Великие воины

Взрыв отшвырнул его в сугроб, далеко-далеко, и он увидел, как не странно, свои широкие, зелёные глаза. Он вспомнил колодец с ледяным венцом, и на дне его плескались чернила ночи. На деревянных воротах облупился герб – плешивые серп и молот, а рядом стояли пустые сани. В доме на столе остывало пюре, и рядом стоял кувшин с молоком. Его рука ощущала теплоту раны, но в ушах гудела летняя гроза. Он оглох, и вьюгу морозную не слышал. Он снова увидел ломоть чёрного хлеба на белой скатерти, а перед ним пронёсся град выстрелов, которые он не заметил. Взгляд застилала пелена снега, и она смешалась с белизной простыни в горнице. Он полз, и память его захлопнулась резко. "Плевал я на всех этих сионистов..." – подумал он, и покатился в обрыв, – " Паршивые нацистские сионисты...". Снег, скопившийся у него во рту, был как молоко, а дым пах как молния ( я бы использовал слово гроза, красивее ) над лесом. Духи его, многообразные, полетели над землёю, и он перестал видеть глазами.
 Спустя несколько лет он переехал в Израиль.