Песнь о втором хлебе

Вот вы говорите – да чего там эта картошка? А я скажу – картошка, да. Второй хлеб, как не крути. В Белоруси так вообще первый. Не зря говорят там – «Бульбу варим, бульбу жарим, бульбу просто так…употребляем». Знают толк на Лукашенщине в корнеплоде, завезённом когда-то Магелланом в просвещенную Европу.

Да и положа руку на сердце, а лучше – в область смычки пищевода с желудком, скажите – ведь что волнует всех нас, даже тех, кто не имеет нескольких соток за городом, каждую осень? А вот что – уродилась картошка, или нет. Отсюда все – от уверенности в завтрашнем дне до национальной гордости великороссов и готовности дать ответ зажравшемуся артишоками и спаржей Западу.

Да хрен с ней, с международной обстановкой. Я вот про какую картошку хочу тебе рассказать. В такой вот, как сегодня, студёный январский денек, в день смерти вождя мирового пролетариата В.И. Ленина, который картошку, как утверждали коммунистические евангелисты Прилежаева и иже с ней, не ел – «Детям, все детям!», хорошо сварить картошечки, поднятой из таинственного погреба (замечали, что погреба всегда выглядят немного таинственно, даже если это ваше личное хранилище?).

Выньте ее, хорошо в речном песке сохранившуюся, берите клубни средних размеров, крупные оставьте для жарки, потом об этом поговорим. Наберите кастрюлю средних размеров, так, чтобы вкусить от пуза, до мелодичной сытой отрыжки в тональности си-бемоль минор, как ноктюрн № 2 Шопена, он очень хорошо сочетается с тихим загородным днем.  Помойте ее, почистите. Да что б шелуха была тоненькая, как отчисления из государственного бюджета на нужды пенсионеров. Разрежьте каждый клубень пополам,  поставьте вариться в подсоленной воде из талого снега. Поверьте старому большевику, раненому на фронтах битвы за урожай – вкус будет совсем иной. Природный. Близкий к земле – матушке, из которой мы вышли и куда теперь уходим понемногу. А варить надо ее на печке. Она у нас с утра уже потрескивает дровами. А еще не успевшие попасть в топку поленья, ждут свой очереди смиренно, как Лазо под наркозом, смоляными слезами истекая, воздух в избушке озонируя.

Пусть себе варится до стадии размягченной упрелости, до бульона мутноватого, а вы пока во дворе делами займитесь, чтобы аппетит нагулять – дрова поколите, половики перехлопайте, воды из проруби натаскайте. А когда устанете, как вечный строитель БАМа перед укладкой золотого звена, возьмите сковороду – настоящую, чугунно – тяжелую, на которой еще диды жарили, когда было чего жарить, поставьте ее на печь и ломтики сала туда, поструганные тоненько, покидайте. Как сало растопится – туда же и лук, порезанный полукольцами. Лучше всего – белый. Но сойдет и узбекский сиреневый в память о бывшей дружбе народов и как дань уважения нынешней прослойке российских таксистов, «К вам приедет Улугбек на Тойоте-Виц», Аллаху акбар, биссмиллихя рахим рахмон, сало в сковороде – не слушай.

Минут за пять от готовности картошки запустите к ней в гости несколько зубков чеснока. Бульон слейте, но не выливайте – очень полезная вещь для желудков, измученных фас-фудом и колбасными изделиями категории «Г», где это самое «Г» доминирует среди нитратов, куриной кожи и прочих отходов пищепрома. И после этого аккуратно вывалите их на сковороду, где уже потрескивает вулканический водоём из растопленного сала с луком. Перемешайте и пусть себе подрумянивается. А мы пока займёмся орнаментом.

Достанем из погреба капустки квашеной, нагрузим ее в миску. А сверху придавим парочкой соленых огурчиков. Теперь все готово к свершению таинства причастия. Но главное-то чуть не забыли. Заветная бутылочка у нас в снегу охлаждается, и как внесешь ее в протопленную избу – она моментально запотевает, как сельская невеста натягивает на себя ночнушку в первую брачную ночь. Итак, Господь, вот ты видишь, чем я располагаю, как писал энциклопедист Веничка Ерофеев по пути к Курскому вокзалу из ресторана, где вымя есть, а хересу нет. Вот она – сковорода, нет, сковородень с румяной картошкой, символ зажиточности, символ не истреблённого в генах продразвёрстками и постановлениями XV съезда ВКП(б) кулачества. Вот хрусткие огурчики и подернутая еще не растаявшим инеем капустка. Глоток, пробежка по пищеводу аква виты, возвратное тепло, делающее душу всеобъемлющей и всекохающей и картофелина, нанизанная на вилку вместе с луком и шкваркой, триединая аки три составляющие части марксизма заполняет ротовую полость. Лента времени прекращает свой бег, есть только вы, сковородень, и заснеженный молчаливый мир за окошком. А вдогонку, задрав штаны за комсомолом, поспевают капустка и огурчик, оттеняя холодком картофельный жар. 

Будем жить дальше!