Были и небылицы куликова поля. Сказ-памфлет

                БЫЛИ И НЕБЫЛИЦЫ "КУЛИКОВА ПОЛЯ" (Сказ-памфлет)


Поелику сновидец я с опытом изрядным, то явились мне давеча предвестия сна вещего. Ан не хотелось вдругорядь попасть на речку, во сне прошлом привидевшуюся(1): вельми отвратное место. Посему, ради покоя душевного и наслаждения сном, включил я «Спутник» (радио такое), полагаясь на название его, услышать сказы о светилах небесных, планетах, Пути Млечном, ибо с отрочества строение Мироздания меня занимает. Воспарю, грезил я, следуя за речами ведунов со Спутника, во сне в просторы неоглядные, душой отдохну, новое постигну, да и высплюсь хорошо. Слышу, сквозь дрёму: «Стас разберётся». Добре, думаю, Стас разберётся в чреде вспышек солнечных, природу колец Сатурновых разъяснит, а может, и о сердцевине галактической чего нового, доселе неведомого, изречёт. Не воспомнил я сразу пересказ товарища моего, слыхавшего передачу Стаса того. А вспомнил – вздрогнул. Ибо речи вёл оный Стас, как друг мне поведал, вовсе не о просторах Вселенских. И не кольца Сатурна рассматривал, а кольцо своё анальное (и откуда прорезались знания об устройстве органов внутренних у радиовещателя!..), и о диарее (по-простонародному, поносе беспрерывном), из-за арбуза возникшей, целиком Стасом сим, явно ни телом ни главой не здравым, пожранного. И угораздило меня заснуть на этаких воспоминаниях.
Понятно, что не в просторы Вселенские во сне меня вознесло, а угодил я в разлив, грязной тиной и нечистотами наполненный. Недалече от речушки, вам уже известной, с запахами соответствующими. Да что за наказание такое! И торчу я, топчу дно илистое, дабы вовсе не утопнуть, и застрял – благо, не по уши, по пояс. Состав водоёма, вы уж поняли, – отчасти вода, отчасти дерьмо. Положение явно скверное. Ближе к берегам разлив, вижу, заболотился, а местами, похоже, и топи непролазные в нём возникли.
Оглядевшись внимательнее, узрел я почти супротив себя, чуть наискосок, и дивное: засохшее древо из воды мутной торчит, а к древу оному приторочена клетка позолоченная, видно рукой могучей, богатырской, вельми высоко убо. Чудно, ибо в клетке той скачет тварь человекообразная, по имени Соловей (что на доске, к клетке прилаженной, аршинными буквами писано), а по облику – разбойник. И свищет-то он по-соловьиному, и рычит-то он по-звериному, и шипит-то он по-змеиному: «Смегш, смегш дайте мне! Гасстгеляю всех пгедателей – вгагов нагода…». Окромя шипения и свиста тварь сия, подобно гарпиям мерзким, испражняется, что, окрестностям свежести не добавляет.
А ошую слышу крики-вопли-визги: «Трррампа-тарррарампа голубинное царство-государство с Русью хочет в раздор ввести, а как славно он в Московии гостил-отдыхал… Немчура хохлу отдал весь свой припас… пропадёт, преставится немец, сгинет! А Маск-то, Маск-то рукавицы ежовые носит, да и сам он Ежов переобутый… Мы победили, ура! Уж осьмнадцатый раз за неделю! И бла-бла-бла, бла-бла-бла...». Да так гомонят, что звон в ушах стоит, и сердце так бьётся, что того и гляди из груди выскочит.
Смотрю я туда – влево, значит, а там существо пернатое, с куликом болотным схожее, виду совершенно неказистого, однако ж дебелое, на кочке из фекалий утоптанных скачет. Да ещё в пиджаке, да с галстухом…. И не одно! Вкруг него твари – кто в шерсти, кто в пере, а кто и вовсе в чешуе, расселись, орут – вопят – судачат на все лады. Существа те, видать, всезнайки, на всяк вопрос без сомнений ответ готовые дать.
От всего сего ум мой за разум зашёл, как в сумраке склизком плывёт, уши оттянуло, будто бы на каждом по пуду лапши тухлой, и гадко, гадко...
Вдруг – ещё явленье, одесную вижу. Выплывает, челну подобно, из тумана мутного, смердящего, богатырь, под ним конь осёдланный. Конь, хотя и богатырской стати, но с трудом копытами по жиже чавкает. Я хоть и не очень пуглив, да оробел малость от явления гостя такого, месту явно не соответствующего. Богатырь, завидя меня, гласом громовым вопрошает: «Чей холоп будешь, доходяга?» Я ему, трепеща и заикаясь слегка, рапортую: дескать сновидец я, из века 21-го, а чей холоп – и сам не знаю толком, но верней всего центробанковский.
Почуялось мне, что сжалился богатырь, узнав долю мою, и сам я спросить осмелился:
– Что за место такое, в которое меня сновиденье бросило? Прямо скажем, не токмо необычное, но и просто жуть –?
Отвечает богатырь:
– Место сие со времён древних славой покрыто, ибо была здесь сеча великая, да не в разливе поганом, а во поле чистом. Побили ратники русские на нём бусурман, положили начало воле земли нашей от ига проклятого. Битва на поле Куликовом – слыхал, чай? То в давние времена было, сам я в брани той копья не ломал, ибо ко времени тому уж три столетья минуло, как в Правь* отправился. Всевечный, бессмертный с той поры я. Посему ведомы мне и Правь, и Явь**, и Навь***. Пока смертным был, у князя Владимира Красно Солнышко богатырём во граде Киеве обретался. А зовут меня Илья Муромец, сын Иванович. Ещё дело было, с местом сим словом связанное. История тяжкая и мерзостная. Людей мирных, пришедших на площадь, «Полем Куликовым» зовущуюся, пожгли живыми твари хохлятские, самой преисподней исторгнутые. Было то мая второго, года 2014-го, по летоисчисленью новому, в граде Одессе, Катериной, царицею русской Великой, основанном.
Пригорюнился я, а всё ж вдругорядь вопрошаю:
– Скажи, Илья, все тебя знают, кто былины да сказки русские читал али слушал, ты, уверен, многое ведаешь. Как случилось, что поле чистое столь гадким местом стало?
– Так то ваш правитель нонешний (как вы его кличете, царём, аль князем?) реку истории русской законами нелепыми, будто запрудой, заградил, дабы капитаклизьмами Русь пользовать. Оттого разлив возник, недолгое время спустя заболотившийся. Местами и вовсе топи непролазные на месте поля чистого да лугов пойменных возникли. А поелику по реке истории (которую греки древние Летой прозвали) последнее время дерьмо почасту течёт, то и место вышло сему сообразное. Чуть спустя и нечисть разная, доселе, как видишь, здесь обитающая, населилась. Так мерзостно стало, что Харон, лодочником чрез Лету служивший, хоть и много всякого видал, от гнусности такой невесть куда схоронился.
– Да верно ли сие? Ведь верховный наш – Владимир, – хоть и не Солнышко, но путный вельми...
– Да, что не Солнышко – то истина, однако ж в Прави не путным зовётся он, а путой: Владимир Пута. В деревне родной моей, Карачарове, путой верёвку называют, которой ко;ням ноги вяжут, дабы с выпаса не ускакали… Студень любишь? Для студня лучше всего путовый сустав говяжий годится. Его потому путовым и называют, что на оный сустав путы скотине навязывают. Не от путины, и не от пути, но от пут, оков фамилия нонешнего правителя происходит.
То издревле ведомо, чему порукой «Слово о плъку Игореве, Игоря сына Святъславля, внука Ольгова». Внемли толику Слова сего:
«И ркоша бояре князю:
"Уже, княже, туга умь полонила;
се бо два сокола слетеста
съ отня стола злата
поискати града Тьмутороканя,
а любо испити шеломомь Дону.
Уже соколома крильца припешали
поганыхъ саблями,
а самаю опуташа
въ путины железны"».
Не всё ты понял, мыслю, однако суть слова «путины» постичь смог, полагаю.
А князь ваш Владимир Пута не чахлую лошадёнку какую сумел спутать, а всю Россию – Птицу-Тройку (образ вельми чудный, великому Гоголю явленный) своими указами стреножил.
Так и живём мы на болоте, которое кулик местный да всякая нечисть хвалит: мол, так оно и было всегда, как у нас на болоте нонеча, а ничего другого и не бывало никогда, разве что хуже. Исторический факт, говорят. Историю, де, не обернёшь.
Замолк богатырь, задумался.
Чуя, что разговор наш весьма на крамолу похож, решил я беседу в другую сторону повести.
– А птицу, что по вывеске Соловей, а по обличью разбойник, не Вы ли, ваше богатырство, заточить во клеть изволили?
– Я, я… да недоглядел. Молод был, умом не дюже крепок. Как поймал, так тотчас надо было удавить гадину. Нет, похвастать захотел – князя да дружину чудищем потешить. Посадил в клетку, до самого Киева довёз. Помню, клетка та железная была. Кого ж позолотить её угораздило? И какими ветрами в болото наше, вместе с дубом, который зелёным в давние лета был, а ныне сухостой корявый, принесло? Сии чудеса даже мне не вполне понятны. Однако, и здесь удавил бы, не поленился. Токмо таперича до него как доберёшься? Его даже конь чурается – от зловония непереносимого, гадом источаемого. За пять саженей вороно;й встаёт, и морду воротит. И ни битьём, ни уговором ближе подойти коня не принудить. А коли пешим идти, так в топи бездонной, что вкруг древа, на котором клетка его висит, образовалась, несомненно утопнешь.
Тут мне до того не по себе стало от образов, речами богатыря и местом поганым навеянных, что пришлось проворно из сна в явь скакануть, и очнулся я с тяжестью на сердце, вовсе не отдохнув, разумеется.


Примечания:

(1)Прошлый сон, описанный автором ранее, будет опубликован при наличии интереса у читателей.

Правь*- мир светлых богов, божественный закон, Будущее.
Явь** - явленый, земной мир, мир людей, Настоящее.
Навь***- обитель тёмных духовных существ, подземный мир, Прошлое