Глава 6 внутренний фронт

ГОСУДАРСТВО В ГОСУДАРСТВЕ
( Политический триллер)

ГЛАВА 6
ВНУТРЕННИЙ ФРОНТ

Внутренняя обстановка накалялась, как набережная Тель-Авива в разгар лета — когда воздух дрожит, асфальт плавится, а любое неосторожное движение может закончиться взрывом. Снаружи шла война, но внутри государства зрела другая — тихая, вязкая, без сирен, зато с кабинетами, протоколами и улыбками, за которыми прятали ножи.
  Министр обороны Йоав Галант всё чаще вмешивался в ход военных операций не как подчинённый гражданской власти, а как самостоятельный центр принятия решений. Вместе с начальником Генштаба и главой ШАБАКа он действовал так, будто избранного правительства можно не учитывать — как будто демократия была лишь временной декорацией, которую можно отодвинуть в сторону в «чрезвычайных обстоятельствах». Работать в атмосфере открытой враждебности и скрытого саботажа становилось всё труднее.
Галант чувствовал за собой спину — на улице Каплан и не только там. Протест, медиа, часть генералитета, юридический аппарат — всё это создавало у него ощущение неуязвимости. Он не понимал, что в этой игре уже перестал быть фигурой и превратился в расходный материал. Ему казалось, что его не посмеют уволить во второй раз. Он верил в собственную незаменимость и в то, что система, которую он невольно обслуживал, защитит его до конца.
Но система не защищает — она использует.
Глава ШАБАКа Ронен Бар вёл себя иначе. Не громко, не публично, без истерик и заявлений. Он действовал как лиса на охоте: не бросаясь, не рыча, а обходя капканы так, чтобы в них попадали другие. Это была не пассивная выжидательная позиция, а активная игра в тени. Решения принимались не на камерах и не в протоколах, а в узком кругу, где слова взвешивали, а паузы говорили больше, чем заявления.
В отличие от Галанта, у Бара была развита та самая «чуйка» — инстинкт аппаратчика, привыкшего работать в полумраке. Он чувствовал, когда почва начинает уходить из-под ног, и не подставлялся открыто — предпочитая действовать чужими руками, через механизмы, которые формально оставались «в рамках системы».
Именно в этом различии — между самоуверенностью и скрытной хищной осторожностью — и начинал вырисовываться будущий разлом. Один ещё верил в свою неприкосновенность. Другой уже двигался, не привлекая внимания.
Охота началась не на фронте — в тылу. Не против врагов — против окружения премьер-министра. Один за другим в публичное пространство стали вбрасываться обвинения, расследования, намёки. Так родилась очередная кампания, получившая громкое имя — «Катаргейт». Название звучало грозно, как штамп «совершенно секретно», но за громким словом стояла хорошо знакомая цель: связать премьеру руки и лишить его возможности принимать кадровые решения.
Рупоры работали без перерыва. Катар, агенты влияния, утечки, заговоры — всё смешалось в информационном котле, где истина тонула быстрее всего. И всё это происходило на фоне нескончаемого судебного фарса над премьер-министром, в котором дела рассыпались одно за другим, как сухой песок с берега Мёртвого моря, но сам процесс продолжал жить собственной жизнью — как инструмент давления, а не правосудия.
Когда воздух в кабинетах становится гуще, чем порох на передовой, это значит одно: решения больше не принимаются — их блокируют. Внутренний фронт перестал быть фоном и вышел на первый план. Именно здесь, в тени протоколов и формальных процедур, развернулась борьба за управление государством.
 Ронен Бар понял это раньше других — и действовал соответственно. Если на фронте он был связан цепочкой командования, то в тылу пространство для манёвра оставалось широким.
Начались аресты и расследования в окружении премьер-министра — аккуратно, дозировано, без предъявления обвинений и без возможности защиты, с правильными утечками в «нужные» редакции.
Расследование было начато после того, как возникло, якобы, подозрение, что теперь уже бывший пресс-секретарь канцелярии правительства по связям с Армией обороны Израиля и СМИ Эли Фельдштейн служил мостом между зарегистрированной в Дохе международной фирмой, продвигавшей интересы Катара, и правительством Израиля.
По данным Генпрокуратуры, через него, в частности, в израильскую прессу продвигались материалы, улучшающие имидж Катара в Израиле. Кроме того, он помогал представлять катарские бизнес-проекты в выгодном свете для израильского бизнеса.
По версии следствия, вскоре к схеме был привлечен другой высокопоставленный советник премьер-министра Джонатан Урих, и вроде они получали деньги за свои услуги от американца Джея Футлика, представлявшего фирму в Дохе.
10 февраля 2025 года эта линия вышла на поверхность. В эфире 12-го канала прозвучало сообщение о якобы катарском следе в окружении премьер-министра. Имена, связи, намёки — всё было подано как готовый вывод. Но за громкой формулой «Катаргейт» скрывалась куда более прозаическая цель: создать юридический и информационный щит, который не позволит премьеру уволить ни министра обороны, ни главу ШАБАКа.
Информационная волна росла стремительно. Рупоры повторяли слово за словом, как заклинание, надеясь, что частое повторение заменит доказательства. При этом проверки, в которые был вынужден вмешаться Моссад, показали: у Нетаниягу не было отношения к этим обвинениям. Но истина в этот момент уже не имела значения. Кампания жила по своим законам — как дымовая завеса, призванная скрыть главное: борьбу за контроль.
На этом фоне судебный процесс над премьер-министром продолжал своё существование, напоминающее затянувшийся фарс. Обвинения рассыпались, свидетели путались, доказательства таяли, но сам процесс оставался — как постоянный шум, как давление, как напоминание: ты всё ещё под прицелом.
Когда бывший глава ШАБАКа Надав Аргаман 13 марта 2025 года позволил себе публично намекнуть на готовность «раскрыть всё», если премьер-министр будет действовать «вопреки закону», это уже не выглядело ни дискуссией, ни заботой о государстве. Это был шантаж — открытый, демонстративный, рассчитанный на эффект. Ответ последовал незамедлительно: жалоба в полицию, расследование, юридическая оценка. Но и здесь механизм дал сбой — колёса провернулись вхолостую.
Параллельно ШАБАК публикует отчёт, в котором ответственность за 7 октября перекладывается на правительство. Формула старая, проверенная: размыть вину, растворить её в общих словах, уйти от конкретных решений. Когда 16 марта Нетаниягу объявил о намерении отправить Ронена Бара в отставку, юридический советник правительства тут же объявила это решение «недействительным» — сославшись на расследование и конфликт интересов. Ирония заключалась в том, что конфликт интересов в этот момент был у всех — кроме того, кто пытался восстановить управляемость.
17 марта в хор вмешались привычные голоса. Политики, давно утратившие рычаги власти, заговорили языком морали. Их заявления были разными по форме, но одинаковыми по сути: остановить, заблокировать, не дать довести до конца. Внутренний фронт сомкнулся плотнее.
Переломным моментом стала история с больницей «Аш-Шифа». Без согласования с кабинетом, без объяснений обществу, глава ШАБАКа санкционировал освобождение директора больницы, где боевики ХАМАСа удерживали израильских заложников. Человека, знавшего слишком много. Этот шаг стал не просто ошибкой — он стал символом автономии, вышедшей из-под контроля.
Реакция была мгновенной. Родители погибших на фестивале «Нова» вышли на улицы. Их протест не был политическим — он был человеческим. Министр национальной безопасности Бен-Гвир потребовал немедленного увольнения Ронена Бара. Впервые внутренний конфликт перестал быть абстрактным и получил лицо.
У премьер-министра больше не оставалось пространства для манёвра. Решение было тяжёлым, запоздалым, но неизбежным. Йоав Галант был уволен окончательно. Министром обороны стал Исраэль Кац. Давление на Ронена Бара продолжалось, но на этот раз закон оказался не на стороне автономии, а на стороне избранной власти. 21 марта стало известно, что Нетаньяху уволил главу контрразведки «Шин-Бет» Ронена Бара, причем сделал это вопреки запрету Верховного суда.
Внутренний фронт не исчез. Но он был назван по имени.
А это — первый шаг к тому, чтобы вернуть государству управление собой.