1855-й год. Возвращение героев

 
Близился к концу 1885-й год, год лёгкой войны и нелёгкого мира.
Почти без потерь разгромив афганцев на реке Кушка, русское войско под командованием генерала Комарова закончило туркестанский поход, в результате которого к России отошла значительная часть территория всей Средней Азии, с чем никак не могли смириться британские лорды.
Чтобы не допустить кровопролитной войны между Россией и Великобританией, в бой вступили дипломаты.
В то время Министерство Иностранных Дел находилось в монументальном здании на набережной Мойки и примыкало к Главному Штабу Российской Армии.
Тем самым государь – император Александр Третий хотел доказать всем главам государств, что его не зря прозвали Миротворцем, ибо дипломатия способна решить все вопросы войны и мира.
Наши политики с набережной реки Мойки оказались мудрее альбионцев: войны удалось избежать, русские остались в Туркестане, а на месте последней битвы была сооружена крепость Кушка, самое южное поселение в Российской Империи.
А в декабре 1885-го года в заснеженную столицу стали возвращаться герои Кушки, среди которых был и поручик Иван Грачевский.
Утром 15-го декабря его родители, Иннокентий Петрович и Софья Андреевна, проживавшие в самом центре Санкт-Петербурга на набережной Екатерининского канала , получили телеграмму из Москвы: «Приезжаю вечерним поездом. Встречать не надо. Иван».
- Почему он не хочет, чтобы мы его встречали? – сразу разволновалась Софья Андреевна.
Иннокентий Петрович, не раздумывая, ответил:
- А потому что он у нас заботлив, расчётлив и умён. Не желает, чтобы мы тратили деньги на извозчика и мерзли на перроне в ожидании поезда. Ты, Сонюшка, лучше подумай, чем ты сына угощать будешь. Чай, проголодается он в дороге-то дальней.
В отличие от многих аристократических фамилий в семье Грачевских супруги обращались друг к другу на «ты» и только по имени, без отчества.
Дело в том, что Иннокентий Петрович был родом из мелкопоместных белорусских помещиков, у которых землицы-то по существу не осталось.
Зато лес вокруг усадьбы стоял стеной, где грибы да ягоды в изобилии водились. Собирали их крестьянские бабы и несли барину доброму. А тот им оброк за землю прощал. А барыня собирала дворовых девок и заставляла их из ягод варенье варить, грибы в бочках солить да сушить их в русской печи.
По осени сдавали все свои заготовки знакомым купцам да тем и жили. И, надо сказать, неплохо жили. Сына Кешу в гимназию определили в городе Бобруйске, которую он с отличием окончил и стал мечтать о поступлении в Санкт – Петербургский Корпус топографов, ибо с детства увлекался географией и рисованием карт.
И в то самое лето приехал к ним из столицы купец первой гильдии Андрей Иваныч Борзов с дочкой Сонечкой. Он прослышал о Грачевском как о поставщике отличных даров леса и решил с ним контракт заключить о постоянном сотрудничестве.
А Соня упросила его взять ее с собой, так как была большой любительницей путешествий и приключений.
Вот тогда-то они и встретились впервые, такие разные по происхождению и несхожие характерами. Но это не помешало им полюбить друг друга, а через пять лет, по окончании Иннокентием Корпуса военных топографов, обвенчаться в Казанском соборе Санкт – Петербурга. И жить они стали неподалеку от него, в небольшом, но прекрасно меблированном доме на набережной Екатерининского канала. Это был подарок молодым от отца Сонечки, одного из самых богатых купцов российской столицы.
Так вот в тот зимний день в том самом доме дым стоял коромыслом. Софья Андреевна с кухаркой
Нюсей затеяли мясные пироги печь, которые Иванушка с детства любил, а Иннокентий Петрович самолично в подвал спустился за брусничной наливочкой, без которой не обходилось ни одно застолье в доме Грачевских.
К вечеру всё было готово к встрече, супруги поднялись в мезонин, зажгли там все свечи в огромной люстре на потолке и стали ждать явления единственного и любимого сына.
Стемнело рано. Софья Андреевна стояла у окна , глядя на заснеженную мостовую, а Иннокентий сидел за ломберным столиком, раскладывая пасьянс.
- Ни одного извозчика за это время мимо не проехало, - вздохнула Софья Андреевна. – Снега намело, не пройти, не проехать.
Иннокентий Петрович сразу понял, куда она клонит, и ответил незамедлительно, но ласково:
- Ты же знаешь, Сонечка, что я не могу воспользоваться своим служебным выездом в личных целях. Я как глава военно – топографического отдела должен служить примером для своих подчинённых. К тому же, сегодня воскресенье, мой кучер, скорее всего, уже напился и спит себе без задних ног. Но я завтра же обращусь лично к Петру Семёновичу Ванновскому с вопросом, почему никто из нашего министерства не встречал на вокзале героев Кушки.



- Ты бы еще к государю – императору обратился, - усмехнулась Софья Андреевна, знавшая, что Ванновский - это сам министр военного ведомства.

Иннокентий Петрович тоже слегка ухмыльнулся. Видимо, представил наяву эту умопомрачительную сцену.
Но его супруга уже думала о другом.
- Ты знаешь, дорогой, я хочу попросить тебя, не говорить сегодня Ване, что Лиза выходит замуж за князя Троекурова.
- А я и не собирался ему об этом сообщать. Я почти уверен, что он об этом давно уже знает. Ты, Соня, вероятно, представляешь себе Кушку этаким необитаемым островом, где наш Ванюшка живет один –одинёшенек. Я уверен, что даже туда дошли уже слухи о помолвке Лизы и этого несносного князя.
И в это самое время внизу долго и требовательно забренчал дверной звонок, и басистый голос лакея Василия недовольно прокричал:
- Иду, иду, неча трезвонить!
Но следующий его выкрик был пронзительно радостным:
- Молодой барин вернулись! Эк вас запорошило, прям узнать нельзя! А родители ваши вас уже заждались!
Всхлипнув, Софья Андреевна бросилась к лестнице, но не успела: сын уже входил в комнату. Голова его была укрыта суконным армейским башлыком, из под которого видны были только глаза с запорошенными снегом бровями.
Но матери не терпелось увидеть все его лицо, она подбежала к сыну, сдёрнула с его головы холодный башлык и застыла в ужасе и отчаянии, увидев на бледной щеке глубокий багровый шрам.
Она вздрогнула и медленно осела на пол…
Очнулась она уже лежавшей на диване… Рядом сидел Иннокетий Петрович с пузырьком нашатырного спирта в руке и приговаривал, как обычно, спокойно и вразумительно:
-Ты, Сонечка, зря это надумала, в обморок-то падать. На войне всяко бывает. Ванюшке нашему ещё повезло несказанно , что его какой-то азиат шашкой по щеке царапнул. Через месяц от этого шрама и следа не останется, вот увидишь. А коли не так, то тоже не беда: такая отметина для мужчины – это знак его мужества и отваги. Так что не тревожь ты ему душу своим отчаянием.
- А Ванечка-то где? - с трудом прошептала она.
- Сейчас придет. На кухне он отогревается. С самого вокзала пешком по глубокому снегу до дома добирался, это же надо! А Петру Семёновичу я все же свои претензии изложу.
Застолья в этот вечер у Грачевских не получилось. Пока суть да дело, ночь пришла, да и настроение у всех не располагало к выпивке и закуске.
Утром, когда Иван и Софья Андреевна еще спали, глава семьи отправился на службу, но вскоре вернулся, ибо сам военный министр отправил его в трехдневный отпуск по случаю возвращения сына.
До самого Рождества Христова в доме Грачевских поселились радость и покой.
Софья Андреевна привыкла к страшной отметине на лице сына, будто не замечая её, а Иннокентий Петрович продолжал утверждать, что шрамы только украшают настоящих мужчин.
Несмотря на Филиппов пост, за ужином ели мясные пироги, пили брусничную наливочку и в церковь причащаться не ходили.
- Бог простит нас, - говорила Софья Андреевна. _ Ведь наш Ванечка за веру православную пострадал.
А 20-го декабря Ивана вызвали в Главный штаб и сообщили ему, что он за свои заслуги награжден орденом Станислава третьей степени, и все награжденные участники туркестанского похода пригашаются в Зимний дворец на рождественский бал , на который им следует явиться с супругами и невестами.
Отец, узнав об этом, поступил хитро.
- А ты кого намерен пригласить? – спросил он сына. – Не Лизавету ли Ланскую?
- Ланская выходит замуж за князя Троекурова, - на удивление спокойно ответил Иван.
- Так не вышла ведь, - улыбнулся отец. – Самый раз, сынок, показать людям, кто есть ты, и кто такой этот штафирка Троекуров.
- Этому не бывать, - твёрдо сказал Иван. – Я пойду туда один, без невесты.
- Ну и глупость великую сотворишь, - с резким укором произнёс Иннокентий Петрович. – Царь-батюшка предписал вам одним на бал не являться. А ты намерен его приказу не внять, ослушаться решил… А, впрочем, я тебе не судья. Поступай, как хочешь. Давай лучше по стопочке наливки выпьем по такому случаю.

Зимний дворец сиял огнями и гремел музыкой. Поручик Иван Грачевский поднимался по лестнице в Белый зал, называвшийся еще танцевальным, когда увидел перед собой… Лизу. Она шла ему навстречу, улыбаясь, а остановившись перед ним в двух шагах, присела перед ним в реверансе, и обратилась к нему по-французски:
- Monsieur Grachevsky pourrait-il me consacrer quelques minutes pour une conversation?
Иван не ожидал этой встречи и уже был готов бежать из дворца, но, приученный с детства к самообладанию и уважению к женскому полу, ответил ей немедля, но по-русски.
- Конечно же, мадмуазель Ланская, я готов уделить для беседы с вами и более двух минут, но изъясняться предпочту на родном языке, ибо изрядно подзабыл французский за время туркестанского похода.
- А я в свою очередь предлагаю перейти на «ты», так как как мы знакомы с детских лет.
- Не возражаю. Так о чем ты хотела мне сообщить?
- О том, что сегодня утром я отказала князю Троекурову.
- А какое отношение это имеет к моей особе? По- моему, я не просил тебя быть моей женой.
- А я была намерена стать ею. Но, когда в течение шести месяцев не получила от тебя ни единой весточки, то решила, что ты забыл обо мне, и приняла предложение князя.
- И что же заставило тебя так скоропалительно изменить свое решение?
- Я поняла, почему ты не писал мне.
- Почему же?
- Ты боялся, что мне будет страшно жить с человеком с такой отметиной на лице.
- А, проще говоря, уродом, не так ли? А тебе действительно, не противно видеть это?
- Нет, месье Грачевский, не противно. Потому что я я люблю тебя…
Иван вздрогнул и потупил взор:
- Прости…
Она взяла его под руку, и в Белый зал они вошли как жених и невеста.
Но они не заметили, как в полутемном помещении у входа в зал высокий седой мужчина в форме коллежского асессора, стоявший в углу, перекрестился и тихо сказал:
- Ну вот тебе, и слава Богу! Все вышло по-моему. И князю Троекурову нос утёрли, и государя- императора наказ исполнили: быть на балу с женой или с невестой…