Нарцисс Араратской Долины. Глава 186

В ночь на 28 октября меня посетили яркие сновидения: снились какие-то страшноватые персонажи, как из фильма «Пятый элемент»; режиссёр Джордж Лукас дарит мне свой автограф, расписывается карандашом в моей астрологической зачётной книжке; я общаюсь с клипмейкером Арменом, совсем забыв, что он где-то 40 (а точнее 37) дней назад умер, и мы с ним обсуждаем какой-то кинофильм… К сожалению, в моём дневнике очень мало подробностей и отсутствуют художественные детали. К примеру, моя кузина Юля видела сны очень явственные, материальные, где часто присутствовал некий страх и даже ужас. Её сны были намного интересней моих (она мне их иногда любила рассказывать), и жаль, что она, будучи журналисткой, не стала их фиксировать для дальнейшего психоанализа. Я думаю, исследовать женские сны гораздо интересней, чем мужские, так как женщинам есть что скрывать, и только в своих снах они живут по-настоящему: им снятся романтические места и красивые усатые незнакомцы, объятия и страстные поцелуи. Мужчины же, в основном, сны свои не помнят, да и снится им всякая дрянь: пустые бутылки, менты, драки, армейские казармы, и только в лучше случае, и крайне редко приснится какая-нибудь Мерлин Монро или соседка Галя. Почему так, я не знаю, и загадка это требует своего объяснения…

  Ещё к примеру: 16 октября мне снились пьяные Лёша и Пётр, с которыми я что-то там выпивал; а потом они куда-то ушли, и меня посетил эротический сон, в котором я увидел одну женщину, коей оказалась переводчица Наташа (с которой я часто общался в начале 90-ых, и потом уехавшая в США), и она меня соблазняла, обнажалась передо мной. Чем мы занимались, увы, мой дневник не сообщает. В реальной же жизни у меня с Наташей никакого, даже мало-мальского секса не было, и мы просто дружили, и я иногда у неё ночевал на кухне. Видимо, в подсознании я всё-таки хотел с ней иметь дело, но в этом себе не признавался. Сны не врут, мы же их не хотим помнить, когда просыпаемся, так как в них творятся разные тайные помышления и безобразия. А 25 октября мне приснилась хозяйка моей мастерской Лена, которую я всегда слегка побаивался, и поэтому старался с ней даже реже пересекаться, хотя она была умная женщина, и ей нравилось моё творчество, да и, наверное, я сам. А приснилась мне она в каких-то мрачных тонах, и там не было никакого эроса и тайных вожделений. Но тут я не буду ничего утверждать, так как прекрасно понимаю, что себе можно много врать, в снах же врать не получается, и нет там никакого юмора и иронии: в снах если ты с кем-то там общаешься, то там всё честно и открыто. И поэтому, наверное, там всё как-то грустновато, печально, прозрачно и даже трагично. Оккультно выражаясь, ты попадаешь в так называемую восьмую сферу, где обитают разные сущности, которые тебя днём тоже окружают, но ты их не видишь. И там есть, в том числе, души умерших, которые не могут развоплотиться, и обитатели  параллельных миров, и всё такое прочее. И часто они тебя встречают в облике знакомых тебе людей. Они тебя о чём-то расспрашивают, и ты им что-то там рассказываешь, потом же всё забываешь или, проснувшись, помнишь только какую-то незначительную деталь сна. Спорить же с дураками, думающими, что сны происходят только в  голове, которая перерабатывает дневную информацию, и ты никуда не улетаешь, я не хочу; и пусть они так думают, на своё здоровье, пока сами не убедятся в обратном, навсегда оказавшись за порогом нашего физического мира среди таких же умерших дураков в бесконечной ночной мгле…

                Под утро, 26 октября, мне приснилось, будто меня занесло в Голландию, и я там брожу одинокий по живописным улочкам и мостам, чем-то напоминающим мне Ленинград. Красиво и безлюдно. У меня в руках мой новый фотоаппарат «Canon», и я делаю им фотоснимки… Ну, в этом незамысловатом сне я бы не стал искать чего-то там мистичного. Просто я собирался в декабре ехать на Рождество в наш розенкрейцеровский центр, который назывался Ренова, и который находился именно в Голландии. И в этот же день я ходил в нашу библиотеку, к нашему главному розенкрейцеру Петрову, у которого возникли ко мне неожиданные организационные вопросы. Перед этим я заполнил необходимые бумажки для визы. Строгий Петров узрел, что я не россиянин, а являюсь гражданином Армении. До этого, он этого не знал, что его немного удивило; и он мне сказал, что могут возникнуть проблемы с голландской визой: мне могут её просто не дать. В принципе, так и вышло впоследствии, к моему великому разочарованию. Петров был старше меня ровно на двадцать лет, и я в этот день увидел его биографические данные. Только в отличие от меня он родился под знаком огненного Льва, но, честно говоря, это совсем не ощущалось. И я потом глянул в свои мудрые эфемериды, где обнаружил, что Луна в день рождения Петрова проходила по холодному знаку Козерог, что ему больше соответствовало. Петров был аккуратным, дотошным и требовал того же от других. Никакой львиной вальяжности и огненных горделивых эмоций я в нём не ощущал. Очень был спокойным наш главный розенкрейцер, что лишний раз подтверждало, что моя астрология не за всё отвечала, и что Гнозис в процессе так называемой «эндуры» делает человека уравновешенным и даже гармоничным. Пишу это с некой иронией, так как давно уже разочаровался во всех этих знаках Зодиака, и нахожу это если не глупостью, то очень сильным упрощением. Петров же зная, что я увлечён астрологией, относился к этому с большим скепсисом, находя этот весь оккультизм ненужным и даже вредным.

                Я же продолжал изучать это «лженауку», несмотря на неодобрение нашего «духовного» начальства. И в этом смысле наши розенкрейцеры мало чем отличались от тех же православных батюшек, хотя и без этой оголтелой неприязни к астрологам. И самый наш уважаемый голландский розенкрейцер Вопка, сам был когда-то астрологом. Он приезжал в Москву на конференции со своей супругой Корой, и мы их сильно уважали, видя в них настоящих розенкрейцеров, которые явно уже частично пребывали в другом мире. Так, во всяком случае, казалось мне. Честно говоря, если бы не эта пожилая голландская пара, то я раньше бы ушёл из нашей школы З.Р. У меня бывали такие приступы вернуться в нормальную «диалектическую» жизнь без всех этих ограничений. Меня часто носило туда-сюда, как на ветхой шлюпке в бурном море. Розенкрейцеры же считали, что так и должно быть, и это и есть Путь! А если у тебя всё нормально, и ты всем доволен, то ты явно не находишься на пути ученичества; и просто себя обманываешь, и приходишь в Школу, чтобы просто провести время, попить чайку и поболтать с приятными вежливыми людьми в культурной атмосфере. И когда я туда приходил, то порой ловил на себе строгие взгляды продвинутых учеников, которые давно оставили все свои дурные привязанности. Таких было немного, но они были. И в них не чувствовалось этой раздвоенности, коя несомненно ощущалась во мне. Мне нравились наши собрания, но мне не нравилось то, что надо себя мучить разными там ограничениями. Ну и поэтому я там сдружился с тем же Анатолием, который считал все эти правила глупостью, и продолжал выпивать, есть мясо и с большим недоверием относится к нашему Петрову. Там у нас была своя небольшая оппозиция из тех, которые не хотели себя ломать. Со временем, разумеется, такие ученики уходили из Школы. Ну и я тоже ушёл, хотя и по другим причинам, ибо мою шлюпку совсем разметало в этом бушующем океане внутренних страстей и страхов, и она дала течь…