Тута вам не Европа, а Сибирь

     - Вещи дольше людей живут, - говорил Филька Шкворень, любовно оглаживая корявой ладонью кулацкий обрез, - взять хучь, напримерно, штуцер твой, Прохор Петров.
     - Себя за яйца возьми, - огрызнулся Громов, не сводя с каторжного настороженного взгляда. - Зубы мне ты сейчас заговоришь, а потом ухойдакаешь.
     - Могу, - признался Шкворень, пряча обрез в мешок, - я душегуб, дело мое такое - людишков ухойдакивать.
     - И вот как тебе верить ? - с горечью спросил Громов, не убирая с колен штуцер, по - прежнему глядящий на Шкворня дулом. - На деньги тебе плевать и растереть, сам же рассказывал, как пуд золотого песку пропил в неделю.
     - Меня деньгами не укупишь, - с важностью в голосе подтвердил каторжный, доставая из мешка синего толстого стекла аптекарский пузырек, - даже спиртом вот не возьмешь. Ты меня, купец, умом завоюй.
     Опорожнив пузырек, они улеглись спать, ни один не рассчитывая проснуться с таким - то рядом напарником, но, как ни странно, утром встали оба. Из кустов на них смотрел узкими глазами тунгус.
     - Ишь, - фыркнул Шкворень, забрасывая мешок себе на спину, - подглядывает. Наверное, думает, что лихие люди бродят вокруг его становища.
     - Пусть, - засмеялся Громов, - мы, может, даже в их сказания войдем.
     Он шагал и шагал по узкой таежной тропе, имея широкую спину каторжного перед глазами, думая о том, о сем, но почему - то на ум приходил тунгус. Вот народятся правнуки этого тунгуса, а бабушка им расскажет, как однажды их пращур увидел на поляне пришельцев.
     - Ну, ни х... себе ! - заорал Прохор, забывшись, весь пребывая в смутных грезах. - Вскричит тогда самый основной из правнуков.
     Шкворень остановился и посмотрел на Громова.
     - С глузду съехал ? - деловито поинтересовался он, доставая из мешка обрез. - Если свихнулся, то лучше тебе дальше не жить.
     - Не балуй ! - закричал Громов, ловко перекидывая штуцер себе в руки. - Шалишь.
     - А ты чего выбарматываешь - то ? - угрожающе гудел Шкворень, не выпуская обрез из ладони.
     - Да представил вот, как войдем мы в сказания тунгусов, - объяснил Прохор хохочущему Шкворню.
     - Чудодеи вы, баре, - отсмеявшись произнес Шкворень, засовывая обрез в мешок, - правильно про вас говорят, что с жиру беситесь. Я вот иду и думаю, где ночевать будем, да чего пожрать бы, да на исправника или жандармского с казаками не наткнуться бы, а ты о тунгусах.
     - Жир скоро сойдет, - поддержал напарника Прохор, забрасывая штуцер за спину, - не с чего беситься будет.
     - Это да, - согласился Шкворень, отступая с тропы в подлесок, - но народом все одно не станешь.
     Он прошелестел кустами и зарычал. Грянул выстрел. Из подлеска выпер медведем Шкворень.
     - Ухойдакал я тунгуса, - сказал он, не глядя на Громова, - никому не расскажет, не будет сказаний. И тебе, стало быть, думать о таком не придется.
     Тронутый заботой каторжного о психическом здоровье далекого от него купца Громов лишь вздохнул, снова пристраиваясь под бодрый шаг каторжного.