Седьмая любовь Капитолины - 1

«Надо улучшать жилищные условия своих литературных героев
и забыть о коммуналках и сантехниках,
которые заржавели со времен Зощенко и Булгакова!»
(г. Фридхоф, гл. редактор издательства МОЭСК)

Обещали теплый декабрь. Разумеется, обманули: было холодно и промозгло.
Капитолина, дама средних лет и более чем средней полноты, одним словом, рубенсовская женщина, выбралась из жалобно пискнувшего ей вслед Bentley Continental и поспешила к дому, тяжело стуча каблуками дорогих итальянских туфель по пестрой вибролитовой плитке «английский булыжник».
Швейцар в двубортной шинели с золотыми пуговицами и галунами, в брюках с лампасами, форменной фуражке и белых перчатках, уже стоял перед дверью парадного подъезда в ожидании. Это был мужчина в возрасте, сохранивший военную выправку и не владеющий иностранными языками, как того требовал статус жильцов дома. Да это было и не нужно: иностранцы в гостях здесь не бывали.
Он распахнул перед Капой входную дверь, и она, бросив ему: «Как жизнь, Николай?», вошла. Он вскинул руку к фуражке: «Живу, – и деликатно добавил: «Ёптель-моптель…» Швейцар владел ненормативной лексикой родного языка и пользовался ею в разговоре с жильцами. Им это нравилось.
Вот и Капитолина, довольно улыбнулась и, уже не спеша, застучала каблуками теперь по теплому полу из метлахской плитки, привычно скользнув недовольным взглядом по настенному панно с цветущими флоксами: «Слишком пастозно!» Бесшумный дизайнерский лифт услужливо вознес ее на верхний этаж, и она вошла в свою квартиру.
Тонкий слух тут же уловил мягкий, комфортный звук работающего пылесоса
Dyson Big Ball, идущий из спальни. Это домработница Эльза заканчивала уборку к назначенному сроку. Капа пришла чуть раньше. Эльзу ей посоветовали хорошие знакомые. На рекомендательном письме, напечатанном на бумаге с водяными знаками семейного герба, стояла подпись известного российского бизнесмена, живущего сейчас в Швейцарии. В письме Эльза характеризовалась как женщина серьезная, аккуратная, не любопытная и гарантирующая, что после окончания контракта ее досужие фантазии о хозяевах не появятся в желтой прессе, а сама она с ними – в телевизионных ток-шоу.
До Эльзы у Капы работала домработница Катерина, которую она по неопытности взяла без серьезных рекомендаций. Простая и болтливая Катерина всё норовила наготовить для хозяйки кастрюлю украинского борща и налепить пельменей. Педантичная же Эльза с лицом английской гувернантки готовила Капе на ужин салат из зеленых листьев и шпината, а на завтрак – свежий апельсиновый джус.
Обедала Капа в модном ресторане, где у нее была дисконтная карта. Не то, чтобы эта карта давала большие скидки, но пользоваться ею было престижно. Как, например, носить значок Lions Clubs.
Пылесос затих. Эльза закончила уборку точно в срок и незаметно, не причиняя Капе беспокойства, ушла, бесшумно закрыв за собой дверь.
Капа была модной писательницей и не удивительно, что у нее всё было именно так, и жилищные условия в том числе. А как же иначе? Где успех? – спросят у нее. А успех измеряется именно этим: высотой потолка, высотой каблука, высотой мужика... 
Правда, такого мужика, который соответствовал бы ее достатку и успеху, у Капы не было! Ей нужны были ее чувства. Чужие чувства в расчет она не брала. Себе дороже!
Можно было бы, конечно, обойтись и без мужского внимания, но Капа писала любовные романы, и ей нужен был материал, нужны были характеры, образы, детали бурной страсти…
Она переоделась в шелковый халат бренда La Perla и, по дороге на кухню, оглядела себя в настенное венецианское зеркало в прихожей. Понравилось: теплый молочный цвет халата отлично гармонировал с ее белой кожей. Загорелая кожа в этом сезоне была не в тренде.
На стильной кухне от SieMatic, в которой ей нравилось удачное сочетание элементов классики и хай-тека, она нажала на кнопку кофемашины Melitta Caffeo Barista, и тут же тонкая струйка ароматного кофе зажурчала и полилась в керамическую кружку в скандинавском стиле с золотой черно-белой сеткой. Она купила ее в Тронхейме, когда была в поездке в составе писательской делегации по Норвегии.
Капа вернулась в гостиную, поставила кружку на письменный стол рядом с ноутбуком Apple, и сама устроилась за ним. До сдачи нового любовного романа оставался один день.
Капа печаталась в крупном издательстве «МОЭСК».
Она закурила и, глядя на падающие за окном снежинки, стала думать об эротической сцене, которая должна обязательно присутствовать в любовном романе. Но сцена не получалась: расплывалась в сигаретном дыму. Хоть Капа считала, что табак способствует сосредоточению и повышает эффективность мыслительного процесса… Эффекта не было. Как пела Алена Апина: «Я тебя слепила из того, что было…» Две руки, две ноги, говорящая, поющая, жующая, пьющая голова… – вспоминала она мелькающих на телевизионных экранах сегодняшних мужчин: парламентариев, певцов, шоуменов, бизнесменов, артистов, режиссеров… В любовной сцене они не смотрелись. Не вылепливался из них герой-любовник. Как снежок из снега в мороз…
Ей вдруг вспомнился ее бывший давний поклонник, тоже не поддавшийся лепке…
Познакомились в «Пятерочке» (тогда еще домработницы у нее не было) в очереди за «молочкой». Как он представился?..
«Зубной техник. Съемщик. Представитель творческой профессии».
Смешно. И сам смешной: долговязый молодой мужчина в очках в толстой оправе.
«Писатель», – кратко представилась она. Общность творческих интересов объединила их. Они разговорились. И от него она узнала, что ее возмущение по поводу безграмотно написанных ценников: «малако», «тварог» напрасно: это – по-белорусски.
«Я знаю белорусский!» – поставила она его на место и тут же продемонстрировала свои знания, небрежно бросив продавщице: «Яйки хачу!»
Взяла сразу несколько ячеистых лотков. Ей нравился опт.
Он помог ей довезти их на тележке домой и выставить в холодильник. Открываешь дверцу, а там – яйки в несколько аккуратных рядов! Как фарфоровые коронки на передние зубы.
Знакомство их продолжилось…
У зубного техника была чистая душа. И всё остальное – тоже чистое и опрятное.
Он стал приходить к ней. Она включала музыку. В классической музыке она толк не знала, но любила популярную классику. И под «Щелкунчика» Чайковского вязала ему теплые носки, а он сидел напротив и смотрел на нее. Она тоже поглядывала на него, прикидывая, что может получиться у нее с ним, таким сереньким, очкастеньким, не знающим слова анжамбеман, не умеющим пользоваться ее любимой лексикой.
«Наше оружие – это не меч! Это – наш язык! – не отрываясь от вязания, убеждала она его. – Слово сильнее меча! Оно ранит больнее! На том наш народ и стоит. Не надо идти против собственного народа! Крепки мы обсценной лексикой!»
Он не знал и этих слов.
«Обсценная лексика, – щелкая спицами, популярно объяснила она ему, – это нейтральный, научный, медицинский термин. Есть много терминов. Но они слишком научно-нейтральные. Я выбрала медицинский. Проще говоря, я трансформирую специфически нейтральный медицинский термин в данной коннотации в обсценную лексику. Понятно?»
«Не о-очень…»
«Я сейчас!» Она отложила вязание, вышла из квартиры и вернулась назад с Николаем, швейцаром, бывшим кадровым военным.
Он показал практический мастер-класс владения этой лексикой. У него был хороший тезаурус и неуемная фантазия. Войдя в азарт, он составлял такие сложные многоэтажные заковыристые загибы, что у ученика к концу урока закипел мозг, запотели стекла очков и пошел дым из ушей.
«Ёксель-моксель», – снизил лексический градус озадаченный учитель и поднял руки, капитулируя. Потом вызвал хозяйку в коридор, чтобы не травмировать ученика, и вынес вердикт: – Не постичь ему искусства нашего исконно славянского языка!
Капа это и сама поняла, но носки были не довязаны, и их встречи продолжились…
Она вязала уже под «Болеро» Равеля, а он всё так же сидел и смотрел на нее, кого-то напоминая ей этим взглядом и нескладными ногами.
Она поняла, кого – на дне своего рождения, на который была приглашена подруга Светка. Без приглашения подгреб и знакомый журналист, которого его коллега из журнала «Взгляд» назвал «недремлющим оком журналистики», возможно имея в виду подбитый глаз «недремлющего ока» (кого-то не того это «око» вывело на чистую воду).
Праздновали на кухне. Разговоры велись в продолжение тостов. Выпив после очередной здравицы имениннице, журналист, закусив икоркой, зачем-то рассказал, присвоив себе чужое авторство, о недавно прочитанном им в газете (в разделе происшествий) сообщении: «Волки съели зубного техника».
И Капа со Светкой, будучи уже в хорошем поддатом настроении, дружно захохотали. А Капа сказала: «Козлом, видно, был зубной техник!» и, глядя на вытянувшееся лицо любовника, поняла: «Вот на кого он похож!» А Светка, давясь от смеха, добавила: «И остались от техника рожки да ножки!» Журналист заржал во весь голос и разлил водку по рюмкам. А зубной техник-съемщик, поправил очки, встал и вышел. Капа подумала, что в туалет или еще чего…
«Сбежал?» – прислушалась Светка к хлопнувшей двери.
Получалось, что да… Сбежал. И сбежал от нее в связанных ею носках. «Козел очкастый!» – сказал про него в утешение ей журналист. Это ее не утешило, но настроило на снисхождение к ушедшему зубному технику. Всё-таки, он тоже пострадал.

– Вот и делай человеку хорошее! Учи его, носки ему вяжи… Козел!.. – громко проворчала Капа: снисхождение к нему по прошествии времени уже ушло.
Начало смеркаться. Сработали сенсоры: включился «умный свет». За пластиковым окном уже не было видно искрящихся снежинок, а только угадывался Капин тяжеловесный силуэт.
И где-то в глубине сознания начинал складываться волнующий мужской образ… И она уже отстукивала что-то про сильные руки… «Как их почувствовать-то… ты же не штанга, которую тягают?» – задумалась…
Из раздумий ее вырвала электрическая музыка дверного звонка: бетховенская «К Элизе». «Кто это может быть?» – удивилась Капа. Она никого не ждала.
«Сантехники?» – вспомнила, что просила Эльзу позвонить в ЖЭК, чтобы пришли поменять в ванной комнате отечественный смеситель на импортный Hansgrohe, который достал знакомый ее подруги Светки, немецкий дипломат Отто. (Этот Hansgrohe она видела в ближнем от дома магазине, но советская привычка доставать всё по знакомству оказалась сильней).
Опять нетерпеливо зазвучал электрический Бетховен…
«Что так поздно-то? Им уже давно пора пиво пить… И Эльза уже ушла! Мм-м…»
Капа досадливо встала, обрызгалась спреем «Lino Nel Vento», чтобы оградить себя от сложного сантехнического аромата и с недовольным лицом пошла открывать.
Опять зазвучала «К Элизе»…
Да кто там такой музыкальный! Иду уже!
Она открыла дверь…
И… обалдела!
В пространстве перекрестных лучей спотов производителя Eglo Lighting Netherlands, идущих с потолка, со стен и плинтусов фойе, перед ней материализовался герой-любовник – будто соткался из световых лучей и нитей ее тайных чувственных мыслей…
С помятым лицом, с неподражаемым прищуром глаз, с усами… с усами!.. стоял он, вылитый Чарльз Бронсон из «Красного солнца», что когда-то смотрела по видику.
  Он был один, его напарник заробел даже заходить в сияющий зеркалами лифт, отправился по лестнице и там пропал.
Даже не шоркнув грязными сапогами по стильному коврику у порога, Бронсон сразу потопал в них по пробковому полу ее коридора.
Капа шла за ним, все еще не веря, что он настоящий, что он сейчас не пропадет в многоуровневой системе коридорного освещения.
Его хотелось потрогать.
Он не исчез.
Протопал в ванную и там, согнувшись, стал возиться со смесителем Hansgrohe. А она стояла сзади в расслабляющем букете спрея и представляла, что они на Средиземном море, где теплый влажный воздух наполнен ароматами лаванды в обрамлении розмарина, эвкалипта и кедра, обещанных изготовителями «Lino nel Vento».
Он скинул брезентовую робу. От нее шел божественный запах мокрого железа…
Она глубоко вдохнула: запах моря… металлический запах водорослей… йода…
«Бронсон» остался в синей майке… Как он не мерзнет-то?
Капа подошла к нему сзади... Это было так волнующе... Эта майка и мужские обнаженные загорелые плечи, мускулистые умелые руки… А тут он еще присел, что-то подкручивая под раковиной, и брюки натянулись и сползли до начинающейся белой расщелины ягодиц… Капа стояла… смотрела… не отрываясь... Хотелось курить и смотреть долго… Такое желание было ей не знакомо и волновало чувственной новизной… Она пыталась его запомнить, чтобы потом вставить в эротическую сцену романа…
Но он уже встал, подтянул брюки. «Готово, хозяйка!»
Она, как во сне, протянула руку, неосторожно сдвинув вентиль смесителя, и из широкого душа на них полился теплый тропический дождь. Капа зажмурила глаза от теплых струй, бьющих по лицу… Он же только прищурился, профессионально глядя на душ: «Неровно бьет...»
Потом он перевел взгляд на близко стоящую хозяйку, скользнул уже другим взглядом, мужским, по ее большой груди, рельефно облепленной мокрой тонкой тканью… Ей стало трудно дышать, теснилась грудь и, пальцами пробежав по пуговичкам, она освободила ее… Он стянул с себя майку… Вода текла в ложбинку между грудей Капы и стекала вниз живота... Он провел твердым пальцем по ложбинке, потом дальше… у нее подкосились ноги… Но он удержал ее, качнул на себя, и она ткнулась в его грудь своей, мокрой и тяжелой… Лицо и губы его были влажно-солеными с густым запахом хмельного солода…
«Боже!.. Как в раю!..» – мелькнула в ее голове последняя разумная мысль.

Любовный роман с ударной эротической сценой был дописан за одну ночь. К сроку.
Но редактор Фридхоф его не принял, прислав пояснение отказа:
«…ваш герой не соответствует настоящему времени, хотелось бы даже сказать, эпохе. Сегодняшний сантехник уже имеет свою клиентуру, его рекомендуют друзьям и знакомым, как раньше рекомендовали мастера из автосервиса, парикмахера или мясника. И сейчас сантехники приходят на вызов трезвые, строгие и корректные, как акционеры миноритарии на общее собрание, где их никто выбирать не будет, а они – должны, и опытные хозяйки выдают им заранее приготовленные пластиковые пакеты на ноги, как бахилы в больнице. Ваш же Севастьян – из заржавленного прошлого: он выпивает, носит брезентовую робу, водолазную вязаную шапочку и считает ниже своего достоинства натягивать на грязные кирзовые сапоги магазинные мешки с рекламой торговых фирм. Читателям нужны герои-любовники – из трендового настоящего…
С почтением и прочее…»
– Чтоб ты понимал в сантехниках! – прочитав, сказала Капа.