Будни Ариадны -2

Фрагмент
Магическая реставрация
Ариадна Петровна шагнула в серебристый туман за линзой, и мир перевернулся. Вернее, выцвел.

Оказалась она в лесу, но в таком, будто его вырезали из старой, пожелтевшей газеты. Никакого цвета. Только черное, белое и все оттенки серого, словно кто-то гигантской кистью смыл с мира акварель, оставив один угольный набросок. Даже снег под ногами был не белым, а светло-серым, как пепел.

И тишина. Такая, что в ушах звенело. Не то чтобы звуков не было — они застряли. Шелест листвы висел в воздухе неподвижными серыми кружевами. Эхо чьего-то давнего смеха замерло прозрачным облаком у корней сосны. Это было не мертво. Это было законсервировано.

Васька и Невеличка, перейдя границу, насторожились. Их шерсть встала дыбом, но не от страха, а от непонимания. Здесь не пахло ни врагом, ни добычей. Здесь пахло ничем. Их хвосты замерли в неподвижности, а усы не трепетали, ловя привычные потоки. Они были слепы и глухи в этом стерильном мире.

И тут Ариадна Петровна поняла главное. Та тихая сила, что жила в её доме — одобрение домового, мурчащий хор кошек, сама уверенность стен, — здесь не работала. Она осталась висеть на границе, как оторванная мантия. Она была здесь одна. Со своим умом, руками и котомкой.

Первый раз за долгие десятилетия ей стало физически неуютно. Не страшно. Просто пусто, как в вымороженном музее после закрытия.

И тут из-за ствола, похожего на размытый штрих тушью, вышел Хранитель. Медведь. Но и он был черно-белым, словно сошедший с древней гравюры. В его глазах, двух точках самого темного серого, плавало не звериное безумие, а чужая, застрявшая паника. Он шел не рыча, а скрипя, как несмазанная дверь в забытом подвале.

Кошки, забыв свою растерянность, инстинктивно встали перед ней. Васька зашипел на пустоту, Невеличка выгнула спину, став черной молнией на сером фоне.

Ариадна Петровна не отступила. Рука сама полезла в рюкзак — не к линзе, а к разорванной подушечке. Она швырнула горсть сонных трав не в медведя, а перед ним, на серую землю.

Ничего не произошло. Ни вспышки, ни запаха. Травы просто легли серым пятном.

Медведь наступил на них передней лапой. И замер. Чужой ужас в его глазах замигал, замешался. Он обнюхал воздух, которого не было, и вдруг... засопел. Не от ярости. От нахлынувшей, чужой, но такой желанной усталости. Он медленно, как подкошенный, опустился на бок и захрапел, погружаясь в сон, которого, видимо, не знал сто лет.

— Работает, — констатировала Ариадна Петровна, но без триумфа. Ей было ясно: подействовали не травы, а память о сне, которую они несли. В этом выцветшем мире даже воспоминания имели вес. Её  воспоминания.

Она обошла спящего хранителя и подошла к тому, ради чего пришла. К Разрыву.

Это была не яма. Это было отсутствие. Черное, бездонное, всасывающее в себя даже серый свет вокруг. Края его осыпались мелкой, беззвучной пылью. От родника к нему тянулась и обрывалась серебристая нить — когда-то живой поток памяти места.

Ариадна Петровна вынула «Окуляр Игната». В этом мире линза была просто куском льда в оправе. Но она поднесла ее к самому краю разрыва и посмотрела вдоль обрыва.

И увидела не магию, а причину. Слой за слоем, как в учебнике геологии. Вот слой страха (темно-серый, зернистый). Вот слой предательства (черный, острый). Вот слой равнодушия (светло-серый, пыльный). Они спрессовались, сползли и пережали живые токи земли. Это не была порча. Это был закупоренный сосуд.

Ей нужно было не зашивать дыру. Нужно было прочистить русло.

Она достала из рюкзака не амулеты, а то, что взяла с расчетом: склянку с дождевой водой, собранной на своем крыльце (вода, знающая дорогу домой), горсть земли из-под печки (земля, хранящая тепло), и моток той самой трехцветной нити, спряденной из шерсти кошек и ее волос.

Она не стала читать заклинаний. Она начала вплетать нить в осыпающийся край, смачивая пальцы водой и припечатывая крупинками домашней земли. Это была не магия. Это была реставрация. Точная, кропотливая, как сшивание порванного холста старинной картины. Каждый стежок — восстановление связи. Каждый узел — укрепление намерения.

Она работала молча. Кошки, видя ее сосредоточенность, улеглись по сторонам, закрыв ее спину и бока. Их неподвижные фигуры были единственными четкими темными пятнами в этом размытом мире. Они больше не искали опасность. Они держали периметр, чтобы ничто не отвлекло мастера за работой.

Ариадна Петровна не знала, сколько времени прошло. Но когда она завязала последний узел и втерла в него последнюю крупицу земли, серебристая нить от родника дернулась. Как спящая артерия, в которую снова побежала кровь. Нить не восстановилась до конца, но перестала осыпаться. Черное пятно разрыва не исчезло, но перестало расползаться.

Это была не победа. Это была первая повязка.

Она вытерла руки, убрала инструменты и посмотрела вокруг. Мир не заиграл красками. Но в его мертвенной серой тишине появился едва уловимый оттенок — слабый, как далекий звон. Звон капели. Где-то в глубине, в законсервированном роднике, снова закапало.

— Первичная стабилизация завершена, — тихо сказала она, больше себе, чем кошкам. — Пойдемте домой. Нужен чай. И нужно подумать.

Она повернулась и пошла обратно к невидимой границе, за которой ждал ее цветной, шумный, переполненный жизнью дом. Мир за ее спиной оставался черно-белым и тихим. Но теперь в этой тишине было не забвение, а терпеливое ожидание.

И это уже было кое-что.

Автор текста Оксана Дубровина, Питер 2025 год
Редакция для сборника Библио А. С.