Один раз в год любовь цветёт...

Наталья всегда носила платье того же оттенка, что и в день их самой  первой встречи,  цвета увядающей розы, что то между бордовым и пыльным розовым.

Сегодня, стоя перед зеркалом в номере отеля «Метрополь», она снова выбрала этот цвет, хотя десять лет уже превратили ее фигуру из тела двадцатипятилетней аспирантки в фигуру успешной тридцатипятилетней галеристки.

Шрам от кесарева сечения, тонкие линии у глаз от смеха и постоянного  стресса, руки, знающие теперь не только книги и кисти, но и вес своего ребенка, сильнейшего терзания при  расставаниях, тяжесть  принятия решений...

Десятая уже встреча!

Десять лет их правилу, которое они придумали в отчаянии, думая, что это временное решение и  горькое для них  лекарство, пока их амбиции улягутся и позволят им снова быть вместе.
Но амбиции оказались не редко  бушующим, а вечным штормовым морем, и их жизни поплыли в разные стороны, пересекаясь только в этот день,  17 октября...

Она прикоснулась к своему отражению в зеркале, словно проверяя, реальна ли она сейчас...

Сегодня в ее сумочке лежали два билета...

Париж—Нью-Йорк, открытые...
Она купила их месяц назад, охваченная внезапной, всепоглощающей ясностью: десять лет уже даже достаточно! Десять лет ожидания,  364 дня ради одного дня?
Десять лет жизни в паузах?

Александр всегда приходил первым. Это тоже было их негласное правило.
Он выбирал для этого места,  всегда разные, но всегда с какой то  историей.

Первый год,  скромная кофейня у университета, где они встретились.

Второй,  лодочная станция в Нескучном саду.

На третий год, уже  зал Чайковского в консерватории.

Каждый год, какая-нибудь новая локация в Москве, как будто он вел ее по карте их общего прошлого и настоящего, и которое они больше не делили...

В этом году он прислал другие  координаты: ресторан на крыше с видом на Кремль...

Наталья знала это место,  оно открылось год назад и уже стало культовым среди московской богемы.
Дорого, панорамно, но прекрасно.

Александр всегда умел произвести впечатление, даже теперь, когда это уже не должно было иметь никакого значения...

Она вышла из номера, чувствуя, как сердце колотится с привычным за десять лет ритмом любовного предвкушения, но  и страха...

Лифт плавно понес ее вниз, и Наталья закрыла глаза, позволяя ярким воспоминаниям нахлынуть на нее...

Первый раз они встретились еще на философском факультете, на конференции по французскому направлению в искусстве.

Наталья, тогда ещё аспирантка, выступала с докладом на эту тему.
Александр, уже тогда подающий надежды политолог, пришел поддержать своего друга. Он сидел в третьем ряду, и когда Наталья, нервничая, уронила страницы своего выступления, именно он собрал их и молча вернул на сцену, их пальцы коснулись на секунду дольше необходимого. После выступления он подошел к ней с двумя бокалами дешевого конференц-вина...

— «Вы говорили о свободе так, словно это не абстракция, а Ваш  личный опыт,» — сказал он, и его глаза, серые с золотистыми вкраплениями, смотрели на нее так, будто видели не просто умную девушку в платье цвета увядшей розы, а некую сущность, которую он искал всю свою жизнь...

Они проговорили шесть часов подряд, перейдя из конференц-зала в университетский сад, потом в работающую до утра столовку. Он рассказывал ей о своих исследованиях, о мечте изменить эту систему изнутри, о его  планируемой стажировке в Женеву.
Она рассказала  о своей  феминистской философии, о своем желании открыть галерею, которая будет показывать искусство,  как бы как  социальный комментарий. Их амбиции сталкивались и переплетались, создавая искры, от которых загоралось что-то большее, чем просто их  влечение друг к другу  или какая то уже  интеллектуальная симпатия...

Потом была ночь в ее крошечной общаге, где они, не сговариваясь, поняли, что ничего  откладывать не будут и не собираются. Это не было страстным штурмом; это было медленное, внимательное знакомство тел и душ. Он развязывал лямки ее платья с такой сосредоточенностью, с какой позже будет изучать ее  политические доклады.

Она снимала с него рубашку, касаясь шрама от аппендицита на его животе, словно занося в карту его тела для себя  первую метку. Они говорили шепотом, смеялись от нервного напряжения, и когда наконец соединились, Наталья почувствовала не просто физическое проникновение, а слияние двух вселенных, которые до этого момента существовали параллельно...

Год вместе с ним тогда был самым ярким в ее жизни...
Они снимали комнату в старом арбатском доме, ходили на выставки и митинги, спорили до хрипоты о своих увлечениях, готовили друг другу завтраки, открывали мир заново через призму другого человека. Наталья была уверена,  это для них теперь  навсегда...

А потом пришло письмо из ООН...

Александру предлагали двухлетний контракт в Нью-Йорке, возможность работать с ведущими экспертами, реальный шанс повлиять на международные процессы. Мечта!
Он показал ей письмо с сияющими глазами, и ее сердце упало...

«Это невероятно!» — воскликнула она, целуя его, чувствуя вкус его радости и одновременно  горечь собственного страха.

— «Поедем вместе,» — сказал он в ту же ночь, обнимая ее на их узкой кровати.
«У тебя там будет масса возможностей. Твоя диссертация о женском взгляде в искусстве… Нью-Йорк идеален для этого!»

Но Наталья только что сама получила предложение возглавить новый отдел в московской галерее современного искусства.
Ее тоже была мечта об этом, ее важнейший  шанс.
Ей было двадцать шесть, и мысль о том, чтобы стать «спутницей» даже самого блестящего мужчины, пугала ее больше, чем их расставание...

Они спорили целыми неделями...
Говорили о разных вариантах, о командировках, о временных разлуках друг с другом.
Но двухлетний контракт мог превратиться в пять, в десять лет.
Александр уже видел себя в большой международной политике.
А Наталья видела себя меняющей кардинально  культурный ландшафт своей страны...

Их последний разговор состоялся в том же самом университетском саду, где он и  начинался...

— «Я не могу просить тебя отказаться от мечты,» — сказал Александр, и его голос дрогнул впервые за всё время знакомства. — «И ты не должна отказываться от своей!»

— «Что же нам тогда делать?» — спросила она, и слезы текли по ее щекам, горячие и бесконечные...

И тогда он произнес слова, которые определили следующее десятилетие их жизни:

— «А давай встречаться раз в год. Только раз!
В день, когда мы с тобой встретились. Чтобы помнить об этом! Чтобы не потерять друг друга окончательно!»

Она кивнула, не веря, что это будет  всерьез. Она думала, что через год они оба одумаются, и найдут верное решение. Амбиции улягутся, любовь ихняя всё  победит...

Но через год Александр был уже полностью с головой  погружен в проект по миротворчеству в Африке, а Наталья организовывала первую свою  крупную выставку.
Они встретились в кофейне, проговорили четыре часа, смеялись, плакали, целовались в туалетной комнате с отчаянием и яростью, а потом снова разошлись...

Так началось их это правило договоренности...

Наталья вышла на улицу, и осенний московский воздух, холодный и прозрачный, обжег ее легкие. Она поймала такси и назвала адрес. В сумке билеты казались ей раскаленным углём...

Второй год уже этим  правилам...

Он прилетел всего на два дня из Нью-Йорка.
Они катались на лодке по Москве-реке, и он рассказал, что у него есть сейчас девушка, американка, юрист.

Наталья сквозь сжатые зубы сказала, что тоже  встречается с художником, чьи работы она  выставляет.
Они занялись потом сексом в его номере в «Балчуге» с яростной интенсивностью, словно пытаясь стереть с кожи прикосновения и мысли всех посторонних  людей. Уходя, он сказал: «Только раз в год!
Это наше как бы чистилище!»

Третий год...

Она пришла с новостью, что ее галерея получила крупную премию. А он пришел к ней на встречу со своей новостью о его  повышении на службе.

Они слушали «Времена года» Вивальди, крепко держась за руки, не говоря ни слова.
В тот год они даже не пошли в гостиницу. Просто сидели, и его палец водил круги на ее ладони, и этого было одновременно слишком много и катастрофически мало для близости...

Четвертый год...

Он тогда опоздал.
У него был небольшой конфликт на работе, сорвавшиеся переговоры. Она ждала его в ресторане два часа, пила вино и смотрела, как зажигаются огни на Тверской. Когда он появился, извиняющийся, уставший, она впервые подумала:

—«А что, если мы с тобой ошибались?»

Пятый год...

Он пришел уже с кольцом на безымянном пальце. Тонкая золотая полоска.

— «Женился на Саре,» — сказал он просто.
У Натальи в тот момент были серьезные отношения с архитектором Мишей. Они даже думали о  своем с ним ребенке.

В тот вечер они выпили целую  бутылку виски, поговорили о политике, искусстве, обо всём, кроме этих их колец.
Расставаясь у метро, он обнял ее так крепко, что у нее затрещали ребра, и прошептал:

— «Это не отменяет нашего правила! Ничто не отменяет.»

Шестой год...
Она пришла уже беременной... Четыре месяца, маленький, едва заметный животик.

 Александр побледнел, увидев ее такой, затем улыбнулся, но в его глазах было что-то уже как бы  сломанное.
Он осторожно прикоснулся к ее животу, и она почувствовала, как ребенок шевелится в ответ.

— «Поздравляю,» — сказал он хрипло. В тот вечер они просто гуляли, и он все время поддерживал ее под локоть, как какую то  хрупкую ценность.

— «Я назову его Лев,» — сказала она. «Это будет очень сильный человек.»

Александр кивнул:

— «Конечно, обязательно будет.»

Седьмой год...

Он тогда прилетел к ней прямо  с похорон отца.
Был молчалив, почти раздавлен. Она держала его за руку в темном баре, пока он говорил о чувстве вины, о том, что не был с отцом  рядом.
Она рассказала о своём материнстве, о бессонных ночах, о том, как маленькие пальцы Льва сжимают ее палец с каким то  доверием.
Они снова пошли в отель, но не для секса, а просто чтобы лежать вместе в темноте, дышать в унисон, как два уставших взрослых человека в мире, который требовал от них быть сильными всегда и везде...

Восьмой год...
Наталья пришла с фотографиями уже годовалого Льва.
А Александр показал ей  фотографии своего нового дома в Коннектикуте, жены, которая улыбалась на этом снимке солнечной, уверенной улыбкой.

Они уже  говорили о кризисе среднего возраста, о страхе, что самое  лучшее для них уже позади.
Их разговор был полон недомолвок, как будто это минное поле.
Секс в тот раз был очень медленным, печальным, почти  прощальным, хотя прощаться было не с чем, потому что они уже десять лет,  как простились...

Девятый год...

Она пришла с синяком под глазом. Небольшим, замазанным тональным кремом, но он всё равно заметил.

—«Миша твой?» — спросил он тихо.
Она кивнула:

— «Он не хотел, чтобы я шла к тебе. Сказал, что это для него и меня  унизительно. Наши эти  встречи...»

Александр сжал кулаки, и она увидела в нем ту ярость, которую он обычно направлял на несправедливые политические системы.

— «Я, кстати, уже  ушла от него,» — сказала она. —  «На прошлой неделе. Живу сейчас с Лёвой у мамы.»

Он ничего не сказал, просто обнял ее, и они стояли так посреди ресторана, не обращая внимания на взгляды посетителей.
В тот вечер он был очень нежен, как в самую первую ночь, целуя каждый сантиметр ее тела, словно пытаясь залечить все раны, которые он не мог защитить...

И вот теперь десятый год...

Десять лет этому правилу, которое должно было быть всего-навсего  временным...

Десять лет жизни в ожидании этого  одного дня встречи. Десять лет, чтобы понять простую истину: амбиции совсем  не улеглись. Они только  трансформировались.

Ее галерея была известна теперь  на всю страну.
А он стал одним из ведущих экспертов ООН по конфликтологии.

Они достигли того, о чём всегда  мечтали. И были несчастливы в самой глубине своей души, в том закоулке ее, где хранится тихая радость бытия жизни...

Ресторан на крыше был просто  волшебным.

Стеклянные стены, отражение тысяч огней Москвы в них, темное небо, бархатистое и такое  близкое.

Александр сидел за столиком у самого стекла, наблюдая, как город зажигает огни в вечерних сумерках. Увидев его, Наталью, как всегда, ударило током узнавания и уже какой то новизны. Он немного постарел... Серебро висков стало более выраженным, лицо более резким, с двумя глубокими складками у рта, которые появились в последние годы.
Он носил темный костюм, но галстук был сейчас снят, воротник расстегнут. Он смотрел на город, и его профиль на фоне панорамы Кремля был таким же прекрасным и недосягаемым, как и десять лет назад...

Она подошла, и он повернулся... Его глаза, эти серые с золотом глаза, встретились с ее взглядом, и в них вспыхнуло то самое пламя, которое никогда не угасало, сколько бы лет ни прошло...

— «Наташа,» — сказал он, вставая. Он никогда не называл ее Натальей, только Наташей, и от этого уменьшительно-ласкательного произношения  щемило у нее  в груди...

— «Саша,» — ответила она, позволяя ему поцеловать себя в щеку. Его запах, нежный  одеколон, свежая рубашка, что-то неуловимо свое,  смешался с ароматом осеннего воздуха, и она на секунду закрыла глаза, впитывая его легкими...

«Ты, как всегда  прекрасна,» — сказал он, отступая, но его рука на мгновение коснулась ее талии, для нее это было легкое, очень  знакомое прикосновение...

«Ты тоже очень хорош!» — улыбнулась она в ответ, садясь...

Они замолчали, изучая друг друга, как всегда в первые минуты встречи.
Искали следы прошедшего года, новые морщинки, седину, изменения в выражении лица. Наталья заметила тень усталости вокруг его глаз, но также и новую твердость в уголках губ. Он прошел через что-то за этот год...

«Как прошел этот год для тебя?» — спросила она, начиная этот ритуал. Они всегда начинали с этого,  обмен новостями, как старые друзья, прежде чем перейти к тому, что действительно их всегда волновало...

«Бурно,» — ответил он, заказывая у официанта вино. — «Работа над мирным урегулированием в Сирии. Много поездок. Много разочарований и… немного даже небольшой  надежды.»

«Я читала твою статью в английской прессе,» — сказала Наталья. — «О роли культуры в постконфликтном восстановлении. Это было блестяще!»

Он улыбнулся, и его лицо даже  осветилось:

— «Ты правда читала?»

— «Всегда читаю. Слежу за твоей карьерой, как какой то сталкер,» — пошутила она, и они оба рассмеялись, но в их  смехе была  какая то горечь...

Официант принес им  вино. Они чокнулись. Звон хрусталя был чистым, как лёд...

«А ты?» — спросил он. «Как Лёва? Галерея как твоя?»

— «Лев пошел в первый класс. Представляешь? Уже читает сам, приносит мне свои каракули и говорит, что это концептуальное искусство о хрупкости детских мечтаний,» — она засмеялась, и ее лицо преобразилось материнской гордостью. — «Галерея… нуу, мы открыли филиал в Петербурге. И ведем переговоры о совместной выставке с Центром Помпиду!»

— «Наташа, это просто фантастика!» — его восхищение было искренним, и это ее всегда  ранило. Он всегда радовался ее успехам, как своим. А  они были почти  чужими людьми...

Они говорили еще час, погружаясь в привычный ритм. Легкий флирт, интеллектуальный вызов, глубокое понимание, которое не требовало никаких  объяснений. С годами им становилось всё проще общаться, и всё сложнее  расставаться после этого...

«Я развелся,» — вдруг сказал он, когда пауза в разговоре стала слишком длинной.

Наталья замерла с бокалом у губ:

— «Когда?»

— «Полгода назад. Оказалось, что Сара тоже соблюдала своё такое же правило, как наше!
Раз в год тоже встречалась со своим бывшим из Стэнфорда,» — он горько усмехнулся. —  «Мы были прекрасной парой только, видно, на бумаге. И даже в жизни, в какой-то мере!

Но в нас не было… этого.» Он жестом указал на пространство между ними, где висело невысказанное напряжение. — «Так что теперь я свободный человек. Живу в квартире в Манхэттене, вижусь с дочерью  Сары по выходным. Она хорошая девочка. Скучаю по ней очень!»

— «Дочь? У тебя есть… что,  падчерица?» — Наталью пронзило странное чувство ревности не к жене, а к этому ребенку, к кусочку его жизни, о котором она ничего не знала до этого разговора...

«Да, Эмили. Семь лет. Она называет меня Алекс, рисует мне рисунки, которые я вешаю на холодильник,» — он помолчал. «Расставание было тяжелым для нее!»

— «Мне жаль,» — сказала Наталья искренне.

— «Не стоит. Это было неизбежно. Мы с Сарой… мы были как бы лекарством от других людей. А лекарство, когда болезнь проходит, становится уже ненужным.»

Он посмотрел на нее, и в его взгляде был один вопрос. И какая то  глубокая, дрожащая надежда...

Наталья опустила глаза.
Она чувствовала билеты в сумочке, даже их физический вес.

Ее план, который казался таким ясным месяц назад, теперь расплывался в тумане его этого  развода, его падчерицы, всей сложности его реальной,и такой  взрослой, запутанной жизни...

— «А ты?» — спросил он тихо. «Миша как?»

— «Уехал в Барселону со своей  новой любовницей. Пишет мне иногда, спрашивает о Лёве. Мы как то  сохранили нормальные отношения, для сына,» — она вздохнула. — «Я сейчас одна. Если не считать бесконечных свиданий, на которые меня таскают подруги. Ты не представляешь, каков этот рынок для разведенной матери тридцати пяти лет в Москве!»

Он улыбнулся:

— «Я представляю. Думаю, в Нью-Йорке он не лучше!»

Они снова замолчали. Оркестр в дальнем углу ресторана заиграл джазовую композицию, томную и очень чувственную...

— «Десять лет,» — тихо  сказал Александр, как бы про себя. — «Мы,  как персонажи греческой трагедии, обреченные на вечное возвращение!»

-р «Или дураки, которые сами придумали себе такой ад,» — добавила Наталья.

Он посмотрел на нее, и его выражение стало очень серьезным:

—  «За эти десять лет я понял одну вещь, Наташа. Всё, чего я достиг, карьера, признание, даже чувство, что я что-то меняю в этом мире… Всё это меркнет по сравнению с этими несколькими часами с тобой в году. Я живу от нашей встречи до встречи. Как какой то наркоман!»

Ее сердце забилось чаще:

—  «Я тоже!»

— «Это же ненормально,» — сказал он, и его голос стал немного  тверже. — «Мы застряли в этом. Мы используем  наши редкие  встречи,  как костыль, чтобы не идти дальше, не строить настоящую жизнь с кем-то еще!»

— «Ты думаешь, нам стоит всё это  прекратить?» — спросила она, и в горле ее пересохло...

Он не ответил сразу. Взял ее руку, перевернул ладонью вверх, стал водить нежно по ней пальцем, как в тот третий год в консерватории...

— «Я думаю, что мы должны что-то изменить,» — сказал он наконец. — «Десять лет,  достаточный срок для любого чистилища. Пора либо подниматься в рай, либо падать в ад!»

«Что ты предлагаешь?» — ее голос был почти шепчущим...

Он посмотрел на нее, и в его глазах была цела буря.
Страх, надежда, эта десятилетняя тоска.

—  «Я купил билеты,» — сказал он. — «В один конец...
Нью-Йорк—Москва.

Я подал в отставку. У меня есть предложение преподавать в МГИМО...

Я хочу… Я хочу попробовать. Настоящую жизнь. С тобой. Если ты…»

Он не закончил.
Наталья сидела, ошеломленная. Мир сразу же перевернулся.

Ее план, ее билеты, ее решение всё изменить,  и он сделал это первым!
Он, всегда такой осторожный, всегда взвешивающий все  риски, подал в отставку и купил билет в один конец!

Слезы выступили у нее на глазах. Она открыла сумочку, дрожащими пальцами достала конверт, положила его на стол между ними...

— «Что это?» — спросил он.

— «Открой. Увидишь»

Он открыл конверт... Увидел тоже  билеты, Париж—Нью-Йорк.
Даты через неделю...

Он поднял на нее глаза, и в них было изумление, а потом радость, такая чистая и яркая, что Наталье показалось, будто она смотрит на того двадцатишестилетнего Сашу, который всегда верил, что может изменить весь мир...

— «Ты… ты тоже  хотела приехать?» — прошептал он.

— «Я хотела всё изменить,» — сказала она, и слезы потекли по ее щекам. — «Десять лет, Саша! Я устала ждать. Я хочу жить с тобой. Не один день в году. Все дни. Со всеми сложностями, со своим Лёвушкой, с работой, с бытом, ссорами, утренними чаепитиями.
Я хочу обычную жизнь с необыкновенным человеком!»

Он встал, обошел стол, взял ее лицо в ладони. Его пальцы были теплыми, немного шершавыми...

— «У меня нет гарантий, Наташа. Я разведен, у меня карьера в подвешенном состоянии, я буду жить на съемной квартире первое время. У тебя есть сын, галерея, жизнь твоя здесь. Это безумие!»

— « Эти десять лет были полным  безумием,» — сказала она, прижимаясь щекой к его ладони. —  « А это будет самым  разумным решением!»

Он наклонился и поцеловал ее. Это был не тот поцелуй их ежегодных встреч,  страстный, отчаянный, полный боли и тоски.
Сейчас он был глубокий, нежный поцелуй, полный нерастраченной любви...

Когда они оторвались друг от друга, он улыбнулся, и в его глазах тоже стояли слезы:

— «И что же нам теперь делать с этими  четырьмя билетами?»

Она рассмеялась сквозь слезы:

— «Мы найдем им применение. Может, съездим в Париж на наш  медовый месяц?»

— «Мне нравится эта идея,» — сказал он, садясь рядом с ней, не отпуская ее руку. — «Но сначала… нам нужно уже  поговорить. По-настоящему. О Льве. О том, как это будет. О наших  страхах. Мы должны сделать всё это правильно,  на этот раз!»

И они поговорили. Не как уже  любовники, украдкой встречающиеся раз в год, а как партнеры, планирующие свою  совместную жизнь.
Говорили  и о страхах: он боялся, что не справится сразу с ролью отчима, что ее мир искусства окажется для него чужим.
А она боялась, что переезд в Нью-Йорк или его жизнь в Москве разрушат их  карьеры, которые они так долго и трудно строили. Говорили о деньгах, о жилье, о том, как сказать об этом ее  Льву, о том, как быть с мамами, которые обе  уже десять лет считают их отношения трагической ошибкой молодости...

Разговор был трудным, временами даже и болезненным.
Были моменты, когда Наталья думала:

— «Это уже невозможно! Слишком сложно всё!»

Но каждый раз, когда она смотрела на него, видела, как он внимательно слушает, как его лоб морщится в раздумьях, как он предлагает решения («Я могу работать удаленно часть времени», «Мы можем жить полгода здесь, полгода там, пока не поймем, что лучше», «Лева может поступить в международную школу»), она понимала: они оба давно уже выросли. Они больше не те амбициозные молодые люди, которые предпочли карьеру их  любви.
Они стали взрослыми, которые понимают, что любовь,  это не препятствие для амбиций, а их твёрдый  фундамент...

Они проговорили почти до закрытия ресторана. Официанты начали гасить свет на дальних столах. Москва внизу сверкала, как рассыпанные бриллианты на черном бархате...

— «Пойдем?» — предложил Александр, помогая ей накинуть пальто. Его руки задержались немного  на ее плечах.

— «Куда?» — спросила она, оборачиваясь к нему.

— «Домой,» — сказал он просто. «В этот раз  домой.»

Они поехали к ней.
Не в отель, как все предыдущие годы, а в ее квартиру на Патриарших, где сейчас спал семилетний Лев, где на стенах висели картины ее художников, где на кухне стояла сушилка с детскими носками и чашка с надписью «Лучшая мама». В ее реальную жизнь...

По дороге в такси они молчали, но на этот раз молчание было не напряженным, а каким то спокойным и мирным.
Он держал ее руку, и его большой палец гладил ее костяшки медленными, успокаивающими кругами...

Когда они вошли в квартиру, в прихожей горел ночник в форме луны. Наталья показала жестом:

— «Тише только, Лев спит.»

Они прошли на кухню, и она налила попить  воды.
Александр стоял посреди комнаты, рассматривая рисунки Льва на холодильнике, фотографии Натальи с ним, ее дипломы и награды на полке. Он изучал ее жизнь, как какой-то  драгоценный артефакт...

— «Он очень похож на тебя,» — сказал  тихо, указывая на фото Льва.

— «У него глаза отца,» — ответила она. «А упрямство — мое.»

Он повернулся к ней:

— «Я хочу познакомиться с ним. Как следует. Не как таинственный дядя, который появляется раз в год, а как… как человек, который хочет стать частью его жизни. Если ты, конечно,  позволишь!»

Ее сердце сжалось от нежности:

—  «Конечно. Но будь осторожен. Он чуткий. И даже ревнивый.»

— «Я буду осторожен,» — пообещал он. Потом вздохнул. — «Боже, это так странно. Десять лет я мечтал об этом моменте, и теперь, когда он здесь, я так боюсь всё испортить.»

Она подошла к нему, обняла за талию, прижалась лбом к его груди:

— «Мы уже всё испортили себе уже  десять лет назад. Теперь у нас есть шанс всё это починить. Медленно. И аккуратно.»

Он обнял ее, и они стояли так на кухне, среди свидетельств ее одинокой материнской жизни, и Наталья впервые за десять лет почувствовала не мучительную страсть, а уже глубокий, почти родной домашний  покой...

Потом он наклонился и поцеловал ее, и поцелуй сразу  перешел в нечто большее.
Но на этот раз не было той спешки, и какого то торопливого отчаяния.
Они разделись медленно, в полумраке гостиной, целуя каждую новооткрытую часть тела,  как будто впервые.
Когда он снял с нее это платье цвета увядшей розы, то  прошептал:

— «В следующий раз купи что-нибудь яркое. Алого цвета. Или изумрудного. Ты заслуживаешь эти яркие цвета жизни, Наташа!»

Она рассмеялась сквозь слезы и стала расстегивать его рубашку. Его тело тоже изменилось,  стало более мускулистым, но и более жестким, с новыми его шрамами, о которых она совсем не знала. Она касалась их, спрашивая без слов, а  он отвечал шепотом:

—  «Авария в такси в Каире», а это «Хирургическое удаление родинки», это вообще «Ничего серьезного»...

Они легли на диван, не дойдя до спальни, и их близость  была другой.
Не каким то бегством от реальности, а полным погружением в нее. Он был внимателен к каждой ее реакции, а тоже она изучала каждое его выражение. Это был секс,  не как прощание, а как новое  знакомство. Знакомство с  новой жизнью, новыми  возможностям, и даже с новыми сложностями...

После всего они лежали, завернувшись в толстый плед, и смотрели, как за панорамным окном начинает светать. Москва просыпалась, и с ней просыпалась их новая реальность...

— «Я не уеду обратно,» — сказал он, обнимая ее крепче. — «Даже если ты вдруг передумаешь. Я останусь в Москве, буду жить рядом, буду завоевывать тебя и Льва каждый день заново!»

«Мне не нужно твоё завоевывание,» — прошептала она. — «Мне нужна совместная жизнь. Со всеми этими трудностями.»

— «Согласен,» — сказал он и поцеловал ее в макушку. — «Знаешь, что я понял за эти годы? Наши амбиции не были врагами нашей любви. Наоборот. Они были ее частью! Мы любили друг друга в том числе за эти амбиции, за огонь в глазах, когда мы говорили о своих мечтах. Мы просто не поняли тогда, что можно гореть вместе, а не по отдельности!»

Наталья улыбнулась в полумраке:

— «Ты стал намного мудрее.»

— «Старее,» — поправил он. «И я очень  устал от одиночества в этих  толпах!»

Они задремали, и когда Наталья проснулась от звука будильника в детской, Александр всё еще спал, его лицо в утреннем свете выглядело мирным и очень молодым...

Она осторожно выбралась из-под его руки, надела халат и пошла будить Льва. Мальчик уже сидел на кровати, протирая глаза.

— «Мама, а кто этот дядя на нашем  диване?» — спросил он, и Наталья почувствовала, как ее  сердце ушло в пятки.

Она села на край его кровати:

—  «Это Саша, мой очень старый друг. Помнишь, я рассказывала тебе о человеке, с которым познакомилась в университете, когда мы оба мечтали изменить мир?»

Лев кивнул, его глаза стали большими и серьезными:

—  «Тот, который работает в ООН и останавливает все войны?»

«Да, это он. Он… решил сейчас  переехать в Москву. Будет преподавать, учить.
И, возможно, будет проводить с нами много времени. Если тебе это будет комфортно.»

Лев подумал, нахмурив свой детский лоб:

— «А он будет с нами жить?»

— «Пока нет. Но, может быть, когда-нибудь. Если мы все подружимся и поймем, что нам хорошо будет вместе.»

— «Он останется у нас на завтрак?» — спросил Лев как то даже  практично.

Наталья рассмеялась:

— «Думаю, что да.»

— «Хорошо. Я нарисую ему свой  рисунок. Про мир во всем мире,» — объявил Лев и вылез из кровати.

Наталья смотрела, как он копошится, выбирая фломастеры, и почувствовала прилив такой сильной любви и страха, что захватило дух.

Что, если не получится? Что, если Лев не примет его? Что, если их жизни не сойдутся, как пазл, а будут натыкаться друг на друга острыми краями?

Когда она вернулась на кухню, Александр уже был одет и готовил кофе. Он нашел ее кофемолку, ее любимые зерна, стоял у ее плиты,  как дома.

— «Доброе утро,» — сказал он, улыбаясь. — «Я надеюсь, ты не против, что я начал здесь хозяйничать без тебя?»

— «Против,» — сказала она, но улыбка выдавала ее. — «Я люблю готовить кофе или чай сама.»

— «Отлично, значит, у нас будет первая тема для переговоров,» — пошутил он, но в его глазах была серьезность. — «Как прошел разговор с Львом?»

Она рассказала. Александр слушал, кивал:

—  «Мир во всем мире? Я бы хотел, чтобы это было так просто!»

В этот момент в кухню вошел Лев, сжимая в руке рисунок. Он остановился на пороге, изучая Александра своими большими, серьезными глазами.

— «Здравствуйте,» — сказал мальчик вежливо.

— «Здравствуй, Лев,» — ответил Александр, приседая, чтобы быть с ним на одном уровне. — «Я Саша. Очень приятно познакомиться с тобой.»

«Мама сказала, что Вы останавливаете все войны,» — сказал Лев, не отводя от него своих  глаз.

— «Я стараюсь. Не всегда, правда, это  получается,» — честно ответил Александр.

— «У меня для Вас рисунок,» — Лев протянул ему листок. На нём было изображено разноцветное солнце, под которым держатся за руки фигурки,  большая, поменьше и маленькая. Надпись сверху корявым детским почерком:
— «Мир семье».

Александр взял рисунок, и Наталья увидела, как его горло дернулось:

— «Спасибо, Лев. Это самый важный документ о мире, который у меня когда-либо был. Можно я повешу его у себя в кабинете?»

Лев кивнул, довольно улыбаясь:

— «Можно. А Вы играете в шахматы? Мама плохо играет, всегда проигрывает мне.»

Александр рассмеялся:

—  «Играю. Может, сыграем после завтрака?»

Так началось их первое утро после десяти лет разлуки.
За завтраком Лев засыпал Александра вопросами о войнах, мире, о том, как летают самолеты и говорят ли в ООН по-русски. Александр отвечал серьезно, не сюсюкая, и Лев это сразу  оценил...

Наталья наблюдала за ними с растущим изумлением. Между ними возникла связь, хрупкая, но уже надежная. Когда Лев ушел собираться в школу, Александр помыл посуду, а Наталья заварила еще свежего чаю...

— «Он удивительный мальчик у тебя,» — сказал Александр, вытирая руки. —  «Умный, чуткий. Ты прекрасная мать, Наташа! 0»

— «Спасибо,» — прошептала она. «Я… я так боялась этого момента!»

— «Я тоже,» — признался он. —  «Но знаешь что? Теперь, когда я увидел его, твою жизнь, эту кухню… я больше ничего  не боюсь. Я просто хочу быть частью этого. Даже если будет нам  трудно.»

Она подошла к нему, обняла:

—  «У нас будет много трудных разговоров. О том, где жить. О работе. О деньгах. О том, как совмещать все это.»

— «Мы справимся,» — сказал он, целуя ее в лоб. — «У нас есть опыт десяти лет переговоров. Думаю, мы научились слушать друг друга.»

Лев ушел в школу с обещанием вечерней партии в шахматы.

Александр должен был тоже ехать,  у него была встреча с деканом МГИМО, просмотр квартиры, которую ему предложили арендовать...

У двери они снова оказались в знакомой ситуации,  прощание... Но на этот раз оно было не тем...

— «Когда увидимся?» — спросила Наталья, и в ее голосе не было отчаяния, только какая то легкая неуверенность.

— «Сегодня вечером? Если ты свободна. Мы можем пойти куда-нибудь с Львом. В зоопарк. Или просто погулять,» — предложил он.

— «Лев будет очень рад,» — сказала она, улыбаясь. — «А я буду еще больше!»

Он целовал ее, долго и нежно:

—  «До вечера, Наташа.»

«До вечера, Саша.»

Она закрыла дверь и прислонилась к ней, слушая, как его шаги затихают в лифте. В квартире было тихо, но тишина эта была иной, уже  не пустой, а наполненной ее долгожданной надеждой...

Наталья подошла к окну, увидела, как он выходит из подъезда и идет по улице. Он обернулся, помахал ей, увидев ее силуэт в окне. Она помахала в ответ.

Потом она взяла свой ежедневник, открыла его на 17 октября. Раньше эта дата была отмечена красным, обведена кружком, единственный яркий день в году. Теперь она взяла ручку и аккуратно зачеркнула правило, которое они придумали десять лет назад. Написала вместо этого:

— «Начало. Всё заново...»

Она убрала ежедневник и взглянула на рисунок Льва, который Александр забыл на столе. Разноцветное солнце, три фигурки, держащиеся за руки:

— «Мир семье.»

Возможно, они опоздали на десять лет. Возможно, им придется преодолевать тысячи трудностей,  разницу в карьерах, географии, привычках, в их страхах,  и забывать травмы прошлого.
Возможно, Лев не сразу примет его. Возможно, ее мама будет ворчать, а его коллеги недоумевать. Возможно, они будут ссориться из-за немытой посуды, из-за графика работы, из-за методов воспитания сына...

Но Наталья смотрела на рисунок  и думала о десяти годах, прожитых в ожидании одного дня в году. О десяти годах, когда магнетизм между ними не ослабевал, а только креп, питаемый расстоянием и невозможностью жить вместе. О десяти годах, которые доказали, что то, что между ними, совсем  не юношеская страсть, а глубокая, выносливая любовь, способная пережить разлуки, браки, рождения детей, карьерные взлеты и падения...

Она взяла телефон, нашла в контактах его новый московский номер, присланный ей утром...

— «Я забыла сказать тебе кое-что важное,» — написала она.

Через минуту пришел ответ:

— «Что?»

— «Что люблю тебя. Просто люблю! Как человека, с которым хочу встречать рассветы и спорить о политике, растить сына и строить наше общее будущее.»

Он ответил не сразу.
Потом пришло:

— «Я тоже люблю тебя. Всегда любил. И теперь, наконец, у нас есть шанс любить друг друга правильно.»

Наталья улыбнулась, положила телефон. На кухне пахло кофе, который он сварил, и свежей выпечкой, которую они купили вместе вчера для Льва.

За окном была Москва, их город, который видел их первую встречу, их расставание, их десять лет тайных свиданий и теперь будет видеть их попытку начать всё заново...

Правило «только раз в год» умерло.
Родилось новое правило,  «каждый день». Со всеми его сложностями, радостями, даже банальной  рутиной и всякими  неожиданностями...

И Наталья, стоя у окна своей квартиры, в которой скоро появится еще одна зубная щетка, еще один комплект ключей, еще один человек, знающий, где лежат ее чайные пакетики, почувствовала не страсть и не ностальгию, а тихую, прочную уже  надежду...

Десять лет они шли навстречу друг другу только один день в году. Теперь им предстояло идти вместе каждый день.

И это, понимала она, будет гораздо сложнее, но  и прекраснее, чем все их тайные встречи, вместе взятые!

Но они были теперь ко всему готовы.
Наконец-то готовы!