Тепло

Тепло, которое весь день копилось в асфальте и стенах, теперь поднималось навстречу вечеру, густое, почти осязаемое. Сергей шел, чувствуя его волнами через подошвы туфель. Толчея в метро и духота поезда — полтора часа. Дорога пешком от станции — двадцать минут. И наконец — родные места. Усталость была тихой, привычной, как шум в ушах.

В «Перекрестке» было прохладно и ярко. Он, не глядя, взял батон, пачку масла, творог. Стоял в очереди, разглядывая пятно на линолеуме, похожее на очертания Австралии. И вдруг — знакомый профиль у кассы самообслуживания. Серая блузка, сумка через плечо, тонкие пальцы торопливо совали пачку кофе под сканер. Ирина.

Они заметили друг друга одновременно. Улыбнулись. Не той широкой, открытой улыбкой, а той, что возникает сама собой при встрече с близким человеком в неожиданном месте: уголки губ слегка вверх, глаза немного щурятся. «Перехватил?» — спросил он, подходя. «Да вот, кофе закончился,» — кивнула она. «Я тоже решил заскочить.»

Вышли вместе, в густые сумерки. В воздухе пахло скошенной травой и чьим-то далеким шашлыком. Шли молча, отмахиваясь от мошек, кружащих под фонарями. Усталость была общая, она связывала их незримой тяжестью, как один груз на двоих.

И тут их обогнала пара. Парнишка, долговязый, в мешковатых шортах, одной рукой держал два пакета из того же «Перекрестка», другой — обнимал за плечи девушку. Она смеялась, запрокинув голову, и в свете фонаря её тонкая шея казалась невероятно хрупкой. Они не просто шли — они каким-то образом парили над тротуаром, не замечая ничего вокруг. Он что-то шепнул ей на ухо, она фыркнула и легонько толкнула его плечом, но не отодвинулась, а прижалась еще крепче.

Сергей и Ирина молча пропустили их вперед. И что-то щелкнуло. Не громко. Не как щелчок выключателя, а как тихий, едва слышный звук срабатывающего где-то в глубине сознания механизма. Никаких розовых очков, громких фанфар или замедленной съемки. Вместо этого в голове у Сергея всплыла четкая, как документальный кадр, картинка: та же электричка, двадцать пять лет назад. Она спит у него на плече, а он боится пошевелиться, чтобы не разбудить. Затекает вся рука до локтя, но это не боль, а счастье — дикое, глупое, всепоглощающее. Он тогда думал: «Готов так всю дорогу просидеть. До Владивостока».

И он знал, что у Ирины в голове — свой кадр. Наверное, их первая совместная поездка на море. Он, тощий, обгоревший, носится по пляжу с фотоаппаратом «Зенит», пытаясь поймать её в кадр, а она смеется и закрывается соломенной шляпой. Они тогда жили в дешевом пансионате и ели перловку с тушенкой, но это не имело никакого значения.

Прошли мимо лавочки у подъезда, но Сергей вдруг остановился. «Давай посидим,» — сказал он неожиданно для себя. Поставил сумки на лавочку. Из открытого окна на третьем этаже лилась музыка — из восьмидесятых, синтезаторная волна, знакомые до боли слова. «Я буду долго гнать велосипед, в глухих лугах его остановлю...»

Он посмотрел на Ирину. На её усталое, милое лицо, на морщинки у глаз, которые он помнил ещё едва наметившимися. И вдруг взял её за руки. Руки были прохладными.

«Помнишь?» — спросил он, и голос его звучал немного хрипло.

Она удивленно подняла брови, но не отняла руки. «Что помнить?»

«А это...» — он кивнул на звучащую из окна музыку. — «У тебя тогда была юбка не белая, а в горошек. Синий горошек. И мы танцевали на какой-то студенческой свадьбе. И ты мне всё на ноги наступала, и была на каблуках на голову выше.»

Она засмеялась. Коротко, по-девичьи фыркнув. «Не на голову. На полголовы. И это ты вечно наступал мне на ноги.»

«И всё равно,» — он потянул её за руки, вставая. — «Мы танцевали до упора.»

И они закружились на крошечном пятачке асфальта перед подъездом. Неловко, смешно, оставив сумки на лавочке. Он не помнил движений, просто качался из стороны в сторону, держа её руки в своих. Говорил обрывками: «А помнишь наш первый холодильник? Как он гудел, как трактор...», «А как мы в том лесу заблудились?..»

Ирина сначала смеялась, потом просто слушала, прислонившись головой к его плечу. А потом подняла лицо. И в её глазах, в этих знакомых, уставших глазах, зажглось что-то. Не иллюзия молодости, не притворство. А просто — живое, настоящее тепло. То самое, что пробивается сквозь толщу лет, усталости, быта и австралийских пятен на линолеуме. То самое, что было в её взгляде, когда она, двадцать пять лет назад, переставила свою зубную щетку в его стакан на той самой задымленной кухне в общежитии.

Музыка из окна стихла. Они остановились, слегка запыхавшись.

«Ну что, пойдём, старик?» — сказала Ирина, и в её голосе не было горечи, только мягкая ирония.

«Пойдём, старуха,» — ответил Сергей, поднимая сумки. Он протянул ей более лёгкий пакет, а её освободившуюся руку взял в свою. Их пальцы сплелись сами собой.

Теплый летний вечер вбирал в себя их фигуры, медленно растворяя в своём сумраке. И в этой немудреной картине вдруг проступил и откликнулся давний, почти забытый рисунок: двое влюбленных, идущих домой.