Белоголовая без головы - Саломея Пильштынова

(с белорусского, эссе - глава из книги «Гамбургский счет Бахаревича»)
            
Даже в наше, не самое романтичное время, когда чаще всего за приключения приходится «благодарить» авиакомпании, а свободное странствование понемногу вырождается в тупой туризм и шелудивый шопинг, можно найти тысячу и одну причину, чтобы бросить все нафигсон и отправиться в Стамбул. Но тысяча причин нас не интересуют, их могло и не быть — назовем лучше ту одну, настоящую, без которой все остальные теряют свой изначальный смысл. Называется она просто - Орхан Памук. После его великолепной книги о Стамбуле хочется пойти в ближайшее представительство "Turkish Airlіnes" и занять там очередь - очередь за чужими воспоминаниями, которые неожиданно стали твоими.

В очереди тебе предложат турецкого чая и шоколадных батончиков «Ulker»(1), очередь движется медленно, можно рассмотреть все эти глянцевые плакаты с голыми россиянами под анатолийским солнцем, а потом развернуть книжку, купленную недавно в Минске. Удивительно, но и она будет о Стамбуле.  Стамбуле…

Написала ее твоя соотечественница, почти землячка, Саломея Пильштынова-Русецкая родом из Новогрудчины, примерно из тех самых мест, где родился твой отец. Произошло это за двести лет до того дня, когда маленький Орхан впервые вышел на улицы своего родного города. Бывшая столица трех империй была тогда еще в самом расцвете, и Саломея своими глазами увидела то, от чего во времена Памука остались одни воспоминания. "Стамбул был для меня черно-белым ..." - пишет Памук. - "Дворцы моего детства нельзя было назвать дворцами - это были просто большие полуразрушенные дома... из-за бедности и неряшливости их совсем не красили, и от холода, сырости, грязи и возраста они потихоньку темнели, приобретая свой отличительный цвет, тоскливый, но при этом ужасно красивый». Однако, пишет далее Памук, в записях путешественников, которые приезжали в Стамбул из Европы в XIX веке и ранее, говорится о том, что «яркие цвета, в которые были покрашены здания, придавали городу блеск и радующую глаз красоту». Куда они делись, эти блеск и красота? Со слов Памука, упадок Османской империи начался в середине XIX века и с тех пор Стамбул потихоньку, величественно, как и подобает Титанику, но неуклонно тонет, все больше погружаясь в нищету, ностальгию и провинциальность. Даже статус культурной столицы Европы-2010 - и это после того, как город побыл столицей трех империй! – тоже – одна из примет деградации, правда, на новый, политкорректный лад. Впрочем, все это не лишает его исконного обаяния, ведь города создают писатели, а не архитекторы…

Саломея Пильштынова не увидела и не почувствовала той особой Стамбульской скорби, которая стала главным героем Памуковой книги. Стамбулом, который она застала в лучшие его времена, она искренне восхищается, и не как туристка, приехавшая в поисках ориентальной экзотики и дешевых кожаных сапог, а как полноправная его жительница. Знакомство с самыми высокими стамбульскими вельможами - всеми этими чавушами(2), визирями(3), супашами, бастанджи-пашами(4), муселлимами(5), янычар-агами(6) и хасеками(7) — давало ей возможность заглядывать повсюду, рыскать не только по рынкам, но и там, куда христиан и женщин не слишком и пускали, и при этом быть свободной от зависти и предрассудков. "Много видела богатства и покои красивые в императорской Вене, либо в Петербурге, но богатство у султанихи... в Стамбуле на Тейраке(8)... превышало все прочее", - пишет автор "Авантюр". Почему "в Стамбуле всего хватает, хотя там много миллионов людей, скота и разных существ живет, а никогда не знают голода или какой недостачи?"- спрашивает Саломея. — «Всегда хватает всего: довольно хлеба, вина, мяса, молока, меда, риса, сахара, фруктов, овощей и различных богатств, чего ни в одном другом крае нет» - и сама отвечает: «А это тому такая великая милость Божия над этим городом, что те хлебы, которыми Господь Иисус великое множество людей насытил(9), зарыты вместе с кашами в Стамбуле еще во времена правления христианских императоров...». Она описывает столицу османов подробно, перечисляет, сколько у кого из султанов было кастратов, сколько карликов, жен, слуг, как кто развлекается и кто сколько тратит. При этом для самой Саломеи деньги — не проблема: читая "Авантюры", не перестаешь удивляться, с какой чисто восточной, позаимствованной ей, по-видимому от стамбульцев, ловкостью, она, оставшись без тинфа(10) в кармане, быстро зарабатывает не только на еду, но и на то, чтобы помогать бесчисленному количеству другого народа: своим многочисленным бестолковым мужикам, сыну, каким-то незнакомым людям, невольникам-туркам - и собственным невольникам. Да, была в Саломее коммерческая жилка, была - и в этом смысле она, безусловно, авантюристка, начинатель того торгового пути, который ведет с белорусских вещевых рынков на стамбульские распродажи и обратно, большого бесконечного потока, не менее значимого, чем бывший маршрут «варяги-греки».

Коммерцией Саломея занималась, правда, только при случае (которые возникали достаточно часто) - настоящим своим призванием считала врачевание, за которое пациенты отваливали ей порой просто невероятные суммы. О том, как она научилась медицине, автор упорно молчит, неохотно упоминая только какого—то загадочного «итальянца» - и это дает основания полагать, что мединститутов она не кончала и в прозекторских конспектов не вела. Образование ей дала сама жизнь, полная переездов, бегства, погонь, временных знакомств, интриг и смерти — неизбежной спутницы любого путешественника тех времен. Тогда со смертью человек сталкивался гораздо чаще - что в Стамбуле, что в Новогрудке(11), и относился к ней проще. Медицина тех времен была на четверть наукой, на четверть магией и на половину — надеждой на Господа Бога, Саломея пользовалась этими частями в таких же пропорциях. Остается надеяться, что вылечила Саломея больше людей, чем погубила: кровь в жилах стынет, когда читаешь о ней: искренние, но какие—то слишком уж невразумительные попытки вылечить семилетнюю девочку, больную «вроде бы на глисты» - Саломея дает ей какие-то «плохие, но хорошие на глисты лекарства», и через два часа девочка уже неживая. Но ведь и спрашивали тогда с врачей строго: отец умершей заставляет Саломею выпить ее "лекарство", она выпивает, ничего ей не делается - и «он мне и слово плохого не сказал», простодушно завершает свой рассказ автор. Однако же, и профиль у Саломеи был немного другой: специализировалась она на болезнях глаз, и как ее послушать, сотни людей, мусульман, католиков, православных после ее таинственных манипуляций стали снова видеть.

Своим успехом среди «могущественных людей этого мира» Саломея была обязана не только своим врачебным талантам, но и обаятельности. Женщина она была красивая: "у меня повываливались зубы, вылезли волосы, стали ломкими ногти, даже вся кожа с меня слезла... ". Так обошелся с Саломеей ее второй муж, Пильштын, которого она содержала-да и как содержала, с осознанием важности мужчины и его игрушек: трубок, эполет(12), пистолетов и кабриолетов! - и решивший за это жену отравить, ведь игрушек ему, видите ли, было мало. Всему виной независимость, самостоятельность, инициатива, неподдельный и непрестанный интерес Саломеи к миру. Само существование такой женщины, «белоголовой», обижало мужчин и заставляло их чувствовать себя ущербными. Таких "белоголовых" не любили ни тогда, ни сейчас. Саломею невзлюбили те, кто привык жить смиренно, нос свой никуда не засовывать, далеко от дома не отходить и кормиться за счет других. Она была не такая, все у нее в пятках чесалось, Стамбул, Вена, Рущук, София, Россия, Курляндия, снова Стамбул... туда она возвращалась, как домой — ведь на родине, кажется, ее принимали не слишком дружелюбно. Боялись, наверное, басурманского духа. Хотя страна Саломеи и империя османов тогда были союзниками - это с москалями турки все время воевали, Саломея отправляется и туда, к царице, чтобы освободить «своих» турок. Освобождает, но не тех - и это ее не очень огорчает. Вообще, такое ощущение, что ни лекарства, ни люди, ни любые другие декларированные ею цели - для Саломеи не главное, главное — жить, главное — дорога, которой она никогда не желает конца.

Вопрос неудобный, но неминуемый: насколько все ее «Авантюры» - правда? Не выдумала ли все это старая баба, которую девочкой еще отдали за врача Гальпира(13), что забрал ее в неведомые края, и которая на исходе своих лет вернулась на родину, неизвестно где проболтавшись всю свою не такую уж и долгую жизнь? Ответ на это должен доказать принадлежность мемуаров Саломеи к настоящей литературе: а какая разница? Какая разница, выдумала она все это или нет - мы же верим, нам интересно, и этого вполне достаточно.

Пусть она и не была профессиональным литератором, но по стилю своему дала бы фору многим начинателям новой белорусской литературы. Ведь она абсолютно не намеревалась писать по-книжному, то есть брать в аренду наработанные штампы, становиться в позы и расшивать свою писанину золотой нитью поэзий. Никакой литературщины: Саломея просто рассказывает нам то, что ей хочется рассказать, и молчит о своих тайнах. Так же говорит с читателем и Памук: может, сам Стамбул учит их таким интонациям?

Очень интересно перечитывать эти две книги одновременно - "Стамбул» и "Авантюры". Есть у них что-то общее, в этих двух авторах, один из которых нобелевский лауреат по литературе, а вторая даже писательницей себя не считала — просто решила поделиться опытом и впечатлениями. Зоркий взгляд, чуткость, любовь, проникновенность и чисто стамбульская живучесть.

Стамбул и во времена Памука - город чрезвычайно интернациональный, а уж во времена Саломеи был настоящим этническим столпотворением. «Авантюры» нигде о толерантности напрямую не говорят, но как-то исподволь разрушают миф об Османской жестокости и кровожадности: турки никого принудительно в свою веру не обращают, они вообще в религиозную жизнь немусульман не вмешиваются и культуру других никак не унижают. Их имперский интерес экономический. Что Саломея действительно изобличает в своих «Авантюрах», так это бессмысленность и продажность бюрократии, которая губит великие государства; что в Турции, что в Австрии, что в Московии, что в Речи Посполитой, бюрократия — один ненасытный организм, который ежеминутно требует жрать. У бюрократии нет национальности. Как, кстати, и в Стамбуле: есть Стамбул греческий, армянский, французский, немецкий, русский, итальянский, а благодаря Саломее - и белорусский. Точнее, польско-белорусский, потому что писала Саломея по-польски, пусть и с белорусизмами. Когда нужно было решать, брать ли Саломею в "Счет"(14), возникли определенные проблемы: поскольку Саломея не только не считала себя писательницей, но и какой-то там белоруской могла представить себя разве что в страшном сне. Да если бы все случалось так, как мы того хотим, не получилось бы никогда ни авантюр, ни воспоминаний, ни Стамбула - в который тебя так и не перенесли сказочные ковры турецких авиалиний, из-за тысячи различных причин, о которых после авантюр Саломеи и говорить как-то стыдно.

Примечания переводчика:

1 Ulker — турецкая пищевая компания, специализируется на производстве крекеров, печенья, тортов, вафель, конфет, батончиков, кофе, молочных продуктов, мороженого, а также прохладительных напитков и детского питания. Имеет филиалы и представительства в 111 странах мира,

2 Чавуши - придворные воины для особых поручений в тюркских государствах, в том числе и в Османской империи,

3 Визирь - титул министра или чиновника высшего ранга в государствах и странах мусульманского Востока,

4 Бастанджи-паша - в Османской империи начальник корпуса бостанджи — лейб-гвардии султана,

5 Муселлим (мутеселлим) — османский титул, используемый для заместителей, нанятых санджак-беем (правителем санджака, военно-административной единицы в Османской империи) в качестве гражданских губернаторов в административной единице нахие (муниципалитет), управляющих сбором налогов и десятины,

6 Янычар-ага - высший османский военный чиновник и придворный, командиром янычарского корпуса,

7 Хасеки;-султа;н — титул жён и наложниц османских султанов,

8 На Тейраке, скорее всего, имеется в виду Зейрек — район в муниципалитете и округе Фатих, провинция Стамбул, Турция, расположенный на четвёртом историческом холме, возвышающемся над Золотым Рогом. Его название связано с мечетью Зейрек, которая изначально была византийской церковью и начиналась как монастырь Пантократора,

9  Имеются в виду два сотворенных Иисусом Христом чуда с превращением малого количества еды в большое, чтобы прокормить (насытить) множество голодных людей: «Чудо пяти хлебов и двух рыб» и «Чудо семи хлебов и рыбок»,

10  Тымф, тынф, тинф — биллонная монета (неполноценная - разменная, кредитная - монета, чья покупательная способность превышает стоимость содержащегося в них металла) Речи Посполитой, чеканившаяся в 1663—1666 годах. Являлась неполноценной кредитной монетой, которая имела номинальную стоимость в 30 грошей, а реально содержала серебра на сумму в 12—13 грошей. Получила название от имени арендатора королевских монетных дворов Андреаса Тымфа,

11  город в Гродненской области Беларуси,

12 Иосиф Пильштын, второй муж Саломеи Регины Русецкой был австрийским офицером,

13 Якуб Гальпир – первый муж Саломеи, немец-врач, за которого её отдали замуж в 1731 году, 14-летней, вместе с которым, сразу после свадьбы, она отправилась в Стамбул, где тот начал практиковать,

14 Писать ли о ней главу-эссе в книге о классиках белорусской литературы – «Гамбургский счет Бахаревича».

Над текстом - обложка романа Саломеи Пильштыновой «Авантюры моей жизни»: перевод на белорусский М. Хаустович. - Минск: Мастацкая литаратура, 1993. – 381 с.