Типы личностей мужчин. Собиратель

    В начале было слово, но для него — сначала была вещь. Осязаемая, весомая, способная занять место в пространстве и, что важнее, — в сознании. Его мифология не соткана из глаголов, обозначающих движение или трансформацию. Она зиждется на существительных, выстроенных в бесконечные ряды: камень, монета, книга, имя, факт, связь. Это — Собиратель. Его экзистенциальная формула проста и трагична: я существую, потому что обладаю. Моя ценность равна сумме моего запаса. И чувствует себя защищенным он лишь тогда, когда вокруг него, а в идеале — и внутри него, накоплена критическая масса чего-либо, создающая иллюзию постоянства в мире тотальной текучести.
    Его фундаментальный жест — не бросок вперед, а притягивание к себе. Его взгляд на мир оценивающий, классифицирующий: «Это можно взять? Где это разместить? Как это сохранить?» Мир для него — не поток переживаний, а гигантская кладовая, полная потенциальных экспонатов для его личного музея. И неважно, что это за музей: нумизматическая коллекция, библиотека, список контактов в телефоне или сберегательный счет. Принцип один: внешний хаос обретает смысл, будучи помещенным в ячейку заранее подготовленной внутренней системы.
    Философия Собирателя — это глубокая, онтологическая тревога перед пустотой. Пустота для него тождественна небытию. Незаполненная полка, пустой кошелек, чистый лист дневника — это зияющие провалы в реальности, напоминающие о хрупкости собственного «я». Поэтому его деятельность — это непрерывный акт самопознания через присвоение. Каждая новая вещь, каждый новый факт — это еще один кирпич в стене, которую он возводит между своей хрупкой душой и безразличной вечностью. Он не верит в то, что можно быть «просто так». Быть — значит иметь опору. И его опора — это коллекция.
    В этом стремлении есть отзвук древней, почти животной мудрости: готовься к зиме. Но если у животного этот инстинкт цикличен и целесообразен, у Собирателя он превращается в метафизический принцип. Его «зима» — это всегда завтра, это смерть, забвение, упадок. И против этого он выстраивает свою крепость. Деньги — это не средство обмена, а абстрактная мера безопасности. Знания — не инструмент познания, а броня от стыда незнания. Даже люди, в трактовке Собирателя, рискуют стать «связями», «полезными контактами», человеческим капиталом, который увеличивает его социальную безопасность.
    Трагедия, однако, в том, что крепость, построенная для защиты жизни, постепенно становится ее тюрьмой. Процесс накопления, первоначально служивший средством для обретения покоя, подменяет собой цель. Радость обладания вытесняет радость бытия. Собиратель начинает служить своей коллекции, а не она ему. Он тратит силы на поддержание порядка в своих хранилищах, на каталогизацию, на страх перед потерей. Его энергия уходит не на проживание жизни, а на ее консервацию. Он похож на хранителя великолепного музея, который так боится за экспонаты, что никогда не выходит из его залов на солнечный свет.
    Его отношение ко времени также особенное. Время для деятеля — это вектор, для гедониста — миг, для Собирателя — это аккумулятор. Прошлое ценно не уроками, а артефактами, которые оно оставило. Будущее — это территория, где его коллекция должна либо сохраниться, либо приумножиться. Настоящее же становится функцией, временем для сортировки и упаковки прошлого для будущего. Он живет в перманентном «сейчас», которое целиком посвящено заботе о «потом», и в этом «потом» ему уже не будет места для чего-то иного, кроме этой заботы. Возникает парадокс: копя ради будущей, полноценной жизни, он методично умерщвляет свое настоящее.
    Рассмотрим варианты этого собирательства, ибо они раскрывают разные грани одной тотальной потребности.
    Собиратель вещей — это архетип в его чистейшем, почти мифическом виде. Его дом — это не жилое пространство, а архив. Каждый предмет — не просто объект, а носитель памяти, потенциальный ответ на вопрос «кто я?». Эта старая ваза говорит о его утонченном вкусе, эта коллекция моделей автомобилей — о его техническом интересе в юности, эти кипы журналов — о его осведомленности. Но память, воплощенная в вещах, становится неподвижной. Она не живет и не трансформируется в душе, а окаменевает на полках. Мир такого человека сужается до пределов его квартиры, а его свобода ограничивается необходимостью охранять свое имущество от времени, воров и самой жизни, которая имеет неосторожность нарушать идеальный порядок.
    Собиратель знаний — более утонченная, интеллектуально оправданная форма того же инстинкта. Его крепость строится из фактов, цитат, теорий. Он — ходячая энциклопедия. Его защита от мира — это всезнайство. Он чувствует себя уязвимым, когда сталкивается с темой, в которой не компетентен, ибо это брешь в его обороне. Он копит информацию не для того, чтобы рождать новые идеи (это рискованный, творческий акт, связанный с неопределенностью), а для того, чтобы иметь готовый ответ на любой вызов. Его ум похож на идеально организованную картотеку, но в ней нет лаборатории, где происходят химические реакции рождения нового. Знание для него — это капитал, а не семя.
    Собиратель людей — возможно, самая иллюзорная и болезненная форма. Он окружает себя людьми не как личностями, а как ресурсами. Его социальный круг — это портфолио. «У меня есть друг-адвокат», «я знаком с известным критиком», «мой приятель может решить любой вопрос». Количество подписчиков, контактов, приглашений на мероприятия становится мерилом его значимости. Глубинная, подлинная встреча с другим человеком, сопряженная с риском быть непонятым или отвергнутым, заменяется на безопасное «приобретение связей». Другие люди становятся вещами в его коллекции социальной обеспеченности, что обрекает его на страшное одиночество в самой гуще толпы.
    В конечном счете, драма Собирателя — это драма недоверия к жизни. Он не верит, что поток бытия может его удержать, что можно плыть, не цепляясь за плавающие обломки. Его стратегия — это стратегия анти-Гераклита: он пытается войти в одну и ту же реку дважды, тысячу раз, выстраивая на ее берегу плотину из всего, что успел выловить. Но река течет, и смысл был не в выловленных камешках, а в самом течении.
    Истинная безопасность, которую он ищет, не может быть найдена во внешнем запасе. Она рождается из принятия хрупкости и текучести существования. Из мужества быть, а не иметь. Но Собиратель слишком хорошо выстроил свои стены, чтобы услышать шум жизни за ними. Он умирает, окруженный сокровищами, которые так и не стали частью его души, а лишь заслонили ее от солнца. Его наследие — это каталог, а не история; склад, а не сад. И самое горькое, что крепость, которую он строил всю жизнь, чтобы защититься от одиночества, в итоге и становится его вечной, совершенной, неприступной одиночной камерой.