и кокардами, покрывали одинаково все двенадцать голов. В этой кадрили выступали Анна Леопольдовна со своим заикой нелюбимым мужем, принцем Антоном Брауншвейгским; английский посол, близкий друг императрицы, лорд Финч с Юлианой фон Менгден, доверенной подругой принцессы Анны; брат фрейлины, барон Менгден, вел графиню Головкину, дочь кабинет-министра; посол Кайзерлинг шел в паре с богатейшей и хорошенькой княгиней Гагариной; Рейнгольд Левенвольде с княгиней Апраксиной и фельдмаршал Миних с Салтыковой, с кузиной самой императрицы, завершали эту отборную компанию.

    Но и для второй кадрили при дворе российской императрицы нашелся такой же, если еще не лучший подбор кавалеров и дам. Здесь цесаревна Елизавета Петровна (на самом деле Исаакиевна, внебрачная дочь, а в историческом контексте и литературе — «байстрючка» в фольклорном, просторечном варианте в России, иногда с оттенком "божьего дитя", Богдана/Богданушка – Л.С.), стройная, прекрасная, напоминающая Юнону, вела в паре юношу семнадцати лет, хорошенького, но хрупкого, как девочка, Петра Бирона, сына фаворита государыни. Апраксин с леди Рондо, брат фаворита, генерал Густав, с Дашковой, маркиз Шетарди, посол Франции, с княгиней Ромодановской, камергер Фридрих Левенвольде с Бутурлиной, Мардефельдт, прусский посланник, с Нарышкиной – следовали за первой царственной парой. Все были одеты в зеленые бархатные домино с золотыми кистями на шапочках.

    Слишком полная, с расплывшимся бюстом, маленького роста, но красивая лицом, хотя уж не молодая, герцогиня Бирон в паре с генералом Сергеем Салтыковым вела третью кадриль, наряженную в голубые парчовые домино, расшитые шелковыми и серебряными цветами. Пышные ленты и серебряные с коричневым кокарды дополняли убор. Остальные пять пар, с генералом Бисмарком, зятем Бирона, впереди, – следовали за почетной парой.

    Четвертая кадриль, – одетая в пурпурные бархатные домино, – слепила глаза сиянием драгоценных камней и жемчуга, которыми были расшиты костюмы. Серебряные с черным кокарды и такие же ленты довершали прелесть наряда.

    Здесь в паре с родной своей сестрою, генеральшей Бисмарк, первым шел юноша четырнадцати лет, Карл Бирон, любимый сын фаворита, о котором даже толковали, что рожден он не женою Бирона, а его царственной подругой и только проделана была для света комедия ложных родов со стороны покладистой герцогини…
Сказочно красивой лентой вились эти кадрили одна за другой между кучами лавровых и миртовых деревьев, расставленных в огромном зале в виде боскетов и рощиц… А для довершения обмана в четырех углах били четыре фонтана, словно в настоящем саду, давая свежесть и рассыпая сверкающие брызги далеко кругом.

    Среди зеленых, благоухающих кущ, пользуясь тенью и прохладой, уединялись и ворковали не танцующие парочки молодежи и даже иные постарше годами, сердца которых больше влекло к нежной беседе, чем к танцам… Масляные лампы и тысячи разноцветных восковых свечей в жирандолях, в канделябрах и люстрах ярко озаряли красивую картину бала. На хорах, кроме музыкантов, толпились те, кто не имел права сойти вниз и смешаться с избранной публикой: младшие офицеры, дежурные по караулам, придворная челядь, шуты, карлы, приживальщики…

    Смежные с главным залом богато убранные гостиные также переполнены блестящей придворной знатью. Здесь императрица с князьями Куракиным и Черкасским, с княгиней Ромодановской сидит за карточным столом, ближайшим к раскрытым в зал дверям, и, играя в карты, любуется общей картиной веселого бала.
Из временного буфета, устроенного в галерее, то и дело появляются гайдуки, негры, камер-лакеи, разнося на подносах прохладительное питье и фрукты.