Русские не сдаются

Только что с мамой мы приземлились в аэропорту имени Пушкина, подле Москвы.
У мамы командировка, она предложила мне поехать тоже. Полетел туда я не знаю зачем, однако все же полетел. Вздумалось мне, может и выйдет из этого что-нибудь путное.
Только я привык к облакам, как тут же меня встречает пейзаж осеннего Подмосковья. Самолет садится, люди потихоньку начинают мешкать и моя мама заменяет канувшие в лету аплодисменты тихим и сдержанным «Молодец..» в благодарность очень плавно севшему пилоту. Люди начинают вставать, выстраиваться в очередь, копошиться, чтобы побежать в город на пять минут раньше. Дама, которой я благодарен за это путешествие предложила мне посидеть и не торопиться. Я предложение принял и пошутил над торопящимся народом.
Вот мы посидели и люди постепенно вытекли из самолета, как вода из бутылки. Остались только капельки в виде меня, мамы, пары старичков и одного господина.
Господином я назвал его для красна словца, а вообще он — обычный мужик. Таких много. Он похож на чьего-то отца: коротко стриженный, довольно толстый, одетый так, будто баба Галя с рынка о нем похлопотала. Сидел он слегка потупившись и будто чего-то ждал. Я, забирая свою сумку и недавно починенную куртку, глядел на него, а точнее на его футболку. Она была примечательна. Чем? Вообще, вполне себе обычная футболка (возможно откуда-то с Юга), однако она меня позабавила. Позабавила тем, что написано на ней было: «Русские не сдаются!», написано это было кроваво красным, шрифт тоже косил под кровь; под надписью был оборотень с окровавленными лапами и зубами, у ноги его валялись гильзы. Не спорю, футболка крутая, крутая до того, что я про себя улыбнулся.
Смотря на футболку я задумался. В голове мне сначала представилась картина на которой этот господин кричит фразу с футболки и, одетый в зеленый костюм, окруженный дымом и летящими пулями, бежит на врага. Он определенно создавал образ того самого оборотня.
И вот мужчина обратил на меня внимание. Я поймал его взгляд. Взгляд был достаточно жалобный, как мне показалось, но смею предположить, что мужчина просто инстинктивно бросил на меня свой взор, ведь его нутро почуяло слежку.
Взгляд мне показался и вправду жалобным, но притом, имеющим отголоски некой уверенности в чем-то. Эта ситуация слегка изменила мой ход мыслей. Теперь в моей голове этот «Оборотень-Рэмбо» сидел в окопе и смотрел то ли в никуда, то ли на товарища или какой-нибудь фонарь. Фраза «Русские не сдаются» заиграла новыми красками. Теперь она была не способом воодушевить товарищей и запугать врага, а способом себя приободрить, чтобы пересилить страх и пойти в бой.
Этот сценарий я счел более правдоподобным, ведь сам, скорее всего, сидел бы также. Я припомнил фразу Луки из пьесы Горького о людях-блошках, усмехнулся и пошел за мамой. Ситуация с господином длилась всего секунд двадцать, но даже при такой краткости действия, а соответственно его малой наполненности, я чувствовал что что-то упустил из виду.
И вот мы идем по трапу, а я начинаю шутить над Москвой, называя ее столицей лжи и тщеславия. Мама недовольна, однако это не остановило меня от нелестных комментариев в сторону Ленина, Юрия Долгорукова и бедного Петра второго. Потом я уже ворчал про себя, ведь мама отлучилась в уборную и попросила обождать, да постеречь багаж. Так я и сделал.
Я ждал её не долго, за это время я успел лишь прогнать в голове историю Москвы, представить себя на месте кремля и понять, что им быть не круто, а также вновь встретить господина. Теперь мой «Рэмбо» также сидит. Но теперь он не ждет, он уже едет. Работник аэропорта вез его на инвалидной коляске. Вдруг я вспомнил о том, чему я не предал внимания, когда рисовал сатирические картинки о «диванном войне». Я не заметил то, как ему все тот же работник подал костыли, которые господин держит в руках, пока его везут по коридору аэропорта.
Теперь я еду на такси по дороге, поглядываю на архитектуру «столицы лжи», опутанной самой пасмурной погодой из тех, что я видывал за эту осень, и все кручу в голове фразу «Русские не сдаются».