Женщина-тюбик. Сборник БиоХайТек

Катерина попросила секретаря приготовить ей кофе и прошла к себе в кабинет. Бросила папку на стол, расстегнула жакет, оправила раскрытую до третьей пуговицы шелковую блузку цвета топленого молока, убрала с лацкана приставший волос, в задумчивости по привычке намотала его на палец, затем стряхнула на пол и подошла к панорамному окну.
Сегодня пасмурно – небо заволокло унылой пеленой, воздух пропитан влагой настолько, что асфальт блестит без дождя. С двадцать первого этажа хорошо видны стальные ленты дорог, опоясавшие серые, облитые стеклом башни. Окно – в пол и во всю стену, с вертикальными перемычками. Так что, если стоять слишком близко, словно и нет никакой преграды – по пути в распахнутый город взгляд цепляется лишь за элементы системы антипрослушки. Немного жутко – Катерина отвернулась. Хорошо, что у нее здесь белая мебель под белым потолком и светло-бежевые стены, и пол. Если закрыть жалюзи и отвлечься от графитовой панорамы за окном, если зажечь свет, то станет уютно – желтые диоды в светильниках наполнят кабинет золотистым теплом.
Секретарь принесла кофе; громко стучит каблуками по ламинату, ее сдобные бедра в тесной юбке вызывают то ли отвращение, то ли ревность. Нагнулась над столом, выставляя блюдце с пузатой чашкой – зазвенела ложечка, опавшие с плеча волосы скрыли лицо. «Спасибо», - Катерина прошла за стол, села в кресло - тронутая мышь разбудила экран монитора – раскрыла зеркальце и принялась разглядывать свои глаза.
Макияж все еще позволяет скрыть и темные от недосыпа круги, и сетку морщинок на высыхающей с годами коже, - Катерина вспомнила фарфоровый грим с последнего показа Гальяно. Но все-таки заметна неизбывная усталость, - глаза монотонные. Катерина раскрыла их шире, похлопала ресницами, осторожно оттянула нижнее веко – взгляд мутный, белок заметно розовеет по краям. Не зря Илья подшучивает над ней, называя вампиром. Особенно несдержанно язвительным бывает в минуту досады, когда ей удается обойти его в конкуренции за влияние. Началось с того, что он рассказал ей о кролике-альбиносе, который якобы жил у его племянников, проговорил, как бы в сторону, не глядя, лишь склонив к ней голову. Сделал паузу, а затем заглянул в глаза – «Никогда прежде не видел, чтобы кролик ел мясо, но этот даже коровьи кости грызет».
Кофе горячий и крепкий – Катерина пьет его без молока. Сделав первый глоток, вернулась к зеркалу, потянула носом воздух, пригляделась – ноздри трепетные, словно пугливые, но не заметно, что воспалены.
С Ильей Ильичом, главарем маркетологов, как он сам себя называл, они столкнулись в первый же день появления Катерины в корпорации. На оперативке, когда генеральный директор, которого здесь для краткости было принято называть генералом, представлял ее менеджменту, Катерина привычно распустила веером все свои HR-карты, сама не замечая, как перетасовывает их, по нескольку раз демонстрирует одну и ту же, но уже с новым названием. Все собравшиеся директоры молчали и улыбались, некоторые даже кивали головой, словно бы не только понимали, о чем она говорит, но и соглашались с тем, как это важно, одобряли ее слова. Лишь верткий и энергичный, хрустящий своей белоснежной сорочкой и улыбчивый, словно редис, Илья счел нужным отпускать замечания и даже пару раз обратился к Катерине с вопросами. Но, не дослушивая ответ, перебивал - «Я не об этом спрашивал. Но ладно, продолжайте» - заметно стараясь ее смутить и спутать. Катерина с первого же взгляда поняла, что у него примерно тот же набор карт, довольно худых по нашим временам, и он вынужден также, как и она их постоянно перетасовывать. Разве только технический директор еще принялся кряхтеть, тяжело поворачиваясь в кресле и доставая из кармана брюк пачку сигарет, как бы говоря: «Пустое это, пора заканчивать». 
Дальше – больше. Когда Катерина принялась строить свой Департамент счастья, Илья потребовал себе право согласования всех мероприятий по брендингу работодателя и внутренним коммуникациям корпорации. Катерина же, защищаясь от его претензий, в ответ оспорила применяемые маркетологами лекала корпоративного и продуктового брендинга, ссылаясь на то, что молодежь – «самая перспективная потребительская группа на любых рынках!» - не понимает ни транслируемые корпорацией образы, ни исповедуемые ею ценности. Порой дело доходило до открытых конфликтов, которые генерал, казалось, даже поощрял, называя их инструментом конкуренции менеджеров.
Он получал явное удовольствие управленца старой школы, который порядку всегда предпочтет контроль, когда ему удавалось лично разрешать такие конфликты. Свою фирменную акцию умиротворения генерал обычно начинал с катерининого тезиса о ценностях бренда, «безоговорочно» с ним соглашался, «целиком и полностью» поддерживал, словно со всею нежностью брал ее за руку, чтобы куда-то отвести. А в какой-то момент он едва заметно отворачивал с прямого пути и постепенно налаживал мостик к пылающим корпоративной ревностью позициям Ильи, неизменно приводя Катерину, в конце концов, к надежному и скучному, как колея, набору банальностей; бывал многословен и умиротворяюще слащав при этом. Вероятно, в такие минуты генерал ощущал себя не только крепким руководителем, но и галантным кавалером, который знает, как управляться с женщиной. Катерина же, выслушивая его рассуждения о ценностях, сдобренные комплиментами в адрес ее профессионализма, неизменно чувствовала тошнотворную брезгливость к настолько примитивному сальному сексизму.
Однако, посконное в своей формальности дружелюбие генерала в такие минуты было настолько непосредственным, что спазм конфликта Катерины и Ильи словно бы проходил сам собой. Словно бы сам по себе спорный вопрос, столкнувший их лбами, оказывался неуместным, нелепым и даже глупым, и противники в результате расходились в полном недоумении.
Но расходились лишь на время. По мере того, как маркетинг все больше подминался GR соперничество за распределение бюджетов, не связанных непосредственно с производством, все более обострялось. И Катерина, и Илья постепенно переходили под общее кураторство советника генерала, человека молчаливого, замкнутого и холодного, с ничего не выражающим взглядом и удивительно тяжелой для его фигуры поступью. Когда он заговаривал, казалось, что «общее кураторство» - лишь светская форма «беспрекословного подчинения».
По слухам, у этого советника был собственный кабинет не только здесь, в границах центральной приемной корпорации, но и еще в нескольких интересных местах за ее пределами. Где именно? В ответ обычно двигали бровями, закатывали глаза, а если решались предположить что-либо конкретное, то смиряя голос и прижимая к груди подбородок, словно боялись услышать сами себя. Оба - и Катерина, и Илья - понимали, что при очередной волне оптимизации издержек из них в корпорации останется лишь кто-то один.
«Никто никому не нужен», - проговорила Катерина, глядя в зеркальце. Она чмокнула губами, растянула их в улыбке, проверяя как лежит помада.
Сегодня генерал задержал ее после оперативки – он вдруг решил заинтересоваться предстоящим спортивным праздником, на который съедутся команды всех предприятий корпорации. Катерина не готовилась к докладу и отвечала на его вопросы по памяти, сказав, что в течение дня готова подготовить детальную справку. Но тот, кажется, остался довольным ее комментариями и махнул рукой – «Не стоит. Вижу, у вас все под контролем». Он даже выделил дополнительный миллион рублей на мерч.
«Что это было?» - подумала Катерина, когда генерал ее отпустил. Она привыкла, что спортивные игры, ежегодно проводимые в начале июня на одной и той же туристической базе в сосновом бору, - ее безусловная вотчина, на которую даже Илья не покушался. Шеф обычно приезжал сюда лишь дважды, - чтобы произнести приветственную речь и официально открыть мероприятие, а затем – наградить победителей и объявить об окончании соревнований. В этот же раз он расспрашивал ее в деталях, и Катерина забеспокоилась, не планируется ли в рамках спортивного корпоратива чего-то особенного – быть может, нагрянут высокие гости. Да, даже если он сам собирается, тем более, с семьей провести на турбазе все запланированные трое суток – тоже окажется известной проблемой.
Еще в приемной генерала Катерина написала смс своей сотруднице, которая выступала проектным менеджером по организации игр, чтобы та зашла к ней после Оксаны и поспешила к себе выпить, наконец, кофе.
Оксана ведет проект по привлечению молодых специалистов на предприятия корпорации. В пятницу она прислала презентацию, на сегодня, в понедельник Катерина назначила ее обсудить. Но открыла файл с картинками она только сейчас. Вывела изображение на большой медиа-экран, размещенный на стене напротив ее стола, и успела пролистать лишь несколько слайдов, когда Оксана вошла. Небольшого роста, черненькая, худая, с круглым, как орех задом, компактным бюстом и изящной шеей она вошла боком и попыталась закрыть за собой дверь, не поворачиваясь, из-под руки. Но не получилось, язычок замка отщелкивался и дверь пришлось захлопнуть, вышло - с громким стуком. Оксана стушевалась.
- Проходи скорее, - улыбнулась Катерина.
Оксана, поправив волосы и приняв деловой вид, поспешила к ней с бумагами в руках.
- Добрый день, Екатерина Андреевна.
- Добрый! Присаживайся. Вот смотрю….
Оксана остановилась у одного из кресел белой кожи, соображая, как лучше сесть, чтобы видеть экран, но и не оказаться спиной к Катерине, - уместно ли его двигать. Наконец решилась, опустилась в кресло, провалилась в него, закачалась, заерзала, сдвинув коленки.
- Ну давай по порядку, с самого начала, - дружелюбно произнесла Катерина, пролистав еще несколько слайдов, чувствуя, что не может сосредоточиться, - Что у нас тут…
Оксана кашлянула и начала доклад, - с южной тягой на «О», мягким интонированием и едва заметно картавя. Совсем еще девочка, - пара лет после университета. Она кажется из Ростова-на-Дону, подумала Катерина, неглупа, ответственна, но провинциально проста и обязательна, едва ли не вульгарна в этой тупой формальной обязательности. Сейчас она словно читала нечто вычурно протокольное – канцелярский язык сформировал и канцелярский тон, дальнего родственника чтения безвидной молитвы – формулировка проблемы, цели и задачи проекта.
Всегда одно и то же, думала Катерина, что бы ни было, но целей должно быть две-три. Если больше, то это верный признак формализма, а значит «держи ухо востро – тебя заманивают в зыбучие пески туфты». Число задач при этом должно быть не менее четырех-шести – как минимум по две на каждую цель. Иначе цель и задача – одно и то же, а значит «автор проекта вообще не понимает, о чем говорит». «Если цели и задачи перепутаны, то дальше можно не слушать». Сквозь воркующий монотонный говор Оксаны проявлялись, словно пятна на одежде, которые уже не отстирать, давнишние замечания Игната.   
Катерина понимала, что его соображения о регламенте презентаций сами по себе содержали иронию над «игрой в корпоративные куличики» - предупреждая об опасности формализма, он именно что формализовывал эту игру до простейших правил. Но всякий раз вспоминала его слова, когда бывала вынуждена иметь дело с «презенташками» – эти правила все-таки позволяли фиксировать в сознании поток картинок, которые день ото дня становились все ярче, пестрее и краше. «В целях повышения эффективности…» - произнесла Оксана и Катерина поняла, что, отвлекаясь на свои мысли, пока не пропустила ничего важного в ее докладе. 
Сам Игнат терпеть не мог презентаций. В случае возникновения «роковой необходимости» изготавливал их в нарочито минималистском стиле, размещая на слайдах лишь «вешки» - знаковые слова, - так что без комментариев автора ничего невозможно было понять. С ним приходилось встречаться и выслушивать вживую, либо читать текст описания в отдельном файле. Из графического оформления Игнат применял только разнообразные буллиты.
Катерина подозревала, что в этой его манере заключался умысел – никто, даже она сама не дочитывала его обстоятельные тексты до конца, а выслушивать его доклады, которые он превращал в шоу с шутками, сомнительными метафорами, отступлениями и экскурсами, с экспрессивной жестикуляцией, наконец, и вовсе мало кто решался. А потому его предложения согласовывались оперативно, а зачастую не глядя, благо они не требовали значительных бюджетов – Игнат возглавлял Департамент корпоративных коммуникаций, был пиарщиком.
- Рабочее название проекта – «Твоя высота», - проговорила Оксана; ее «р» обволакивало и успокаивало. «Мужики наверняка млеют от ее мурлыканья», - подумала Катерина.
- Таким образом, - продолжала девушка, - мы опираемся на название корпорации и обеспечиваем доступ к серии тематических слоганов – «Высокий профессионализм», «Высокая зарплата», «Высокий доход» - это о корпоративных стартапах, - уточнила Оксана, Катерина кивнула, - «Выбери свою высоту» - профессионалитет и специалитет, или магистратура – и так далее. Основной слоган «Ты – будущее «Высокой химии». Ну, тут обыгрываются название корпорации и название отрасли, - Катерина вновь кивнула.
Она вспомнила, как Игнат выполнял перед ней гимнастические фигуры, подражая спортивной сценографии ранних комсомольцев. «Ты, - наше будущее!» - восклицал Игнат, повернувшись боком и уставив ноги, как для высокого старта, но вознеся обе руки над головой. «Мы – твое будущее!» - прыжком поменял фигуру и оказался стоящим на одной ноге, занеся другую назад, изогнувшись спиной и семафоря руками. Гостиничный халат давно распахнулся на нем, пояс валялся на полу и Катерина, сидя в постели, смеялась, спрятав лицо руками. «Вместе мы ради будущего продолжаем продолжать!» - фигура третья, умиротворяюще величественная, с полусогнутыми расставленными врозь руками и ногами, как у индуистского божка.
Тогда они проводили в Питере стратегическую сессию по коммуникациям для предприятий «Высокой химии» и Игнат даже не стал заселяться в свой номер, сказав, что как может сокращает расходы компании. Катерине было очень весело с ним.
Оксана закончила, Катерина просмотрела наконец презентацию до конца. Ну что ж, в целом очень неплохо и похоже на то, каким подобный проект должен выглядеть, подумала она, откинувшись на спинку стула.
- Принципиальных возражений нет, - сказала Катерина вслух, заглянув в свою чашку, - в ней не осталось ни глотка, только вязкая гуща, - Одна просьба - акцентируй, пожалуйста, что проект реализуется на ресурсной базе предприятий, за нами – лишь общая координация и управление смыслами. Нужно прописать исполнителей…
- Там есть упоминание об этом, Екатерина Андреевна…
- Да, помню, но нужно исключить двоякое прочтение, никаких двусмысленностей в этой части не должно быть. Нам и так предстоит убеждать финансистов внести изменения в бюджеты предприятий. Проект сложный, трудно управляемый по объективным причинам - лишняя ответственность нам не нужна, понимаешь? – Катерина со значением посмотрела на свою сотрудницу, намекая на противостояние с бандой маркетологов - Мотивировка? Смелее используй тезис о неравномерности структуры корпорации, разнородности ассортимента нашей продукции от региона к региону, так же технологических мощностей, а значит и потребностей в персонале. Мол, управляющая компания дает предприятиям свободу действий. Ничего страшного в этом нет, шеф нисколько этого не смущается.
- Хорошо, - ответила Оксана, делая заметки в своих бумагах.
- Пары дней хватит?
- Да.
- Тогда в четверг представлю генералу. Спасибо, ты хорошо поработала.
Катерина торопилась с проектом – его реализацию было важно начать уже в этом году, хотя бы в нескольких пилотных регионах, с тем, чтобы в следующем развернуть уж на всю корпоративную карту, дополнительно затруднив тем самым любые попытки сокращения ее департаментов. В конечном счете объем личной компенсации Катерины был связан с простой численностью персонала, которым она непосредственно руководит. Необходимо было лишь децентрализовать проект сразу, чтобы никакую неудачу с ним нельзя было непосредственно повесить ни на нее саму, ни на ее людей. При этом и директоры региональных комбинатов не оказывались под ударом. От них всерьез требовалось лишь соблюдение валового выпуска продукции и дивидендной состоятельности. Кадровая же политика предприятий, большинство из которых являлись градообразующими, не входила даже в пятерку приоритетных KPI.Таким образом проект, который напрямую соответствовал министерским указаниям и очевидно прочитывался как актуальный и прогрессивный для отечественного корпоративного управления, оказывался подвешенным в мертвой зоне между сферами компетенций разных управленческих уровней.
Игнат очень любил подшучивать над подобными маневрами Катерины на директорском этаже. А она сама, однажды поддавшись его живой горячности, которая единственно и питает мужской шарм, покорившись его рукам, очень скоро завладевшими всем ее существом, простодушно принимала его насмешливый тон, словно не над ее ухищрениями корпоративной выживальщицы он посмеивался. Пока не опомнилась чутьем, что мужской шарм, чем бы он ни питался формируется цинизмом.
Катерина так и не разобралась, кого в Игнате было больше – хитрого игрока, который ни на минуту не упускает из виду свою цель, или идеалиста, который ни на пядь не отступает от своих принципов. Две или три цели должно быть у каждого проекта, так ведь? Сколько же целей преследовал он сам, когда завладел ею?
Оксана ушла явно радостная и гордая собой от того, что ее проект принят без значительных оговорок – блестит глазами, раскраснелась даже и дверь за собой закрыла уверенно. Наверняка, вернулась сейчас к коллегам и довольно фыркнула, мол, надо кое-что уточнить и дополнить, но это мелочи. И немедленно уселась за компьютер ужесточать требования к филиальной сети, как и положено сотруднику головной компании.               
Спустя пару минут, к Катерине пришла Ирина, тот самый проектный менеджер спортивного праздника – женщина около сорока, в просторном графитовом платье и белых кроссовках; на левом запястье крупный браслет из резных деревяшек, в руках блокнот. В Москве она оказалась из-за мужа прокурора, который на родном Урале вляпался в конфликт с начальством, - по слухам, темная история с явно коррупционным привкусом, - и был переведен в центральный аппарат. Видимо, нашлись влиятельные люди, посчитавшие нужным спрятать его в столице до поры.  В корпорации Ирина появилась задолго до Катерины по цепочке телефонных звонков, но служит при этом самозабвенно. Похожа на взрослого щенка легавой собаки, что постоянно тянет поводок не по причине нервозной натуры, а в постоянных поисках дичи, и даже тогда, когда хозяин не охотится. Катерина недолюбливала Ирину за ее истеричную активность, но ценила за преданность и ответственность, а кроме того всегда помнила о тех людях, которым хватило влияния, чтобы вывезти ее мужа в Москву.
Разбираясь в компьютерных папках, Катерина в двух словах рассказала Ирине об интересе генерала к корпоративным соревнованиям и поделилась опасениями, что программа мероприятия может быть внезапно изменена. «Стоит и что-то записывает, - подумала Катерина, избегая тупого отважного взгляда своей старшей сотрудницы, - словно в голове ничего не остается, сразу стекает на бумагу. Верно, позже прочитает и начнет думать. Хорошо». И уж явно диктуя ей, не торопясь и командообразно, просила свою сотрудницу зарезервировать силы и средства на случай приема и размещения высоких гостей, включая организацию для них досуговой программы, закупку подсанкционных продуктов и алкоголя.
- Ничего пока не делаем, лишь готовимся, - акцентировала Катерина, теперь уж прямо глядя на зардевшееся волнением лицо Ирины.
- Подробности письмом? – уточнила та, не моргнув.
Нет, она была лишена чувства юмора и просто повторила местный мем из анекдота о телеграмме, в которой значилось лишь «Бойтесь вскл подробности письмом тчк»
- Примерно, - усмехнулась Катерина.
- Хорошо, я поняла.
- Тогда через пару дней вернемся к этой теме.
«Вот уж точно непробиваемая задница. Похожая на мозоль», - подумала Катерина, глядя Ирине вслед, на плоский, как чехол на комоде подол ее платья.
Нашла, наконец, тот файл. Папка так и называется – «Игнат», здесь собраны все его письма, статьи, предложения. Изначально Катерина не догадалась именовать файлы с указанием даты, и теперь они все вперемежку, с едва различимыми друг от друга названиями, все так или иначе связанные с любимой темой своего автора – модернизацией управляющих структур. «Система управления – наиглавнейшее конкурентное преимущество», - восклицал Игнат, пародируя опоённую ленинскую категоричность.
Но нашла то, что искала сейчас. Открыла.
 «Идеализм. Все что было накоплено, что действительно сохранилось после тысяч лет исканий человеческой цивилизации пропитано им. Вскройте любой текст, любое древнее сооружение, или культурный слой и увидите, как они до сих пор пульсируют горячими токами веры. Веры в нечто неместное, абсолютное. В нечто искупляющее. Как же так вышло, что сегодня мы признаем идеализм едва ли ни пороком? Мы предлагаем своей молодежи преодолеть его наискорейшим образом. Мы исключаем носителей идеализма из социума, как звено деструктивное, опасное, отравляющее. А поп-культура, вся эта прикладная психология - будь то семейной жизни, или профессиональной карьеры, - выставляют идеализм как современный парафраз дьявола – соблазняет, отвлекает от настоящих ценностей, разлагает и неминуемо губит.
Позволяем себе это лирическое отступление, потому что каждый новый год на рынок все еще поступают новые вдохновенные специалисты, снаряженные знаниями, энергией и бесстрашием. Часть из них, еще в детстве инициированная в прагматичных обывателей, уверенно поступает так и туда, где почти незаметно, но гарантировано. То, что называется «попасть в систему».
Но есть и другая группа, которая ломится в мир с шумом и нелепым озорством, высыпает на улицу и попадает в сводки происшествий. Спорит, ехидничает и смеется над всем неоспоримым. Раздражается, страдает и увлекается полной ерундой. Эти молодые красивые люди - очевидная жертва и очевидная надежда той самой системы. Они и не стремятся изменить, но неминуемо меняют мир, в котором оказались. И всякому наблюдателю подспудно хочется, чтобы они подольше в нем оставались. Не высыхали россыпью золотых мальков на бесплодных камнях.
Они постоянно ищут. И волокут на свет обсуждения самые замысловатые формы жизни, которые только выпростались в гонке мутаций. Они так очаровательны в своем бесстрашии и щедрости, которыми может хвастаться только безопытность. Они так беззащитны, так ломки, как единственно настоящая искренность и бывает.
Хотите знать, что именно нужно изменить, - именно у них и спрашивайте. Но не мучайте чудесные создания вопросом «как». Они видят ясно, но непосредственно. И дают петуха при всякой попытке анализа, - оценивая систему, они склонны подменять ее набором инструментов. Упуская из виду многие параметры, как то осознание и кодификация суверенитета, границы контроля, стратегическое и тактическое целеполагание. Даже профессионализм, в том числе, менеджмента молодые люди склоны подменять набором профессиональных навыков, а представление о мотивации они зеркально формируют по собственному душевному состоянию.
Нетрудно представить, как дезориентированы они бывают, как суетливо выгорают порой, попав в систему, в которой все является не тем, чем кажется. В которой их естественное желание быть общественно полезным питает лишь частные корыстные интересы. В которой их поиски новых решений входят в прямой конфликт с корпоративной традицией саботажа клерков.
Мы должны чем-то жертвовать, если действительно хотим трансформации. Но жертвовать своими детьми – последнее дело. Обеспечивая их будущее, мы первым делом стараемся вытравить в них идеализм. Который, как мы подразумеваем, в лучшем случае приводит к цинизму, порой к социофобии, а в худшем – к уничтожению личности. Но собственное чувство истины все-таки заставляет нас пусть время от времени, пусть в сердцах, - мол, да пошло оно все! - насытить их бесстыдной правдой, поднять во весь рост и подтолкнуть в честный путь.
Это один из парадоксов, сиюминутное разрешение которого и формирует в конце концов реальную практику. Это один из актов священного мучительного выбора, из свершения которого состоит ежедневная тревога и родителей, и управленцев».
Это было написано, когда Игнат убеждал ее запустить журнал, посвященный вопросам управления. Без устали доказывал необходимость такого издания и для «Высокой химии», которая выступала флагманом целой отрасли, и для рынка в целом. Замечал, что Катерину не слишком занимают такие масштабы и, горячась, стыдил ее за узость взгляда, едва не оскорблялся, и она знала, что оскорбляется он совершенно натурально, невольно для себя. В его нетерпимости не было ни грамма показухи, но острое и мучительное для него переживание. Игнат был конечно, игрулей, как она частенько называла его даже в глаза, но становился нестерпимо жестким, резким, категоричным, скучно серьезным, когда речь заходила о будущем национальной экономики. А этот молодой горячий пиарщик, кажется любой вопрос стремился свести к этой теме. «Подумай сама! Фондовый рынок – это ключ. Когда тысячи, десятки тысяч компаний больших и малых выходят на биржу – это не только установление справедливой цены, но и фундамент поддержания справедливого порядка. А что нужно для такого обвального величественного выхода? Правильно – унифицированные прозрачные системы управления», - примерно таким его заявлением заканчивался всякий их разговор, если они не занимались любовью.
Под конец их отношений Катерина не только уж устала, но и заподозрила, что быть может этот пресловутый журнал, в котором Игнат, разумеется, претендовал на место главного редактора, и был побудительным мотивом его к ней любви. Она могла допустить, что мотивом неосознанным, но от того не менее гадким. «А что, он мог бы», - вновь убеждалась Катерина, вспоминая замечание Игната о том, что настоящими циниками становятся лишь альтруисты.
Вот его драфт анкеты, которая предполагалась для заполнения читателями журнала, – тридцать вопросов, наивно-прямодушных и каверзных, вперемежку. Этот дуализм Игната проявлялся кажется во всем.
Вот статьи.
«Правильный вопрос не в том, является ли государство эффективным управленцем бизнес-активов. Для нас более актуально – кто, кроме государства может выступить ответственным управляющим институтом в низкорентабельных отраслях, в условиях макроэкономического кризиса. Это первое. А второе – каковы условия и каковы инструменты выхода государства из управления. И если первый вопрос, скорее, риторический, то второй представляет практический интерес…»
О чем это? Зачем это? Катерина открывала файлы, начинала читать и закрывала, цепляя в них лишь заусенцы своих личных воспоминаний.
Вот еще. «Когда спотыкаешься о вопрос определения системообразующих особенностей госкомпаний, проще сменить тему, чем действительно разобраться. Потому что при ближайшем рассмотрении вы не обнаружите в них ни следа присутствия собственно государства. В каждом функциональном эшелоне, на каждом уровне управления будут встречены лишь люди со своими обычными интересами. «Бизнес – это всегда конкретные люди». Эти слова одного из гуру менеджмента принято вспоминать, когда речь заходит о клиентоориентированности. «Госкомпании – это всего лишь конкретные люди, привыкшие говорить о государственных задачах». Видимо так стоит перефразировать это замечание в контексте нашего разговора…»
Дальше. «Общее место - всякое развитие в России всегда инициировалось сверху – для нас представляет интерес в дихотомии «государство – госкомпания»: каким образом в этой паре происходит инициация импульса развития?..»
«Дихотомия. Почему он противопоставил одно другому?» - подумала Катерина.
Департамент корпоративных коммуникаций, который возглавлял Игнат, стал первым объектом и трофеем в противоборстве служб HR и маркетинга. Компетенции департамента позволяли легко переходить границы обоих враждующих лагерей и даже совмещать их, запутывая субординацию и дублируя функции. Прежде общее кураторство над департаментом осуществлял Илья, но заметно воспринимал его деятельность, как исключительно обеспечительную и не уделял ему должного внимания. Катерина же, принявшись модернизировать архаичную кадровую службу корпорации, косвенно придала PR функцию управляющую. Ей казалось это правильным и естественным, но в конкретной ситуации, такая постановка вопроса обернулась для нее и прямой административной выгодой – в лице Игната она получила искреннего союзника. Его профессиональная привычка к манипулированию, его способность объяснить и надежно аргументировать все, что объяснить и аргументировать было выгодно в данный момент, помогла Катерине завладеть практически всей сферой брендинга корпорации, выдавив Илью в прямые продажи. А там он столкнулся с интересами секторальных и продуктовых менеджеров, экспортной службой и прочими подразделениями «Высокой химии», которые имели дело с конкретными дилерами и рынками, и мало интересовались маркетинговыми концепциями.
Он так и сказал, Игнат, когда принес ей бумаги на подпись в первые дни знакомства – «У нас с вами все получится». Катерина формально, чтобы просто не молчать, из дружелюбия спросила его, верит ли он в успех нового импортозамещающего продукта. А он вот так ответил запанибрата. Она еще не привыкла к фамильярной манере бытования Игната в официальных коридорах, а потому смешалась, не знала, как реагировать и улыбнулась – «Надеюсь». И это прозвучало как ее согласие на его невысказанное предложение.
Позднее Катерина думала, пыталась понять, как это вышло, как у них с Игнатом началось. И не смогла отыскать в цепочке событий другой такой же определяющей точки, чем тот момент, когда совершенно случайно для них обоих после ее «Надеюсь» возник этот вопрос – «а почему бы и нет?»
До обеда были назначены еще две встречи. Катерина провела их в той же выдержанной манере, которой собиралась придерживаться весь сегодняшний день. Она прислушивалась к себе, - помогают ли, расслабляют, раздражают, или волнуют ее очнувшиеся воспоминания. И чем они вызваны вдруг? Банальной презенташкой? Ну да, этот набор картинок, составляемый по единой модели, - конечно, архетипический антиобраз Игната, но ведь и только. Это никак не объясняло, отчего ее воспоминания, таившие в себе столько интимной радости, были так остры и почти навязчивы сегодня. Скорее, действительно она нуждалась в озорной насмешке вообще над всем, что ее окружало. Насмешке даже злой и жестокой. Или это просто тоска? Странный день – вчера. Да и сегодня тоже. И будут еще странные дни. Быть может Игнат, этот в сущности фигляр, но такой милый, вывернувший всю ее душу и успевший буквально измочалить ее, прежде чем надоесть, как-то поможет ей памятью о себе в этих странных днях ориентироваться.
Совсем иначе у нее начиналось с мужем. Познакомились на вечеринке, где не бывает случайных гостей, где прежде чем понравиться друг другу, друг о друге осведомляются. Она заметила его в числе прочих молодых людей, чье внимание привлекла, затем выделила на их общем фоне, разглядев сквозь напускное лукавство в его глазах живой интерес и нежность. Чем-то привлек ее этот парень с ямочками на щеках, спортивной фигурой и уверенными, но мягкими движениями. И, встретившись с ним глазами, не отвела взгляд, не улыбнулась, не подала никакого знака. Катерина спокойно выдержала их молчаливый обмен вопросами и предположениями друг о друге, дождалась, когда, напротив, он отвернется якобы для того, чтобы рассмеяться на шутку приятеля. А затем принялась не замечать его вовсе.
Если подойдет к ней сейчас, - ей станет скучно. То, что происходит между ними – не кокетство сродни обнюхиванию собак перед случкой, не флирт, который сохраняет прекрасную возможность поворотить в любую сторону – от запретной связи до приятельских отношений, не романтическое томление воображаемого вальса, или фантазийная мастурбация танго. То, что происходит между ними - не игра и не прелюдия. Катерина просто так решила. Но что же происходит между ними? Она вдруг захотела, чтобы этот молодой человек ценил очарование момента, исключив в нем предчувствие любой цели. Не одна же только цель наполняет смыслом этот или любой другой момент жизни. И эта мысль вдруг озарила Катерину, как свет из открывшейся двери отцовского кабинета.
Ей чудилось будто в объединившей их душевной тишине, среди гомона и воркования множества людей в потоках музыки, она что-то рассказывает ему. Не о себе даже, о чем-то важном, что и слов для выражения не имеет.
Ее избранник не подошел, словно услышал ее. И что-то словно кольнуло Катерину, когда подруга, хозяйка вечеринки, проследив ее красноречивый взгляд, проговорила: «Хороший мальчик». Застигнутая врасплох этим замечанием, которое овеществило ее очарование, Катерина обратилась к подруге, но не разглядела в ее лице ни следа насмешки. Та смотрела на нее, как бывает смотрит человек, переполненный неким знанием, которым не может поделиться. Повела шеей и плечами, словно цапля, глотающая лягушку, и добавила «Но у него папа». Вопросительно округлила глаза, всплеснув руками, - «Понимаешь, дорогая, у него па-па» - и поджала губы в знак того, что ничего больше не скажет.
Слова подруги пыхнули в разгоряченном воображении Катерины жарким зарядом сексуальности, словно само по себе приятное действие оказалось дополнительно сопряжено с познанием тайны, со щекотным нарушением некоего запрета. Это многозначительное своей таинственностью «па-па» обещало нечто необычайно сладостное. Катерина, не успев устыдиться, залоснилась азартом и увлекла этого молодого человека, который услышал ее непроизнесенные слова, за собой - из клуба они ушли вместе.
Игорь занимал пост старшего аудитора в крупной компании, которая совсем еще недавно была американской, и обладал буквально всеми атрибутами привлекательной мужественности, включая чувство юмора и отменный вкус, как к роскоши, так и в искусстве. Катерина была очарована жаром его амбиций и стремлений. И тот первый их совместный год, или во всяком случае первые месяцы, когда они преодолевали неведомые вершины своей любви, наполнили ее счастьем, как летучий газ наполняет и делает невесомым воздушный шар. Катерина пыталась не терять из виду свои якоря, но не сдерживалась, с каждым днем все более убеждаясь, что счастье ее не мутнеет, не истончается. Она с радостным наслаждением замечала, что вот опять, вновь и вновь, по-прежнему беспримесно ощущает свое счастье, все то же светлое и равномерное, а значит можно пробовать отпустить. И она отпускала, всецело доверялась, и никакого изменения не следовало – Игорь оставался все тем же предупредительным и нежным с ней, все тем же уверенным в себе.
Насколько опасным и тревожным был этот путь к вершинам, Катерина разглядела лишь много позже, когда уже некуда было подниматься и перед ее глазами распростерлась равномерная волнистая долина без предела и границ. Она монотонно простиралась вокруг, насколько хватало глаз, и свет, и тени медленно текли по склонам ее холмов. Здесь не на чем было бы задержаться взгляду, если бы не тонкий белый мерцающий след, пронизавший весь ландшафт, словно кто-то тащил через пустое пространство прохудившийся мешок с хлором.
«Пьют ведь от комплекса неполноценности. Это скучная, я бы сказал, производственная травма. Представьте себе только – в нежном возрасте, на самом старте вдруг понять, что ты ни на что не способен. Себя ведь не обманешь. А впереди еще так далеко! Бесконечная жизнь – чем же занять ее?... Воля ваша, но неудачника всегда угадаешь по глазам. Или, знаете, еще по тату на чахлой груди в виде львиной оскаленной пасти, или грозного орла – спрятанная у самого сердца тоска по силе…. -  Егор, старинный и, как выяснилось, единственный близкий товарищ Игоря, вычурный эгоист, которому ни до чего не было дела, постукивал ребром банковской карты по стеклянной столешнице, под которой плавали японские карпы, - А у нас совсем другая болезнь, хоть и столь же неизлечимая, да, - перфекционизм. Так бы я хотел сказать, но нет - все-таки комплекс отличника, обремененный тяжелейшим осложнением в виде социопатии. Итон, Хэрроу - понимаете?... Да вы не бойтесь, это всего лишь кристаллизованный эфир».
Это было еще в то время, когда Катерина плыла, опоенная счастьем, мало что различая вокруг себя. Она не только не боялась, но и жаждала все новых тайн по пути к вершинам своей любви. Шуршание блестящей, жадно разрываемой обертки окружало ее, а внутри спрятанная запретная сладость, которой потаенно наслаждаешься в полной темноте, или укрывшись платком, словно поедаешь садовую овсянку. Утра, которые затем неизменно наступали полосой солнечного света меж задернутых гардин, - душные, пыльные, пахнувшие жарким кислым дыханием, - все еще легко растворялись контрастным душем, кофе и туалетной водой.
С тем же радостным чувством, что ничего плохого не может случиться она впервые вошла в отчий дом Игоря, не придав особого значения его словам: «Помни, пожалуйста, что ты никогда не будешь знать, о чем именно он с тобой говорит и что пытается узнать». Тот самый «па-па».
Игорь родился и вырос в доме на Большой Садовой и потому усадьба в Тверской области, принадлежащая его отцу, - час на бизнес-джете, а затем еще полтора на машине – называлась отчим домом из одной лишь сентиментальности. Но устроена она была так, словно стоит здесь на протяжении жизни как минимум трех поколений семьи.
Па-па с Катериной был бесстрастно вежлив, без малейшего намека на навязчивость, которая проявляется так или иначе в каждом движении стареющего мужчины по отношению к женщине много моложе его самого. Среднего роста, налитой телом, с неестественно прямыми плечами, которые он выносил при ходьбе вперед, в такт шагам, будто спина его не гнулась, с темным зашторенным взглядом. Он едва посмотрел на Катерину, пожимая ее руку при знакомстве, и позднее, на протяжении всего уик-энда, кажется, вовсе ее не замечал, как человека совершенно ему привычного в своем доме. Но позднее прислал целый ворох пакетов и коробок Dior, Chanel, Yves Saint Laurent, Jacquemus и Celine, потом были и Comme des Garcons, и Balenciaga, и Alaia, и Bottega Veneta, и даже The Row – и всякая вещь оказалась Катерине впору.
Наверное, все-таки не он, подумала Катерина, но ма-ма, грациозная женщина, с мягкими движениями и подвижным лицом. Она обладала вязкой манерой обращаться к кому-либо, только если может коснуться его руки или плеча, - вполголоса, вплывая взглядом в глаза собеседника – и облепила будущую сноху своим вниманием так, что наверняка получила полноценный оттиск всего ее тела. Опытные женщины ведь способны определить ваш размер, лишь мельком окинув вас взглядом. Ма-ма же осматривала Катерину с пристрастием наездника, оценивающего скаковую кобылу - женская ревность, доводимая до абсурда ревностью материнской.
Но Игорь отрицательно качнул головой, одновременно усмехнувшись и нахмурившись на ее предположение. «Просто у отца множество глаз, - сказал он и, отвернув взгляд неопределенно в сторону и вниз, добавил – Не все из них он носит с собой. Я, например, до сих пор не знаю, где размещен его ум». Катерина не вполне поняла эту шутку, встревоженная мыслью, что быть может недостаточно хорошо для этой семьи выглядит, если удостоилась от будущего свекра целого гардероба. Сколько же это все стоит? Уже перемерив все вещи, уже представив, как хороша она будет в них и какую зависть вызовет, вдруг подумала, не должна ли оскорбиться, проявить гордость - подарки ведь могут быть откровенной насмешкой.
Тут она разглядела и реакцию Игоря на россыпь дорогих подарков, преподнесенных его женщине кем-то другим, – он явно испытывал досаду, которая во внутреннем диалоге с самим собой обернулась в нем приступами раздражения, прежде ему не свойственного. И Катерина совсем растерялась – что все это значит? И что вообще происходит? Пробовала заговаривать, спрашивала напрямую, но Игорь уходил от ответа. Сказала ему, что очень благодарна, но воздержится это надевать. Сказала, что видит в этих подарках неуместные намеки. «Это неправильно, - сказала она, - Слишком щедро, чтобы не быть унизительным». «Ну что за глупости, - вдруг отозвался Игорь, открыв улыбкой прежние свои ямочки на щеках над квадратным мужественным подбородком, под умными смешливо-лукавыми темными глазами, - Обязательно носи! Отец обидеться, если в следующий раз не увидит на тебе чего-нибудь своего».
Но его слова не успокоили Катерину. Напротив, она почувствовала в них недоверие Игоря к самому себе. Она видела, что он, всегда с удовольствием демонстрировавший выдержку, сейчас и сам заметно растерялся, засуетился и предпочитал, как будто не замечать ворох роскошных вещей, чужими руками оказавшийся в их доме между ними. В этом его душевном движении было что-то от собаки, заскулившей от окрика хозяина и забившейся в угол от его сапога. Катерина прочитала бессильное раздражение своего мужчины, как проявление стыда и оступилась подозрением, что быть может и все его собственные ей подарки имели то же происхождение и теперь он боится, что откроется и эта, уже не такая сладостная тайна.
За горными вершинами едва ни запретного счастья для нее приоткрылась вдруг спокойная равнина, и та игра светотени, которая придавала здешней пустоши хоть какой-то объем, возможно, была и светом, и тенью самого па-па. Разумеется, он представился при знакомстве и даже чересчур долго удерживал ее руку в своей, но все его должности и регалии, хоть и вызывали в Катерине уважение с примесью подобострастия все-таки не объясняли полноценно его удивительные возможности. Откуда что берется и как это вообще работает?
Оборачиваясь мысленно назад, Катерина стала замечать в Игоре усталость. То было не радостное утомление человека, выполнявшего трудную, но результативную работу, не злость и отчаяние, которое охватывает от неудачи, провала, разочарования в самом себе, но изматывающее мытарство бурлака, который тянет по незабвенной Волге чужую баржу, крепко-накрепко к ней привязанный, и все что может позволить себе, так это тянуть такую же унылую в своей неизбывности, как и все что он знает, песнь. И ее мужчина словно потускнел в ее глазах.
Оборачиваясь мысленно назад, Катерина призналась самой себе, что все нездоровые признаки подспудной муки проступали в Игоре и прежде, она лишь не придавала им никакого значения. Так читатели, вдохновленные поэтикой романа, жадно следят за развитием любовной истории, а батальные сцены, разворачивающиеся на ее периферии, попросту пролистывают, в то время, как хитрый автор именно ради них и затеял всю эту игру. Теперь Катерина разглядела, как сброшенный пиджак оголяет под возбуждающей мужественностью подростковую похвальбу, нервное сучение в беспрестанной попытке вновь и вновь что-то кому-то доказать и прожигающий ноздри след хлора.
«Когда я зарабатываю рубль, он зарабатывает десять. Когда я ничего не зарабатываю, он зарабатывает десять. Когда я рубль теряю, он зарабатывает десять. Когда я пытаюсь сообразить, как этот чертов рубль заработать, он зарабатывает десять. Когда я хочу все бросить раз и навсегда и никогда больше не возвращаться, он зарабатывает десять. Ты можешь делать все что в голову взбредет, или не делать ничего – он зарабатывает десять», - Игорь откинулся в кресле, запрокидывая голову и стягивая галстук, и словно утрачивая цвет в ее глазах.
Подозревала Катерина в незнакомом прежде поведении Игоря и банальную ревность. Ей даже польстила мысль о том, что возможно па-па чуточку, на излете, но увлекся ею. Показалось забавным, как она, мягко, чтобы не оскорбить, играя со стариком, все-таки твердо пресечет его жалкие потуги. Показалось умилительным, что вот они немножко посердятся друг на друга, а потом придет теплое всепрощающее время, когда все вместе снисходительно посмеются над смешными надеждами, нелепыми поступками и досадными обидами.
Но очень скоро она почувствовала в па-па холод безразличия. Ее даже задело это наблюдение, пробудило нечто отдаленно похожее на азарт, но вскоре смутило. Когда она заметила, что всемогущий старик безразличен не столько к ней, сколько вообще к кому бы то ни было, вот даже и к сыну и, более того, казалось он испытывает ровное безразличие ко всему, что его окружало здесь, там или где-то еще, словно все его внимание и все его силы были сосредоточены единственно на достижении никому, кроме его самого не ведомой цели. Словно цель его была заключена не в некоей измеряемой сущности, но представляла собой блистающий образ самой истины, непререкаемой и непередаваемой, по сравнению с которой ничто другое не имело значения.
То было не равнодушие, обретаемое сном или ленью души, не жестокость, не безжалостность. В манере па-па не было никаких следов душевного движения ни ко злу, ни к добру, словно бы чего-то этой биполярной парадигме в нем не доставало вовсе. И единственное объяснение, которое отыскала Катерина, состояло в исключительном имморализме, полноценно состоявшемся в этом мужчине с походкой шкафа.
Все-таки проглядывала в нем, плескалась, как в мелком блюдце вода, плаксивая сентиментальность при взгляде на розы в цветнике – душу, хоть и простенькую, хоть и изредка, но с явным удовольствием он все-таки обнаруживал. Он лишь не понимал, что такое добро и зло. Не понимал настолько искренне, что даже не менялся в лице, когда рассуждал о них. Без тени усмешки мошенника, без пылкого возбуждения демагога произносил приличествующие случаю слова, которые просто должны быть произнесены. Катерина легко представляла, что слова эти могли быть совершенно разными, взаимоисключающими по смыслу словами в разное время на протяжении жизни этого человека – по сравнению с исповедуемой им истиной все известные слова не имели никакого смысла. Словно не был еще изобретен тот язык, которым та истина могла быть описана. И Катерина представляла, что ее бедный Игорь с самого детства был вынужден уворачиваться от гранитных плит этих слов, что падали ему на голову с самого неба и грозили раздавить в нем все живое. Не в силах вырваться, покинуть, освободиться он извивался, как плодовое дерево змеится и стелется, костенея в уродстве, на стеклянном ветру ледяной пустоши.
Катерину охватила жалость, а следом – ужас. Уже став женой, уже освоившись с ролью невестки и ознакомившись со многими деталями той машины, которую составляла семья ее мужа, она увидела своего Игоря как молодого па-па. Она испугалась, что он унаследует то самое безразличие, которое мучило всю жизнь его самого. Не хотелось верить, что ее блестящий Игорь освоится, воспримет правила и порядок жизни в этом холоде. Но может ли быть иначе?
Катерина видела внутреннюю борьбу мужа, видела по той грусти, с которой он иногда смотрел на нее и казалось говорил «прости». Видела, как он пытается вырваться запойными демаршами из петли бурлака, но угадывала, что он уже наловчился использовать и собственную жалость к самому себе, а теперь все больше и ее жалость к нему, как повод. Она лишь не могла решить, что именно питает его пристрастие к забытью, - осознание собственной бесхребетной несостоятельности, или синдром дрессированного вундеркинда, который способен жить лишь обожанием окружающих.
Это тянулось уже слишком долго, когда Катерина вдруг ощутила и в себе то же желание развязать невидимый на шее, но удушающий галстук и вырваться в некое свое собственное будущее. Она еще не осознавала в чем именно обособленность этого будущего состоит, от чего именно оно должно быть отделено, но уже сосредоточила свое желание освобождения в мысли о ребенке. В новом человеке, таком которого никто кроме них с Игорем создать не может, она увидела для них обоих надежное средство защиты – и от всего окружающего, которое пеленает, путает и выматывает, и от неизбежных взаимных претензий и обид между ними самими.
На краткое счастливое время неясный образ нового человека объединил все разнообразие ее представлений о смысле жизни, а значит и о спасении. И ее пронизало чувство внутреннего света и радости – вот оно, будущее, которое, во всяком случае, должно попросту продлить настоящее. И пусть она не была уверена и, напротив, сомневалась, что Игорь в беспрестанных выяснениях отношений с отцом способен сейчас всецело разделить с ней радость этого осознания, она твердо знала, в чем именно состоит благо для них обоих. Ощущая, как внутри нее вызревает яйцо ожидания, как наполняется она мягким теплом, Катерина принялась готовиться и собираться свое будущее реализовать.   
Однажды в воспаленном после подписания контракта сне – на таких церемониях принято показывать друг другу своих жен, а затем усиленно снимать стресс – ей примерещился па-па в образе викторианского старца. Будто бы в стылую полнолунную ночь, когда серебряный свет сочится в окна нитями и шевелит сумрак, пропитанный гарью остывшего камина, он тихо отворил дверь ее спальни, во сне постаревший и высохший, со свечой в руке, укрытый с головой шалью из верблюжьей шерсти. Словно не решаясь пройти, он что-то ворчит и клокочет дряблым горлом, с опаской является костлявым лицом призрака в потоке лунного света и медленно тянется к ней сморщенным кривым пальцем; рукав его ночной рубахи свободно болтается на костлявой руке. Катерина делает вид, что спит, но сквозь ресницы полузакрытых глаз следит за медленно приближающимся как воздушная змея старческим пальцем. Душа ее обмерла, она хотела кинуться прочь, но не могла двинуться с места. Наконец, палец с уродливым мутным, как гной ногтем коснулся ее носа, она зажмурилась, сжалась вся, а старик прохрипел со свистом сквозняка «Нассслеееднииик!». И Катерина проснулась – они не закрыли с вечера окно, ночью у нее закоченели ноги.
Она проснулась в смятении, но, согреваясь, приходя в себя, подумала, что естественная потребность в признании, которую свекр, наверняка, утолил уже с лихвой, должна бы продлеваться озабоченностью о судьбе его достижений после того, как он выпустит из рук эту жизнь. И если она не могла рассчитывать на поддержку мужа, готовилась даже преодолеть его растерянность пред новым человеком, то свекр, всесильный глава не только своей семьи, но кажется и всех семей, до которых мог дотянуться, напротив, должен бы стать ее искренним союзником. Более того, он оказывался полностью зависим от нее в этом деле, подпадал под ее безраздельную власть. 
Усадьба свекра, в которой Катерине надлежало стать в свое время полновластной хозяйкой, ей и раньше нравилась. И даже когда она разглядела жесткие сочленения этого дома, она пребывала в уверенности, что сможет обустроиться здесь, пусть пока с краешка, на самой границе, поближе к настоящей жизни, но наладить в царстве монохрома свой собственный цветной мир. Теперь же Катерина и вовсе находила, что это место подходит для обустройства ее гнезда, как нельзя лучше. Па-па, от которого зависело все здесь, не сможет не принять ее, пусть нехотя, но неизбежно согласится и даст все, чего только она ни потребует. Ведь какую бы истину он не исповедовал, его собственное будущее может обеспечить только она – в ее яйце размещена игла этого Кащея.
Но подхватив юбки, чтобы устремиться уже на зов материнского инстинкта, Катерина замерла на месте – ее игривое задорное намерение обеспечить будущее рода не произвело на па-па никакого впечатления. Казалось ни сохранность наследства, ни величие наследия его не волновали. Всем своим существом он демонстрировал, что является лишь хранителем верховной идеи и беззаветно служит ей. Казалось, он был настолько верным адептом своей истины, что та обеспечивала его жизнь непосредственно, словно божество, спустившееся на Землю, чтобы кормить сына пастуха собственными персями. Словно даже смерть, не только уж слова, не имела никакого значения.
В бытовании па-па было что-то религиозное, орденское, монашеское. Этот мужчина с монотонным голосом и зашторенным взглядом, для которого не было ничего невозможного, не заботился ни о душе своей, легко простирывая ее умилением, ни о своей крови. Казалось он смирил свое тело и дух свой настолько, что задушил самый корневой первородный инстинкт, который заставляет все живое покрывать окрест своим семенем. Он не заботился даже прозелитизмом того учения, которому беззаветно служил, словно был убежден в его силе настолько, что знал, какими мощными всходами оно со временем изойдет. Вот она вера, которая меняет и облик человека, и самую структуру соматических клеток. Это ведь и есть любовь – безусловное вознесение! И истина, согретая такой любовью, шествовала с царственным безразличием танкового парада.
Дети – это побочный продукт страстей, которые не сразу научаешься смирять, а вовсе не будущее, словно говорил па-па. Вот у меня есть сын – и что? И Игорь будто слышал те токи, которыми питались чувства отца. Он все глубже погружался в бесплодную жизнь доказательств, натужных и маятных доказательств своей состоятельности одновременно и ему, - обретая все большую герметичную холодность, и себе – вырываясь к японским карпам Егора, где со сладострастием жалел себя, или, размашисто, зверем врываясь в собственный дом, трахал жену, молча, с остервенением и вызовом, словно прилюдно сжигал партбилет.
Выходило так, что лишь ма-ма заметила новую пору Катерины и тогда принялась еще пристальнее отслеживать ее.
В это время и появился Игнат. «У нас с вами все получится», будто бы ответил он, будто бы разглядев тревогу ее одиночества посреди разоренного безразличием гнезда.
Игнату не составило большого труда соблазнить ее, увлечь за собой, прежде, чем Катерина сообразила, что именно происходит в ее жизни – в обнявшей ее духоте она была готова бежать куда угодно, лишь бы не забыть самое себя.
И с Игнатом, как и с Игорем были у нее первые несколько месяцев счастливого восхождения к горным вершинам. И новые утесы оказались даже живописнее и разнообразнее прежних. И Катерина вновь оставила свои якоря и быть может даже хотела, чтобы все риски безоглядного ее порыва действительно реализовались. Тем острее оказывалось ее желание, тем злораднее по отношению ко всем, кто лишал ее надежд, да и к себе самой, чем более запретной была свобода, которой она предавалась. Быть может получится в этот раз? Но что именно должно получиться? И все таким же плато, забирающим настойчиво вниз, в долину, завершилась ее очередная горная гряда. Разве только спуск оказался покруче, пообрывистее, - когда Игнат принялся мучить ее ревностью, требуя все новых жертв в доказательство того, что она принадлежит именно ему.
Катерина знала, что потребность в такого рода свидетельствах были лишь оборотной стороной неуверенности любовника в себе. Что не будь Игоря, который своим светом и своей тенью покрывал долину их запретной любви, Игнату и даром бы была не нужна эта ее принадлежность. Слишком уж он обуреваем теоретизированием разнообразных систем управления, чтобы обременять себя какой-либо собственностью, красивых систем, сбалансированных, симметричных, которые он, кажется, на ней и испытывал.
Катерина путалась в мерцающих осях, столбцах и строках, взаимосвязях и обусловленности, как муха в паутине – монотонный рапорт разнообразных систем чарует своей размеренностью и равномерностью, обнимает острием лезвий. А на невидимой нити повисает над ней паук, сбегает цепкими лапками к самой ее груди и смакует ее жалобное жужжание, - в звуке отчаяния для него сосредоточено чувство жизни. Чем отвратительнее Катерина чувствовала себя, тем более сознательными казались ей садистские муки, которым подвергали ее теперь уж все вокруг. Игнату, в которого она вцепилась, как тонущий в зыбучих песках цепляется пусть хоть и за перекати-поле, удалось вывернуть наизнанку ее чувство супружеской вины, так что Катерина чувствовала себя виноватой скорее перед ним, чем перед мужем и вскоре сама стала нуждаться в принесении ему все новых жертв.    
Затем Игнат принялся беззастенчиво шантажировать ее журналом, который стоило было выпустить и только с его помощью это было возможно, но он соглашался делать его лишь по-своему. Он издергал ее попеременными заявлениями и отказами, категоричными, с хлопаньем дверьми, такой горячий и талантливый. Истрепал пьяными извинениями в полуночных смс, ворохом новых предложений на утро и веселой, беззастенчивой улыбкой, как только она в очередной раз его прощала. Она так же жалела Игната, как и своего привычного уже Игоря, но так же оказалась в ужасе, в конце концов, от его мальчишеского беспамятного идеализма.
После обеда Катерина отправилась в профильное министерство с презентацией проекта кванториумов на сибирских площадках корпорации, а затем – на совещание в Минпросвещения по вопросу организации преподавания естественнонаучных дисциплин в средней школе. Темы были родственны, и Катерина испытывала профессиональную досаду на административные издержки, связанные с их рассмотрением в разных ведомствах. Кроме того, ей приходилось лично присутствовать, ждать в приемных, затем сидеть за круглыми столами, или, того хуже, в залах с тесными рядами и все для того только, чтобы пару раз кивнуть головой, ожидаемо ответить на односложные вопросы и сделать в блокноте несколько пометок – в электронной почте все это заняло бы меньше пяти минут. Правда, еще остаются коллеги-конкуренты, – разве что это оправдывает – которые вживую говорят больше, чем могут написать, вплоть до того, что проговариваются. А если они еще и женщины, то корпоративное соревнование приобретает особый характер игры в наряды, жесты, мимику и прочие хитроумные приемы.
Игорь узнал об Игнате. И вероятно не только он. И почти наверняка узнал от ма-ма. Поначалу что-то почувствовал, возможно, заподозрил, но Катерина это заметила только, когда он принялся ходить вокруг нее кругами, словно оглядывал или не знал, с какой стороны к ней подступиться.
Затем каким-то образом убедился. Но не поверил. Просил ее прояснить, глядя ему в глаза, проговорить словами. И она неожиданно для самой себя призналась. Без всякого вызова. Не рассказала, а лишь подтвердила и сама уже безразличная – «Да, это так». Но Игорь, словно ожидая, что она передумает, спустя несколько дней, в течение которых почти не бывал дома и, если приходил, то сухо сторонился ее и спал в своем кабинете, вновь потребовал ответа. Ей стало смешно и насмешка явно и с удовольствием просочилась в ее словах. А потом стало страшно, когда в ее муже, в его скрываемом подавляемом мутном нутре вспыхнула ярость. Катерина ясно видела, как над поверхностью его души вдруг вздыбилась спина этого дракона, блеснула чешуйчатой броней, изогнулась лязгающим от напряжения горбом и вновь скрылась во тьме его глаз. И боже мой, какого же размера это чудовище, если его горб закрыл самое солнце!
Игорь не ударил ее, в беспамятстве лишь схватил за шею и не сжимая, не седлая своего дракона, который уже проваливался в черную дыру то ли признания собственного ничтожества, то ли бессилия от того, что публика расходится без аплодисментов, лишь завозил ладонью по лицу неверной жены, словно хотел скомкать или стереть его. Пытался сжать ладонь в кулак, но не смог, просто оттолкнул Катерину, выругался грязно, многословно по-мальчишески и отправился к карпам кои. Через несколько дней вернулся в слезах.
Катерина ни разу еще не видела, как Игорь плачет, теперь его сотрясали рыдания. Он захлебывался истерикой и не мог встать после того, как в сердцах сшиб со стола вазу с цветами и все остальное, что было на нем, рухнул на пол, спрятав лицо в ладонях, обхватив голову руками да так крепко, словно боялся, что она может треснуть, взорваться, как яйцо.
Катерина села на пол рядом с мужем и обняла его, охватила материнскими руками и прижала к груди. «Прости меня» - они сказали это оба. И она пообещала больше не видеться со своим любовником.
Катерина и так не встречалась с Игнатом в течение всего последнего растрепанного времени, а потом узнала, что его уволили в один день. Что место главы департамента занял его заместитель, серый и собранный как нацист, исполнительный как туалетная бумага.
Под самый конец совещания в Минпросвещения в сумочке Катерины дрогнул телефон. Она украдкой, чтобы не привлекать внимания, посмотрела на экран. Это было смс от Оксаны, она сообщала, что внесла в презентацию все оговоренные правки. «Демонстрирует свою расторопность, но производит впечатление, что ей совершенно нечем заняться», - усмехнулась Катерина. Она набрала ответ – «Буду через час, дождитесь в моем кабинете».
Когда женские иллюзии растаяли утренним туманом и уж стихли бури, вызванные оставленной ими пустотой, Катерина подумала, что видимо так и выглядит счастливый покой – все тайны раскрыты и щели замазаны, в самых темных углах перебран хлам – нечего бояться, потому что нечего ожидать. Даже выбрасывать ничего не нужно – это не имеет никакого значения. И Катерина почувствовала теплую привязанность к па-па – только он кажется не изменился за все это время и с прежним безразличием постоянства обещал им всем, всем своим, безрадостное жизнеобеспечение.      
Этот натужный заумный мир похож на аттракцион, в котором разноцветные автомобильчики снуют по площадке с установленной над ней сеткой электропитания. Они жужжат моторами, разгоняются, дрифтуют даже, маневрируют и сталкиваются, грозно сигналя друг другу, ровно до тех пор, пока установленная сзади гибкая штанга не теряет скользящего контакта с этой самой электрической сетью жизнеобеспечения. Стоит какому-нибудь молодцу вырваться за пределы, как тут же его павлин-автомобильчик замирает, ни на что за этими пределами не годный.
Этот синтетический мир выдуман мужчинами и мужчины хранят его. Здесь всякая следующая новация сложнее предыдущей и требует для своего существования все больше энергии. Откуда черпать ее, если солнце только одно.
Мужчины придумали здесь все – и круг, и квадрат. И красоту, и время. Бога, любовь выдумали тоже они, даже и саму женщину, которая непридуманная много проще, чем они представляют, чем им кажется интересным. И если захотят они, то ничего этого не будет. Тестостерон и логика.
- Давайте выпьем, а?
Катерина вошла в свою приемную в том настроении поэтичной меланхолии, которое располагает к вальяжным монологам в чьем-либо присутствии. Секретарши со сдобными бедрами уже не было на месте, а Оксана не решилась войти в кабинет без хозяйки и дожидалась ее на нейтральной территории.
- Проходите, у меня есть неплохой виски.
- Да я… - Оксана пробовала деликатно не согласиться.
- Я тоже, - ответила Катерина, бросая вещи в одно из кресел и доставая из шкафа початую коренастую бутылку и пару бокалов, - Положите презентацию мне на стол, потом посмотрю.
Оксана аккуратно положила папку на свободное место между мышью и клавиатурой, осторожно, готовая тот час же встать и уйти, села в утреннее свое кресло и как прежде провалилась в нем, закачалась, легкая, на его шарнирах.
Если смотреть сквозь стекло бокала в момент, когда в него плещут виски, можно наблюдать весь бестиарий Борхеса. Или приметить младенца, что кричит во весь свой розовый ротик в твоей груди.
Потом бокал поднимают, и он оставляет за собой пустые кабинеты, коридоры, лестницы и этажи. Где-то звонит настырный телефон; как будто слышны шаги вдалеке.
Вечер заставляет искать ориентир - кто не вбил загодя кол, хватается за поплавок.
- Ваше здоровье! – Катерина дотянулась своим бокалом до бокала Оксаны и улыбнулась ее настороженности. Сейчас она и сама себе казалась вампиром.
Сделали по глотку. Катерина откинулась в кресле, стучит кольцом на пальце по стеклу бокала, откровенно разглядывает юную девушку, что сидит перед ней, не осмеливаясь сказать ни слова, пряча зажатыми ногами корень своего живота, стесняясь даже груди своей – прикрывает ее локтем, поправляя прядь волос у виска.
- Расслабься уже, я тебя не съем, - постаралась расшевелить ее Катерина, - Просто день такой, - но не одной же пить. Да ты и сама виновата – не прислала бы смс, я не решилась бы задерживать тебя. Не беспокойся, домой тебя доставят.
Катерина перебирала все возможные причины для волнения своей юной сотрудницы, стараясь исключить их. Но ей было приятна застенчивость Оксаны, - она чувствовала себя с ней в безопасности.   
- А парень, - добавила Катерина, делая второй жадный глоток, - подождет. Поверь мне, некоторое волнение полезно для мужского здоровья.
Оксана невольно улыбнулась, ее лицо на мгновение сделалось по-детски смешливым, глаза блеснули, потеплели.
- Ну вот, так-то лучше. Пей, - Катерина повернулась в пол-оборота, заложила ногу на ногу, рассматривает узкий мыс туфли, а затем, вывернув лодыжку – изящный выгнутый ее профиль и острый каблук, - Есть у тебя парень? Расскажи о нем.
- Есть. Но я пока не знаю – мы недавно вместе…
- Время, сроки – это условность, живем-то мы сейчас. Знаешь, когда я была маленькая мы как-то гуляли с отцом, мы часто с ним гуляли вот так, бесцельно, и он разговаривал со мной. Вот я тоже заговорила, как ты сейчас – вчера, завтра… А он остановил меня, присел на карточки рядом и развернул назад. Смотри, говорит, мы только что там были, - вон лужа, которую мы обошли, вон угол дома, который мы обогнули, - но сейчас нас там нет, там пусто. Потом опять развернул, но уже вперед – а вон туда мы идем, видишь люк на тротуаре – никогда не наступай на крышки канализационный люков, они могут провалиться -  но нас и там сейчас нет. Вот единственное наше место, сказал отец и настойчиво показал мне под ноги. Я ничего тогда не поняла, разве только вновь пожалела, что у меня некрасивые босоножки. Под ноги смотреть не хотелось, и я потащила отца дальше. Но вот видишь, запомнила.
Оксана зацепилась за рассказ преувеличенно, словно из вежливости.
- Мудрый человек ваш папа, - сказала она, - Но у меня не всегда получается помнить об этом.
- Никто об этом не помнит. Не помнил и он – умер уже, да. Знаем, если спросить, но в конкретную минуту не помним. У Земли мощное магнитное поле – мы живем в нем, - усмехнулась Катерина.
- Ну так что твой молодой человек? – прервала она саму себя, - Красив, умен? Весело тебе с ним, интересно? Расскажи, не стесняйся – я же не спрашиваю его имени и вряд ли повстречаюсь с ним. О чем еще поговорить двум женщинам, а?
Оксана и не стеснялась, была скорее настороже, украдкой взглядывала на начальницу и подбирала слова. А не находя своих собственных, использовала читанные где-то прежде готовые фразы.
- Он очень умный, да. И энергичный такой. Боюсь, я слишком увлеклась им – так интересно, что даже устаю.
- Слишком увлеклась, - повторила Катерина с деланной мечтательной улыбкой, - Устаешь? – в этом вопросе был явный намек – Ну а в постели он как?
- Ох, - Оксана зарделась и выдохнула вверх, словно пытаясь остудить лицо.
Катерина рассмеялась:
- Ну это же здорово! Поздравляю, дорогая.
Получаса обычно хватает, чтобы свыкнуться с пустотой, разогреть сексуальный мотив молодости и лукавую иронию опыта. Чтобы разъехались сжатые коленки, и туфелька закачалась на одних лишь пальцах ноги. Катерина налила им еще, вышло небрежно и она заметила, как Оксана слизнула каплю виски, ползущую по стенке ее бокала – острый розовый язычок вынырнул меж влажных губ, гибко извернулся и обратно спрятался.
В минувшие выходные они с Игорем ездили к па-па – он вызвал их обоих, ничего не объясняя. За ужином вдруг заговорил о том, что давеча посмотрел художественный фильм.
-…Не помню название, но суть не в этом, - говорил как всегда с паузами, словно давая возможность своим визави полностью осознавать все сказанное. Или в этом проявлялась монотонная размеренность цикла его вербального аппарата – с такой скоростью я хожу, с такой – думаю, с такой – говорю. Или он все-таки испытывал их терпение.
- Главный герой – продолжил па-па - человек холдинга. У него нет ничего собственного. Нет даже дома. Лишь только банковская карточка. Он не знает, сколько у него денег. Что бы он ни покупал, ему всегда хватает. У него нет планов. Нет проблем. Все его потребности безусловно покрываются. Вся его жизнь – работа. Работа везде и всегда. Задания, которые ему поручают, должны быть выполнены так же безусловно. Очень интересно. В конце фильма этот персонаж узнает, что в действительности работал на другой холдинг нежели себе представлял. Всю свою жизнь преследовал иные цели. Тоже чужие, но все-таки отличные от тех, которые реализовывал. Реализовывал успешно. Это моральная дилемма. Очень интересно.
Его терпеливо слушали, отложив вилки и почти замерев, как затихают электрокары с кабелем электропитания в капоте.
- Игорек, - обратился па-па к сыну, - У меня есть дело к твоей жене, - проговорил он, не глядя на Катерину, - Дело важное и серьезное. Разумеется, она сможет назначить свою цену.
- Хорошо, отец, я понял, - сказал Игорь в ответ, вопросительно приглядываясь, не скажет ли тот еще что-нибудь.
Но тот молчал, остановив на сыне ничего не выражающий взгляд. Пауза затянулась на добрую четверть минуты, в течение которых Катерина не знала, куда девать глаза – хоть и вовсе их закрывай.
Наконец, па-па поворотился к ней.
- Дорогая, мне потребуется ваша помощь. Ни о чем не беспокойтесь, я не потребую больше того, что вы можете дать. Вы будете в безопасности. Вы сможете назначить размер компенсации. Я хочу, чтобы вы сделали это. Позже я скажу, что именно требуется. Будьте готовы.
И Катерина, и Игорь знали, что такого рода сообщения па-па не предполагают ни согласия, ни уточнений, ни тем более возможность отказа. Они действительно не таили в себе никакой опасности – пару раз подобное уже звучало, но прежде касалось только Игоря – кроме педантичного планомерного подавления собственного «я». Не сомнений или протестов ума твоего, или влечений твоей души, ни тех или иных черт характера и особенностей личности, но подавления проявлений твоей отдельности в чем бы то ни было.
Наутро, после завтрака они вместе уехали к акварельным карпам Егора готовиться, как просил па-па, но уж как они умели.
Катерина, не поднимаясь, дотянулась до соседнего кресла, где лежала ее сумочка, порылась в ней, отыскивая зеркало. Заглянула себе в глаза – с утра прочистились, белки побелели, но теперь стали влажными от спиртного и блестели. «Вампир! Не видел ты вампиров-то», - ответила она мысленно Илье, испытывая на фоне противоборства с ним удовлетворение своей принадлежностью к высшей, тайной для большинства касте.
Оксана рассказывала, что ее любовник совсем не похож на прочих молодых людей, которых ей довелось встретить в Москве, – «может быть потому, что он несколько старше», скромно добавляла она. Оживилась, разговорилась - «и знает он много такого, о чем я даже не догадывалась; мне и не нужно это, но интересно», - ее тон стал тверже, в нем проявилась горячность, мысль запетляла, но вокруг одного и того же предмета - «А еще он думает непонятным для меня образом, с вывертом - берет, казалось бы, известные факты, но сопоставляет их так, что они складываются в обратную, чем вот только что представлялось картину. Или они вовсе бессвязно распадались. Чувствую себя полной дурой порой». Было видно, что она всерьез и со всем жаром женского сердца, которое рано или поздно просыпается даже в самой тихой и застенчивой из девиц, увлечена своим мужчиной.
Катерина великодушно радовалась чужому взволнованному счастью и усмехнулась, вспомнив того своего, с которым вот так же и сама чувствовала себя полной дурой. Ее игруля Игнат, который едва не заиграл ее до нервного срыва, но с такой подкупающей страстью и азартом! «Вернуться ни к чему нельзя, но во все можно играть», - подумала, и ей очень понравилась, ее взбодрила эта мысль. Катерина вдруг ощутила, что и действительно приготовляется к чему-то новому в своей жизни, а не просто это новое ожидает. Последний раз попрощаться с бывшим любовником, или просто с ним отвлечься, или что-то для себя им подтвердить в этих странных днях хотела Катерина, машинально доставая телефон, обнаруживая трубку в своих руках.
Нет, писать не стоит – это даст ему время продумать ответ, или выдержать и не ответить вовсе, и тогда она окажется в ловушке, он получит превосходство перед ней. Если действовать, то именно звонить, неожиданно, чтобы услышать первую живую невольную реакцию. А если не возьмет трубку? Тогда он будет вынужден предполагать, что ей от него понадобилось. Она ведь могла и номером ошибиться, второпях вызывая соседнего по списку абонента. Нет, трубку он возьмет, звонки всегда тревожат. Она поймает его реакцию и в зависимости от нее вырулит на «я рада, что у тебя все хорошо; не держи на меня зла» или «давай встретимся, я соскучилась». Да, встретиться, почему бы и не сейчас – отель, или хоть только ресторан. Ее шофер отвезет эту девочку. А завтра будет другой день.
- Извините, мне нужно позвонить, - сказала Катерина, движением руки прерывая Оксану на полуслове и поднимаясь.
- Я могу выйти.
- Не стоит, сидите. Я ненадолго, сейчас вернусь. Пока налейте нам еще.
Вышла в приемную, плотно притворила за собой дверь, постояла, собираясь с духом. Потом отыскала в списке контактов нужный номер и вызвала – было занято. Катерина в ожидании подошла к окну – весь день замолаживало, но дождь так и не случился, может еще выпадет ночью. По дорогам, все ярче проявляясь в дымчатых сумерках, текут две встречных реки огней: одна, светло-желтая, молочная, чистая, - туда, другая, красная, загрязненная, - обратно. Небо воспалено по самому краю. Внизу, из окна блестящей машины ничего этого не видно, но Катерине, пока она разъезжала по городу, показалось, что на улице было душно, пахло сухим асфальтом. Она вновь коснулась кнопки вызова – занято. Почувствовала раздражение, вернулась к двери, но не вошла, вновь направилась к окну и вновь обратно. Вызвала – занято. Да тьфу! Ладно, позвонит позже. Распахнула дверь, решив, что в любом случае с посиделками пора заканчивать – поэтичная меланхолия сменилась азартным задором, который так или иначе теперь будет реализован.
Оксана сидела с трубкой в руке.
- Я не могу сейчас разговаривать, извини… Ну так вышло, позже все объясню… Все пока, Гош…
Она прервала вызов и в ее лице проявилось что-то беличье, отстраненное. Катерина видела этих милых издали зверьков достаточно близко в Павловске. Они прыгали ей на подол и быстро карабкались на мелких острых коготках по одежде вверх, блестя крысиными глазками, словно были уверены, что эти двуногие великаны бродят по здешнему лесу для того только, чтобы кормить их орехами. Или она сказала «И-гош»?
Катерина и сама едва справлялась с этими угловатыми именами, и «Игорь», и «Игнат» никак не укладывались на ее языке, а любые попытки уменьшительно-ласкательных форм вызывали лишь смех – так и ходила с торчащими во все стороны карманами, в постоянном страхе, что рано или поздно их перепутает.
Оксана сейчас явно проговорилась по привычке, не имя даже произнесла, а некое созвучие, которое обычно принимается при частом близком обиходе. Но что это значит – Гош? Теперь не смотрит на нее, когда Катерину озарила догадка, делает вид, что ничего не произошло, а если и произошло что-то, то она не имеет к этому никакого отношения. Но видно, что сидит напряженная.
Катерина вновь вызывала тот самый номер – на этот раз звонок прошел. Игнат ответил так быстро, словно держал телефон в руке – «Слушаю». Катерина оборвала вызов. Все еще стоя в дверях, глядя на Оксану:
- Я не ошибаюсь ведь, да? Это был…
Та замялась, но верно догадавшись, что чем дольше пауза, тем лишь драматичнее, поторопилась ответить:
- Да. Это был он.
Они обе не произнесли имени, дав друг другу понять, что знают, о ком говорят. Катерина прошла на свое место, машинально захлопнула клапан сумочки и села.
- И давно вы с ним? – нет, она не хотела знать, изменял ли ей Игнат с этой девочкой еще тогда, когда она изменяла с ним своему мужу, спросила потому, что время, сроки все-таки что-то значат.
- Полгода, - сказала та, - Мы начали встречаться уже после того, (закашлялась, но все-таки решила уточнить) как он ушел отсюда.
- Ты сейчас к нему поедешь?
«Не перезванивает – значит понял, почему я звонила», - подумала Катерина.
Оксана заерзала, посмотрела на нее, но столкнувшись с прямым взглядом, отвела глаза в сторону.
- Нет, мы не живем вместе, - пробормотала непослушным голосом.
- Ну и как он? – Катерина не сдержалась от усмешки над собственным вопросом – последние минут сорок Оксана только и делала, что рассказывала о том, как именно он. «Золотые мальки на бесплодных камнях», - подумала Катерина.
- Нормально. Только теперь работу не может найти.
- Ну да.
Помолчали. А что собственно тут скажешь. Вообще непонятно, что именно здесь происходит. Битых сорок минут Катерина разглядывала восхищенными глазами этой девочки своего любовника и не признала его. Ей представляли заботливого предусмотрительного человека, но она помнила циничного фигляра с повадками садиста. «Он с ней другой, или она с ним не такая, как я?» - думала Катерина. Но еще больше ее заботил вопрос, что именно испытывала Оксана, рассказывая ей об ее же любовнике – она ведь знает, не может не знать. Катерина чувствовала себя обманутой, - чего же хочет на самом деле эта милая нежная белочка? А что, если это был Игорь? Гош…
- Я, наверное, лучше пойду, - неуверенно проговорила Оксана и вопросительно добавила - Екатерина Андреевна…
-  Пожалуй.
Оксана быстро подхватила свой рюкзачок, словно зажимая в лапках собранные орехи, выбралась из кресла, неловко заторопилась к двери – «До свидания. Извините» - и юркнула вон.
- До свидания, - сказала Катерина в опустевшей комнате.