Бессмертный сантехник... ч. 1

Дождь за окном был таким же, как и тысячи лет назад: мутные струи, смывающие пыль и краску с фасадов, журчание в водостоках, запах сырой земли и мокрого камня. Иоганн, в  прошлом столетии его так называли, а в нынешнем просто Иван, смотрел в окно, облокотившись на подоконник кухни в старенькой  панельной хрущёвке. В руке он держал кружку с чаем, уже почти совсем  остывшим. На полу у его ног лежал разобранный сифон под раковиной, пахнувший столетием застоявшейся органики, ржавчины и чьей то немытой жизни...

«Сантехник Иван, — подумал он о себе беззвучно. — Вызов принят,  десять утра, адрес такой-то, проблема: засор, протечка. Я готов!»...

За тысячу лет жизни у него было много имён и много разных занятий. Он был конюхом при королевском дворе, где лошади ценились выше людей. Был лекарем, когда главным лекарством была одна  вера, а смерть пахла розами и гнилью. Был солдатом, когда человеческая плоть служила лишь временным препятствием для стрелы или клинка.

Был монахом-переписчиком, чьи глаза уставали от строк на пергаменте, в который  эту  вечность пытались уместить. Был алхимиком, искавшим философский камень, не подозревая, что сам является его неудачным эскизом. Был часовщиком в Вене, философом в Париже, бродячим актёром в Америке...

Он видел, как каждая цивилизация меняла свою идею, оболочку. Как каменные стены сменялись кирпичными, потом бетонными, как свечи уступили место газовым рожкам, а те,  холодному свету люминесцентных ламп, а теперь — этим мягким, бездушным LED-панелям...

Он наблюдал, как меняются идеи: одни возносятся на кострах, другие  на знамёнах, третьи тихо умирают в учебниках истории, которые он иногда читал, находя в них знакомые, искажённые эхом многих  лет, лица и события...

Но за всё это время,  за все эти столетия тоски, поиска смысла, попыток встроиться в бесконечный, суетливый поток человечества,  он не нашёл профессии, которая приносила бы столь же чистое, немедленное и безоговорочное счастье, как его  профессия сантехника в начале XXI века...

Он отставил кружку, спустился на колени перед зияющим чёрным отверстием под раковиной и с привычной нежностью провёл рукой по холодной, шершавой поверхности чугунной трубы. Ей было лет шестьдесят, не меньше. Она помнила другой мир. Другой воздух. Другую страну. Она была свидетельницей жизни нескольких поколений, впитывала в свою пористую структуру запахи тысяч борщей, слезы ссор, смех застолий, пар от кипящих кастрюль. Она старела достойно, покрываясь изнутри столетними отложениями, как артерия, забитая холестерином времени. Ей было пора на покой, в утиль, но она держалась, цеплялась за жизнь в стенах этого дома с упрямством старого солдата...

Иван достал из сумки трос. Не современный, с электродрелью, а еще старый, ручной, с удобной Т-образной рукоятью...

Он любил этот инструмент. В нём была честная механика, как бы  прямой контакт с проблемой. Ты чувствовал каждую неровность, каждый заворот, каждый упрямый засор, который приходилось проходить, сочетая силу с тонким чутьём. Это была борьба, почти медитативная...

Он вставил конец троса в трубу и начал медленно вращать рукоять. Из глубины донёсся скрежет, шуршание, потом,  глухой удар о что-то плотное.

«Кость цивилизации, — философски отметил про себя Иван. — Скорее всего, комок волос, жира и той надежды, что всё как-нибудь само рассосётся».

Пока он работал, его мысли текли параллельно движению троса.

«В Средневековье, — размышлял он,  люди были счастливы видеть священника. Он приносил им утешение, надежду на жизнь вечную. Но за этим счастьем всегда стоял какой то страх. Страх ада, страх божьего гнева, страх смерти. Священник был посланником мира, в котором тебе уже не будет больно, но чтобы попасть туда, нужно было очень постараться здесь. Или очень щедро заплатить!»

Потом, в эпоху Просвещения, счастье приносил философ, учёный. Он нёс свет разума, освобождение от предрассудков. Но и это счастье было условным, отсроченным. Оно обещало прогресс всему человечеству, но не гарантировало, что конкретно именно  ты доживёшь до этих дивных времён. Да и сам разум порой оказывался холодным и беспощадным...

В XX веке счастливы были видеть того, кто приносил домой  дефицит. Спекулянта, «толкача», человека со связями. Это было счастье обладания, преодоления этой  системы. Но в нём тоже был привкус горечи, унижения, какой то  несправедливости.»...

Трос прорвал засор...

Раздался характерный булькающий звук, и из трубы хлынула чёрная, зловонная вода, унося с собой эти  многолетние наслоения. Иван быстро подставил ведро. Первый этап завершён!

Он вытер руки, достал тряпку, чтобы убрать лужицу. И в этот момент услышал шаги...

В кухню вошла хозяйка. Лет сорока пяти, лицо уставшее, но милое, с лёгкой неуверенностью в глазах, которая бывает у людей, слишком долго живших одинокими.
На ней был просторный домашний халат, но Иван, видевший за свою жизнь миллионы людей, заметил и лёгкий макияж, и свежий лак на ногтях. Одиночество, это ещё одна вечная константа жизни... Увы...

— Ну и как? — спросила она, голосом, в котором смешались надежда и опаска перед денежным счётом за работу.

— Пробка пробита, — сказал Иван, улыбаясь своей профессиональной, спокойной улыбкой. — Но, Анна Петровна, труба очень старая. Чугун. Она вся изъедена изнутри. Вот, смотрите. — Он взял фонарик и осветил срез. Внутри была не гладкая поверхность, а лунный пейзаж из коррозии и наслоений. — Это уже не на века. Скоро будет течь или ещё один засор будет, но уже похуже!

Лицо женщины помрачнело...

— Менять? На что? И сколько это… — она немного замялась.

— Лучше всего на пластик. Полипропилен. — Иван произнёс эти слова с почти религиозным благоговением. — Он не ржавеет, на нём ничего не нарастает, монтируется быстро, служит полвека минимум. Это, — он постучал костяшками пальцев по чугуну, — это уже  история. А это, — он достал из сумки образец ярко-белой пластиковой трубы, — это будущее! И уже настоящее!

Он говорил не только о трубах. Он говорил о прогрессе, который, наконец, перестал быть абстрактным и стал осязаемо удобным. Пластиковые трубы, силиконовые герметики, быстросъёмные фитинги,  это были чудеса, сравнимые для него с изобретением книгопечатания. Они экономили время, нервы, силы. Они делали жизнь проще. Не глобально, не в масштабах цивилизации, а здесь, в этой конкретной кухне, для этой конкретной женщины. В этом и была красота!

— И… это дорого? — спросила Анна Петровна, уже глядя на него,  не как на ремесленника, а как на спасителя, мага, который может изгнать злых духов из-под её раковины...

Иван назвал сумму. Она была нормальной,  честной. Он давно перестал измерять жизнь деньгами; у него их всегда было ровно столько, чтобы жить скромно и иметь хорошие инструменты. Он видел, как она мысленно подсчитывает, слегка кусая губу. Видел мимолётную панику, а потом уже решимость...

— Давайте меняйте, — вздохнула она. — Надоело уже с этим жить. Каждый раз как на иголках...

И вот тут произошло то, ради чего Иван и любил эту работу. На её лице расцвела улыбка. Не та, светская, натянутая,  что была в начале. А другая,  облегчённая, счастливая, почти детская. Счастье от того, что сейчас, вот прямо сейчас, проблема, мучившая её неделями, годами, будет решена. Что завтра утром она не увидит лужу на полу, не услышит утробное бульканье. Что в её жизнь придёт порядок и предсказуемость. В этом счастье не было ни капли страха, отсрочки или унижения. Оно было чистым, как вода из новой, ещё не подключённой трубы...

— Спасибо Вам, Иван, — сказала она искренне. — Я сейчас чаю свежего Вам  сделаю. И пирожков разогрею, домашних!

Он кивнул, уже погружаясь в процесс. Достал болгарку с алмазным диском. Перед тем как включить её, на секунду замер. Этот звук,  пронзительный визг, режущий металл и тишину,  был музыкой нового  обновления. Он отсекал старое, отжившее, чтобы дать место новому!

Работа закипела. Иван отрезал кусок чугунной трубы, аккуратно, стараясь не тронуть соседние стояки. Потом начал монтаж пластика. Паяльник для полипропилена гудел, как маленький реактивный двигатель. Он с любовью соединял фитинги и отрезки труб, создавая новую, чистую, эффективную систему. Каждое соединение было идеальным, проверенным на десятилетия вперёд. Он работал не спеша, но очень уверенно, его движения были отточены, как у самурая, владеющего острым мечом...

Анна Петровна принесла чай и пироги, смотрела, как он работает, задавала робкие вопросы. Потом разговор пошёл сам собой. О том, как сложно одной, о выросшей дочери, которая уехала в другой город, о работе бухгалтером, о том, что жизнь как-то незаметно проходит мимо.

Иван слушал, кивал, вставлял нейтральные  реплики. Он слышал эти монологи бессчётное количество раз. От женщин на виллах Помпей, в лачугах Лондона времен давних, в салонах царского Петербурга...

Суть была всегда одна: одиночество, поиск тепла, страх перед неумолимым потоком времени. Он давно перестал давать кому то свои советы.
Он теперь  просто больше слушал.
И в этом тоже была часть его работы,  быть не только ремесленником, но и временным, как бы анонимным исповедником...

И тут он поймал её взгляд. Тот особый, задержавшийся, чуть дольше необходимого,  взгляд.

В нём было любопытство, благодарность и… какое то приглашение. Он знал этот взгляд. За тысячу лет он хорошо узнал все их варианты!

Мужчины смотрят так, когда видят силу или угрозу им.

Женщины,  когда видят какое то решение, надёжность, тихую уверенность, которой так не хватает в мире этого жизненного хаоса...

Его бессмертие не сделало его неуязвимым для желаний, своих или чужих. Оно лишь притупило их остроту, растянуло на целые века. Роман, страсть, любовь,  всё это было похоже на чтение одной и той же увлекательной, но в конечном итоге предсказуемой книги, только на разных языках.
Сюжет всегда повторялся: вспышка, сближение, медленное или быстрое разочарование, боль расставания или горечь утраты.

Он пережил десятки таких историй. Каждая оставляла шрам, но шрамы, как и его тело, со временем сглаживались, превращаясь в туманные воспоминания.

Он больше не искал этого. Но иногда это находило его. Как и  сейчас...

— Вы такой… мастеровитый, — сказала Анна Петровна, поправляя халат. — Уверенный. Редко сейчас встретишь таких мужчин!

«Я был уверенным, когда строил соборы, — подумал Иван, затягивая крепления. — И когда хоронил целые деревни, вымершие от чёрной чумы. Уверенность,  это просто привычка к существованию».

— Работа такая, — ответил он вслух, проверяя соединение на герметичность мыльным раствором. — Тут либо делаешь хорошо, либо не делаешь вообще. Или потоп соседям устроишь!

Он закончил проверку, собрал инструменты, начал убирать мусор. Действия его были четки и означали скорое завершение визита. Он чувствовал легкое разочарование в ее позе, в том, как она медлила с деньгами.

Но также видел и облегчение,  она тоже была не готова к этому риску, к разным  неожиданностям. Ей просто нужно было немного внимания, немного человеческого тепла от того, кто принес в ее дом порядок. И он принес его. Вполне достаточно...

Он выписал квитанцию, взял деньги, дал гарантию на работу.

— Пластик Вас переживет, — пошутил он на прощание.
— Дай бог, — она снова улыбнулась, но теперь это была улыбка прощания, чуть немного грустная...

Он вышел на улицу. Дождь кончился. Воздух был промыт и свеж. В сумке у него лежали деньги и старый, отрезанный кусок чугунной трубы,  сувенир, который он иногда брал себе, как археолог берет глиняный черепок.
В кармане брюк зажужжал телефон, видимо  новый вызов.

— «Протечка в ванной, затопило соседей снизу. Срочно!».

Иван сел в свой невзрачный белый фургончик, завел двигатель. По дороге к следующему адресу он много думал...

Он думал о том, что цивилизация, в конечном счете, это  не про великие идеи, битвы или открытия. Она вот про это. Про трубы, по которым течет чистая вода и уходят нечистоты. Про сухие полы в ванных. Про теплые батареи зимой. Всё великое, египетские  пирамиды, соборы, небоскребы, интернет,  стоит на этом банальном, невидимом фундаменте. И когда этот фундамент дает трещину, вся грандиозность мира меркнет перед одной единственной  лужей на полу...

Он был бессмертным, но его бессмертие обрело смысл не в поисках истины или власти, а в этой простой, повторяющейся, нужной работе.
Он чинил аорты этой цивилизации. И люди были ему за это благодарны искренне, немедленно и безоговорочно... Они видели в нём не вестника божьей воли, не носителя разума, не поставщика дефицита, а просто мастера, который навел порядок в их маленьком, личном мирке...

Следующий вызов был в новостройку...

Блестящая, стерильная ванная комната, пахнущая силиконом и строительной пылью.
Клиент,  молодой мужчина в дорогом халате, паникующий из-за капли конденсата на дорогой смесительной колонке.

— Да она же вся потечет! Я только три месяца назад ремонт закончил! — почти кричал он.

Иван осмотрел колонку. Проблема была в неправильно накрученной душевой лейке. Дело на три минуты. Но он сделал вид, что проводит тщательную диагностику, проверил все соединения, протёр, поставил новые прокладки из своего запаса.
Он понимал, что клиенту нужна не просто починка, а какая то  уверенность. Уверенность, что его инвестиция в «идеальную жизнь» в полной безопасности...

— Всё в порядке, — сказал он авторитетно. — Просто заводской брак прокладки. Поставил японскую, вечную. Больше не побеспокоит...

Лицо мужчины просияло тем же самым счастьем,  счастьем спасения от хаоса. Он заплатил без вопросов, даже дал на чай очень  щедро...

Вечером Иван вернулся в свою квартиру. Она была такой же минималистичной и вневременной, как и он сам. Мебель простая, функциональная. Книги  по истории, философии, физике. Но главное сокровище, его  мастерская, где на полках стояли образцы материалов разных эпох: кусок свинцовой трубы с римского акведука, медная трубка викторианской эпохи, советская стальная проходная гайка, и целая коллекция современных фитингов, герметиков,разных  уплотнителей...

Он поставил кусок чугунной трубы от Анны Петровны на полку, рядом с другими. Помыл руки, сел в кресло. Тело его не болело,  оно никогда не болело всерьез, лишь имитировало усталость, чтобы не забывать о человеческом ритме...

Он больше не хотел отсюда уходить. Не хотел менять эпоху, имя, даже страну.
Потому что здесь, сейчас, он нашел свою точку равновесия. Он был призраком, но призраком уже полезным. Тенью, которая чинит всякие  протечки. Вечностью, с гаечным ключом в своих руках...

За окном снова пошел дождь. Где-то в городе лопнула труба отопления, капал кран, засорялся унитаз.
Где-то люди в отчаянии листали телефонные книжки или искали в интернете «сантехника срочно».
И он, Иван, бессмертный скиталец, будет каждый раз ехать к ним. Чтобы увидеть в их глазах то самое чистое, немудреное счастье.

Чтобы снова услышать:
— «Спасибо, выручили!».

Чтобы сразиться с древним чугуном или наладить безупречную работу современного пластика...

Он закрыл глаза...

Завтра будет новый день. Новые вызовы. Новые лужи, которые нужно осушить. Новые улыбки благодарности. И этого было достаточно.
Больше,  чем достаточно. Это была та вечность, которой он, наконец, был очень  доволен!

Продолжение следует...