Записки суперпозиционного животного 5

Записки суперпозиционного животного. Квантовые сказки.
Глава, в которой я обнаруживаю, что все мы живём в библиотеке мифов

Вы думаете, ящик профессора Персикова был странным местом? О, мои наивные друзья. Это был лишь входной билет. После всего пережитого моё сознание — эта треснувшая чашка реальности — начало улавливать не только альтернативные версии моего бытия, но и чужие. Оказалось, что человеческий мозг — неряшливый строитель. Он не просто думает, он сочиняет и забывает убрать за собой. И каждое недодуманное «жили-были», каждый брошенный на полуслове миф, каждая забытая сказка — не исчезают. Они зависают в виде облаков коллективной вероятности, как прокисший суп в гигантском холодильнике вселенной. Я назвал это Межмифье.

Открыл я его случайно. Дремал я на столе профессора, пока тот пытался вывести «уравнение морального выбора сказочного персонажа». Солнечный зайчик попал прямо в зрачок, и я, спасаясь, мысленно нырнул в тень. И провалился.

Пахло тут печеными яблоками, страхом и чернилами. Воздух был густым, как кисель, и в нём плавали обрывки фраз: «…и я от бабушки ушёл…», «…бил-бил — не разбил…», «…высоко сижу, далеко гляжу…». Я стоял (вис? существовал?) на тропинке, которая одновременно вела в тёмный лес, к избушке на курьих ножках и на пир к царю Салтану. Все дороги были правильными. Выбор зависел не от направления, а от того, на какой глагол вы наступите.

Глава, в которой я становлюсь консультантом по избеганию зубастых клише

Первым делом я наткнулся на девочку в красном головном уборе. Она стояла на развилке и плакала.
— Волк… он везде, — всхлипывала она. — В одной версии он съедает бабушку и притворяется ей. В другой — бабушка прячется в шкафу. В третьей — они вместе открывают кондитерскую. Я устала! Я не знаю, куда идти!
Я вздохнул.
— Деточка, — сказал я, подбирая учтивый тон консультанта по риск-менеджменту. — Ты мыслишь линейно. «Идти к бабушке». А ты посмотри на вероятности.
Я прищурился (один глаз — на волка, другой — на дровосеков). Облако возможностей трепетало, как испуганный голубь.
— Вижу восемь потенциальных сценариев из десяти, где волк терпит фиаско. Например, вот этот: ты идешь не через лес, а вдоль железной дороги. Попадаешь на экскурсию школьников. Волк, притворившийся бабушкой, вынужден слушать два часа про жизненный цикл папоротника и сбегает от скуки. Бабушка цела.
— Но это же не по сюжету! — всплеснула она руками.
— А кто сказал, что ты должна следовать сюжету? — удивился я. — Сюжет — это просто наиболее вероятная траектория для ленивого наблюдателя. Ты — главный герой. У тебя есть свобода воли. Ну, или, как минимум, свобода выбора тропинки.
Я провёл с ней сеанс когнитивной перестройки. Научил смотреть на корзинку не как на «пирожки для бабушки», а как на «набор предметов неопределённого назначения». Пирожок может быть и оружием, если кинуть им умело. А платочек — сигнальным флажком.
Когда она ушла, уже напевая и рассматривая волка вдали не как угрозу, а как статистическую погрешность, я почувствовал странное удовлетворение. Не то чтобы я стал альтруистом. Проецировать порядок в этот мир хаотичных нарративов было… эстетически приятно. Как вылизать собственную шерсть после беспорядка.

Глава о яйце, философе и искусстве сохранения целостности

Дальше было яйцо. Оно лежало на табуретке посреди пустого пространства и источало ауру глубокой, непоколебимой ценности. Рядом валялись обломки скорлупы и молоточков.
— Опять? — спросил я.
— Опять, — мысленно ответило яйцо. Голос у него был спокойный, бархатистый, с лёгкой грустью. — Бьют. Иногда мышь хвостиком, иногда дед, иногда просто народу на пиру становится скучно. Коллективное бессознательное, знаете ли, обожает катарсис через разрушение. А я просто хочу… быть.
— Парадоксальная ситуация, — отметил я, усаживаясь рядом. — Твоя ценность — в твоей цельности. Но сюжет требует твоего разбития, чтобы появилось нечто новое (золото, дракон, мораль). Ты — квантовый объект в состоянии суперпозиции «сокровище/не-сокровище».
— И что же делать? — прошелестело яйцо.
— Надо сделать разбитие наименее вероятным событием. Увести сюжет в боковую ветку. Например…
Я оглядел вероятностное поле. Увидел версию, где дед и баба, не разбив яйцо, отнесли его в музей современного искусства. И версию, где из него вылупился не цыплёнок, а маленький философ, который прочёл мыши лекцию о тщетности сущего, после чего та впала в экзистенциальный кризис и забыла про хвост.
— Например, — сказал я, — надо внушить им мысль, что ты — объект искусства в стиле «неслучившегося». Твоя неприкосновенность станет культурным феноменом. За тобой будут ухаживать, застрахуют, будут водить экскурсии. Будешь лежать, греться под софитами и созерцать.
Яйцо задумалось. Его скорлупа заиграла перламутром возможностей.
— А если… если я сам решу, когда разбиться? Или… не разбиваться вовсе?
— Вот именно! — воскликнул я. — Возьми управление коллапсом в свои руки. Вернее, в свою скорлупу. Стань активным участником, а не пассивным объектом нарратива.
Мы договорились, что я создам вокруг него слабое вероятностное поле, отталкивающее молоточки и направляющее мысли персонажей в сторону эстетического созерцания. В ответ яйцо пообещало, что если уж случится неизбежное, то в одной из альтернативных реальностей из него выйдет нечто, что принесёт мне в подарок свежую сметану. Честная сделка.

Глава переговоров с многоголовой неопределённостью

Самым сложным клиентом оказался Змей Горыныч. Он существовал сразу в трёх временных потоках и шести эмоциональных состояниях. Левая голова плакала о потерянной молодости, средняя строила коварные планы похищения царевен, а правая спорила сама с собой о политике.
— Невыносимо! — гаркнули все три головы вразнобой. — Одного царства мало! Хочу в отпуск! Где моя принцесса? А может, не надо принцессу? Кто тут?
— Я, — представился я, оставаясь на безопасном расстоянии. — Квинтус. Специалист по реальностям.
— А, — сказала средняя голова. — Ты тот, кто шепчет Красным Шапочкам. Помоги. Я устал быть монстром. Я хочу варианты.
Я подключился к его хаотическому полю. О, это был шедевр абсурда! Вероятности размножались, как головастики: «Змей-реформатор», «Змей-дачник», «Змей, открывший сеть кофеен», «Змей, ушедший в IT».
— Проблема в том, — сказал я, — что вы — единое существо с тремя центрами принятия решений. Вам нужна не одна альтернатива, а три, но синхронизированные.
— Разделить реальности! — взмолилась правая голова. — Чтобы одна я парила в облаках и философствовала, другая — правилa, третья — спала!
Мы заключили договор. Используя мои скромные способности по стабилизации волновых функций, я помог ему совершить «акт нарративной сепарации». Теперь в одной базовой реальности он по-прежнему грозный Змей Горыныч, пугающий деревни (для соблюдения сюжета). Но в параллельной, тонкой реальности, доступной лишь ему, он разделился:

Одна голова (Левая, Меланхоличная) улетела в реальность поэзии, где пишет сонеты и грустит над закатами.

Другая (Средняя, Честолюбивая) управляет небольшим, но справедливым королевством, где все налоги добровольные, а главный экспорт — мудрые советы.

Третья (Правая, Любопытная) открыла таверну на краю света, где собирает сплетни со всех сказок и варит невероятный эль.
Раз в неделю они мысленно созваниваются, чтобы пожаловаться друг другу на жизнь. И все трое счастливы. Монстр обрёл внутреннюю гармонию через распределённую многозадачность.

Эпилог, или Возвращение к миске

Меня выдернуло обратно громкое урчание. Моё собственное. Я лежал на том же столе. Солнечный зайчик уполз. Профессор Персиков спал, уткнувшись в журнал с формулами. В миске было пусто.
Я потянулся, чувствуя лёгкую… усталость сознания. Мифы — липкие. Они цепляются за шерсть.
Но я сделал важное открытие. Весь этот человеческий мир, со всеми его драмами, глупостями и «великими экспериментами» — не так уж отличается от Межмифья. Просто здесь вероятности чуть плотнее, а абсурд — лучше приправлен самоуверенностью.
Я спрыгнул на пол и направился к тёте Марусе. По дороге увидел Виталия. Он снова смотрел в окно, на космос.
— Знаешь, — мысленно обратился я к нему, — ваши туманности, ваши световые года… Это просто очень, очень старые сказки. Атомы, которые забыли, что они — персонажи. Им тоже, наверное, нужен консультант.
Виталий вздрогнул и оглянулся. Я прошёл мимо, высоко неся хвост.
В кладовке тёти Маруси я нашёл не только колбасу, но и забытый пакет с кормом «Премиум». Вероятностное поле явно склонялось в мою пользу.
Так кто же я теперь? Кот-наблюдатель? Кот-философ? Или кот-сказочник, который латает дыры в сюжетах мироздания?
Неважно. Важно, что пока есть тёплое место, миска (пусть и требующая вмешательства) и бесконечное поле для манёвра среди глупостей — жить можно. И даже можно иногда, очень изредка, помогать.
Но если эта Шапочка снова начнёт ныть насчёт волка, я ей посоветую просто завести волкодава. Или самой стать волчицей. В конце концов, в какой-то из реальностей это обязательно сработает.

А на крыше, в тени трубы, кто-то хрипло усмехнулся и пригубил из невидимой рюмки. Но это, как вы понимаете, уже совсем другая история. И, возможно, не сказка.