Проклятие Маяс Хара

Седельный тягач КамАЗ 5409 шел, слегка покачиваясь на грунтовке, и урчал, как мощный, добрый зверь. Под его урчание недолго и заснуть. Тем более, что в кабине тепло-светло и комары не кусают. Виктор Петрович  провел рукой по лицу со лба до подбородка, будто снял дремоту, и отбросил ее, как вязкую желейную маску, под пассажирское сиденье.

Закурить что ли... Не то, чтобы очень хотелось, но это проверенное средство оставаться наяву и не улетать в страну Морфея. Особенно, когда усталость накрывает, машину мерно потряхивает, а за окном сумрачно, однообразно, и свет встречных фар не теребит глаза.

Виктор Петрович откинулся на кресле, которое за шесть лет верного служения хозяину приняло форму его тела, снизил скорость до велосипедной (именно в момент закуривания чаще всего происходят аварии), достал из кармана мятую, красную пачку «Примы». Не отпуская руля, взял пачку в левую руку, специально прикрыв большим пальцем  надпись «Курение убивает» - если каждый раз на нее смотреть, и правда убьешься. Достал сигарету, размял, понюхал, закурил, сделав глубокий первый вдох. Дым сначала прополз в легкие, потом ударил в голову и прогнал сонливость.
 
Надо бы бросать курить… Отец вон курил с девяти лет и ровно через пятьдесят «словил» инфаркт, когда парился в бане. Даже до пенсии не добрался. Но то были другие времена: отец годами не обследовался у врачей, вредные привычки были его образом жизни, впрочем как и у других мужиков поселка Хандыга – островка цивилизации в дремучих забайкальских лесах.

Теперь все помешаны на здоровье. Виктор Петрович тоже не пренебрегает советами теледокторов - питается полноценно, двигается достаточно, а вот бросить курить… пока не решился. Но все впереди. Выйдет на пенсию, там посмотрит.
В дороге сигарета – лучший друг, особенно когда едешь один. Поговорить не с кем, развлекаешь сам себя. Виктор Петрович повернул рычажок радио, сделал погромче «гимн дальнобойщиков» и в перерывах между затяжками стал подпевать Тане Овсиенко. Подпевал невлад-невпопад и смеялся над собой в полный голос. 
Жить все же хорошо…

Прикусив сигарету, Виктор Петрович оглаживал округлости руля – почти так же нежно, как округлости собственной жены, бурятки Сураи. Руль он называл «штурвал», жену - «штурман»:  следуя древнему инстинкту своего народа она безошибочно вела мужа через жизненные шторма и глухие таежные дороги, полные человеко-зверей и злых духов. Отправляя в дальний рейс, обязательно наденет ему на запястье амулет-онгон в виде  божка-защитника, положит в карман «освящённую» пачку сигарет и поцелует, шепча оберегающие приговоры.   
 
То ли ее обряды срабатывали, то ли жгучие черные глаза, взгляда которых даже нечисть боялась, но несчастья обходили его стороной. За более чем сорок лет водительского стажа у Виктора Петровича не случилось ни одной значимой аварии. В чем, конечно, не последняя заслуга его грузовика, которому Виктор Петрович присвоил почетное звание «ледокол» за то, что  в суровые забайкальские зимы тот отважно разрезал носом пургу и ни разу не поломался в дороге.

Была в том «вина» и самого Виктора Петровича. В технике он разбирался, как доктор в болезнях. Выслушает, осмотрит, определит недомогание, выпишет рецепт и сам же проведет лечение. Многих он «обследовал» за свою водительскую карьеру – «иностранцев» и своих. Бытует мнение, что «те» лучше, но далеко не всегда. Китайский Sitrark, например, сыроват, качество хромает, особенно в ходовой части. У Scania слишком привередливый двигатель… К тому же «иностранцы» дорогие, и это, пожалуй, главный недостаток. Так что остановился Виктор Петрович на отечественной марке из города с красивым названием Набережные Челны и не пожалел – не зря они гонки в Дакаре выигрывают.

Свой первый КамАЗ он собрал «на коленке» из деталей, подобранных на свалках, купленных на барахолках и, что греха таить, подворованных, где плохо лежало.
Та, первая машинка-пятитонка очень их с женой выручила в лютые девяностые. Завод на ладан дышал, зарплату не платили. Виктор Петрович подряжался на частные перевозки: не чурался и свежий навоз привезти, и ящики, гремевшие чем-то металлическим, и фрукты-овощи с огородов на базар. Происхождением товара не интересовался, личностью заказчика тоже. Может, и бандиты встречались или воры, Виктор Петрович у них паспорт не спрашивал, биографию не изучал. Главное, чтобы платили.

Так и выжили. Трудились оба: он – по перевозкам, жена – по дому. Сурая, любимая Раечка, у него молодец, в хозяйстве на все руки мастер: и роды у овцы принять, и пирожки-хушуры пожарить, и целебную настойку из растения Саган-Дали приготовить. Вдобавок, для подработки шила платья-юбки соседкам и подружкам. Удивительно - где всему научилась? Наверное, у бурятской хранительницы домашнего очага Сахале Хатун, передавшей ей свой опыт через кровь предков.

Впрочем, вопросами Виктор Петрович не задавался, только смотрел на жену по-юному влюбленными глазами. Он ее обожал и благодарил Бога (русского или бурятского неважно - того, который высоко сидит и судьбами людскими управляет) за каждый совместно прожитый день и час.

В прошлом году рубиновую свадьбу отметили, если повезет, то и до золотой доживут. Спасибо Рае, что доверилась ему, чужому человеку, когда он ее, восемнадцатилетнюю, увозил из продуваемой северными ветрами юрты в свою, тогда еще полупустую, комнату заводского общежития. Видно, подсказало ей национальное чутье: этот парень надежный, ради него можно оставить семью – маму с папой, а также братьев с сестрами, которых осталась половина из всех родившихся.

Детская смертность – бич бурят. Семья была рада за Сураю: Виктор хоть и чужой человек, а взгляд у него правильный, хоть и неустроенная комната, зато с удобствами. Все лучше, чем еда на костре да вода из снега. А главное, дети не умрут прежде, чем научатся говорить: врачи – не шаманы, по науке лечат, не по старинке. 

Поверила Рая мужу и не ошиблась. Виктор Петрович ни разу не дал повода сомневаться в себе. В тяжкие времена, когда разрушилась страна, и многие семьи рушились, они выстояли, как две скалы, поддерживающие друг друга. 
А там и завод стал оживать, как больной после затяжной болезни. В начале двухтысячных приехал в Хандыгу мужик: невысокого роста, крепкого телосложения, с легким пузцом и улыбчивыми, слегка раскосыми глазами. Казах из Павлодара, а выглядел, как свой, из бурят. Поездил по окрестностям, поговорил с людьми, пообещал неплохие зарплаты, только сначала надо восстановить производство.
Народ сибирский – трудолюбивый и отзывчивый. К тому же официальные рабочие места очень требовались, а то браконьерством да воровством надоело заниматься. Поверили мужику, навалились скопом, восстановили.

Принимал участие и Виктор Петрович. Уже третий десяток работает на родном заводе, по любимой специальности.
Ценный специалист. Когда два года назад собрался на пенсию, подошел к нему лично гендиректор, тот самый мужик, Павел Даромарович (трудяги звали его для простоты «Павлодарыч», на что он не обижался, а даже, кажется, гордился, что в прозвище родина упоминается).

- Петрович, не уходи. Я такого опытного водилу больше не найду. Во всяком случае, в обозримом будущем. Останься, если силы есть и желание. А я тебя не обижу.
Виктор Петрович призадумался. И самому не особо хотелось уходить. Пенсионер – это кто? Отработанный горючий материал, старая покрышка, выкинутая на обочину общества. Лишний человек, дармоед и пациент. На него смотрят с вопросом – когда уже загнешься, освободишь очередь в поликлинике?

Не подходит Виктору Петровичу слабое слово «пенсионер», у него здоровье, как у космонавта, особенно прибавилось, когда выпивать бросил. Еще шоферский задор в крови не утих, желание быть полезным коллективу не остыло.
К тому же давно известно: кто занят делом, тот живет дольше.

Короче, остался Виктор Петрович. И директор его не обманул, не обидел: дал постоянный, повышенный оклад, в то время, как другие получали «с колеса», вдобавок регулярные премии подбрасывал. Прислушивался к его советам – как упаковать материал, какой прицеп выбрать. Здоровался всегда за руку, несмотря, что руки у Виктора Павловича то в масле, то в мазуте.

Ощущение нужности приносит большую радость, чем полный кошелек. Простой шофер, а почти как главный инженер. Привилегированное положение щекотало рабочую гордость Виктора Петровича, но и обязывало - не заноситься, не выкобениваться, себя на первое место не ставить. А также не отказывать «Павлодарычу» в просьбах.
Он и не отказывал. Проконтролировать погрузку и подготовку машин в дальний рейс – пожалуйста. Отправиться в поездку при плохом прогнозе – без проблем: дороги забайкальские знает, как родные грядки, своему, почти новому, седельному тягачу доверяет на все сто. 

Вот и сегодня. Сразу после обеда гендир пришел к Виктору Петровичу в подсобку и с извиняющимися нотками в голосе сказал:
- Петрович. Знаю, ты только что вернулся из Новосибирска. К тому же пятница, конец дня…
Виктор Петрович напрягся. Плохое время для просьб. Сегодня день рождения внука Максимки. Купил ему подарок, хотел пораньше уйти с работы, порадовать мальчишку. Рая отзвонилась – буузы на пару приготовила, шанежек налепила, ждет к столу.
- Вообще-то, у моего внука сегодня день рождения, - проговорил Виктор Петрович с легким укором – не для отказа, но для солидности, чтобы не думали, что он, как собачка, вильнет хвостом и побежит выполнять.

- Да ты успеешь. Ну, может, на час задержишься... Тут недалеко – в Кандыбино. Полста километров с небольшим. Погода сейчас ясная, ухудшения не предвидится. За пару часов обернешься. Я бы тебя не тревожил, но дело срочное. Сегодня последний день доставки арматуры клиенту. Если до полуночи не успеем, завтра - первое число, с нас начнут драть неустойку.

- Ну… - проговорил Виктор Петрович, еще не соглашаясь, но и не отказывая.
- Понимаю, косяк плановиков, да и я вовремя не проконтролировал, – сказал Павлодарыч, применяя беспроигрышный психологический прием: обвиняя не других, но себя, вызываешь понимание, сочувствие и, наконец, согласие.
Виктор Петрович неопределенно пожал плечами.

- А кого-нибудь другого послать?
- В том-то и дело что некого. Абросимов на больничном, Перепелкин ремонтируется, другие в рейсе. Остался Коля Нестеров да ты. Коля уже грузит шаланды с арматурой, через полчаса отправляется. Если ты не согласишься, придется ему два раза туда-сюда мотаться.

Серьезный аргумент. Рабочая совесть не позволила бы Виктору Петровичу сидеть дома, поедать шанежки, пока товарищ будет лишние километры накручивать. Да Коля был больше, чем  товарищ. Несмотря на тридцатилетнюю разницу в возрасте, они с первых дней как-то быстро сошлись, в основном, на почве любви к профессии. Оба аккуратисты и «чистоплюи»: в свободное время не сидели на перекурах, но полировали машины до блеска, мотор по сто раз проверяли, вообще к технике относились с уважением, неполадки устраняли надежно, а не тяп-ляп. 
«Друг мой - Колька» - говорил Виктор Петрович.
«Я люблю тебя, Петрович!» - отзывался Нестеров.

Кольку подводить нельзя. Видно, придется все же сгонять в Кандыбино. Работа есть работа. И не всегда в определенные часы. Это у сидячего персонала строго с восьми до пяти. А  водитель, как хирург или следователь, должен в любое время быть готовым к срочному вызову.    
- Хорошо, Павлодарыч. Загружай, поеду.   
- Спасибо, Петрович, выручил. Я бы и сам вторую партию отвез, но вечером прибудут новые станки из Китая, надо принять, проверить… 

Генеральный и правда не гнушался в экстренных случаях сесть за «баранку». Один раз даже ездил в Магадан через Колымский тракт – одну из сложнейших дорог в мире, взяв в напарники Виктора Петровича. Там они, собственно, и стали на «ты». Зимой регулярно гонял «фуры» на родину, чтобы привезти к Новому году в подарок работникам знаменитых казахстанских дынь – продолговатых, одуряюще пахнущих и таких сладких, что мед рядом не стоял.

…Виктор Петрович вспомнил и сглотнул набежавшую слюну. Вынул изо рта почти до губ выкуренную сигарету и положил в стаканчик для окурков: по бурятским народным законам выбрасывать мусор на дорогу нельзя. Вообще нельзя вести себя по-свински, особенно в священных местах: ломать деревья, копать ямы, разводить костры и тушить их «пионерским» способом, плевать в воду и даже думать о плохом. Потому что в каждом дереве, травинке, камне, не говоря уже про живых существ, сидит кто-то, кто следит за порядком и наказывает нарушителей.

В самом начале совместной жизни Рая просветила мужа насчет местных законов, в которых больше статей, чем в Уголовном кодексе. Все они сводились к тому, что нельзя осквернять места обитания духов и богов, чтобы не вызвать их гнев. Если убрать религиозную составляющую, смысл прост: живи в согласии с природой, ты не царь ее, но подданный, и, как все остальные, обязан соблюдать законы.   
Когда-то люди их нарушили и - поплатились. Практически каждого жителя Хандыги коснулись отголоски того «преступления», в том числе Виктора Петровича. Невольно вздохнув, он положил руки на руль «без пятнадцати три», откинулся на спинку кресла и поплыл по волнам воспоминаний.

В пятидесятых годах прошлого столетия пришли в Забайкалье геологи (среди которых его будущей отец) со своими молотками, буссолями, бурами и нашли множество полезных ископаемых. Началась их добыча – методами, которые кроме как насилием над природой не назовешь. В места, не видевшие прежде колес, приехали экскаваторы, самосвалы, трактора -  заревели моторами, загрохотали гусеницами, заработали ковшами, выворачивая наизнанку плодородную землю, вытаптывая эдельвейсовые луга, вырезая вековые кедры.

Коренные народы смотрели и ужасались – что творят «пришельцы»? Духи гор запрещали здесь даже громко разговаривать, а их взрывают и дырявят. Духи смерти запрещали без надобности заходить в места упокоения усопших, а через них дороги прокладывают. Духи леса запрещали кидать в овраги даже сухие ветки, а их превращают в места сброса промышленных отходов. Виктор Петрович однажды тоже «согрешил»: вез отработанную породу, поленился  ехать на свалку и высыпал в лесном закутке. Потом раскаивался, но… сделанного не вернешь, и как-то  забылось у него.

Однако, не забылось у «хозяев».
Когда-то местные боги разрешили людям пользоваться своими богатыми землями при условии строгого выполнения правил: не засоряй место проживания, уважай «высших» и мертвых, священные места держи в особой чистоте. Коренные жители веками жили по законам, но явились «чужаки» и попрали их грязным сапогом.

Попрание не осталось незамеченным. За происходящим  наблюдала верховная бурятская богиня Маяс Хара - волно-окая красавица в короне, украшенной даурскими самоцветами: аметистами, кварцами, турмалинами. Наблюдала долго, потом сорвала с короны самоцветы и вставила стрелы, собрала войско из подчиненных богов и принялась мстить. Сначала - исподтишка, создавая катастрофы местного значения: то разлом на дороге устроят, то камнепад со скалы, то обрушение моста, то разрыв электропровода.

«Если не заметите и не прекратите – пожалеете! Прокляну вас и ваших потомков».
Люди не замечали и продолжали «подчинять» природу, ломать через колено. На берегу уникального по составу воды, флоры и фауны озера Байкал додумались построить целлюлозно-бумажный комбинат – это все равно что из музея сделать свинарник. За тридцать лет работы комбинат нанес озеру и всему краю невосполнимый экологический ущерб.

Однако, руководство Компартии на том не остановилось – оно мыслило не местечково, но масштабно, не рационально, но идеологически. Надо было еще раз продемонстрировать миру величие страны почти победившего коммунизма. На столе Генерального секретаря уже лежал проект, не знавший себе равных в истории человечества: поворот сибирских рек - для орошения хлопковых полей южных союзных республик.

Жители крутили пальцами у виска: они что там в Политбюро с ума посходили или впали в старческий маразм? Если проект будет реализован, экологии всей Сибири придет конец. 

А пришел конец Союзу.
Развалить целую страну – это как поезд под откос пустить на полном ходу. Валяются вагоны покореженные, люди покалеченные, всюду кровь, боль, страх и разрушение.
Волны разрухи, запущенные из столицы, докатилась и до Забайкалья - не ослабев, но набрав силу. Виктор Петрович вспоминал то время со внутренним содроганием. Завод – градообразующее предприятие, был разворован на глазах. Производство заглохло. Люди остались без работы и зарплаты.

И без еды. Голод – страшная вещь. Голодный человек способен на самые гнусные поступки, и его трудно винить. В лихолетье все законы, и Божьи, и человечьи отменяются сами собой. Остается один закон - силы. Людей как подменили. Если раньше человек человеку был друг, товарищ и брат, то теперь – вор, насильник и убийца.

Виктор Петрович вспомнил соседа Вальку Чернышова, с которым   делил и радости, и горести еще со школы. Как-то Рая пожаловалась: его куры повадились в их огород ходить, грядки топтать, огурцы клевать. Виктор Петрович отправился по-дружески с Валькой поговорить, а тот ружье на него наставил. Вот и поговорили.
Люди выживали как могли. Не гнушались и криминалом. В краю, где народ издревле промышлял охотой, у каждого имелось ружье, обрез или винтовка. Убивали не только зверье, но и людей – из-за буханки хлеба или грошовой выручки.

Много людей поумирало тогда или пропало без вести. По лесам бродили сбежавшие уголовники, встреча с ними кончалась плачевно. Трупы не убирали, преступления не расследовали. Народ боялся в лес ходить, а как не ходить, если он единственный кормилец. Женщины собирались в группы, брали мужчин с оружием – так и ходили по грибы, ягоды, орехи.

Прям средневековье какое-то.
Нет, скорее месть Маяс Хара – сначала шептались, потом говорили вслух. Стали ходить к шаманам, просить совета и защиты. Шаманы говорили: это расплата. Оскверненное место священным не бывает. Добрая богиня превратилась в злую  ведьму - взяла всех своих тринадцать детей и ушла далеко в тайгу. «Мы здесь жили и защищали вас от темных сил, вы не оценили – будьте прокляты!».

Где нет Бога, царит сатана… Виктор Петрович вспомнил нечистого и на всякий случай перекрестился – хоть и бывший партийный, но лишним не будет. Людям надо во что-то светлое и сильное верить. Без веры – полная анархия, разгул мракобесия, парад катастроф.

Которые и накрыли некогда благословенный Забайкальский край. Без всяких предпосылок в земле образовывались гигантские дыры, куда проваливались целые поселки. Приходили из ниоткуда мощные, «монгольские» циклоны, разрушавшие дома, поднимавшие в воздух машины и вагоны.   

Массово пропадали стада домашних животных вместе с пастухами и собаками, а также люди – поодиночке и группами,  опытные альпинисты, охотники, краеведы. Трупы их находили в снегу легко одетыми, хотя в рюкзаках лежали куртки и шапки, а часто не находили ничего вообще. Местные жители уходили, к примеру, в магазин за сто метров от дома и не возвращались. Кто-то говорил – видел НЛО.

Если раньше двери домов не запирали, то теперь, особенно по ночам, люди закрывались на ключи и засовы, делали громче радио или телевизор, чтобы заглушить дикие, нечеловеческие голоса, ревущие в заоконной темноте.
Когда случается нечто необъяснимое, ужас холодит позвоночник, дыхание задерживается, сердце бьется через раз. Невольно начинаешь думать - потусторонние силы взбесились. Дрогнули тогда самые отпетые атеисты и члены коммунистической партии, в церковь стали ходить, молитвы вспомнили.

Только не очень-то помогло. Чертовщина продолжалась. Пошли слухи да предположения: про открытый портал в Шамбалу, про пришедших с Памира йети, про альбинов - злых духов алтайских гор, про алмысов - человеко-собак, нападающих на людей и съедающих заживо.   

Шаманы говорили: Маяс Хара вернулась и приводит проклятие в исполнение.
Тьфу! Виктор Петрович сплюнул про себя и слегка стукнул ладонью по рулю. Не ко времени вспомнилось… Предрассудки всё. Нет ничего сверхъестественного… Хотя… если вспомнить, коснулось и его, и соседей, и дальних знакомых. Тот же Валька Чернышов. В позапрошлом году отправился с братом на реку Хандыгу щуку ловить. Через два дня нашли труп брата на берегу в пяти километрах ниже по течению, а Вальку только через полгода обнаружили уже полуразложившегося. Лодка была в порядке, течение несильное, рыбаки - люди бывалые, что случилось, так и не разобрались.

Другой сосед, Иван Глебов – охотник с пятидесятилетним стажем, в лесу, как у себя дома, каждый угол знал. Отправился как-то с дочерью голубику собирать. Набрали полные корзины,  уже возвращались домой, он еще что-то невдалеке увидел, ушел и пропал. Дочь искала, кричала… Потом нашли его, мертвого, буквально в трех метрах от дороги. Через пару месяцев дочь  бесследно исчезла, а жену в лесу дикий зверь задрал – то ли медведь, то ли нет, специалисты клок шерсти на ней нашли, но принадлежность не смогли определить. Так и закончился их род – ни одного потомка не осталось.

Почти как у Виктора Петровича. Было двое сыновей и двое внуков, один Максимка остался. Эх, судьба-судьбинушка… Виктор Петрович вздохнул, прикусил губу, шмыгнул носом. Сопливиться, раскисать нельзя. Тем более в пути. Надо себя беречь – ради Раи, ради Максимки. Купил ему в Новосибирске боксерские груши в подарок, вон они  лежат на пассажирском сиденье.

Внук электросамокат просил, и Виктор Петрович уже почти согласился, но… Ехал как-то по городу, на перекрестке притормозил перед полицейским ограждением. Заметил на тротуаре тело ребенка, накрытое белой простыней, рядом сломанный самокат валяется и мужик на коленях стоит, рыдает в голос: прости, сынок, прости, не уберег, как же я матери скажу… Виктору Петровичу представилось – под простыней Максимка  лежит, и сердце едва не разорвалось…

Никакого самоката! Пусть лучше боксом занимается - и силу накачает, и крепость характера обретет. Пусть в боксерской секции его мужиком воспитают, отца-то нет, погиб его папа, Виктора Петровича старший сын Сергей. И тоже как-то странно, необъяснимо. Парень был красивый – в маму и не дурак – в отца, окончил вуз в Улан Удэ, вернулся в родной поселок, работал экономистом на заводе, Павлодарыч его в свои заместители метил. Вместе с другом детства Ромкой Вешняковым по кличке Вешка занимался альпинизмом на любительском уровне.

Отправились они однажды вдвоем в Заигральный район «покорять» местные вершины. «Покорение» шло успешно, пока не поднялись на Шаман-гору – невысокую, но с «подковырками»: невидимыми трещинами, обманчивыми выступами, гладкими поверхностями глыб, где не за что зацепиться ни рукой, ни подошвой. С одной из таких глыб и сорвался Вешка. Со смертельным исходом – Сергей видел его труп с раздробленной головой внизу на глыбе. Однако, потом труп исчез. Многие верили – его старый шаман к себе забрал.

Сергей, конечно, переживал, вину на себя брал. Расследование показало – он не виноват. Гора, в принципе, не опасная, по ней сотни туристов в год проходят. Вешка просто оступился. Криминала нет, погоревать и забыть.
А через неделю нашли Сергея - висел в лесу, на высокой сосне, рядом с пешеходной тропой. Списали на самоубийство, но Виктор Петрович сомневался. Чтобы так повеситься, сыну надо было сначала взобраться на дерево, привязать веревку, сунуть голову в петлю и сброситься вниз. К чему такие сложности, если можно покончить с собой намного проще?

Да и зачем самоубиваться, если жизнь, в принципе, продолжалась, пусть и без Вешки. За год до того сын дом построил, новоселье отметили всей семьей: отец, мать, жена Валюша, сын Максимка и второй сын – Арсений трех месяцев от роду… который старше не стал.

Пропал Арсений. Тоже при необъяснимых обстоятельствах. На девятый день после смерти Сергея отправилась Валюша с младшим сыном в коляске к месту гибели мужа – помянуть добрым словом, поплакать о его душе. Рая, чувствуя недоброе, предлагала с ней пойти, но Валя отказалась.

И зря. Вернулась сама не своя:  растрепанная, грязная, оборванная, будто ее кто-то за волосы по земле таскал, а главное - с пустой коляской. Внятного ответа на вопрос «Где Арсений?» так и не дала. Все твердила «там… там…» и показывала на лес. На поиски двинулись всем поселком, но от малыша ни следа не нашли. Валю пришлось в больницу поместить, она умом тронулась.

После того случая Рая отвезла младшего сына Димочку к знакомому шаману «снять порчу», «очистить карму» или что-то вроде того, а после школы отправила к родне за границу, в Улан Батор и запретила возвращаться в родные края. Там Дима и затерялся. Может, Рая поддерживает с ним связь, Виктор Петрович не интересуется: сын в прямом смысле - «отрезанный ломоть», жив и ладно. У Виктора Петровича Максимка есть. На него и отцовскую, и дедовскую любовь выливает.

Может, все эти потери – расплата за тот его давний грешок с отработанной породой? Да кому теперь извинения приносить или претензии предъявлять…
- Петрович, как дальше поедем – через Волчанский перевал или Священный лес? – послышался из рации («си-бишки» по-дальнобойски) голос Коли Нестерова.
Виктор Петрович вынырнул из потока воспоминаний, тряхнул головой, бросил осмысленный взгляд за окно.

И глазам не поверил. Выезжали из лета, а приехали в… зиму. Белые мухи кружились в воздухе и со звоном бились в «лобовуху», будто были не из снега, а из стекла. Дорога скрылась под пуховым покрывалом, граница между небом и землей исчезла под белой пеленой, похожей на тюль. Дневной свет превращался в сумеречный прямо на глазах. Начиналась метель.

Перемена погоды – не к добру. В местных условиях водителю, как снайперу, следует учитывать осадки и силу ветра, если хочет попасть в цель… то есть в пункт назначения. Виктор Петрович взял микрофон «си-бишки», нажал на кнопку:
- Погоди, Коля, дай подумать… Ты где?

- Стою на развилке. Погода портится на глазах. Надо скорее добраться до Кандыбино и разгрузиться, чтобы не оставаться там ночевать. Хочу домой вовремя вернуться, у меня сегодня семейный сабантуй: тещино возвращение из Китая будем отмечать.
- А мы – Максимкин день рождения… Тоже не хочу опаздывать. Дай минуту на раздумье.
- Да хоть две. Покурю пока.

Чтобы подумать, надо остановиться. Виктор Петрович нажал на тормоз – плавно, чтобы машина не заюлила, и встал, не прижимаясь к обочине. Земля тут ненадежная, может быть обвал, или яма, или не заметный под снегом кювет. В-общем, любая подлость может быть – «подарочек» от Маяс Хара. Любит она их подкидывать, чтобы людей с толку сбивать, особенно по темноте да метели. 
 
Виктор Петрович вглядывался в даль, которая быстро чернела и будто приближалась. Включить свет в кабине, чтобы думалось яснее.
На развилке, как в сказе, выбор – один из трех.

Через Волчанский перевал на Кандыбино ведет так называемая Дорога на костях. Строили ее давно и без привлечения техники, использовали кирки да лопаты, да бесплатный труд зэков, которые массово тут и полегли. Покойников оставляли в дорожном полотне, а вечная мерзлота замуровывала их там навечно. Иногда тут находят человеческие кости, даже возник некий жуткий ритуал: найти череп означает получить продвижение по службе, бедренную кость – к богатству, ребро – к семейному счастью.

На этой же дороге происходят разные странные встречи, Виктор Петрович от знакомых дальнобоев слышал. Чаще всего – про женщину в белом платье: идет по трассе, на сигналы не реагирует, будто не совсем в себе. Захочешь помочь, посадишь в кабину, она сразу превратится в черную ведьму с белыми выпученными глазами и, если не повезет, откусит голову, а если повезет – останешься жив, но псих.
 
Кто-то рассказывал: подсадил однажды молодого парня, тот всю дорогу болтал ни о чем, потом вдруг исчез, будто в воздухе растворился, а машина встала и не заводится - топливная трубка лопнула. Позже оказалось, того парня еще два дня назад здесь насмерть сбили. 

Верить или нет – дело каждого, но с Виктором Петровичем однажды тоже нечто необъяснимое произошло. Подсадил пожилого мужика, чисто из жалости, да и по пути было, а тот бросился его душить золотой цепью. Виктор Петрович стал барахтаться и… проснулся. Глянул перед собой, аж волосы зашевелились: машина стоит перед обрывом, еще метр и рухнет вниз – шурупов не соберешь. Видно, промахнулся Виктор Петрович мимо моста. Мужика нет, а на сиденье цепь лежит. До сих пор возит ее в бардачке… на всякий нечистый случай.   

В общем, жутковатое место. Лишний раз сюда лучше не заезжать, Маяс Хара и ее «подельников» не тревожить.
Тогда через Священный лес?

Альтернатива так себе. Раньше тут было бурятское кладбище. Буряты издревле хоронили покойников не в промерзшей намертво земле, а в стволах деревьев или вообще подвешенными на ветках – воздушное погребение. Деревья в лесу до сих пор увешаны цветными лоскутами, амулетами, колокольчиками хонхо – на ветру они издают звук, пронизывающий до мурашек под волосами. Обычное дело увидеть на обочине укутанный в саван труп или обглоданную человеческую конечность. Особенно «весело», когда ночью на свет фар выныривает из темноты  летающая рука с глазами или лицо без тела, не говоря уже про голоса будто из могил…

Без большой, ну ооочень большой нужды Виктор Петрович сюда не сворачивал, но три-четыре раза все-таки случились в его шоферской карьере. Проезжая, старался не смотреть по сторонам: место хоть и мертвое, но живое, следит за тобой глазами черепа из дупла или совы-людоеда с ветки. И сам собой возникает вопрос: кто такой идеологически подкованный и младенчески несуеверный додумался пролжить дорогу через самое сердце колдунского леса?

Ответ навсегда останется тайной, покрытой пылью советских архивов. Скорее всего, это и было последней каплей, заставившей почернеть от гнева праматерь бурят Маяс Хара и ее брата, повелителя мертвых Сагада Убугуна. Двойное проклятие наслали они на «пришельцев», и упаси белый Господь сюда соваться не вооруженному оберегами человеку, а если уж припрет, то проезжать на третьей космической.

Есть еще третий путь – в объезд, по федеральной трассе, но он  даже к рассмотрению не принимается: наматывать чертовую уйму километров в обстоятельствах темноты и метели означает и в Кандыбино опоздать, и домой вовремя не вернуться.

Видимо, придется выбирать - из двух зол, которые одно другого не меньше. Хотя, если отбросить суеверия, перевал предпочтительнее, но опять же на двенадцать километров длиннее. Это хоть и небольшая, но задержка, и не дай Бог, поломка, остановка: ночью помощь не придет, а чтобы самому ремонтировать – придется ждать рассвета, если еще печка сломается, то вообще хана.

В-общем, рискнуть через Священный лес. Повезет – проскочат без приключений. Только… есть одна строгая примета: перед въездом в лес надо положить на обочину недокуренную сигарету, мол, вернусь, докурю. Виктор Петрович потянулся за пачкой Примы, поковырялся в ее нутре – пустая. И последняя. Смял, бросил на пол и чуть не выразился трехэтажным, да вовремя остановил сам себя: в этих местах не то что матом, даже культурно ругаться строжайше запрещено.

Тогда хоть коллегу предупредить. Нажал на передающую кнопку рации.
- Коля, ты сигарету не докуривай…
- Поздно, Петрович. Уже докурил и загасил, - беззаботно ответил Коля. - Ну, ты выбрал маршрут?
- Выбрал. Сворачивай направо. Через лес поедем. 
- Ха, я так и думал, - сказал Коля со смешком.
Сомнения в голосе не слышно. Это хорошо. Парень не суеверный, или просто опыта не имеет. 

- Слушай, друг мой Колька, и выполняй. Езжай быстро, но не гони и резко не тормози. Включи дальняк и не смотри по сторонам, что бы там ни происходило. Увидишь что-нибудь необычное или неопознанное, не останавливайся ни в коем случае. Бог даст, проскочим без приключений.
- Да ладно… Знаю я. Не пугай и сам не боись. Все будет о’кей, Петрович!
- Ну, трогай, я за тобой, - сказал Виктор Петрович и услышал в рации шум заводящегося мотора «Скании» Нестерова.

- Петрович, чтобы не заснуть – хочешь анекдот в тему? Едет дальнобойщик ночью через лес, выбегает Баба Яга и говорит…
- Коля, замолчи. Рацию держи включенной, но много не болтай. Только по делу. И смотри на дорогу.
- Слушаюсь, товарищ командир, – сказал Коля счастливым, молодым голосом. - Я люблю тебя, Петрович!

Тягач завелся «с полпинка», прорезал белую пелену желтыми лучами и мощно двинулся вперед. После поворота Виктор Петрович прибавил газу, нагнал машину напарника и пошел с той же скоростью, стараясь не упускать из вида ее красные габаритные огни на «ножках» - рога.

Вдруг левый рог взорвался, влетел в переднее стекло КамАЗа и растекся бурым, будто кровавым пятном. Виктор Петрович аж подскочил на кресле. Останавливаться, проверять в чем дело – нельзя! Думать-гадать тоже. 
 
Действовать! Двигаться.

Пригасив скорость, Виктор Петрович подождал, пока «дворники» очистят зону видимости, сдвинув красную массу на края стекла, и продолжил движение. Догнал «Сканию». Только глянул на еще горящий правый рог, как и он взорвался, залив лобовуху  ведром свежей крови.

Маяс Хара шалит - пролетело в голове Виктора Петровича. Жаль, перед рейсом Раечка не нашептала ему оберегов. И сигарету недокуренную не удалось положить…
Ладно, не стоит раньше времени в панику впадать. Пока едем – не заблудим, пока живы – не помрем!

Габариты погасли, но на заднем борту «Скании» налеплены светоотражающие полосы, так что неожиданно въехать ему «в зад» не грозит. На всякий случай увеличить дистанцию. Виктор Петрович слегка притормозил и схватил си-бишку.
- Коля, у тебя задние рога погасли. Впереди нормально?
Ответа не получил.
- Коля, алё, у тебя все нормально?
- Даааа… - как-то неуверенно проговорил Коля. – Все путем… Петрович… только… - и замолчал.
- Что – «только»?

Внятного ответа не последовало. Слышались шумы, похожие на возню, вскрики, рычание…

Рация забарахлила, или метель воет в микрофон на разные голоса? За окном настоящая зимняя круговерть. Декабрь – в сентябре? Вполне возможно. С этими переменами климата…
Нехорошее предчувствие, как ленточный глист, шевельнулось в желудке Виктора Петровича. Только бы добраться до Кандыбино. Теперь уже неважно – вовремя или нет, сегодня или завтра. Главное – добраться, живыми и, по возможности, здоровыми.

Но где машина Нестерова? Виктор Петрович наклонился к ветровому стеклу, прищурился, вглядываясь в снежный  круговорот перед фарами. Ни огней, ни светоотражающих полос впереди идущей «Скании» не видно. А что там за тени бегут по бокам тягача? Какие-то собаки, странной породы: тела черные,   длинные, гладкие, отдаленно напоминающие доберманов, но раза в три крупнее, морды короткие и квадратные, будто обрубленные, уши в виде острых углов, хвостов нет. Бегут-бегут, потом встают вертикально, задние лапы превращаются в ноги, морды – в лица с белыми дырками глаз, уши так и стоят торчком. За пару секунд переходят из одного обличия в другое и продолжают бежать со скоростью тягача.

«Черт!» – выругался про себя Виктор Петрович. Кажется, началось. Необходимо предупредить Колю.
Только взял рацию, в ней послышался шорох и голос:
- Петрович… Разворачивайся… Беги отсюда… Это алмысы… 
- Коля! Коля! В чем дело? Что с тобой? Ты где? Не вижу тебя!
Пауза. Виктор Петрович ждал, нервно теребя набалдашник микрофона. Будет ответ или…
- Я… я не знаю – где я… Кто здесь?! - крикнул Коля и замолчал. Послышался сдавленный вздох, стон.
И вдруг какой-то механический голос, искаженный - будто в замедленной магнитофонной записи, донесся из рации:
- Йа… лублу… тэбя… Пэтровыч…

Ужас – первобытный, потусторонний пронзил Виктора Петровича миллиардами иголок от макушки до ступней. Сердце замерло, потом забилось, как у кролика, убегающего от своры собак.
От этой своры надо оторваться во что бы то ни стало.
Не останавливаться!

Продолжать движение, тогда эти твари устанут и, может, оставят его в покое – гудела мысль в мозгах, застывших как желе. Тело будто парализовало. Руки вцепились в «штурвал», нога давила на газ, глаза уставились в лобовое стекло, где резвились человеко-собаки – они раскрывали пасти и клацали клыками, с которых стекали капли окровавленной слюны.

Вдруг невдалеке сверкнули светоотражающие полосы стоявшего посреди дороги грузовика. Чтобы не врезаться, Виктор Петрович резко нажал на тормоз и  вывернул руль влево – так, что даже гидроусилитель руля завыл. Кабина повернулась боком и, подгоняемая прицепом, протащилась еще пару десятков метров, едва не влепившись в зад «Скании» и полностью перегородив путь. Черные твари исчезли, но сквозь пургу доносились их загробные завывания и стоны. Они были не видны, но рядом. 
Голова Виктора Петровича соображала медленно, будто он   только что вернулся из комы. Где я? Почему? Что делать дальше? 

Одно ясно: выходить нельзя, за пределами кабины среда, не совместимая с жизнью. И еще твари… алмысы – подручные псы Маяс Хара. Что они сделали с Колей?
А вот и он.
Вроде бы…
Из машины Нестерова вышел… человек: шатается, как пьяный, руками живот обнимает, из которого ручьем красная жижа течет. Голову поднял - на лице гримаса боли, а вместо левой щеки – рваная дыра.

Нет, это не Коля… Тот был под два метра, руки как ноги, ящики по семьдесят кило в одного таскал. А этот… ростом едва ли до среднего дотянет, тощего телосложения, одет в пенсионерские брюки и кофту, а Коля обычно в камуфляже ходил.
Нет… нет… это пороша и нечеткий свет с толку сбивают, да еще завывания то ли метели, то ли нечисти вмешиваются. Коля это. Кому ж еще тут быть…
Подошел ближе, смотрит жалобно, глазами просит – помоги! – а через дырку в щеке зубы видны и щелкают.
Хоррор в натуре, а не в фильме.

Не обращать внимания. Виктору Петровичу на трассе и не такие раны приходилось видеть после аварий. Коле помощь требуется и немедленно. Шоферская взаимовыручка – святое дело. Особенно в Сибири, особенно зимой.

Отбросив сомнения, Виктор Петрович как был, в байковой рубашке на голое тело и легких спортивных брюках «адидас», выскочил наружу и поспешил к товарищу. Странно: тот поспешил не навстречу, а в лес. Ковыляет, скрючившись, оглядывается, проверяя, идет ли за ним Виктор Петрович. Потом зашел в чащу и пропал в ее черной пасти – свет фар туда не доставал.

Скулила метель, скулили твари – непрерывный гул стоял вокруг и ощущался почти физически. Этот назойливый, настойчивый зуд сводил с ума, будто стая комаров-кровососов пролезла в голову Виктора Петровича и теребила мозг. Он чесался, но как почесать то, что у тебя под черепушкой? От невозможности унять чесотку нервная дрожь пробегала по мышцам рук и ног, будто кто-то бил по ним, как по струнам. Руки ослабли и повисли вдоль тела, колени подгибались, каждый шаг давался с трудом.

До первых деревьев оставалось метра два-три, когда резкий порыв ветра ошпарил Виктора Петровича холодом и вернул в сознание. Мозг очнулся, дал приказ – остановиться! Что-то не то происходит. Нелогичное. Коля просит о помощи, а сам убегает. Может, заболел, может, вообще умом тронулся… Взаимовыручка, конечно, важна, но Виктор Петрович и о себе должен подумать: идти в темень и холод – значит пропасть самому. К тому же там алмысы подстерегают, их не видно, но слышно, ступишь в лес - набросятся, порвут.

Пора возвращаться.
Только Виктор Петрович собрался повернуть назад, метель внезапно прекратилась, на небе засияла полная луна с красным оттенком – Кровавая ее в народе называли. Осветила лес – теперь он походил не на однотонно-темную массу, но на картину художника, который тщательно выписал каждое дерево. И совсем не страшно: вокруг тишина… внизу снежок искрится, на небе звезды перемигиваются – сказочно, по-новогоднему. Виктор Петрович стоял в растерянности: долг звал спасать товарища, но что-то останавливало, что-то не давало сделать еще шаг…
 
Вдруг зазвонил нежный, небесный колокольчик, и из-за ближайшей сосны вышел… мальчик. Годиков трех, не больше. В длинном белом одеянии и босой. Над кудрявыми волосами сияние, как у ангела.
Похож на внука Арсения.
Но он же пропал, когда ему было три месяца…
Нет, это не он.
- Дедушка, иди ко мне, - сказал мальчик и махнул рукой, мол – иди сюда.
Виктор Петрович не верил глазам.
- Ты кто?
- Я твой внук. Арсений. Разве не узнал?

Виктор Петрович узнал. Арсений уже в три месяца походил на своего отца: такие же близко посаженные глаза, родимое пятно над правой бровью, ямочка на подбородке.
Нежность разлилась в сердце, утопив здравый смысл, выдавая желаемое за действительное. Виктор Петрович никогда не верил, что внук умер – тела-то не нашли. Скорей всего его украли староверы или другие нечестные люди. Теперь он подрос, убежал и вот стоит голыми ногами на снегу, просит о помощи…

- Иди ко мне, дедушка. Спаси. Обогрей. Мне холодно. – И протягивает руки.
- Иду, внучок, - сказал Виктор Петрович и шагнул вперед.
 
Через два дня Виктора Петровича нашли: покрытый инеем, он сидел под сосной и держал в руках свою голову. Из открытых глаз текли слезы и тут же застывали голубыми ручейками, а выше на стволе виднелся выжженный женский портрет в короне со стрелами по кругу.