Герой Кандагара 5

Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы сообразить: сегодня нас с Гошей намертво вмазали в криминал. Теперь Курбета и его молодцев мы не сдадим ни за какие коврижки. Ни при каких обстоятельствах. Потому что сами уже по уши, по саму маковку влипли в это дерьмо. И если что, разбираться особо не станут, каким таким попутным ветром тебя занесло на
место разбоя. Просто расчертят сроки: одному меньше, другому дадут больше. И всё. Дело закрыто.
- А где ты научился так вырубать? - спросил Гоша, догнав Севку и ёжась от холода. У него, кажется, ещё играла в башке музыка мальчишеской романтики.
- Удар надо поставить, - ответил Севка без интереса. - Ещё поймать, когда человек расслаблен. Если он будет напряжён, пытаться уклониться или защититься, тогда сложнее.
- Ясно всё с тобой. Бьёшь в крысу!
- Знаешь, что! - с вызовом сказал Севка. - А меня никто в этой жизни не жалеет! Так чего я должен? Мне тоже никого не жалко!
Вспомнился случай, как одна молодая девчонка заложила на избирательный пункт за деньги бомбу. И когда она взорвалась, пострадали гражданские люди. Некоторые погибли. Её спросили:
- А тебе не жалко этих людей?
Она отвечает:
- Нет, я же их не знаю!
Мы уже дошли по путям до территории вокзала. Пути проходили немного в стороне.
Он был ярко освещён, поэтому звёзды на небе пропали из-за светового загрязнения.
Курбет остановился.
- Ладно! Давайте, пацаны, по домам! - повернулся к Кесе. - Как нога?
- Да болит, наверное, а ты как думал?
- Тебе лучше в общагу сегодня не соваться, даже по балконам. Отведу тебя в одно место, там тебя и подлечат, если что!
Он сбежал с насыпи и двинулся по тропе через посадку, махнув Кесе, чтобы шёл за ними. За вокзалом я свернул в тоннели гаражей, Севка за мной.
Гоша было дёрнулся за нами, но потом остановился.
- Я по путям до десятки! - он махнул рукой, показывая, что продолжит путь дальше по рельсам.
- Ну да! Тебе так проще! - мы с Севкой выходили на дорогу, вдоль которой с обеих сторон тянулись бесконечные вереницы гаражей.
И безопасней, - подумал я про себя. Ему там с путей свернуть, метров пятьсот пройти и дом родной появится.
- Тогда покедава! - он зашагал по шпалам.
Мы шли по направлению к моему дому.
Часы на запястье жгли мне руку, потому что мы выходили к парку, и иногда мимо нас проезжали машины. Не зря говорят, на воре и шапка горит. Мне казалось, что вот эта машина… уже едут менты, сейчас остановятся…
Мимо продефилировала влюблённая парочка, девушка держала парня под руку. Две семейные пары ждали на остановке автобус. Видно вышли с какой-то гулянки. Голоса, разгорячённые алкоголем, мужики между собой что-то выясняли, женщины их успокаивали. Но судя по интонации, до драки дело не дойдёт. 
На сороковке мы по любому навели шороху, и тем более ещё и возле Цофа. Менты сейчас встрепенулись, по любому зашевелятся. А тут моя футболка с эмблемой Кисс, часы на руке. Всё это тревожило. Поэтому я чуть приотстал, прикуривая сигарету. Незаметно снял часы, обтёр их футболкой и кинул в гущу травы парка, подальше от асфальтных дорожек.
Севке нужно было забирать правее, в общагу ПТУ. Но он шёл со мной, хотя ему уже было не по пути.
- Севка, а ты разве не в общагу?
- Да всё равно по балконам лезть! - он взглянул на часы. - А я хочу ещё кое-куда заскочить…   
- А на кого ты учишься? - спросил я.  - И на каком курсе?
- На втором, - безразлично ответил Севка. - На автослесаря.
Никто особо на автослесаря учиться не желал, поэтому заманивали тем, что по выпуску получаешь права на грузовой автомобиль. Если так разобраться, двадцать первое училище штамповало водителей, хотя по факту государство требовало слесарей.
Я не ошибся, он на год младше. Но уже прошёл Крым и рым. Правда человек из него формировался ужасный. Но… у него своя правда.
Вообще, человек даже когда поступает плохо, всё равно считает, что он прав. Потому что у каждого своя правда и своя справедливость.
- Слушай, Севка… А чего тебя Курбет называет Липучкой? С чем это связано?
- Глянь на меня! - он развёл руки в стороны, будто на показе мод.
Одет нормально, ничего такого.
-  Да ничего странного не вижу!
- А на мне мои только трусы! Остальное взял у кого-нибудь поносить.
- В смысле поносить? Отобрал?
- Неа! Что я, дурак, что ли? Попросил. У одного штаны там, у другого футболку.
- Теперь понятно… - протянул я, выяснив нужное.
Мы добрались до техникума. Чтобы скоротать путь, двинули с тротуара вдоль стадиона. Раньше там была обычная тропинка, проходящая между гаражами и турниками. Прохожие никому не мешали, ходили вдоль гаражей.
Но месяц назад там поставили забор из труб. Не совсем забор - заграждение высотой примерно по грудь. И чтобы через него перебраться, нужно либо его перелезть, либо под ним почти проползать. Для женщин или людей пожилых это было препятствие, но не для нас.
Вообще непонятно, зачем его поставили. Эта тропинка никому не мешала. Но, видно, нашлась большая голова, которая решила, что ходить там людям нельзя и поставили забор. Хотя сам стадион был огорожен только частично гаражами.
Конечно, его могли бы поставить и планово, но то что произошло дальше, доказывало, что всё не так просто.
Как только Севка запрыгнул на ограждение, чтобы его перескочить, так спрыгнул обратно. 
- Не лезь! - остановил он меня, хотя я уже протянул руку к трубе.
- Что?
Он поднёс к лицу руку и понюхал.
- Вот падлы! Солидолом трубы вымазали!
Я пригляделся. И вправду верхняя и нижние трубы густо измазаны, прямо висели щедрые клочья солидола. Тот, кто мазал, делал это с наслаждением.
Севка стал отирать о траву руки, затем рвать траву и вытирать штаны.
За это время я прошёл вдоль всего забора. В самом конце у задней стены гаража метра полтора трубы оставались ржавыми, но чистые. Видно переусердствовали с намазкой в районе тропы, а до конца преграды подлого средства не хватило.
- Иди сюда, тут можно перескочить, - позвал я чертыхающегося Севку.
Мы перепрыгнули преграду и двинулись по тропе вдоль гаражей.
- Ну… всё! - Пошли сейчас камней наберём, окон у них уже не будет!
У меня уже не было желания что-то бить, тем более уважения к Севке не испытывал. Он был для меня хуже, чем пустое место. Возможно, если бы в солидол встрял и я, то бы пошёл на акцию мщения. Хотя… ради справедливости можно было и поучаствовать. Но нет, я решил идти домой.
- Знаешь, мне и так сегодня приключений с головой хватит! Тем более ты погремишь, а потом за дома и через парк свалишь. А мне нужно будет после шума домой пробираться. И могут припалить соседи.
Севке не особо понравилось, что я его не поддержал. Он хмыкнул.
- Ладно! Иди домой, я время выжду, чтобы ты зашёл, а потом начну.
- Всё, пока!
Заходя за гаражи, я оглядел здание техникума. Окна двустворчатые, большие. Метра два в высоту, если не больше.
Севка под гаражами уже искал камни.
Во дворе никого, время уже позднее, но возле общаги в беседке сидела молодёжь. Оттуда слышался временами смех и бренчание на гитаре. Из той беседки наш двор просматривается превосходно. И если бы я бежал домой после большого звона, то это бы увидело с десяток человек.
Но пока иду в тени гаражей. Сняв футболку, я разорвал её почти пополам, скрутил в рулончик. Почти на ходу сунул в мусорный бак. Благо, он был уже заполнен больше чем наполовину.
Холод вцепился в мою шкуру с ещё большей силой.
Мне оставалось несколько шагов до подъезда, как раздалось ожидаемое громкое дзынь. Затем скрежет и шорох падающих больших кусков стекла на бетонную отмостку.
Сейчас тут будет звону…
Легко взбежав по ступеням на третий этаж, позвонил.
Двери открыла мать. Когда увидела меня, глаза её расширились.
- Опять без футболки? Ты вообще сдурел? На улице холодно!
- Ма… Да всё нормально. Просто тренировались, я порвал. Выкинул!
- Я тебе натренируюсь! - она стояла возле меня, пока я разувался. - Уже вон! Натренировался! Ты вообще головой думаешь? Мало того, что тебя побили, так ты ещё там удостоверение заставлял тебе показывать начальника милиции!
- А ты откуда это знаешь? - я зацепил с вешалки куртку и бодро накинул на себя.
- Откуда? - она говорила мне вслед, потому что я уже шёл на балкон. - Ты же знаешь, что в одном конце села человек пукнет, а в другом уже рассказывают, что он обкакунился! - А потом добавила с сарказмом: - мама Ваньки рассказывала во дворе!
- Да успокойся ты! - открывая на балкон дверь, ответил я.
- На столе гречка с гарниром! Я пошла спать. И так из-за тебя не сплю!
Обернувшись, взглянул на настенные часы. Ну да… двенадцатый час ночи. Нормально сходил качалку посмотрел! Да ещё и результативно. Можно сказать, зацепил по пути шлейф проблем. Хотя в этом плане может и обойдётся. А вот Курбет… это сейчас моя главная проблема.
Умостившись на карниз окна и перила ногами, я закурил и смотрел на ночной двор соседней пятиэтажки. Хоть и согрелся в куртке, а спать не хотелось вообще. Мозги взбудоражены недавними событиями, так что завалюсь спать нескоро.
Хотелось есть, но идти на кухню не было ни малейшего желания. Гораздо приятнее просто вот так сидеть и смотреть на небо, хотя звёзд почти не видно, на соседский двор...
Пора подвести итоги моего первого дня в этом мире. По насыщенности событий он великолепен. А вот события после семи часов вечера отвратительны. 
Народная мудрость говорит: хочешь проверить человека, дай ему маленький портфельчик. И тогда человек себя покажет.
У нас на одном производстве работала женщина. Хорошая зарплата, престижный отдел. Ничем не выделялась, нормальные отношения в коллективе были. И вот однажды её начальница ушла в отпуск. И на место ушедшей поставили её. Женщины, что с ней работали, были в шоке от её перемены. Она обзывала своих подруг, с которыми недавно работала рука об руку, дибилками и тупизной.
Они собрались вместе и пошли к директору.  Пришли и всё рассказали. Одна говорит:
У меня два высших образования, а она меня дибилкой обзывает.
Директор выслушал всё и сказал лишь одно слово: уволить.
Почему Курбет так себя ведёт? Да потому, что есть у него чувство превосходства и безнаказанности. Наша дура выше всех, я самый сильный тут. И буду этим пользоваться.
Но не всегда так происходит. Чаще всего чувство безнаказанности в таких делах ложное. Раз прокатило, два. А на третий попал в такое дерьмо, что выкарабкаться трудно. 
Вот и Курбет… он нарвётся. Только до этого многие могут пострадать. Кстати, и я тоже. Можно так на зону легко загреметь. Блатная романтика - это одно. А когда тебя закрывают в четыре стены с решёткой на окне, это другое.
Один знакомый из степной страны мне рассказывал за свою семью. Многодетная.
- Мой отец говорит так… Восемнадцать лет исполнилось - за порог. Хочешь кушать, есть турьма. Хочешь хорошо кушать - иди работай.
Так что в тюрьме накормят, конечно. Но лучше туда не попадать. Особенно по глупой голове. А есть такие головы, что не поймёшь умом. Самоуверенность и чувство безнаказанности заводят их в нехорошие ямы. 
В девяностые был у меня один хороший знакомый. Кирилл. Имел два торговых ларька, хороший автомобиль.
Занял он одному человечку триста баксов. Не отдаёт, гад. Все сроки прошли, он уже и поскандалил с ним.
Тогда он решил обратиться к одному авторитету. Кое-кто из его мелких подручных решили подписаться и вытрусить с наглеца долг, да ещё и с процентами.
Авторитет его выслушал. А потом сказал:
- Не лезьте туда.
- Но двое его не послушали и поехали с Кириллом трусить должника.
Наехали на него конкретно. Он говорит:
- Завтра приезжайте после обеда, отдам.
Приезжают, заходят. Он отдаёт им деньги. И тут со шкафов и остальных укрытий выпрыгнули менты с автоматами, как горох из кружки. И давай их месить.
Очнулись они уже в камере.
Нужно расплачиваться, чтобы не посадили. Вроде ситуация скользкая, как бы и не рэкет. Но расписки нет что должен. А слова к делу не подошьёшь.
И стали Кирилла доить. У босяков, что с ним были, денег нет. Поэтому приходилось расстёгиваться ему. Продал оба ларька, машину.
Мало…
Пришлось ему продать и квартиру. Когда у него уже ничего не осталось, он собрал семью и уехал на заработки в Европу.
Вот так его самоуверенность и чувство безнаказанности вышли ему боком. И таких примеров сотни.
Вот так и Курбет. Своей смертью не умрёт.
Но мне до него мало дела. Тут проблема в том, что он вцепился в меня как клещ. На районе есть авторитетные мужики, но он с ними не связывается. Потому что он хочет быть единоличным лидером. А наивных он себе найдёт немало. Шайку соберёт. Вопрос только в том, сколько эта музыка будет играть.
Я смотрел на тёмный двор, уже успокоившись в ночной тишине. Как мне сейчас поступать, я не знал. Пока Курбет давит. Но на каждое действие есть противодействие. Пружину можно сжимать, но только до предела. В один момент она может резко распрямиться и будет больно.
Всё, съезд проведён… теперь нужно выполнять его решения в жизнь.
Порылся в шкафчике серванта и нашёл свои часы Электроника. Простые, без подсветки. Нацепил на руку. Теперь, если что, у меня свои часики. 
Поужинав гречку с гарниром и выпив компота из сушек, я завалился спать на застеленный диван.
Морфей подобен небытию, когда ты устал. Лишь с той разницей, что ты потом просыпаешься…

***

Пробуждение было тяжёлым. Открыв глаза, ощутил в теле вялость и разбитость.
В квартире светло. Окна выходили на восточную сторону, поэтому по солнцу было понятно, что утро уже давно позади. Если судить по солнечным часам, то сейчас уже больше десяти.
Понявшись с постели, с кряхтением потянулся.
Так… сегодня новый день моей второй жизни. Нужно не откладывать на потом, и планировать. Мечтать, так сказать, но для цели ничего не делать. В любом деле нужно бросаться в бой, если ты хочешь достичь в нём успеха. Если ты готов конечно к этому бою. А если нет, будем готовиться.
Вспомнился весь вчерашний день. Плохо прошёл. Интересно, что с тем типом, которому я в ухо заехал. Если пришёл в сознание и пошёл домой, то нормально. Но бывает, что и окочуриться могут от таких ударов. А у детдомовцев они тренированные. Поэтому история может закончиться фатально.
Но это я скоро узнаю, потому что в это время о таких случаях за день узнаёт весь город. И если этот пацанчик умрёт, кто-то это сегодня скажет.
В квартире никого. Сегодня ещё рабочий и учебный день.   
Накинув спортивные штаны и мягкие тапки, пошёл на балкон.
В углу, под полкой, приютилась гиря весом на двадцать четыре килограмма.
Подцепив её, попробовал поставить её на попа одной правой. Куда там!
Двумя руками получилось. Но когда вертел её, увидел внизу широкое отверстие. Оно было залито свинцом. Значит в ней вес больше. 
Снаружи доносился шум далёких проезжающих машин, из соседнего дома доносилась музыка.
Группа Динамик. Владимир Кузьмин всё жаловался, что всё могло бы быть совсем иначе, жизнь его бросает словно мячик.
В принципе, правильно поёт. Раньше думал, что человеку предначертана судьба. Так оно и есть. Но только человек может всё изменить в плохую или хорошую сторону.
Каждое решение… Каждое действие, которое я делаю сегодня, будет результатом завтрашнего дня. А возможно и через многие годы. Если я буду курить, то через время, когда остро возникнет нужда убежать, я буду задыхаться, и меня поймают. Если же я буду каждый день бегать, то легко смоюсь от ментов или от стаи вражески настроенных людей, которая в случае поимки будет меня бить, и не только руками.
Если я решу пить, и буду это делать, то стану пьяницей. Если захочу быть спортсменом и буду всё для этого делать, то буду спортиком. Неважно, хорошим или не очень, но через год я буду спортсменом.
Вот только с Курбетом у меня пока мозаичная головоломка не складывалась. Если бы я закончил учёбу, можно было бы на время уехать. Просто исчезнуть, раствориться в стране. Всё равно это всё временно. Он или подлетит под статью, или его грохнут и покалечат наши старшие авторитетные пацаны. Конечно, если бы у нас был большой город, то у него возможно, всё получилось.
У нас криминала хватает. Но беспределить, как это творит Курбет, тут долго невозможно. И он где-то влетит. И так думаю, на хороший срок.
Я же пока привязан… для начала мне нужно месяц поучиться, потому что на носу получение диплома.
Итак, задачи на ближайшее будущее. Продержаться месяц в противостоянии Курбету. Как это сделать, вопрос. Буду решать.
Второе… бросить курить.
Третье - приводить себя в форму, чтобы я мог противостоять при давлении со стороны. Есть такая поговорка: неважно, молод ты или стар, будь готов ответить ударом на удар.
В принципе всё на ближайшее время. Задача не лезть в криминал входит в противостояние.
Разбудив спящее тело поднятиями гири, вернулся в квартиру. Взяв из шкафа зелёную футболку, надел и двинулся на стадион. Буду утро начинать с него. Тянуло покурить, но не буду сейчас.
Я нашёл ключи на гвоздике и двинулся на стадион.
Двор безлюден, если не считать бабушек на лавочке. В принципе, какие у них ещё интересы в жизни? Более молодым с ними неинтересно общаться, вот они и находят своё общество среди себе подобных. А человек существо социальное.
Многие сетуют на работу, но когда выходят на пенсию, сталкиваются с тем, что заниматься то им в жизни больше нечем. Отдохнули, так сказать два-три месяца. А дальше скука и однообразие. В стенах сидеть не особо весело, даже если тебя обеспечивает государство за сданные тобой налоги ранее и теми, кто до пенсии не дожил.
Есть люди, у которых есть интересы в жизни. Картины писать, музыку или что-то другое, не особо важно что. Главное, у человека есть интерес. А если этого интереса нет, человек потухает как свеча. Он живёт по инерции, но он уже не горит жизнью. Тлеет.
Если человек познаёт, путешествует и мозг его нагружен, то височные доли у такого развиты. Он остаётся до глубокой старости в здравом уме.
А если человек живёт, выполняя каждодневные действия, которых минимум, то к старости может впадать в детство или чего похуже. Телевизор даёт знания, но готовые, поэтому особо мозг не развивает.
В мертвой зоне за гаражами, в сыроватой тени старых тополей, притаилась шпана. Пацанам лет по четырнадцать, не больше. Они устроились прямо на земле, на обломках кирпичей, что валялись тут же, и с азартом, но без лишнего шума, резались в карты на самодельной деревянной колоде. Разговаривали на сбавленных тонах. Их игрище было похоже на партизанскую вылазку. Нелегальное, скрытное, на самом виду.
Ведь в техникуме должны идти занятия. Хотя…
Зря я сюда пошёл. Вообще вылетело из головы, что Сева стёкла высадил вчера. А здание красивое стало. В больших окнах второго этажа в стекле красовались сквозные дыры. Под цоколем на отмостке блестели стёкла. В некоторых окнах вообще стёкла вывалились полностью. Пострадало окон восемь. И все на втором этаже. Первый стоял весь целый, что даже интересно. Наверное, настолько у Севки был высок уровень злобы, что цели первого этажа для него были слишком низко.
Из-за красного угла здания техникума, будто из-под земли, материализовался Стас. Пухловатый, с короткой армейской стрижкой. Джинсы слегка поношенные, и лёгкая вельветовая куртка нараспашку. И это было объяснимо. Под рукой мелькнула оперативная белая кобура с тёмной рукоятью пистолета. Он жил через три дома от меня, и недавно по двору поползли шепотки: Нашего Стаса в уголовный взяли.
Именно его, конечно, мне сейчас больше всего и не хватало встретить в этом месте.
Его взгляд, внимательный и методичный, будто сканер, сразу же отсек меня и намертво прилип к кучке шантрапы у забора. Те, почуяв опасность, лихорадочно засуетились, пытаясь спрятать карты. Но было поздно, движение лишь привлекло больше внимания.
Мозг пронзила холодная мысль: мне нужно уйти. Сейчас. Но просто развернуться и топать - хуже не придумаешь. Он уже засёк меня, запомнил.
Лучшая тактика теперь, стать частью пейзажа. Я резко свернул к ржавым брусьям на спортплощадке, сделав вид, что всё это время шёл сюда заниматься. Иначе Стас обязательно подойдёт и предъявит.
У них в милиции это любимая мантра: преступник всегда возвращается на место преступления. Вот только вечно забывают добавить важную оговорку: если он идиот и оставил там улики, которые горит желанием забрать.
- Привет, Стас! - один из пацанов поднял ладонь.
- А ну встань! - он подошёл к малолетке и стукнул его кулаком в грудь. Не особо сильно, это было больше предупреждение.
Тот гикнул и опешил.
- Не Стас, а Станилав Петрович! Понял? - голос его был угрожающе недовольным.
- Понял… - протянул пацан. - Ну мы ж соседи!
- Соседи! Но усвой одно: теперь я Станислав Петрович!
- Да я понял… - залепетал пацан, но дальнейшего разговора я уже не слышал. Двигался к брусьям.
Запрыгнув на брусьях, сделал уголок и с ним стал отжиматься. С уголком много не получилось, поэтому спрыгнул и отдыхал до следующего подхода.
Опер уже шёл ко мне. Когда он уже был на подходе, я запрыгнул на турник, опять сделав уголок. Стал отжиматься дальше. Пусть видит, что я здесь занимаюсь спортом, а не бегаю по стадиону с камнями.
- Новик! Привет! - он подошёл, но руки в карманах. Оценил мой фейс. Он уже стал лучше, но синяк и красные белки выдавали мои травмы. - Гляжу, ты хорошо пободался с сороковскими.
Я спрыгнул с брусьев.
- Здрааавствуйте, Стааанислав Петрооович, - как можно торжественней выдал я.
- Ты это… Не ёрничай!
Он показал в сторону техникума на окна.
- Видел?
- Уже увидел…
- Знаешь, кто это сделал? Слышал что-нибудь?
- Как тебе сказать… - я отвечал небрежно. - Кто именно не могу, но вот за что, знаю.
- Как это?
- А они намазали солидолом вон тот забор. И уже темнело, два мужичка с той стороны пытались перелезть и вымазались. Я как раз на турниках был. Ругались сильно. И один сказал, что всё… он отомстит. Они пошли в обход. Так что кто это именно был, не видел.
- А выглядят как?
Одежду не рассмотрел особо. Чернявые, лет за тридцать обоим.
- А голоса? Может что-то заметил? Или называли друг друга по имени?
- Ты на приколе? Как ты себе это представляешь? Саша! Я влез в солидол! Смотри, не влезь. Да я тоже уже вымазался, Игорь! - я усмехнулся. - Там был совсем другой базар. И на протокольную бумагу его записать можно только другими словами.
- Ну да, в принципе. - он помолчал секунду прокручивая варианты событий и действий. - Короче, если что-то узнаешь, сообщи, хорошо? Может кто болтать будет… Ну, ты понял!
- Добро! Если что-то услышу, сообщу.
- Всё… давай! - он развернулся и пошёл к дому напротив стадиона. Сейчас будет долбить во все квартиры, искать свидетелей. Пусть ищет.
Вообще я пришёл не для турников. Принял решение с утра бегать. Остальные занятия вечером. Нужно выработать выносливость, укрепить ноги. Бег - эффективное средство. Только всё нужно делать без фанатизма, иначе будет вред здоровью.
Сердце нужно беречь. Да кто об этом думает в молодости.
Итак, сначала нужно размяться. Покрутил корпусом, сделал маховые движения руками. Кстати, у меня получились они не только в одну сторону, а в обе, когда одна рука крутится в одну сторону, а вторая в другу. Так может не каждый, даже медленно. Наклоны, приседы на переднюю ногу. Кстати, эта поза похожа на базовую переднюю стойку карате.
Теперь бег. Посмотрю, сколько смогу без особого напряга пробежать кругов.
Бежать поначалу было просто. Я не спешил, пока лёгкий бег трусцой. Только нужно отсчитывать круги.
Пока можно поразмышлять о том, как бросить курить. В прошлой жизни бросил со второго раза. Оба раза бросал с Табексом, это оказалось непросто. Что бы там ни говорили о курении, но никотин вызывает зависимость. Это по сути лёгкий наркотик.
Бросил курить первый раз, почитав книгу Лёгкий способ бросить курить. Понял описываемый автором принцип. Он заключается в том, что при попадании в организм никотина, почти сразу начинаются муки отвыкания. И чтобы их прекратить, человек накидывает новую дозу. Никотин выходит примерно в течении трёх часов. И чем больше этот срок, тем больше человеку хочется курить.
Если человека спросить: а зачем ты закурил? Он ответит: чтобы расслабиться. И тогда возникает вопрос: а что же тебя напрягает? Ведь до того, как человек не начал курить, ничего его не напрягало.
Бросив первый раз, я не курил четыре месяца. Но потом встретил одного брата по бросанию. И он меня спрашивает:
- Куришь или нет?
- Нет, говорю, и не собираюсь!
- А я курю по одной сигарете в день, и нормально!
Ещё не особо понимая весь принцип этой пакости, у меня возникали иногда такие мысли: неужели в своей жизни я больше никогда не закурю?
Это я потом понял, что твёрдого решения у меня тогда не было. И я тоже решил курить по одной сигарете. Раз товарища не тянет, то и меня тянуть не будет.
Через неделю одна сигарета переросла в две, а потом и больше. Но где-то с месяц мог не курить по пол дня, если не брал на работу сигареты. Потом понеслось поехало. Стал курить, как и раньше.
Курил полгода. Не спешил, готовился, анализировал. И усвоил истину: бывших наркоманов, алкоголиков и курильщиков не бывает. Против этой пакости есть только один способ. Твёрдо принять решение никогда больше не закуривать ни одной сигареты. Тогда морально легче это всё перенести.
Физическая зависимость длится двадцать один день. Но к ней примешивается ещё и психологическая. И она те только это время. Многие нет курят год, а потом закуривают. Не понимают, что если есть твёрдое решение не курить ни при каких обстоятельствах, то тогда легко.
В шахтах покуривают бывает на некоторых. Но есть шахты где даже запрета не нужно, за сигарету можно расплатиться жизнью, и не только своей. Поэтому, когда шахтёр идёт в забой, он не курит шесть часов, потому что запрет. И курить не хочется особо, потому что знаешь, что не получится.
А вот когда подходит время выезжать на гора, тогда начинает крутить: быстрее бы выехать и курнуть.
Поэтому психологическая зависимость будет присутствовать всю жизнь. Иногда будут вспышки желания закурить после двадцати одного дня, но они длятся всего несколько минут, потом всё проходит, человек остаётся свободным.
Один раз человек поинтересовался, как я бросил курить. Я рассказал. Он спросил, сколько стоит Табекс. Я сказал цену. Он ответил:
- Ооо! Такие деньги отдавать!
Пояснение, что это всего лишь цена пятнадцати пачек сигарет ничего не дало. Он пришёл к выводу, что он не дурак, и лучше будет курить.
Как-то мне знакомая сказала такую фразу:
- Я хочу бросить курить, но не могу.
- У тебя просто нет мотивации и твёрдого решения. Ведь когда ты есть хочешь, ты идёшь и ешь. Ты же не говоришь: я хочу есть, но не могу. И когда хочешь на унитаз, ты тоже туда бежишь. Потому что знаешь, если это не сделаешь, будет хуже.
- Не знаю, отвечает. Раз пять пыталась… до сих пор курю.
А вот с сигаретами… Все понимают, что будет хуже, вылетают деньги в трубу. Но это хуже будет когда-то.
На самом деле оно уже есть хуже. Задышка, вот что делает курящего слабее других. И может наступить решающий в жизни момент, но… будет поздно. И человека побеждает другой. Либо доминирует над ним.
На пятом кругу лёгкие уже горели огнём, а в ушах стоял навязчивый гул. Воздуха катастрофически не хватало. Организм бухгалтерию вёл строго, и кислородный долг рос, как снежный ком. Пришлось сдаться: я сбавил темп и перешёл на тяжёлый шаг, чувствуя, как сердце колотится под рёбрами.
И тут из-за поворота, будто в ответ на мою мысленную капитуляцию, показалась группа учащихся техникума. В синих спортивных костюмах, кто-то смеясь, кто-то лениво переступая.
Самое время, пронеслось в голове. Моя пробежка сегодня явно подошла к логическому концу. За молодыми ребятами, неторопливо подбрасывая баскетбольный мяч на ладони, шёл пожилой тренер. Сухощавый мужчина с сединой на висках и с неизменным свистком на шнурке, болтавшемся на его крепкой груди. В его спокойных, оценивающих глазах читался многолетний опыт всех школьных и студенческих разгильдяйств.
Обойдя гаражи, вздрогнул от порыва прохладного ветерка, обдавшего разгорячённое тело. Быстрым шагом направился к своему дому. В подъезде уже потеплее.
Уже почти на третьем этаже, на узкой лестничной клетке, нос к носу столкнулся с мужичком в тёмно-сером, словно из пыли сшитом, костюмчике. Чёрные, как маслины, глаза холодно скользнули по мне, оценивающе, задержались на лице, и он беззвучно прошёл мимо, спускаясь вниз.
Я сделал ещё пару шагов к своей двери, как вдруг:
- Владимир Новиков? - раздалось прямо за спиной. Голос был негромкий, ровный, но от вопроса я вздрогнул всем телом, будто получил лёгкий удар током.
 Нееет... - медленно, нарочито скептически протянул я, уже разворачиваясь к нему боком, инстинктивно сгибая ноги в коленях. Руки сами собой освободились от карманов, готовясь ко всему.
- Да ладно! - усмехнулся он, и в его глазах мелькнула сухая, деловая усмешка. - Рассказываешь! - Его рука плавно потянулась к внутреннему карману пиджака. - Уголовный розыск...

Он достал красную корочку. Ту самую, бордовую, с потускневшим золотым тиснением герба СССР. И предъявил её в открытом виде, почти сунул под нос, чтобы я точно разглядел.
Я только успел рассмотреть фотку и печать.
Уголовный розыск так не ходит, - пронеслось в голове со стопроцентной, леденящей ясностью. И уж точно не с такими корочками. И не в таком идеально невзрачном, как маскировка, костюмчике.
От волнения волна жара ударила в лицо, по спине, ладони мгновенно стали мокрыми. Вот и доигрался…
- И зачем я вам понадобился? - Растерянно произнёс я. Вот это уже другие песни пошли. Это не Стас по поиску разбитых стёкол!
- Вам придётся пройти со мной!
- Хорошо! Пошли! - я это сказал, а в мозгу уже пронеслись картины всех вчерашних похождений.
- Да вы не нервничайте, мы зададим вам несколько вопросов и отпустим, - елейно-убаюкивающим тоном произнёс тип.
Он стал спускаться по ступеням, не выпуская меня из виду боковым зрением.
- Пройдёмте со мной…
Двинулся за ним, костеря и Курбета и Севку с Кесей. В голове уже крутились варианты вопросов, которые мне могут задать. Сидеть я не собирался категорически, поэтому идя следом, лихорадочно думал, что мне делать.
Исходя из прошлого жизненного опыта знал, что развести могут на раз, обещать тебе кучу дров, а на выхлопе сделают своё дело и дальше твоя судьба их не интересует.
Мы уже спустились с короткой лестницы первого этажа, а когда опер взялся за ручку двери я развернулся и резко рванул вверх по ступеням.
Пока он сообразил, что произошло, пока развернулся, я уже огибал на крутом вираже перила на первом этаже, схватившись за них. Летел по ступеням, будто на крыльях.
План был прост. Мне надо в квартиру и успеть закрыть двери. Вот здесь и заключалась проблема - успеть. Драться с ним ни в коем случае нельзя, иначе это или срок, или потом так отхвачу от оперов, что буду заикаться до конца жизни.
Левой рукой хватаюсь за перила на виражах, а правой лихорадочно достаю ключ.
Кажется, должен успеть. Уже вылетал на площадку третьего, а опер только стартовал с площадки второго.
В замок ключ попал со второго раза. Клацнула защёлка, и я провалился в коридор вместе с дверью. На полуобороте захлопнул её, когда оперу осталось до неё метра три. Поворот замка и удар снаружи в дверь, который её потряс.
Мне нужно двигать дальше. Пробегая через зал, услышал из коридора:
- Он заперся в квартире!
Вообще дела плохо мелькнула в голове мысль ослепительной вспышкой, когда я выскочил на балкон. В крови бушевало столько адреналина, что я, не думая, перевалился через перила и начал спуск, судорожно цепляясь пальцами за облезлые железные прутья. Руки скользили, сердце колотилось о рёбра.
Нижний балкон застеклён, но одно окно, к счастью, оказалось распахнуто настежь. Туда я и нацелился, как снаряд. Достигнув нижнего яруса, я на мгновение присел, собрался и прыгнул вниз, пролетев между чахлыми сливовыми деревцами прямо на грядку с цветами.

Приземление было жёстким, с хрустом веток и выдохом уфф из лёгких, но без переломов. Дальше нужно сматываться вдоль серой стены дома, к дальнему углу. Если там проскочить узкий проезд и тротуар, я окажусь в тылу другой пятиэтажки, а там уже начинался парк. Можно нырнуть в кусты или просто раствориться в аллеях.
На бегу я мысленно клял себя последними словами. Ведь я не планировал бежать! Мозг просто лихорадочно искал выход, а тело действовало на каком-то животном, подсознательном уровне. Получилось что-то вроде бездумного рефлекса, будто это сделал не я, а кто-то другой внутри меня. Да и тот тип в костюмчике с самого начала вызвал ледяное предчувствие.
Пересекая открытое пространство между домами, я краем глаза засек, как из-за угла вылетела двадцать четвёртая Волга цвета мокрого асфальта. Она неслась по двору прямо по грунтовке, подпрыгива на кочках, и явно брала курс на меня.
Это уже явно по мою душу. За стеклом виднелись двое. Один в джинсовой курточке, второй в светлой рубашке. Инстинкт всё ещё толкал вперёд, но разум уже шептал: бесполезно. От машины можно уйти только в лесу или по оврагам. У преследователей свежие силы и стальной конь под седалищем, а я только что штурмовал три этажа на одном адреналине.
И отлично знал, чем кончатся эти пляски: они будут преследовать, пока я не выдохнусь, потом догонят, сделают подсечку на бегу… и я полечу лицом в пыль, после чего меня жёстко, с хрустом суставов, скрутят.
Оценив ситуацию с холодной, почти посторонней ясностью, я замедлил шаг. Да и что я буду делать вне закона? Не той я породы, чтобы идти на такие крайности. Вне закона только криминал, а мне этого не надо.
На углу дома я окончательно остановился, развернулся к несущейся Волге и, разведя руки в стороны в жесте: ладно, вы победили, медленно пошёл ей навстречу.
Машина резко тормознула, просев на передних амортизаторах, и подняв облако пыли.
Они из волги выскочили оба, как два молодца, одинаковых с лица, из сундука. Увидев, что я не удираю, они двинулись ко мне быстрым, уверенным шагом, без суеты. Профессионалы.
- Чего убегал? - отрывисто спросил сухопарый блондин с колючим взглядом.
- Да что-то опер ваш какой-то подозрительный! В таких костюмчиках они не ходят! — выпалил я, пытаясь сохранить хоть какую-то браваду.
- Это наш опер! - спокойно сказал на подходе чернявый и без какого-либо предупреждения со всей дури всадил кулак мне под дых.
Я даже моргнуть не успел. В животе взорвалась жгучая, сковывающая всё тело боль. Воздух вырвало из лёгких с хрипом. Я согнулся пополам, не в силах вдохнуть. И мир поплыл перед глазами.
Они мгновенно заломили мне руки за спину, болезненно вывернув суставы, и в таком согнутом, полузадушенном состоянии потащили к машине. Втолкнули на заднее сиденье, пригнув голову. Дышать нормально не получалось. Каждый вдох отзывался спазмом и срывался в короткий, хриплый кашель. В ушах звенело, а в груди пылал огнём тот самый точный, беспощадный удар.
Русый достал рацию:
- Он у нас, выходи!
Чернявый прыгнул за руль, а русый присел возле меня. Тип в костюме уже ждал на углу дома возле нашего подъезда.
Он сел на заднее сиденье с другой стороны, посмотрел на меня насмешливо:
- И долго мы бегали? Ой как долго!
Я уже немного пришёл в себя. Лучше сейчас молчать. И быть партизаном.
- А теперь у тебя дверь выбита! - как бы сочувствующе продолжил он.
- А не разворуют квартиру? - наконец выдавил я из себя.
- Да я пошутил, - он усмехнулся. - Не успел выбить!
Если разобраться по факту, с рациями и таким количеством оперы идут на задержание серьёзных преступников. И это меня совсем не радовало.
Задний салон у Волги оказался на удивление просторным и широким по сравнению с жигой. Можно даже сказать, что это не сиденье, а диван.
В моём положении лучше всего сейчас молчать, не задавать вопросов. Когда узнаю, чтто мне шьют, тогда и буду строить тактику разговора.
Мы ехали к горотделу. Волга плавно скользила по знакомым улицам, как ладья по реке. Вот проплыл за окном райотдел, коробка из серого силикатного кирпича, вот мелькнула аллея каштанового парка, где я вчера швырнул в траву трофейные часы. На руке сейчас мои, дешёвая Электроника, так что формально я при часах. И очень радует, что при своих.
Меня везли туда, откуда всего несколько дней назад увозили. Только сейчас я ехал с леденящей душу безысходностью под рёбрами. И вернусь ли я оттуда обратно в свой дом, к своему дивану? Большой, очень большой вопрос.
Но главная загадка висела в воздухе гуще смога: что же мне сейчас предъявят? А предъявить, чёрт возьми, есть что, если заява была написана. Всё висит на волоске. Рассмотрел ли тот парнишка с фонариком, которому я на ходу вправил массажистским кулаком ухо, мой фингал под глазом и эти самые красные мои белки? Если рассмотрел, то сможет опознать и тогда пиши протокол… пиши: всё пропало, конец сказке.
А может, рыло в пуху уже у кого-то из нашей, с позволения сказать, шайки-лейки? Взяли, посадили под лампу… И они тут же, рыдая, вспомнили, что я их лучший друг и соучастник всех грехов. Или ещё страшнее: вдруг кто-то из противников по недавней массовой драке вдруг скоропостижно помер. А на такое дело нужен живой, желательно уже пойманный козёл отпущения. Картины в голове рисовались одна радужней другой. Сплошные перспективы, каждая мрачнее и беспросветнее.
Внезапно машина, не доезжая пары кварталов до знакомого здания горотдела, свернула в узкий, грязноватый проулок, забитый хозяйственными постройками и штабелями старых шин. Сердце ёкнуло и провалилось куда-то в пустоту. Это был нехороший знак. Совсем нехороший.
Волга резво проскочила дворы и, сделав резкий поворот, уткнулась в высокий кирпичный забор цвета запёкшейся крови. Это не было похоже на типовое здание милиции. Забор был глухим, без щелей. Над ним виднелась серая двускатная крыша. С правой стороны забора массивные, облезлые металлические ворота. Они были настолько тяжёлыми и неподъёмными на вид, что казалось, их не открыть без лебёдки. На крыше торчали несколько антенн разной длины и толщины. Одни, как спицы, другие, толстые, в спиральной изоляции. Никаких вывесок. Только номер дома, стёртый временем почти до нечитаемости.
Водитель крутанул руль, и машина подкатила не к центральным воротам, а к боковым, почти невидимым в заборе. Они были выкрашены и разрисованы под кирпич. Как по волшебству, они открылись изнутри.
В проёме стоял мужчина в обычном тренировочном костюме, с прямым, слишком собранным взглядом и квадратной челюстью. Он молча кивнул русому, его глаза безразлично скользнули по мне, и ворота захлопнулись за нами.
Мы въехали в небольшой, выметенный до чистоты асфальтовый двор. Справа гаражный бокс. Прямо перед нами трёхэтажное здание из тёмно-красного кирпича, с высокими узкими окнами, многие из которых на первом этаже были защищены коваными решётками с незамысловатым узором. Всё было поразительно тихо. Не слышно ни машин с улицы, ни голосов, только хлопнувшая где-то дверь и далёкий гул генератора.
Меня вытащили из машины. Руки уже не так болели, но дыхание всё ещё сбивалось. Чернявый крепко держал меня под локоть. Мы прошли мимо дежурного у входной двери и двинулись по длинному, слабо освещённому коридору. Пол был выложен казённой буро-зелёной плиткой, стены окрашены масляной краской в два цвета: снизу - тёмно-зелёный, выше бежевый.
Из-за некоторых дверей доносился приглушённый разговор, за одной кто-то громко, монотонно чихал. Мы миновали комнату с копировальным аппаратом, и стенд с пожелтевшими инструкциями по гражданской обороне. Ну уж тут я стенды ломать не буду.
Наконец, они открыли одну из одинаковых тёмных дверей. Сняли наручники и втолкнули меня внутрь. Это была маленькая комната без окон. В центре стол, привинченный к полу, и два стула, тоже неподвижных. На столе массивная пепельница из мутного стекла и мощная лампа под зелёным абажуром, направленная на пустой стул. Дверь с обратной стороны обита дерматином, на ней выделялся глазок.
- Жди, - коротко бросил чернявый. Дверь закрылась, и я услышал щелчок замка. Не громкий, но отчётливый.
Я остался один. Тишина была утомительной, в ушах начал нарастать звон. Сел на стул у стены, он скрипнул. Минуты шли, каждая растягиваясь в вечность. Я смотрел на сколы на краю стола, на пятно от чего-то тёмного на линолеуме.
Это не какие-то бандиты или жулики. Это организация. Только непонятно, может, это пытальня розыска?
Внезапно дверь открылась. Вошла женщина лет тридцати. Она была не просто красивой. Ухоженная, с аккуратной стрижкой, в строгой, но хорошо сидящей кофте и юбке. В её манерах не было ни капли милицейской угловатости.
- Что будете пить? Чай или кофе? - спросила она ровным, почти светским тоном, как официантка в хорошем ресторане.
Я остолбенел. Мозг, сжатый в тисках страха и ожидания, на секунду отказался понимать.
- А что, меня сюда привезли чаю попить? - вырвалось у меня, голос прозвучал хрипло и глупо.
Она посмотрела на меня спокойно, без улыбки. Её карие глаза были очень внимательными.
- Вас привезли в такое место, - сказала она с иронией чётко и тихо, - откуда вы можете и не выйти. Чай или кофе?
До меня уже дошло, что это за место. Отсюда и вправду могут вынести вперёд ногами. И в таком месте напитки вообще лучше не пить, если не уверен, что ты здесь друг.
Она выдержала паузу ровно столько, чтобы эти слова просочились в сознание и осели там ледяной тяжестью. Затем, не дождавшись ответа, кивнула и так же бесшумно вышла, снова оставив меня наедине с тишиной и холодным ужасом, который теперь обрёл совершенно конкретные очертания.
Есть у нас милиция, прокуратура. Есть ещё ОБХСС. Но он находится в районе горотдела. А эта контора… страшно подумать, но больше вариантов нет. Это КГБ… Это то место, про которое говорят только шёпотом, находящееся в глухом переулке, где почти никто не ходит.
Сюда боялись попадать, о нём говорили намёками, потому что у людей остался страх ещё с репрессий. Сюда могли загрести за антисоветчину и подобные вещи.
И люби боялись на подсознательном уровне. Разговоры были осторожными, потому что в небольшом городе все всех знали. Доносчиком или наушником мог оказаться любой: коллега, сосед, даже родственник. В маленьком городе, где все на виду, у людей было чувство тотальной слежки. Казалось, что эти незримые чекисты всё знают. Люди рассказывали анекдоты про власть, но они были к власти всегда положительными.   
Время в этой допросной, казалось, зависло. Мысли потекли медленно, будто ползали сонные мухи в голове от осознания всего происходящего.
Меня оставили, чтобы клиент созрел. Подкипел, так сказать. И скорее всего, сейчас наблюдают, как ведёт себя задержанный.
Поэтому я начал глупо озираться, хотя в душе всё было сжато. Уголовный розыск по сравнению с этими товарищами маленькие детки, лепящие в песочнице куличики.
Наконец двери открылись.
Зашёл совсем другой мужчина. Тоже в светлой рубахи и наглаженных брюках, но явно с индивидуального пошива.
Они тут все поджарые, что ли?
Седоватый, возраст за сорок. Лицо немного мясистое. Светло-серыми глазами буравит насквозь.
Никаких бумаг ни на столе, ни у него.
Настал момент истины. Сейчас всё и узнается. Потому что ожидание смерти хуже самой смерти.
Он сел напротив, постучал пальцами по столу, изучая меня.
- Мы за тебя всё знаем… - его слова будто придавили меня к стене, - даже чего не знаешь ты… Твоих прабабушек и прадедушек как с одной стороны, так и с другой. И к нашему верховоному, - он ткнул указательным пальцем вверх, -  ты не имеешь никакого отношения.
- Вы только ментам не говорите, а то они меня съедят.
Седой улыбнулся. Самое главное, сейчас не ляпнуть ничего лишнего. А я продолжил. 
- Это хорошо, что прабабушек знаете. А в чём меня обвиняют, знаете?
- А это ты сам расскажи, - он один раз резко ударил ногтями по столу, один за другим, - что ты делаешь противозаконного? Например, против государства…
- Я так думаю, что вы тут привезли меня не в гадалки играть. Задавайте вопросы.
- Я бы хотел, чтобы ты сам рассказал…
- Да не вопрос! Поведаю всё как на духу! Только ни с кем не делитесь этой информацией, а то люди если узнают… будут все пользоваться. В общем, два года назад мы в кино ходили бесплатно.
- В смысле бесплатно? - мой рассказ, кажется, сбил его с направления.
- А приходим в кинотеатр не на кассу, а к выходу. С собой берём портнячьи ножницы. Там же засов… Вот ножницы просовываем между дверей, открываем. Заходим и садимся тихонько, смотрим фильмы! А ещё тырили на стройке каучук, делали шарики из него. Если такой шарик со всей силы кинуть в асфальт, он отлетает до высоты пятого этажа…
Седой хмыкнул и усмехнулся.
- Юмор я твой оценил. Ладно… Не надо тебе объяснять, где ты. И нас интересует только один вопрос: откуда ты узнал, что за полчаса до того, как ты объявил, рванул Чернобыль? Позвонить тебе никто не мог. Ты в это время сидел в обезьяннике.
- Фууух! - я выдохнул облегчённо и откинулся на спинку стула. У меня будто гора с плеч упала.
Криминала тут по сути нет. Мало ли что я там ляпнул.
- Так это… я же в бессознанке был. А там, видно, в астрале побывал, вот и узнал!
Он смотрел на меня, почти не моргая.
- Хммм… - седой опять сверлил меня взглядом. - А что ты ещё знаешь или умеешь? Если правду говоришь?
Что я мог ему сказать? Я попал в это тело из будущего? И чтобы меня, как говорил почтальон Печкин, сдали в поликлинику для опытов?
Мозг часто откладывает информацию на дальние полки, если она особо не нужна. Но когда наступает потребность, он достаёт её из закромов. Вот и сейчас будто вспышка. Вспомнил два случая, которые произошли с владельцем тела, тут уже непонятно, почти как со мной.
Седой ждал ответа и наблюдал за мной. Они читают человека как книгу. Вот только мои буквы для них непонятны.
- Так это… Было два случая у меня в жизни, когда я тоже вот так вот предсказал. Первый: я за три минуты до того, как перевернулся автобус, сказал одногрупнику, что мы сейчас перевернёмся. Потом выбрались из валяющегося автобуса, а он меня спросил: а как ты узнал? Если не верите, его звать Валера Лукьянец. Опросите его. Со мной учится в одной группе.
- Я понял… А второй случай?
- А второй случай - тоже автобус перевернулся, что нас в училище возит. Все сели в автобус, а я стою возле дверей. Мне пацаны говорят, садись! Я говорю: не поеду. Автобус уехал, я стал и думаю: чего, балбес, не поехал? Домой нельзя, я же на учёбе. Поэтому пошёл в кино. Выхожу после сеанса, а наши пацаны идут в бинтах по площади. Говорят: автобус перевернулся. Но в этот раз он с высокой обочины улетел. Было много переломов и травм. И тоже Валерик спрашивал, как я узнал. А я и сам не в курсах.
- А что, больше случаев не было? - Седой стал терять ко мне интерес. Его взгляд потерял фокус.
- Нет, больше ни одного.
Он встал и вышел в коридор. У меня уже отлегло от души. Хотя… расслабляться можно будет, когда я выйду отсюда за ворота.
Через пару минут седой открыл двери настежь. Взглянул пристально:
- На выход… он мотнул головой.
Когда я вышел в коридор, седой добавил:
- Телефон мы твой знаем. Если позвоним, должен будешь явиться. Возможно, тебя обследуют.
Я как можно беспечнее махнул рукой.
- А толку? Только время терять!
- Костя! Выпусти товарища! - громко сказал он в вестибюль.
И так я беспрепятственно, почти не веря своему счастью, вышел из этой страшной конторы. Когда страж в спортивке с каменным лицом щёлкнул замком боковой калитки за моей спиной, я замер на секунду, а потом всей грудью, до боли в лёгких, вдохнул воздух. Он был не просто свежим, а живой и тёплый, подогретый ласковым майским солнцем, пахнущий свободой.
Весна… Всё вокруг дышало, шелестело.  Жаль, что акация будет цвести только через пару недель. Но скоро люди буду вдыхать аромат её медовых цветов.
На душе неописуемый прилив радости, лёгкости, будто с плеч свалилась бетонная плита.
Хотелось дышать этим воздухом глубже и глубже, пить его. С утра я не курил. Начал новую жизнь. Первое правило моей личной дисциплины: закуривать первую сигарету только после завтрака. Вот я так решил сегодня, а товарищи из конторы подзадержали меня, и время без табака волшебным образом растянулось. Но я сейчас не кинусь сразу хватать сигарету, как приду домой. У меня есть установка: закурю только после того, как поем. Это первый шаг к обузданию никотинового прожоры, который сидит в каждом курильщике.
Хотелось растянуть и этот момент, этот сладкий, чистый восторг в груди. Потому что после первой же затяжки всё это очарование растворится, забитое едким дымом.
Я чувствовал себя сейчас точь-в-точь как герой из комедии Не может быть. Тот чиновник, которого вызвали в прокуратуру. Он уже мысленно сидел в лагере, собрал нехитрые пожитки туда. А оказалось, он всего лишь вызван как свидетель. Правда, за время его ожидания брат успел распродать всё его имущество. Моё-то имущество пока цело, даже дверь. И эта мысль заставляла улыбаться.
Мимо шли прохожие, каждый в своём мире. Хмурая женщина лет пятидесяти тащила две авоськи с картошкой, её лицо было недовольно от натуги. Двое подростков хихикали на ходу, один из них рассказывал историю о приключениях на стройке. Молодой отец старательно вёл по тротуару трёхколёсный велосипед, на котором сияла русоволосая девочка с розовыми бантами.
Я не спеша дошёл до парка. Там стояли могучие каштаны, тоже пока не цвели. Но с акацией им не сравниться.
Присел на свободную лавочку, вдохнул воздух, густо напоённый ароматами земли, травы. Наблюдал за людьми: студентка с конспектами, старичок с палочкой, женщина в спешке догоняющая уходящий автобус… Все они были погружены в свой быт, в свои заботы, и от этого моё нынешнее безмятежное сидение казалось ещё ценнее.
Всё было хорошо… Но где-то в этом парке, совсем недалеко, лежали в траве выброшенные вчера часы. Немой, но красноречивый свидетель всех вчерашних проблем. Пусть лежат. Кто-то найдёт и порадуется.
После этой прогулки я вернулся домой. Позавтракал разогретым супом, выпил крепкого чая со сгущёнкой, глядя в окно на беззаботный двор. Потом вышел на балкон, облокотился о деревянные перила.
Солнце пригревало уже по-настоящему, но уже прятало нашу восточную сторону в тень.
На подоконнике лежит пачка Примы и зажигалка. Я достал сигарету, щёлкнул зажигалкой, вдохнул горьковатый дым первой за сегодня затяжки. Восторг свободы чуть померк, зато вернулось знакомое, спокойное ощущение обычного дня. Первого дня борьбы с никотиновым прожорой, остальное время которого я пока буду курить, но стараться отложить очередную сигарету при возможности на потом. Но сильно пережимать не стоит, а то пойдёт обратный эффект - большее желание курить.
Когда я бросал первый раз, получилось легко. Продавались сигареты Бонд, и они были разной крепости. Были даже красные семёрка, но я мог их курить, только если не было других.
В основном курил синие - пятёрку. Перешёл на тройку. Сначала не хватало дозы. И я бывало, курил больше. Но у меня была установка: придерживаться пачки в сутки. Через время уже курил, как обычно. То же произошло, когда спрыгнул на единицу.
После единицы бросить было легко, больше шла психологическая. Но тут есть одна закавыка. Человек курит, потому что он хочет курить, ему это нравится. А человек не делает что-либо, если оно ему не нравится.
Как-то странно всё происходит. Ещё совсем недавно я ничего не знал в этом времени. Да и не только времени…
Я точно знаю, что Чернобыль рванул в первой половине ночи. А тут меня поставили перед фактом, что здесь он взорвался вечером. Значит, это параллельная реальность. И тут события могут отличаться.
И поехав на посёлок, я там не встречу скорее всего ни себя маленького, ни матери с давно покинувшим этот мир отцом.
Но в этом водовороте событий я совсем упустил из виду, что со мной происходят странные трансформации. Этот рывок от опера в костюме. Он никак не укладывался в мою бывшую манеру поведения.
Самое странное, что меньше чем за двое суток прошлая жизнь отдалилась. Она стала будто далёкими воспоминаниями.
В принципе, что значит прожитая нами жизнь? Мы не помним каждый миг. Из детства наиболее впечатляющие события. Из школы также. Чем больше проходит времени, тем больше падают в пропасть беспамятства моменты жизни.
И получается, что прожитая жизнь оказалась короткой. И сейчас стала местами забываться как сон. Особенно после сегодняшнего пробуждения.
Зато в теперешней жизни я стал вспоминать всё больше и больше.
Может, оно так и должно быть. Поэтому задумавшись, я понял, что прожившему жизнь человеку не будет интересно жить так, как живут другие его молодые ровесники.
Разве интересно будет старику, который прожил семьдесят лет, ковыряться в песочнице или ходить в школу. Он скажет: ребят, то, что вы сейчас едите, из меня уже давно вышло. Он уже прошёл трепет первого секса, свадьбы. Первой драки, первого предательства и интриги. Он уже всё это видел.
Вот и я… Если по сути разобраться… Если брать чисто мой опыт и сознание, разве бы я врезал в подворотне парнишке в ухо? Или бежал бы от опера? Тем более это была глупая затея даже при удачной попытке.
Если так дальше пойдёт, то через месяц я вообще о своей прошлой жизни мало буду помнить.
И ещё задумался, что же такое сон. Это как бы уход на время от жизни, отдых от неё не только физический, а ещё и моральный. Будет ли интересно так долго жить человеку, если у него не будет потребности во сне? Ведь если представить всё время активность, то, возможно, она может и надоесть. А так человек как на качелях. Прожил день - отдохнул. Завтра встречает новый.
Во время сна мозг разбирает события. Ненужные сбрасывает, а важные держит в оперативной памяти. Маловажную информацию сортирует на дальние полки сознания. И если какие-то из них понадобятся, то он их достанет.
Щёлкнул замок входящей двери. Через несколько мгновений донеслась музыка песни Миллион алых роз Пугачёвой. В коридоре разувался отчим, а музыка сочилась из брехунчика.
С отчимом особо не контачил. Он зашёл в зал, увидев меня на балконе, поздоровался и потопал на кухню.
График работы у него непонятный, он трудился в районном узле связи по аварийному ремонту. Его могли вызвать ночью, вечером - когда угодно. Связь по всему району - это большие расстояния и немало поломок. То в посёлке порвут линию, то АТС глючит.
Память услужливо подкидывала новые знания из жизни прошлого владельца, когда они оказывались нужны.
Вернувшись в квартиру, меня вдруг осенило: у меня ведь есть деньги. Собственные, кровные.
Открыв створку стенного шкафа, я нащупал на верхней полке, за папкой с документами, свой бумажник. Кожзаменитель, светло-коричневый, с потёртым уголком.
Я расстегнул застёжку. Там, сложенные аккуратным прямоугольником, лежали сорок пять рублей. Не бумажки, а настоящий капитал, заработанный за практику в автопарке.
Среди одногруппников получал больше всех, потому что помог мне случай.
 Даже наш мастер в училище, обычно невозмутимый, удивлённо присвистнул, когда узнал, по какому разряду я устроился на практику автослесарем.
Этот самый мастер, Иван Васильевич, и вручил мне тот самый договор перед тем, как я отправился в автопарк устраиваться на практику автослесарем. Передавая бумагу, он многозначительно сказал:
- Смотри, я тебе тут второй разряд прописал. Но по факту они там почти всегда зачёркивают и ставят первый, чтобы меньше платить. Мы же всегда с запасом пишем, а вдруг прокатит. Понял механику?
Я кивнул, пряча листок во внутренний карман куртки.
- А в чем разница в разрядах, чтобы понять?
Первый и второй - это подсобники. А вот владелец третьего разряда и выше уже специалист. 
Директор автопарка оказался серьёзным, чернявым мужчиной лет сорока пяти. Он сидел в просторном, но аскетичном кабинете, в добротном тёмно-синем костюме и почти белоснежной рубашке с расстёгнутым на один пуговицу воротником, галстук висел на вешалке. От него веяло уверенностью и властью.
Я поздоровался на входе, протянул договор. Он, не глядя на меня, пробежал глазами текст, и размашисто расписался внизу.
Принять.
- Иди в отдел кадров, оформляйся, - сказал он, возвращая бумагу.
В отделе кадров царила тихая, бюрократическая атмосфера. За столами сидели две тётеньки почтенного возраста. Я протянул договор ближайшей - круглолицей женщине с пышными светлыми волосами, уложенными в аккуратную, но уже слегка устаревшую химическую завивку. На ней был практичный тёмно-синий костюм и нитка искусственного жемчуга. Её взгляд, оценивающий и безразличный, сразу выдавал в ней местную боевую единицу. Женщину, знающую себе цену.
Она взяла договор, надела очки на цепочке, пробормотала что-то под нос и, дойдя до строчки с разрядом, хмыкнула.
- Второй? - переспросила она, смотря на меня поверх стёкол. - Нет, милок, мы тебя по второму разряду не возьмём. У нас и своих таких хватает. Иди обратно к директору, пусть исправит на первый.
Внутри у меня всё похолодело от несправедливости и тут же вскипело. Если бы я покорно согласился, скорее всего, так бы и вышло. Директор бы просто зачеркнул цифру. Но я поступил иначе.
Вернулся в кабинет, положил договор на дубовый стол перед директором и, стараясь говорить твёрдо, заявил:
- Извините, я что-то не пойму. Кто здесь у вас, собственно, директор? В кадрах сказали, что вы должны мне разряд переправить на первый!
Директор медленно поднял на меня взгляд. В его тёмных глазах мелькнуло сначала удивление, затем мгновенное раздражение. Он молча, хватает бумагу, выдёргивает из стаканчика толстую авторучку и одним резким движением к римской цифре два добавляет к двум палочкам третью.
- На! - бросает он мне исправленный договор. - Иди.
Возвращаюсь в отдел кадров и кладу листок на стойку перед той же тётенькой.
- Исправил, - говорю я как можно безразличней. — На третий!
- Чтооо? - её круглое лицо исказилось от изумления. Она буквально взвилась с места, схватила договор и, не сказав больше ни слова, стремительно вылетела из комнаты, хлопнув дверью.
Через минуту из кабинета директора донёсся приглушённый, но яростный крик директора. Ещё через пару минут она вернулась, чуть красная, с прищуренными глазами. Швырнула договор в папку на своём столе.
- Ничего не поделаешь, - процедила она сквозь зубы коллеге, не глядя на меня. - Придётся оформлять по третьему. Заполняй анкету.
Я взял ручку. Внутри пела победа. Я был уже не подсобник, а со старта специалист.
После того, как мы стали работать на практике, нам платили по тридцать рублей в месяц. Довольно неплохие деньги, если учесть, что медсестра получала чуть больше ста. Водитель в районе ста пятидесяти.
В шкафчике серванта, между стопками салфеток и праздничными рюмками, я отыскал довольно неплохие солнцезащитные очки, с крупными стеклами и тонкой металлической оправой. Надел их. Мир стал прохладнее, чётче, и главное - я чувствовал себя в них невидимкой. Вооружённый десяткой и этой новой бронёй от людских взглядов на фингал, двинул в аптеку.
В аптеке, как и всегда, пахло травами и спиртом. Пухленькая тётенька-провизор в белом халате скептически посмотрела на меня поверх своих обычных очков.
- Что у вас есть против курения? - поинтересовался.
- Бросаешь? - уточнила она и, получив кивок, деловито разложила на прилавке жевательные резинки с анабазином. - Вот самые ходовые. И рот полоскать надо горьким, чтобы отвращение вызывало. Полынная настойка, к примеру.
Я ограничился жвачками, похожими на крупные таблетки. Но аптекарша, взяв деньги, предупредила с серьёзным видом:
- Только по инструкции, парень. А то никакого эффекта, только деньги на ветер!
По пути домой ноги сами понесли меня в продовольственный. Магазин встретил меня знакомым гулом холодильников, запахом колбасы и хлеба. За прилавками, отделёнными от народа деревянными прилавками и витринами, двигались усталые продавщицы белых халатах. На полках царство стекла и жести: трёхлитровые банки с огурцами, зелёный горошек. В витрине холодильника тускло поблёскивали бруски масла, батоны колбасы Докторская» и Чайная, куски розоватого мяса на бумаге. Я скользнул взглядом по ценникам, автоматически сверяя с карманным капиталом: чёрный хлеб - 14 копеек, белый кирпич - 20. На кондитерской полке красовались знакомые пирожные: воздушные лебеди из безе, песочные кольца. Простое кольцо - 14 копеек, а с ореховой крошкой уже 22. 
Почему бы и нет? Это ж не сигареты», - пронеслось в голове. Я купил одно песочное кольцо с орехами.
Пока я решал, взгляд мой скользнул в угол за прилавком. Там, рядом с весами для конфет на развес, стоял знакомый каждому с детства предмет - горизонтальный морозильный ларёк. Он был похож на белый металлический саркофаг, покрытый мелкими царапинами и следами от подносов. Гул его мотора, низкий и ровный, был едва слышен под общим шумом магазина. Его крышка была плотно закрыта. Никакого намёка на товар - только эта суровая, холодная коробка, обещающая внутри зимнюю сладость.
-Девушка, а мороженое есть? - спросил я продавщицу, которая как раз отпускала кому-то селёдку.
Она, не глядя на меня, кивнула в сторону ларца:
- Есть. Вам какое?
Я сделал шаг ближе.
- А почём?
Она отвесила селёдку, вытерла руки о тряпку, и подойдя к ларцу, положила на его крышку ладонь, будто проверяя температуру. Её голос зазвучал как заученная скороговорка:
- Пломбир двадцать, сливочное - тринадцать. Плодово-ягодное по семь. Эскимо двадцать две.
- Дайте два пломбира, пожалуйста.
Только сейчас она взялась за ручку на торце ларца. Раздался негромкий щелчок. Крышка, тяжелая, на толстых петлях, откинулась. Из раскрывшейся пасти тут же вырвалась струя ледяного воздуха, и поползла вниз.
Внутри ровными рядами лежали брикеты в знакомой молочного цвета бумаге, слегка посеребрённой инеем.
Продавщица, не мудрствуя, быстро засунула руку в этот холод, выудила два брикета.
- Сорок копеек…
Я протянул ей полтинник. Я взял оба мороженых одной рукой, оно было холодным и увесистым обещанием скорого удовольствия. Продавщица уже вернулась к огурцам, а гулкий ларёк с глухим стуком захлопнула, снова став неприступным белым сундуком с сокровищем.
Вышел на улицу, свернул в небольшой скверик, нашёл свободную лавочку под липой и устроился. Снял очки. Первым делом вскрыл пломбир, сдирая молочную бумажку. Первый холодный, сладкий и сливочный кусочек, растекаясь во рту, показался верхом блаженства. Не сказал бы, что в будущем мороженое всё плохое, - подумал я, отламывая ещё. - Может, даже и конкурировать с этим…
Через дорогу виднеется кафе мороженого Лакомка. Прохладное царство, где в высоких гранёных стаканах взбивали молочные коктейли, а мороженое лежало в морозных витринах, похожих на аквариумы.
И вспомнился случай, связанный с этим кафе. У нас один парнишка был, любил вкусного покушать. Наивен, но себя считал самым хитрым. Он мороженого десять пачек за себя кидал легко, причём очень быстро.
Всё навязывался с кем-нибудь поспорить, кто больше мороженого съест и выпьет коктейлей. Звали его Валерик.
И вот один раз зацепился он с одним пацаном, худым и нескладным. Лёшей зовут. Поспорили они. Проигравший оплачивает кафе и отдаёт бутылку шампанского. А его ещё нужно было достать…
Приходят они в Лакомку.
- Мне килограмм мороженого! - заявляет Валерик.
- Мне тоже! - парирует Лёша.
Съели… Заказали ещё по килограмму. Тоже в себя закинули. Потом Валерик рассказал. Говорит, слышу по себе, что третий килограмм я не съем. А Лёша сидит, смотрит на меня и улыбается. Валерик решил пустить пыль в глаза.
- Мне поднос коктейлей!
- Мне тоже! - Лёша не отстаёт.
Продавцы в шоке, наблюдают эту картину. И тут Валерик на шестом стакане срывается и бежит на выход. Только выскакивает наружу, и сразу реверс прямо с крыльца.
Леша стоит сзади него с двумя стаканами и попивает коктельчик:
- Валера! На стакан! Рот коктейлем сполосни! 
Подкрепившись пломбиром, я взялся за пирожное, и тут же память, будто щёлкнув по носу сладкой крошкой, вернула меня в прошлое.
А всё потому, что жила во мне какая-то нелепая, всепоглощающая жалость к бездомным животным. В детстве я постоянно таскал домой то заморышей-котят, то щенков, умоляя маму оставить их.
И вот однажды, в третьем классе, я шёл со школы домой. Ранец, туго набитый учебниками, оттягивал плечи, а пионерский галстук, чуть помятый после уроков, алел на груди. В школьном буфете я истратил часть обеденных денег на вожделенное песочное кольцо с орехами и теперь вёл с ним неспешный поединок, отщипывая по кусочку.
И тут сбоку, бесшумно возникла тень. Взрослая, мощная собака, похожая на алабая. Широкая в кости, с густой шерстью и умными, грустными глазами. Она приблизилась, вежливо обнюхала мою руку с пирожным. Я протянул ей кусочек. Она аккуратно взяла с ладони и, проглотив, не отступила, а лишь вопросительно посмотрела. Так, кусочек за кусочком, мы разделили кольцо пополам. А она за мной увязалась. Просто шла рядом, касаясь боком моего локтя.
- Ну что ж ты такой большой и бездомный? - спросил я, полный сочувствия и уже принявшее решение. - Не пропадать же тебе. Ну, пошли. Будешь у нас жить!
Дойдя до дома, мы поднялись на третий этаж. Собака шла по подъезду за мной без страха. Дома, переодевшись в застиранную футболку и треники, я первым делом рванул на кухню. На столе, под большой миской-крышкой, дожидалась меня в такой же миске целая россыпь вареников с картошкой, оставленная мамой. Я уселся на табуретку, поджав ноги, и принялся за еду, не забывая нового друга: взял себе вареник, а второй отправлял в вечно голодную пасть собаки.
Сидел и кидал ему, а он ловил. Пока я ем один вареник, он штук семь. Он даже не жевал толком - глотал моментально. Так незаметно исчезла добрая половина большой миски.
И в этот миг щёлкнул замок. Дверь приоткрылась. Собака, за секунду до этого благодушная, сорвалась с места с глухим, раскатистым лаем и бросилась в прихожую. Дверь тут же захлопнулась с такой силой, что задрожали стёкла в серванте. Я лишь мельком успел увидеть за дверным полотном перекошенное испугом лицо матери.
- Мам! Это я! - закричал я, отталкивая собаку в сторону. Открыл дверь. Мама выглядывала из-за перил лестничного марша с четвёртого этажа, широко раскрыв глаза.
- Что это? - её голос дрожал.
- Мам… Он бездомный! Можно, он у нас жить будет? Умоляю!
Она, с опаской косясь на пса, всё же вошла. Мне кое-как удалось его утихомирить. Мама стояла в растерянности, понимая, что отказ грозит немедленной истерикой вселенского масштаба. И тогда она пошла на стратегический манёвр.
- В квартире, сынок, он не может. Аллергия, шерсть… Но… на площадке, прямо у нашей двери - пожалуйста. Там будет его место.

Так огромный алабай стал стражем третьего этажа. Он лежал на коврике, и любой, кто пытался подняться или спуститься, встречал грозный лай. Соседи терпеливо ждали, пока я, услышав шум, не выскакивал и не загонял охранника в квартиру, чтобы пропустить людей. Самое удивительное - никто открыто не возмущался. Потом мама и соседка тётя Люда мягко объяснили мне, что пёс не может жить на общем проходе. Его нужно кормить, выгуливать, а если меня не будет дома - что тогда? Соседи не смогут пройти в свои квартиры.
Пришлось, скрепя сердце, взять его за шкирку и вывести на улицу. Пришлось перед его носом закрыть двери в подъезд. Самое интересное, что на улице он ни на кого не гавкал.
С тяжёлым сердцем поднялся тогда домой. Минут через пятнадцать всё-таки вышел во двор, посмотреть.
Собаки не было.   
С этим воспоминанием я доплёлся до своего подъезда. Домой уже пришла Лера. Отчим лежал на диване и смотрел телек.
- Витя звонил! - с порога сообщила Лера. Она уже переоделась в спортивные штаны и водолазку. - Сказал, чтобы ты срочно перезвонил!
- Угу… - разувшись, я пошёл к телефону.
Набрав номер, слушал гудки и ждал ответа.
- Алло…
- Чего хотел? - спросил я.
- Слушай, Вовчик! Дело есть! Я достал Отаван, там музыка прикольная, а перед песнями вообще капец. Ты такого ещё не слышал. Ещё Скорпы есть и Наутилус. Надо сегодня переписать. Бери свою Весну, и давай ко мне!
- Так у тебя же бобинник вроде! Смысл на микрокассету перегонять! Потом опять на твой. Ты найди, чтобы на бобину загнать, а потом я у тебя спишу, если что.
- Да мне качество не особо стреляло. Главное, что у тебя стерео. А мы пока в карты погуляем. Оксанка дома. Втроём.
Оксанка - это его сестра. Вроде и внешность неплохая, но мне она не нравится. Тоже в ней что-то ветреное, наивное.
- Ладно, сейчас приду!
Положив трубку, прикинул варианты. В принципе, можно провести время. Потому что ещё и не знал, куда себя толком деть. Раньше вечером за гаражами в карты играли. Собирается там компания. Самый старший в ней Вася. Ему уже около девятнадцати. Собрал компанию подростков. От восемнадцати до пятнадцати.
Вместе они редко  собираются. Зато всегда есть компания поиграть в карты. Но мне как-то с ними неинтересно будет теперь. Хотя с ними играем в футбол и американку.
У Васи история интересная. Забрали его в армию. Куда-то в Грузию, во внутренние войска. Как он рассказывает, там была жёсткая дедовщина, он сбежал, отслужив всего лишь три месяца. Вот уже больше полтора года тыняется дома. Видно, у его отца хорошие связи. Никто Васю не трогает, ни участковый, ни военкомат. Конечно, он прячется.
Паспорт в военкомате забирают, когда приходишь уже на службу. А потом выдают, когда приходишь через два года. Сдаёшь военник с отметкой, что отслужил. Тогда получаешь обратно паспорт.
Батя его с прокурором связи навёл. Пришёл с Васей к нему. Прокурор его выслушал и говорит:
- Знаете, что! Я вас не видел, а вы меня. До свидания!
Неизвестно, что получится у него в жизни. Или будет сидеть, или всю жизнь без документов проживёт. И жизнь у него такая. Бессмысленное бродилово по кино, дискачам и парку. Перебивается подработками, где может, но как-то лениво. В основном подработка в колхозе на полях. Но этот сезон небольшой, если брать объём года. Тем более его родители кормят. Будет сидеть на шее, пока не поймают. Или пока родители не помрут.
А вообще при желании можно заработать. Конечно, деньги не такие как на производстве. Но есть мысль летом пойти
Был у нас один интересный случай. Девчуля одна поступила учиться в Донецкий институт. Всё нормально, учится. Только говорит, в общаге условия не подходят. Родители дают ей деньги на съём квартиры, сумки собирают и денег дают естественно. Проучилась она полтора года.
Что-то не так себя повела, где-то видно прокололась. Закралось у них подозрение. Поехали они в институт. Там спрашивают: а как учится такая-то? А им отвечают, что знать её не знают.
Провалила девочка экзамены, и полтора года живёт на квартире в своё удовольствие. Родители из шкуры лезут, доченьку учат…
Нужно брать магнитофон, шнур и топать в соседний дом. Нашёл три новых кассеты и зацепил несколько записанных. Если будет интересная музыка, сотру и заново запишу. В этом времени придётся музыку собирать.
Только вытащил Весну из шкафа, как подскочила Лера.
- А ты куда?
- К Витьку, музыку писать.
- Можно, я с тобой? Послушаю там музыку новую!
- Да потом послушаешь!
- Ну возьми! Я вам мешать не буду!
- Ладно! Пошли…
Нацепил очки. Захватив в карман сигареты с зажигалкой, мы пошли в гости.
Витёк открыл дверь.
- Ооо! Лера, заходи!
Пропустив её, он взглянул на меня:
Ставь пока маг в коридоре, и пошли курнём.
Мы вышли из подъезда и присели на лавочку.
- Кто там тебя загрёб сегодня? Опера! Кстати, тут весь дом гудит! Курбет на понтах. В сквере сидит ждёт, пока я с тобой свяжусь.
А ведь я могу развернуть это событие в свою пользу! Как до меня сразу не дошло!
- Витёк! Хреново дела! В общем загребли меня не менты. Кэгэбэшники!
- Ты чо! - он просел и сразу стал меньше. Магический страх перед конторой делал своё дело. А чего они тебя?
- Подозрение в бандитизме! По фингалу почти просчитали. И часы проверяли. Но я свои ношу.
- Так тебя же выпустили!
- Ага! Выпустили! - с сарказмом ответил я. - Уши-то у меня нормальные! Услышал, как один другому тихо сказал: выпускайте объект и в разработку его. Установите наблюдение.
- Да ты чо! - Витёк стал незаметно озираться.
- Не крути головой, всё равно их не увидишь! А Курбету передай, пусть притихнет пока и со мной не контачит ни он, ни остальные. Сейчас пошли в дом, а потом сходишь сигарет купишь. Но сначала поставим музыку.
Я ему подмигнул.
Витёк мой ровесник, а Оксана младше на год. Худощавая, она кажется больше подростком, хотя личико округлое по формы. Волосы осветлённые, до плеч.
- Привееет! - протянула она из зала, когда мы зашли. На ней летняя куртка кенгуру. Мать их, тётя Валя, шьёт довольно неплохие вещи. Самое классное в этом, что они уникальные. Сейчас на ней эта серая курточка с кучей кармашков, а самый большой на животе. Смотрится прикольно, тем более она в джинсах Вранглер.
- Здорово! - флиртовать с ней не намерен, хотя девочка и не против.
Находясь после своей квартиры в ихней, было такое впечатление что нахожусь в низкой коробке. У нас до плеча везде светлые обои, а стены выше и потолок побелены. И казалось, что потолок высокий. У них же всё было поклеено тёмными обоями. На потолке другие, но тоже тёмные. И это скрадывало пространство, особенно высоту.
Мы стали подключать магнитофоны, соединили шнуром.
- Я Отаван первым врублю, пока слушай. - Витёк включил музыку и побежал обуваться. - А я в магазин сбегаю!
- Давай! Там тебя уже заждались в магазине! - я не забыл включить запись.
У этого Отавана музыка мягкая, игривая. Не знаю, они или кто-то мудрый сделали перед каждой песней странное вступление. Первая песня и сразу удивление. Бреется мужчина, судя по звуку. Лезвие бритвы снимает щетину, и тут как удар по горлу, хрип и бульканье. То ещё типа визга тормозов и крик.
- Вовчик! Джины нужны? - Оксана приволокла из спальни джинсы Монтана. - Смотри! Натурал! Сейчас покажу…
Она сбегала на кухню, принесла спички. Достала одну, наслюнявила и потёрла о тёмно-синюю ткань штанов.
- Смотри! Синяя! - она сунула спичку мне чуть ли не под нос. - Трутся хорошо!
- А ты фарцуешь уже, что ли? - спросил я с насмешкой.
- Да нет. Просто подруга просила, чтобы я тут предложила. Говорит, десятка твоя!
- А сколько они?
- Сто двадцать!
- Монтану можно и дешевле купить. Вот твои Вранглера стоят поболе.
- Сто шестьдесят!
Вернулся Витёк.
- Что там? Продавцы нормально тебя встретили? - спросил я сарказмом.
- Аж обняли он зацепил на полочке карты и уселся по-турецки на разложенный диван.
- Давайте два на два! - тасуя колоду, предложил он.
- Ты прикололся? - я посмотрел на Леру. - А ты хоть правила в дурака знаешь?
- Знаю, но играю плохо.
- Так интересней будет! Семья на семью!
- Ясно всё стобой, - сказал я Лере. - Ну, если что, не корову проиграем. Садись!
Витёк расплылся в улыбке. Он уже в мечтах нас победил. А тщеславия ему было не занимать.
Начали играть. Лера сразу стала делать ошибки, светить карты. Я ей сделал замечание раз другой, третий. В общем, мы летели уже четвёртую партию подряд. Витёк с Оксаной сидели довольные, как коты возле миски сметаны. Шутили, подкалывали нас.
Апофеозом их торжества стала ситуация, когда я уже реально занервничал. У Леры осталась одна карта. Она её усиленно прятала, чтобы не засветить, как её инструктировали.
Переживая за неё, я спросил:
- Ты хорошо сидишь?
- Да… - отвечает она. - У меня туз червовый!
- Ооо! - возликовали наши противники.
Витёк даже заёрзал по дивану:
- Сейчас мы тебе накидаем!
Конечно, мы проиграли и эту партию. Но Лера уже вошла во вкус. Поняла все тонкости и правила игры А она девочка неглупая…
Мы уже записывали Наутилус.
И Витёк с Оксаной стали лететь. Они проиграли всего пару партий и сразу стали нервничать.
- Дура! Зачем ты так походила! - вскинулся озлобленный Витёк. Я подивился такой смене настроения.
- Сам дурак! - огрызнулась Оксана. - И вообще! Ты полы помыл?
- Иди гуляй! Сама помоешь!
Она бросила карты и вскочила.
- Я помою! А ты больше у меня денег не спрашивай! И двадцатку мне торчишь Завтра чтобы отдал! Иначе я тебе назанимаю потом!
- Витёк, - я посмотрел на него насмешливо. - Ты на полах подрабатываешь, что ли? Нам подъезд не помоешь?
Он демонстративно вскочил.
- Ты! Дура! - фыркнул он на Оксану, которая уже тащила ведро с водой и тряпку. Потом развернулся ко мне. Огрызнулся раздражённо: - Не подкалывай, просто сегодня пол мыть моя очередь!
Зазвонил телефон. Витёк, весь на винтах, подскочил и сорвал трубку.
- Аллё!
Выслушав что-то секунд десять, ответил:
- Хорошо. Щас скажу!
Затем положил трубку на место.
- Отчим твой… - он повернулся ко мне. - Говорит, там к тебе пришли двое. Он их не знает.
Вовремя позвонил. Тут уже тягостно стало. Оксанка под музыку гоняет швабру с тряпкой по полу коридора и сквозь зубы выдаёт время от времени:
- Козёл! Ну… козёл…
Наверное, её зацепило больше всего то, что всё это произошло передо мной. А она бы этого очень не хотела. Поэтому и такая бурная реакция.
- Ладно, Витёк! Хорошо в картишки поиграли! - махнув Лере рукой, чтобы не отставала, я двинулся на выход. - Пойдём мы! Допишешь сам музыку! Кассеты вон лежат…
Вот и ситуация для разбора родственных отношений. Как они дружно радовались, когда мы проигрывали. Их прям пёрло, и были они дружны. Как только пошла проблема, всё… Грызня пауков в банке.
Конечно, вся эта ситуация произошла из-за недальновидности Витька. Проницательностью он никогда не отличался. Как-то сказал мне, когда разговор случайным образом зашёл о женитьбе. Говорит: мне будет без разницы на ум жены. Пусть она будет тупая как утка. Главное, чтобы с ней было не стыдно по улице пройтись.
Умный человек так не скажет. Потому что придётся с этой женой проводить очень много времени в одном пространстве. И скоро это выбесит.
Раньше думал, что отношения между мужем и женой зависят только от поступков. Но нет, оказалось всё намного сложней. Здесь играет роль энергетика. Если один энергетически сильней второго, ему будет с таким человеком скучно. Как говорится, просто это две птицы разного полёта.
Оставив за спиной квартиру с музыкой, которая превратилась в паучью банку, вышел на крыльцо. Меня тревожила мысль: кто же это пришёл ко мне в гости, да ещё и вдвоём.    
Двор к этому времени уже вовсю гудел, как как маленький улей. Такая оживлённость возле домов в восьмидесятые была в разы больше, чем в наше время. Сейчас люди стали более личными, каждый в своей раковине, будто улитка.
Медиа, развлечения и интернет изменили мир, сместив его к индивидуальности. Живое, шумное общение тогдашних дворов заменили телевизор, радио, а потом и безграничный интернет, с большым спектром развлечений на любой вкус. А здесь, в этом дворе, людям нужно были нужны друг другу. Конечно, когда шёл сериал Вечный зов или Строговы, все растворялись по квартирам, залипая в телевизор. Но в остальное время всегда собирались дружные компании. Совместные посиделки на новый Новый год в квартирах, и подобные вещи.
 Домино, лото, карты - всё шло в ход. За карты, правда, можно было пострадать. Менты гоняли за это немилосердно, азартные игры ведь. Но это лишь подстёгивало азарт, делая жизнь плотнее и острее.
Сквозь эту движуху - гвалт детей, стук домино за столом, я увидел их сразу.
Не враги… это уже хорошо.
Младший Бугор, каратист и Шориик, боксёр. Они тоже участники драки. Ну за Бугра я знаю, а вот Шорик как вышел из этой драки, не в курсе.
 Не скажу, что мы были прям корешами, но общались не раз, и их компания всегда манила своей серьёзностью и крутостью. Сблизиться с такими ребятами, значит поднять свой авторитет на всех трёх центральных районах. Тем более у Бугра старший брат имел на первой микраше большой вес. Вместе это была грозная сила, способная легко противостоять даже Курбету.
Я же по сути пока был одиночкой, потому что вернулся в город три года назад. Мы ходили в кино с Андрюхой, даже с Витьком. С Васиными кентами. Встречались с девчонками. Но это было не то. Это не те люди, которые прыгнут за тебя в огонь и в воду.   
Гости сидели в деревянной беседке, разрисованной признаниями в любви, и о чём-то оживлённо болтали.
- Лера! Топай домой! - распорядился я.
- Я гулять хочу! - сбегая по ступеням, заявила она.
- Домой сходи! Отпросишься, потом иди гуляй!
- Угу! - она пошла наискось двора к подъезду по натоптанной тропинке.
На подходе разглядел гостей получше. Они в тренировочной одежде. Оба сидели на перилах беседки, спиной к дворику, свесив ноги. Бугор, высокий и плечистый, даже в мешковатом спортивном костюме видно было, что парень крепкий, с рельефной мускулатурой, проступающей через тонкую ткань. Рядом с ним Шорик казался ещё более тщедушным. Пониже, пожиже, в синих трениках и футболке с олимпийским мишкой. Сразу видно, спортсмен. Правда, в драке ему, как я слышал, доставалось порой неслабо. Нос слегка припух и приплюснут, но отёки на глаза это дало слажжбые. На левой брови недавно шитое рассечение. Лица у обоих были ещё юношеские, лет восемнадцати, но в глазах уже недетская уверенность и привычка к движению.
У Бугорка между ног на лавочке стояла спортивная сумка из кожзама, потрёпанная, с молнией, которая не хотела закрываться до конца.
Я подошёл и постучал костяшками пальцев по колонне беседки.
- Здравия желаю, бойцы невидимого фронта, — сказал я, вспомнив фразу из какого-то старого фильма, который крутили по телеку.
Они обернулись почти синхронно. Бугор ухмыльнулся, широко и просто Было в его квадратном лице что-то от восточных народностей. Вообще у него был немного необычный вид. Когда он усмехался или улыбался, это выглядело немного зловеще.
- А, это ты! Здорово! - он кивнул на свободное место на перилах. - Подсаживайся, пока Шорик тут про свою нокдаун-систему вещает.
Шорик кивнул мне, и не смущаясь, щёлкнул себя по виску.
- Ты, Бугрило, просто мозгами шевелить не любишь. Тактика — она везде нужна. Даже в дворовой потасовке.
Он посмотрел на меня оценивающе, кивнул коротко, по-свойски:
— Чё как?