Дар. Глава 3. шёпот бездны

­­­Алексан открыл глаза — и тут же пожалел об этом.
Свет не слепил. Свет выжигал. Он проникал сквозь веки, будто раскалённый воск, и в каждом луче таились тени — тонкие, извивающиеся, словно черви в разлагающейся плоти.
Он попытался подняться, но тело не слушалось. Вместо мышц — вязкая, пульсирующая масса, в которой тонули попытки пошевелиться.
— Ты думал, это конец? — прошелестел голос. Не вслух. Внутри. В самой глубине черепа.
Алексан хотел закричать — но вместо крика из горла вырвался лишь хрип, похожий на скрежет ржавых петель.
— О нет. Конец только начинается.
Тени сгустились, образуя фигуру. Не человека. Не зверя. Что;то среднее — с длинными, как у паука, конечностями и лицом, которое то появлялось, то растворялось в тумане.
— Ты играл с силой, которой не понимал. Ты зажигал звёзды и гасил их. Ты решал, кому жить, а кому умереть.
— Я… не хотел… — прошептал Алексан, но его оправдание утонуло в хохоте — тихом, как шёпот могильных червей.
— Не хотел? А разве желание имеет значение? Сила не спрашивает. Она просто берёт. Берёт то, что по праву должно принадлежать ей.
Фигура наклонилась, и Алексан увидел, что у неё нет глаз — только две бездонные воронки, в которых кружились чужие судьбы: лица, крики, последние вздохи.
— Теперь твоя очередь.
**
Боль пришла не сразу. Сначала — холод. Пронизывающий, как лезвие, которое медленно вводят между рёбер. Потом — звук. Нечто среднее между звоном разбитого стекла и воплем тысячи душ.
Алексан почувствовал, как его разбирают. По косточкам. По воспоминаниям. По грехам.
Перед глазами вспыхнули картины:
 Панайотов, кричащий в темноте;
 одноклассник, катящийся по лестнице;
 девушка, чья жизнь рассыпалась в прах;
Энрика — обнажённая, униженная пьяными солдатами;
харкающий кровью, медленно умирающий Сезаре, подонок, который ещё недавно радовался своим победам, пока за его спиной рушились чужие судьбы...
— Ты думал, ты судья? — прошелестел голос. — Ты был лишь инструментом. А теперь… теперь ты станешь платой.
**
Земля под ним разверзлась.
Не метафора. Буквально. Каменная мостовая треснула, обнажив бездну, из которой поднимался смрадный туман — запах тления, разложения, вечного голода.
Алексан начал падать. Медленно. Бесконечно.
Вокруг него кружились обрывки фраз, которые он когда;то произнёс:
«Чтоб ты провалился!» 
«Пусть она пожалеет!» 
«Так ему и надо!» 
«Сдохни, подонок!»
Теперь они возвращались. Как бумеранги. Как острые камни. Как ножи.
— Что… со мной… будет? — выдавил он сквозь боль.
Фигура склонилась над бездной. Её рот растянулся в улыбке, слишком широкой для человеческого лица.
— Ты станешь частью механизма. Ты будешь тем, кто передаёт силу. Тем, кто шепчет в уши другим. Тем, кто подталкивает к краю.
— Нет… я не хочу…
— Уже неважно. Ты сделал выбор. Много лет назад. Когда пожелал зла.
**
Последний крик Алексана растворился в темноте.
Где;то далеко, в мире живых, хлопнула дверь. Кто;то рассмеялся. Кто;то прошептал:
— Пусть он пожалеет.
И в тот же миг в бездне что;то проснулось.